Цветины луга

23

Сыботин и Лидия с самого начала работали на одном объекте. Она считалась одной из лучших крановщиц, поэтому все мужчины были с ней внимательны, наперебой пытались ухаживать за ней. Одному Сыботину не было до нее дела. Правда, ему было странно, почему такая молодая женщина приехала работать на стройку. Он не знал, сколько ей лет, но она выглядела молодо, гораздо моложе Игны, была жизнерадостна, полна энергии, словно тяжелая работа крановщицы, вынуждавшая ее сидеть целыми днями в своем железном домике, ничуть не изнуряла ее, напротив, она, как цветок, который все холят, лелеют, расцветала и молодела.

— Какая ты выносливая! — скажет, бывало, и больше ни слова.

Другие же из кожи лезли, рассыпаясь в комплиментах.

— Браво, Лидия! Прямо в руки подаешь, словно официантка в ресторане. Хотим, чтобы ты всегда работала в нашу смену!

— Благодаря тебе, Лидочка, план выполнили! Застопорит твоя махина, и нам крышка! — не раз говорил Туча, не скрывая своей симпатии.

— Твой ковш отнесет души наши прямо в рай социализма! — шутили пожилые рабочие, оживляясь в ее присутствии.

— Лидочка… принимай наши горячие поцелуи! Тысячу, миллион поцелуев! Ты выручила наше молодежное звено!

Это Сыботин слышал со всех сторон на объекте, в столовой, на собраниях. Лидию, которая ушла от мужа из-за его косности, из-за того, что он хотел заставить ее жить в мире старых, отживших устоев, держал ее на привязи, здесь, на заводе, все уважали. Вначале Сыботин осуждал ее: «Вертихвостка! Подумаешь, муж прибрал вожжи к рукам, так она сразу — развод! Пожила с ним без году неделю, еще не раскусила его толком, и ну искать себе нового, по своему образцу!» Сыботин считал, что образец этот у женщин меняется ежеминутно, в зависимости от капризов и настроения.

— Вот зачем она на стройку приехала! — говорил он Туче. — За новым мужем. Поживет немного, а чуть попадет вожжа под хвост — только ее и видели!

Он часто работал с ней в одной смене, она все время была у него на виду. Лидия была молода, а молодость, как известно, берет свое. И она, наверное, берет от молодости все, что может, полными пригоршнями. Когда и с кем, Сыботин не знал и не интересовался. Ему нравилось, что она знает свое дело и работает с полной отдачей. Он любил, когда на кране была Лидия. С ней все шло легко и ладно, не то что с ее сменщиком Вакрилом, который вносил в работу нервность, хаотичность. Сыботин довольно быстро привык к Лидии. Он нуждался в ее улыбке, приветливом взмахе руки в перчатке.

— Давай, давай, бай[17] Сыботин! — весело кричала сверху Лидия:

— Какой я тебе «бай»!

— Так ведь десять лет — это не мало. Я имею право называть тебя «бай».

— Брось ты это величанье! Моя Игна всего на три-четыре года старше тебя, так что, выходит, и она должна говорить мне «бай»?

— Игна может называть тебя, как ей вздумается. Она твоя жена, и это ее дело. А для меня ты «бай» не только по годам, а и по положению.

Сыботину, конечно, было приятно, что она называет его уважительно «бай Сыботин». Он улавливал в этом своеобразное кокетство. Называя его «бай Сыботин», Лидия словно бы превращалась в молоденькую девушку, еще не знающую мужчин, любопытную поскорее раскусить, что они из себя представляют. Рабочие его участка тоже смотрели на него, как на старшего по возрасту. Кого только здесь не было: крестьяне и горожане, молодые и старые, партийные и беспартийные, раскаявшиеся грешники и строгие моралисты, воры, лжецы, хулиганы. Завод был огромной мельницей, перемалывавшей и зерно, и куколь. И среди этого пестрого люда бросалась в глаза огромная фигура Сыботина, его добродушное лицо, густые, спутанные, припорошенные строительной пылью волосы. Он пришел на стройку простым рабочим и как-то незаметно, не преследуя никаких особых целей, стал продвигаться вверх. Возможно, если бы не Туча, то с этим повышением вышла бы задержка, но оно все равно не заставило бы себя долго ждать, потому что Сыботин в своей жизни не знал ничего другого, кроме труда. На заводе он был тот же, что и на поле — ранняя птаха, добрый хозяин, который и сам умеет работать, и других учит. И когда в конце смены все с облегчением бросали работу и уходили, Сыботин аккуратно, по-хозяйски собирал и складывал инструмент. Это лучше всяких напоминаний подсказывало рабочим, что им надо делать то же самое. Мало-помалу к нему подключились и остальные, пока на участке не был наведен образцовый порядок.

Это не укрылось от глаз начальства. На участок было направлено несколько комиссий, но они ни разу не застали рабочих врасплох. Сыботина премировали и повысили, что еще больше подняло его в глазах товарищей по работе, в глазах Лидии.

Яничка пришла к нему как раз тогда, когда рабочие участка хлынули к нему в комнату с поздравлениями. Этот поток влился и в ее душу, смыв с нее мерзость подозрений.

Сыботин смутно угадывал, что Лидия относится к нему не совсем так, как ко всем остальным. Казалось, она все ждала чего-то. При встрече с ним она заметно оживлялась, стала чаще заходить на его участок, задерживалась, словно невзначай, после работы, не стесняясь, забегала к нему в барак, хотя он жил не один.

