«Я всегда буду рядом, дурочка. Я же говорил».
Перечитываю это сообщение снова и снова. Чувство, будто опять я в машине Егора и она мчится по дороге, уже потеряв управление. Он всегда будет рядом.
В лекционной шумиха, все обсуждают вечеринку у Егора в субботу. Он хвастается своим котом. Кажется, половина потока вовлечена в обсуждение.
Стою у преподавательского стола и смотрю на Компашку, сидящую на последнем ряду. По центру Егор, как глава этого маленького клана, «курочки» сидят чуть в стороне, с подозрением косятся на меня. «А я говорила» полным составом заняли целый ряд, и рядом свободное место. Видимо, для меня.
И еще пустуют места на лавке рядом с Тимуром, его пальцы уже стучат по клавиатуре.
Ловлю взгляд Егора. Пока какая-то девчонка с потока завладела его телефоном и пищит, глядя на фото котенка, пока Олег и Влад эмоционально что-то рассказывают, Колчин смотрит на меня.
Что ты выберешь?
Налево Тимур, направо «А я говорила». Аня, кажется, понимает, что происходит, и поглядывает то на меня, то на Колчина. Я могу просто сесть рядом с ней, и все, – легкий выбор. Егор победоносно улыбнется, бросит в сторону Тимура какую-то гадость, пришлет мне очередное СМС «Я всегда буду рядом». Интересно, как долго его мнение будет так много значить? Как долго он будет говорить что-то пугающее, а я от страха делать все, чтобы избежать конфликта? Как его мать – всю жизнь? И зачем тогда было уходить?
Опять смотрю на экран смартфона.
«Я всегда буду рядом, дурочка. Я же говорил».
– Лискина, долго будете тут стоять? Сядьте уже! – подгоняет меня в спину Ливанов.
Егора, кажется, трясет. Он сидит, сжав в руке карандаш, который крутил все это время между пальцев. Я могу поклясться, что, если подойду ближе, увижу капли пота на лбу.
– Ну!
Разворачиваюсь на пятках и иду налево, к Кострову, не глядя ни на какого Егора.
– Что ты делаешь?
– Заявление, – шепчу в ответ, бросая сумку на стол так, что все на меня оборачиваются.
– Ася, что происходит?
– Ничего, просто делаю что хочу.
– Выглядишь неважно.
Он ловит мои руки и качает головой, чтобы прекратила шуметь.
Я могла бы сейчас сорваться и прилюдно поцеловать Тимура, расставив все точки над «i». Или на весь поток прокричать, что люблю его. Но снова что-то делать назло Егору? Опять? И так до конца жизни?
Тимур поднимает мою руку. Я наблюдаю за нашими переплетающимися пальцами.
– Смотри.
– Что? – Кажется, он меня заколдовал, но я смотрю на пальцы.
На них падает луч света из окна, и это могут видеть все, желающие повернуть голову в нашу сторону.
– Смотри, мир не рушится, – шепчет он. – Успокойся. Все хорошо, ты не обязана ничего делать.
Я слежу за его большим пальцем, гладящим тыльную сторону моей ладони. Он скользит к тонкой коже запястья, щекотно проводит там и до самого мизинца – по кругу.
– Что ты улыбаешься?
– Если проследить по дневнику моих лабораторных исследований, больше всего повышают пульс именно соприкосновения наших рук.
Я смеюсь в ответ. Дневник исследований. В этом весь Костров.
Он тоже смеется.
Мы на паре Ливанова, сидим, переплетая пальцы и улыбаясь друг другу.
– Тш-ш… Дыши глубже. Ты чем-то напугана?
Я киваю.
– Тебе нужна моя помощь?
Я киваю снова.
– Мне отпустить твою руку, пока никто не заметил?
Я задумываюсь ровно на пару секунд, в очередной раз вставая перед выбором. Костров же ничего не боится. Держит мои пальцы, любуется ими. Были бы наедине, он бы уже их целовал.
Я отрицательно качаю головой.
– Лискина, Костров, я опять вас выставлю за дверь, имейте в виду!
Мы оба поднимаем голову на преподавателя, а потом на задние ряды, где с грохотом летит на пол чья-то сумка. Вещи рассыпаются по ступеням, мне под ноги летят ключи от квартиры. До боли знакомые, те самые, что когда-то я отдала Егору.
– Егор! Ты куда, Егор? – кричит кто-то.
– Колчин, стоять!
Я выныриваю из своего сладкого мира и моргаю, будто привыкая к свету. Колчина в аудитории уже нет.
– Ты чего трясешься? – шепчет Тимур.
На нас все смотрят – это непривычно. Мне кажется, что мы до сих пор не можем друг с другом разговаривать и даже переглядываться прилюдно, так что пытаюсь убрать руку, накрытую ладонью Кострова, а потом себя осекаю.
– Боюсь, что он что-то плохое сделает.
У меня с души свалился камень, но, кажется, ненадолго. Я просто надеюсь, что все закончится сегодня – не хорошо, так плохо.
