Держись от него подальше

Глава 14

Холодное утро. Ветер пробирает до костей. Я кутаюсь в длинное серое пальто и топчусь возле машины Кострова. Вышла на пару минут раньше, чтобы он не успел смыться, – всю ночь казалось, что Тимур больше не станет со мной общаться. Даже порывалась написать, поблагодарить, спросить, все ли в порядке, но смирилась с тем, что, если буду так волноваться по каждому поводу, сойду с ума быстрее, чем могла бы. Нужно учиться терпеть. И не ждать миллиона обещаний, что меня не оставят.

Костров не уехал сам – это уже хорошо. Хотя странно, если бы было иначе, учитывая тот факт, что человек даже заводить собственную машину не умеет. Мне, конечно, слабо верится, что такой, как Тимур, мог купить права, а не сдать экзамен самостоятельно. Однако его замешательство при переключении дворников меня почти убедило.

Разглядываю ногти и усмехаюсь. Шеллак облез, из-за срывания обоев ногти стали совсем тонкими, а кожа на пальцах потрескалась и высохла. Зато каждый день я капля по капле обживаю берлогу и будто сама себя латаю, а не избавляюсь от хлама.

Костров появляется на парковке спустя три минуты – ровно в назначенное время, секунда в секунду. В длинном черном пальто, водолазке, темных джинсах. Он кажется таким обалденным, что у меня коленки дрожат, и я впервые понимаю, что это значит. Это не влюбленность или интерес, а просто эстетическое наслаждение. Так бывает, когда смотришь фильмы с молодым Орландо Блумом или Джудом Лоу. Примерно то же самое я испытывала во время просмотра заставки к сериалу «Молодой папа».

Весь такой великолепный, Костров шагает как на экране кинотеатра, а у меня сердце екает.

– Привет, – говорю я.

Он замирает и останавливается напротив. Поджимает губы и протягивает ключи.

– Привет.

Мы садимся в машину. Неловко молчим. Мне очень хочется придумать что-нибудь – завести разговор. От этой необходимости нутро сводит, а в груди какая-то тоскливая пустота.

– Я хотела поблагода…

– Не стоит. Поехали. Только поезжай по моему навигатору.

Он прикрепляет телефон к подставке и открывает карту, пока я завожу машину и трогаюсь с места, следя за маршрутом боковым зрением.

– Не в институт?

– Нет, прогуляем.

Я невольно улыбаюсь, а Костров неодобрительно косится на меня, даже закатывает глаза. Плевать, мне слишком нравится мысль, что придется с ним прогуливать. В этом есть особый кайф, словно он Гермиона Грейнджер, эдакая староста-отличница, пославшая правила в задницу. И это ощущается немного острее, чем прогулы с Колчиным.

– Если не ошибаюсь, у тебя сегодня ничего важного?

– Да нет, только лекции, а я их все равно списываю. – Я пожимаю плечами и стараюсь вести себя непринужденно, но на самом деле судорожно вспоминаю, какие у меня лекции, и прикидываю, сильно ли мне влетит. Но прогулять я хочу куда больше, чем ехать в универ.

– Почему ты такая?

– Какая?

– Ты изменилась.

Ощущение, будто он тоже всю ночь не спал, думал обо мне. Он, кажется, зол, что я такая. Мы не говорим о вчерашнем. Я речь приготовила о том, что он ко мне был несправедлив, и мне от этого обидно. Но Костров пристально смотрит, и его тема для разговора кажется важнее моей обиды.

– Раньше ты выглядела иначе. Прическа, одежда. Все другое. Ты была похожа на тех девчонок, что ходят с Колчиным. А еще ты была веселей. Если тебе так тоскливо без Колчина, зачем ты ушла? Я не понимаю, как это работает.

Мне до сих пор странно слышать голос Кострова. Он как заговоривший пес, который всегда молча смотрел тебе в глаза, иногда рычал, а ты гадал, о чем же он там думает.

– Не знаю, люди взрослеют, меняются…

Он неотрывно смотрит на меня, и становится неуютно. Я чувствую, как его взгляд блуждает по чертам моего лица, аж кожа зудит.

– Это неправда. – Он говорит сухо и строго, разбирает меня на детали. Или знает ответ, но ждет моего признания.

– Просто… Ну, одежду мне не на что пока купить. Я все оставила Егору, когда уходила.

– И тебе сейчас комфортно? – Он окидывает меня взглядом.

Серое пальто, под ним такие же серые джинсы и водолазка. Самое простое, что попалось под руку. Сегодня я не самая красивая, но вот вчера и позавчера вполне была собой довольна.

