Держись от него подальше

Эпилог

Три недели спустя

Оказывается, два года жизни могут поместиться в две спортивные сумки и превратить жилую красивую квартиру в место ограбления. Никаких фотографий на стенах, никаких статуэток. Кажется, это отправилось в мусор, – Соня безжалостна.

Она вынесла все, что могла, из квартиры Егора, оставив только одежду и кота. Ловлю крошечного черного малыша. Он мечется по голой комнате – кажется, не понимает, что происходит. Котенок испуганно сжимается. Он совсем не поправился и стал выглядеть даже хуже: ребра можно пересчитать, зато на шее тонкий кожаный ошейник. Его Егор купил когда-то для нашего будущего питомца, но не сложилось. Цепляю к ошейнику адресник.

– Носи с гордостью, Персик.

Котенок вякает в ответ, и я его отпускаю.

– Тебя отвезти? – Стою в дверях, смотрю на сидящую перед сумками Соню.

– Я на машине, – коротко отвечает она. – Думала, у него было больше вещей.

Сажусь рядом с ней и смотрю, как одна за другой отправляются в сумку футболки. Дверь в гардероб открыта. Там все еще висят мои вещи. Дорогие джинсы. Флисовые костюмы пастельных оттенков. Пальто, тренчи, пиджаки. В рядок стоят красивые туфли, кроссовки и ботинки. Мне не хочется прикасаться к ним, но, кажется, я испытываю теплые чувства, когда смотрю на одежду из прошлой жизни.

– Как ты догадалась, куда он поедет? – спрашиваю Колчину.

Нас нашла на трассе Соня минут через пятнадцать после того, как Егор свернул в кювет, проехав при этом по моему мотоциклу.

– Я его возила устраивать акт вандализма в этом твоем НИИ. У меня было чуть больше вариантов надписи, чем у Егора. – Она поднимает на меня взгляд, будто только что весело пошутила, но я не смеюсь.

Соня выглядит несчастной и нуждающейся в том, чтобы кто-то пообещал скорое избавление от всех бед. Я точно не смогу стать этим человеком.

– Я вспомнила эту мемориальную доску и решила, что он бы выбрал именно ее. Как твой байк?

– Сдала на запчасти.

– Страховка?

Качаю головой. Соня пожимает плечами:

– Ну, папа наверняка заплатит. Он до сих пор не верит, что все это с Егором случилось, и пытается ситуацию замять. Мама в гневе.

– Не уйдет от него?

– Не шути так. Мама никогда от него не уйдет.

– Я когда-то сказала, что ты терпеть меня не можешь, а ты ответила, что я ничего не понимаю. Что ты имела в виду?

Соня рассматривает меня с хмурым, сосредоточенным видом, потом поднимает плечи:

– Ты мне сильно напоминала лучшую версию мамы. Мамы из моих фантазий. В них она собрала вещи. Взяла меня, Егора и ушла. Она выглядела как ты, говорила как ты. И я ненавидела тебя за то, что ты бросила Егора, но при этом уважала. Ты бросила его – молодец. Только мне казалось, ты его последний шанс стать нормальным.

– Разве люди могут быть чьим-то шансом?

– Только не начинай. Мы уже проходили это на совместных сессиях у терапевта. Давай, тебе пора. Скоро тут будет людно.

Я ухожу из квартиры Егора, сделав то, что хотела. Думала, приеду, заберу кота, но, оказалось, Соня решила, что ей не помешает этот облезлый кусок шерсти по имени Персик.

Вижу, как у дома Колчина паркуется машина его отца. Взрослая версия Егора выходит на улицу, морщась от солнца. Следом ухоженная брюнетка лет сорока. Это мама Егора.

Хочется приоткрыть окно, чтобы услышать, о чем они спорят. Но нахожу в себе удивительное равнодушие к их жизни и выезжаю с парковки.