Поворачиваю голову к Кострову, и оказывается, что он тоже смотрит на меня. Кончики наших носов соприкасаются, а на моих губах появляется улыбка – сама собой, я даже не заказывала.
– Все будет хорошо, – шепчет он, глядя при этом на мои губы.
Внутри все поет от этого голоса и от этого взгляда.
– Я люблю тебя, – шепчу я в ответ, а Костров тянется и целует меня в лоб, заставляя жмуриться от удовольствия.
– Так, пароч…
Преподаватель не успевает договорить, как у меня в кармане начинает неистово пищать иммобилайзер от машины Кострова.
– Ой, простите! Это машина. Кто-то…
Но все, уже забив на правила, бросаются к окнам аудитории.
– Твою ма-а-а-ать! Колчин, ты придурок! – вскрикивает кто-то из его друзей.
«Курочки» подбегают к окнам и почти синхронно прижимают руки к губам с громким «Ах!».
– Что за беспредел? – бормочет Ливанов.
Сначала я думаю, что он про покинувших места учеников. Но нет, преподаватель тоже наблюдает за чем-то в окне.
Мы с Костровым встаем, но бежим сразу на выход, и все друзья Колчина, да еще «курочки», за нами.
– Он какой-то конченый! – кричит кто-то из них.
– И надо было тебе с этим ботаном держаться за руки при всех? – бросает мне в спину Олег.
– А что, всю жизнь от этого психа скрываться? – вопит Машка.
Мы выходим на крыльцо, и я готова рыдать при взгляде на разбитую в хлам тачку Кострова. Всюду стекла, лобовое вывалилось прямо на сиденья, которые теперь усыпаны крошкой, как бриллиантами. Егор стоит с довольным лицом, потом открывает свою машину и улыбается мне.
– Ну что, Асечка, прокатимся, как в старые добрые?
Я мотаю головой из стороны в сторону, цепляюсь за руку Кострова и сама этого не замечаю.
– Значит, с ботаном, да? С этим хилым девственником?
– Тише, Егор! Давай поговорим. Давай позвоним Соне.
– Соне? Плевать! На меня! Соне! Она просто хочет запихнуть меня в психушку, и все! Ждет повода и что-то там трындит про то, что я стану как отец.
Мне кажется, что Егор плачет. По крайней мере, его тело подрагивает, а лицо мокрое от слез или пота. Он хорошенько поработал, разбивая домкратом окна машины.
– Что вылупилась? Сонечка у нас ненавидит мужиков, не слышала такого? Папочка Соню обижал. Братик Соню обижал. – Егор смеется.
Я чувствую знакомый запах духов и сигарет и оборачиваюсь, уже прекрасно зная, кого там увижу.
– Да она была бы рада запихнуть нас в дурку, в палату на двоих. Думаю, она уже даже денег отложила на ВИП-номер до конца нашей жизни!
Колчина стоит за моей спиной и в ужасе смотрит на брата.
– Ментов вызвали? – невнятно спрашивает она.
– Д-д-да, – всхлипывает Рита.
Соня спускается с крыльца, вскинув подбородок. Как Серсея, гордо шествующая мимо порицающей ее толпы.
– Сядь в мою машину, поехали, – сухо говорит Соня брату.
Он качает головой. Делает шаг, второй, а потом открывает дверь своей тачки и садится за руль.
– Егор, выходи немедленно! Тебе нельзя!
– Сюда доехал и обратно доеду. Че ты, Сонь, ну? Иди пока пожалуйся маме, что братик опять дерется. И пожалей Асечку, что ее обидел Егорка, а?
– Егор, пожалуйста! Не заводи мотор. Я прошу. – Соня не плачет, но слышать ее отчаянный голос больно. На последних словах он ломается.
– А я далеко не поеду, малыш.
Я слышу их разговор, потому что успела подойти ближе, оставив за спиной толпу зевак.
– Егор! Не надо… – Она начинает рыдать.
Я никогда не видела ее такой, да и никто, кажется, не видел.
Соня вцепляется в открытое окно, будто сможет, если что, удержать машину, а Егор как-то даже заботливо убирает ее руки и качает головой.
– Тс-с, – бормочет он, поджимая губы. – Не переживай, правда.
– Егор…
– Все будет хорошо. Но я так устал, представляешь?
– Егор! – Она шумно всхлипывает. – Ты не такой.
– О-о-о, я абсолютно точно такой, Сонь.
– Егор…
– Я смирился. Гены, знаешь ли. Ты же сама говорила. – Он гладит ее щеку и в эту секунду кажется мне неожиданно родным. Вот такой нежный, заботливый Егор, который так мог разговаривать с теми, кого любит. – Я знал, что так будет, я просто ждал повода.
– Егор!
– Думаешь, я не знал, с кем она? Думаешь, я сомневался, что они не друзья?.. Малыш! – Он тянется и целует Соню в лоб. – С меня хватит. Маме привет. – И дает по газам, а Соня падает спиной на разбитую машину Кострова.