– Вообще-то да. Правда… Наверное, это все не так уж и модно. Но мне нравится. В этом больше меня, чем было раньше. А если отвечать на второй вопрос… Конечно, мне плохо оттого, что я ушла, но это не значит, что было хорошо, пока была с Колчиным. Все пройдет, я забуду, вылечусь, выдерну с корнями из себя все плохое, и станет лучше.

– И зачем ты была с ним, если сейчас нужно выдирать плохое?

– Я его любила.

– Теперь прошло?

– Не сразу. Но поверь, за последнее время он сделал немало, чтобы расставание переживалось чуть легче. Я сама от него ушла. – Я начинаю болтать и тороплюсь, потому что не обсуждала это ни с кем, кроме Персика и Старушки. – Знаю, что говорят иначе. Но это правда. Я резко осознала, что схожу с ума, становлюсь такой же, как он. Отношения превратились в сплошные эмоциональные качели, а это романтично только на страницах книжки, поверь. Ему нужна не я. Быть может, кто-то более крепкий духом, кто не станет позволять контролировать свою жизнь, скандалить и бить посуду. Или, наоборот, будет искренне это любить. Есть же такие люди… Я, кажется, любила, а потом вдруг поняла, что мне это в себе совсем не нравится. Надеюсь, что так можно – ну знаешь, вдруг прозреть.

– Вдруг прозреть. – Он не осуждает меня, а будто бы делает краткий конспект моего психологического портрета.

– Да, это было… как в фильме, – повторяю упрямо. – Это все, что я знала. Я никогда не была из тех, кто опытен в отношениях. Я не хотела размениваться, а в итоге повелась на самое очевидное – силу, лесть и секс. Я не могу сказать, что жалею, понимаешь? Просто в девятнадцать, двадцать, даже двадцать один это было как в сказке. У меня было все впервые и сразу. Не как у всех. Понимаешь?

– Нет.

– Ну… у всех девчонок парни ломаются: трубки не берут, их надо заставлять сходить на свидание. Театры не любят, кино не хотят – романтика не для них. А мой сам приходил, брал за руку и вел. Молча. Это потом я поняла, что стоит за этим «молча» – у меня не было выбора, вот и все. И я держалась, пока все не стало слишком сложно. – Пытаюсь объяснить, но не уверена, что получается, а потом тихо добавляю самое больное: – В его окружении были суперские девчонки. Все такие красивые, стильные. Я была другой, но мы же общались, тусовались вместе. Поэтому я просто начала подражать, и это было как-то естественно. Я никогда до этого не бывала, ну не знаю… в клубах, например. У меня не было подходящей одежды, и они помогли мне ее выбрать. Так, шаг за шагом, я стала иначе одеваться, краситься. Но это тоже часть меня, просто более рафинированная. Что бы кто ни говорил, а быть Барби – мечта почти любой маленькой девочки. Даже если она сама себе в этом не признается. Просто потому, что это тоже интересно, даже если не на всю жизнь. Наверное, главное, о чем я жалею в итоге, – это, что Колчин запретил мне работать и хотя бы дома оставаться собой. Если бы я не поддалась ему, вырвала хоть это в не самых здоровых отношениях – я бы выдержала, не начала кайфовать от ссор и примирений, нашла бы смысл в чем-то другом. – Чувствую подступающие слезы и дрожь в голосе.

– И на что ты жила?

– Стипендия, Егор. Худший из раскладов. Но он будто видел смысл жизни в том, чтобы меня радовать. Вкусной едой, одеждой. Как принц из сказки. Ему было приятно, что я на его территории. Мама наседала, чтобы я не давила «мужика» своим мнением. Что женщина должна идти на такую «маленькую лесть» мужскому эго или вроде того. Разразился скандал, мне стало стыдно, и я согласилась на совместную жизнь и отказалась от работы.

– На что ты теперь живешь?

– Стипендия. Летом подрабатывала в «Тканях», плюс накопила немного за два года. Собиралась искать работу, как только разберусь с долгами по учебе… Ну, искала… если я все еще работаю на тебя. Хотя и с долгами вроде бы разобралась.

– Работаешь, – отрезает он. – Неужели это и правда так происходит? Просто как в фильме.