Лидия вообще не стеснялась мужчин. Даже когда ее, бывало, спрашивали, не боится ли она поздно возвращаться в свой барак одна, Лидия отвечала:

— Я мужчин не боюсь, боюсь женщин! Мы, бабы, намного хуже.

Иногда она позволяла странные выходки, которые Сыботин не мог себе объяснить.

Могла, например, заявиться, когда он уже спал. Письмо, мол, написала, а марку купить забыла. Зашла, дескать, за маркой…

Сыботин знал, что Лидия пишет письма раз в год, не чаще. Из родных никто никогда к ней не приезжал, будто все ее забыли, да и здесь она ни с кем не сблизилась, ни к кому не прибилась. Все ее сердечные привязанности давали осечку. Появится на горизонте какой-нибудь обожатель, начнут сыпаться в ее огород камешки: «Эй, Лидия, с тебя причитается! Дело-то совсем на мази!» Отшутится в ответ: «А то как же! Обязательно!», а через несколько дней глядь — снова одна. Скора была на знакомства, но еще более скора на разрыв. Те, кто помоложе, после первых же встреч разочаровывались. Им претило изучение характера и всякие другие проволочки, они торопились сразу, при первом же свидании, взять быка за рога. Оставшись на бобах, начинали воротить нос в сторону. Любовь их тут же жухла, чтобы вскоре расцвесть на новом месте. Более серьезных, по всему видно, отпугивали ее строгость и сдержанность, во всяком случае ее трудно было увидеть несколько раз подряд с одним и тем же человеком. Это ее одиночество среди многолюдья невольно вызывало у Сыботина сочувствие. Иногда он, как подобает старшему, шутя подбадривал ее:

— Лидия, ты не думай долго! Смотри, пропустишь свой поезд!

— Я, бай Сыботин, уже пропустила скорый!

— А я о чем толкую: смотри не прогляди пассажирский. Он понадежнее!

— Есть еще и товарный! Самый надежный! Медленно едет, да далеко увозит.

Сыботин задумался над ее словами.

— Ты неправа. Я по себе знаю. Сам вроде на товарном еду.

— А что, разве это плохо?

Сыботин понял, что шутка приняла серьезный оборот. «Товарный поезд», оказывается, не только не пугает Лидию, но и нравится ей.

— Села раз в жизни на скорый и дала маху. Пробовала на пассажирском, снова не то. Теперь вот хочу сесть на товарный.

«Уж не насчет меня ли ты, голубушка, закидываешь удочку?» — подумал после одного такого разговора Сыботин и перестал шутить, боясь, как бы чего не вышло. Он не привык шутить с женщинами, это казалось ему небезопасным. Он был и сам не рад, что затеял этот дурацкий разговор. Единственная женщина, с которой он мог свободно и перебрасываться шутками, и пререкаться, и ссориться, была Игна. С другими он мог говорить только о деле, общался только на работе. Он молча вкалывал за десятерых, никогда не вдаваясь в подробности, кто сделал больше, кто меньше. Старался держаться от женщин подальше, хорошо зная, как опасно шутить с огнем. С него хватало того, что дома вот уже пятнадцать лет жена шпыняет его и пилит за дело и без дела. И Сыботин весь отдавался работе, — в ней видел он смысл жизни. «Может, поэтому меня и наградили», — думал он. И может поэтому на следующий день, когда ушла домой Яничка, на работе к нему подошел вихрастый паренек, осмотрел его с головы до ног и сказал, глядя снизу вверх:

— Вы Сыботин?

Сыботин кивнул головой, занятый своим делом. — А в чем дело?

— Вы отец Янички?

— Что? — всполошился Сыботин. — Что-нибудь случилось? Где она?

Он сам проводил дочь аж до реки. И теперь, когда этот парень произнес имя его дочери с каким-то скрытым волнением, Сыботину вдруг пришло в голову, что Яничка побоялась идти домой, как бы не влетело от матери за то, что не ночевала дома, вернулась сюда и что с ней что-то стряслось.

— Нет, ничего! Я просто хотел… — паренек смущенно мигал глазами, переминаясь с ноги на ногу. — Я… очень хочу работать у вас, на вашем участке.

— А откуда ты знаешь Яничку?

— Так ведь… — еще больше смутился тот, — так ведь село недалеко от завода… рукой подать. Они сюда приходят, мы ходим… на танцы, матч, ну, в общем, молодость… — Он наконец-то справился с собой и посмотрел в глаза Сыботину. — Молодежь теперь легко знакомится! Вчера она попала в яму с водой, я ее вытащил оттуда.

— Так это ты ее спас? А она мне и не сказала!

— Стесняется, как всякая молодая девушка.

— Ишь, старик объявился! Как зовут-то тебя?

— Христо я! Ицко!.. Работаю вон на том участке. Но у вас лучше… Здесь порядок и бригада дружная. Я хочу у вас работать.

— Хорошо, Ицко, переходи к нам! Только чтобы законно! — предупредил его Сыботин.

— Я так и знал! — обрадовался Ицко. — Вы — человек что надо! Теперь мне все нипочем! — и, дружески хлопнув Сыботина по плечу, убежал.

— Бай Сыботин! — крикнула ему из своего железного теремка Лидия, помахав рукой, но он ничего не слышал и не видел, занятый своими мыслями. А она кричала с высоты: «Давай, товарный, дорога-то дальняя!»

Тут только Сыботин ее заметил, кивнул, улыбнувшись, и повел плечами, будто готовясь взвалить на них всю стройку.