– Быстрее за ним! – вопит Колчина.
Начинается паника, и мы с Тимуром запрыгиваем в Сонину машину еще раньше нее, как только она разблокирует двери.
Егор ведет неровно, пролетает на красный, чуть не задевает пару припаркованных на обочине машин. Мы легко его догоняем, но погоня оказывается недолгой. Всего-то до гаражного кооператива в моем дворе.
– Он сошел с ума, господи! – бормочет Соня. – Надеюсь, его заберут и полечат, когда все закончится. А ты… не провоцируй, – говорит она сквозь зубы.
Но я даже не слушаю. Странно, но своей вины в этом не чувствую. Егор в любом случае псих – что со мной, что без меня.
– Куда он…
– Зачем? – Я вылетаю из машины, и Соня с Тимуром вслед за мной.
– Егор, давай поговорим!
– Нет, Ась. Ты со мной больше никогда не будешь говорить, – вздыхает он, снова опустив стекло. Стоит напротив глухой стены кооператива, разрисованной героями «Ну, погоди!». – Я не вижу больше смысла. Ни в чем ни-ког-да, – нараспев говорит он и делает музыку громче. – Я псих, да? Ну вот пусть меня и полечат.
В голове живо рисуется картинка из рассказанного мне прошлого семейства Колчиных. Отец Егора, его мать и разбитая в хлам тачка.
Его друзья тоже приехали. Из машины Олега вываливаются все, даже «курочки». Видимо, сидели друг у друга на коленях, потому что их было там человек восемь.
– Бро, хватит. – К нему кто-то идет, пытается попасть в машину.
– Отойди, – вздыхает он. – Тох, отойди, хуже будет.
– Егор…
– От-хо-ди!
– Егор. – Обхожу его машину и встаю перед капотом. – Ты не твой отец, и тебе это все не нужно.
– А ты права. Чего это я так узко мыслю?
Его улыбка мне уже осточертела. Когда слышу рев машины, думаю, что сейчас она меня просто переедет. Но вместо этого разбегаются в стороны те, кто стоял сзади, – Егор разворачивается и выезжает на дорогу.
– Да твою ж ма-ать! – воет Соня. – Давайте по машинам, мы его теперь хрен догоним!
Пока все рассаживаются, я бегу к гаражу, подбирая трясущимися руками ключи.
– Ты-то куда?
– Я быстрее! – кричу Соне.
Я быстрее. Мне проще. Они не догонят, а я смогу.
Красный бок моей Старушки приветливо светится в темноте, а мне мешкать и здороваться некогда. Выкатываю ее на улицу, завожу и всем телом чувствую вибрацию. Почти забытую, но, оказывается, очень родную. Это проще, чем кажется. Некогда бояться.
Машина Сони к этому моменту едва успевает тронуться, а я уже вылетаю на дорогу. Мне не нужно знать, какой маршрут выберет Егор, главное – я знаю конечный пункт. Он мчит за город, к трассе. И он может быть сколь угодно безумным, но я его еще понимаю, еще могу мыслить, как он. За пару минут догоняю его машину и, даже не оглянувшись, обгоняю.
Город остается позади, виднеются старые серые коробки заводов и заброшенных дач.
Только на середине пути осознаю, что… еду. Я еду по дороге на мотоцикле спустя год после аварии. Еду. Я сама. Сама на него села. А думала, уже не смогу.
Дорога резко извивается то влево, то вправо. Становится пустынной. Вот здесь. Там, где никто не увидит. Я не дам Егору возможности для публичных выступлений.
Торможу, ставлю на подножку мотоцикл и выдыхаю, вцепившись обеими руками в сиденье. Вот сейчас он появится из-за поворота. Сейчас появится, он не может свернуть с пути. Без меня ему незачем устраивать шоу. Если бы хотел, все сделал бы молча, вместо того чтобы бить машину Тимура.
Чтобы вписаться в поворот, он сбавит скорость, а значит, если захочет, остановится. Я выхожу на дорогу, слушая не шум приближающихся машин, а собственное маленькое сердце трусихи, которая вроде бы начинает хоть что-то правильное делать. Неумело еще, но уверенно.
– Давай, Егор. Ты же ехал за мной, не мог не ехать.
Его машина мелькает впереди. Я вижу, как она делает один поворот. Второй. Он видит меня и уже должен останавливаться, если не хочет сбить. Или ждет, что это я уйду? Ну уж нет! Давай останавливайся, черт бы тебя побрал!
Я не испугана, я зла! У меня пара мгновений, чтобы убежать с дороги. Я не самоубийца, я уйду, успею, но пока даю Егору последний шанс. У меня на его благоразумие последняя надежда.
– Давай, милый, ты сможешь.
Последнее, что вижу, – его бледное лицо. И закрываю глаза.
– Ты сможешь. Ты – не твой отец. Ты же уже и сам от этого устал.