– Это куда больше, чем ты думаешь. Кино – вполне реальная модель жизни, если ничего другого не видишь. Я из простой патриархальной семьи. И окружали нас такие же простые патриархальные семьи. Все серо, скучно: нет ни маргиналов, ни богачей – банально. В фильмах было красиво и нетривиально. Я мечтала, чтобы на семейный праздник, где дядя под гитару поет походные песни, заявился кто-то крутой, Джонни Кастл например, и забрал меня. Я обожаю кино. Пока работала в кинотеатре, смотрела все подряд и пускала слюни. Я хотела как там. Я мечтала сбежать от серости, а Колчин помог. Весь первый курс была потерянной: волосы и красила, и стригла. Искала себя – язык в какой-то момент проколола, одевалась странно. Потом появился он. Его жизнь оказалась невероятно комфортной. Веселой. – Мне почему-то становится стыдно за себя. – С ним оказалось проще, чем одной, чем с родителями. Я потеряла друзей, увлечения, собственный доход, но мне казалось, что оно того стоило. Подсела на его внимание и жалость. Казалось, это не большая плата за любовь. А вот в начале лета я поняла, что огромная. Что любовь никакой платы просить не должна. – Вытираю слезы, пока они не залили лицо. – Да пошла она… такая любовь. Платная. Егор это тоже однажды поймет, но, боюсь, я бы не дождалась. Он бы меня окончательно разрушил.

– Платная любовь, – повторяет за мной Костров самую суть речи.

Я понимаю, что для него все просто – взяла и осталась собой. Я часто слышу что-то вроде «если захочешь – сделаешь», «значит, недостаточно хочешь». Но это же неправда.

– Зачем ты его впустила вчера? – снова нарушает тишину Тимур, едва успеваю успокоиться.

– Я…

– Я предупредил совершенно серьезно. Я не стану тебя спасать просто потому, что тебе захотелось снова пообщаться с бывшим. Я вообще не уверен, что хочу в это ввязываться. Но уже, кажется, ввязался.

– Прости, – отвечаю сквозь зубы, закатывая глаза.

– Если ты ищешь с ним встречи, рассчитываешь, что он изменится и все у вас будет как прежде, сразу уходи. Останавливай машину и уходи. Я в такое не впишусь.

– Но…

– Это твоя жизнь. Я не имею права тебя ни о чем просить, условия ставить. Но ты назначила меня своим… провожатым. – От этих странных слов «назначила меня своим» в груди что-то сладко ноет. – И я не стану вытаскивать тебя из того, куда ты сама влезла.

– Но я не…

– Я… Ради всего святого, понятия не имею почему, но я хочу тебе помочь.

Мои губы трогает улыбка. Не могу ничего с собой поделать: он сейчас такой милый, что хочется обнять и расцеловать.

– Я хочу помочь, но не стану твоей боевой собачонкой, не стану тем, кто просто вызовет у твоего бывшего ревность. И заменой не стану. Если любишь Колчина – разберись с этим сама, не впутывай других. Люди не игрушки, им бывает больно.

– Я…

– Разберись. Без меня. Мне нужен водитель, ты меня устраиваешь. Если хочешь – пожалуйста, но ничего личного. Никакой больше болтовни не по делу, я это не люблю. По дороге из института и в институт я тебя не брошу, мне водитель нужен живым. Но мы по-прежнему не друзья. И как только ты перейдешь грань и поставишь меня под удар, снова сблизившись с Колчиным… больше на меня не рассчитывай.

– Ты сам вчера пришел. – Я натянуто улыбаюсь ему.

– Да. Вероятно, мне тоже нужно… держать себя в руках. Я прошу прощения, что вмешался.

– А если мне понадобится твоя помощь? Если что-то случится? И не к кому будет…

Он вздыхает, и я почему-то знаю, что, если будет нужно, он придет. Мария Игоревна вчера была права. Врет, но так наивно и искренно верит в эту ложь.

– Не спрашивай, когда знаешь ответ. Я не… – Замолкает. – Просто… просто не провоцируй его. Если что, возможно, скорее всего… Скорее всего, я приду, если попросишь. Но я не панацея. И обещать тебе защиту не стану. Я не спасаю девочек, ввязавшихся в проблемы. Это бессмысленно, потому что ты в любой момент решишь вернуться туда, и все усилия напрасны. Я просто согласился провожать – все. Без драк, разбитых лиц и прочего. Ты – мой водитель.

– Но вчера. Ты. Пришел.

– Я уже попросил прощения.

– Спасибо. Если бы не пришел, я…

– Если бы ты его не впустила, ничего бы не было. Ася, рассчитывать нужно только на себя. Супергероев не бывает, понимаешь? Никто не будет с тобой вечно, и никто не станет ходить с тобой по подворотням. Вчера я стоял у кухонного окна, а завтра в это время меня не будет дома, и что тогда?

Я понимаю, что он прав. Понимаю, что я ему никто. Но очень хочется думать, что, если меня поймают где-то в подворотне, придет именно Тимур. Я почему-то в это верю и тут же сама себя ругаю.

Правда, в одном он прав – рассчитывать можно только на себя. И оправдываться, утверждая, что я вообще-то не знала, что у Колчина есть ключи, – тоже так себе. Зачем ему мои оправдания? Нужно просто сменить замки и жить дальше.

Но Костров придет. Я точно знаю. Хоть и не стоит на это рассчитывать.