Я знаю, что они выставляют на продажу квартиру и хотят избавиться от машины, когда ее вернут из ремонта. Соня заявилась ко мне минувшим вечером, выдернула прямо из кровати Кострова и утащила в мою квартиру. Выяснилось, что ей не с кем обсуждать Егора. Это был монолог длиной в полтора часа, потом она оставила на кухонном столе вырванный с мясом видеорегистратор из машины Колчина и ушла.

– Ты обижена на него? – спросила Соня перед уходом.

Я не нашлась, что ответить. Нет, не обижена. Это правда. Сожалею ли обо всем? Нет. Я в гармонии с собой. Больно ли мне? Опять-таки нет – нечему болеть.

Раскаялся ли он? Да я этого и не ждала. Спрашивать не хочу. В клинику к нему не поеду. Хочу, чтобы он остался в моей памяти или новым, улучшенным, каким, быть может, однажды выйдет после терапии, или тем, с кем я сидела после аварии в машине. Он был искренним. Переживал свою боль и боялся ее. Мне казалось, что у него открылись глаза.

Я помню его заляпанную кровью футболку, слезы на щеках и шепот: «Я испугался. Я впервые в жизни испугался». Он сидел мертвенно-бледный на водительском сиденье в помятой машине, я села рядом. Пахло тиной, потому что пришлось войти по пояс в воду неожиданно глубокого узкого ручья, в котором застряла машина. Я больше всего запомнила запах крови и тины. Он настолько редко встречается в моей жизни, что трудно будет оживить в памяти тот день.

Егор плакал на моем плече, а из рассеченной брови, смешиваясь со слезами, на мою футболку капала кровь. Мне показалось, что в нем что-то надломилось, так же как когда-то во мне. Я дала ему шанс свернуть, не совершить ошибку, и он его использовал. Его последний шанс стать нормальным. Это точно не я, как сказала сегодня Соне. Люди – не способ вылезти из темноты. Они могут разве что подержать фонарь, пока ты ищешь дорогу.

Паркуюсь у дома Кострова, но бегу к себе. Не потому, что хочу или не хочу компании, просто у меня очень много своих дел. Наше с Тимуром время начинается после рабочего дня.

Моя гостиная превратилась в ателье. Я не швея, ничего такого, просто это по-прежнему успокаивает и к тому же крутое хобби. «Курочки» подарили онлайн-курсы кройки, чем вышибли из меня слезу.

У меня появился проектор. Его свет отражается от свежевыкрашенной стены. Пока шью себе первый в жизни комбинезон по дорогущему уроку из интернета, могу смотреть очередной испанский сериал.

Забегаю на кухню, бросаю вещи, и, как обычно, взгляд останавливается на соседнем доме. Тимур сидит перед ноутбуком, Вячеслав – у его ног. Костров будто чувствует мой взгляд и машет рукой. Машу в ответ, наливаю стакан воды, который попутно выпиваю, и кое-как спасаю от гибели видеорегистратор, оставленный Соней. События трехнедельной давности, несмотря на всю трагичность и опасность, – спасение. Мне не страшно включать видео.

Вижу свое лицо. Мотоцикл на обочине. Машина летит в кювет и дальше – длинный план на прижатые бампером камыши. Вдали можно рассмотреть улетевшие в ручей остатки моей Старушки.

И разговор на фоне. Вернее, там должен быть разговор, но у регистратора нет динамиков. Приходится вытащить флешку и вставить в проектор. Наши с Егором голоса заполняют комнату из колонок аудиосистемы.

– Привет.

– Привет.

– Зачем ты там стояла?

– Давала тебе последний шанс не стать таким же, как твой отец.

– А что в этом плохого? У папы есть семья. И мама. Мама никуда от него не уйдет.

– Пока жива?

– Пока жива.

– Ты же не хочешь быть таким, как он? Ты помнишь его? В детстве?

– Да. Я очень его боялся.

– И ты этого желаешь своим детям? Дочери, такой как Соня. Она же будет однажды. И будет страдать.

Пауза затягивается. Можно видеть, как ветер подхватывает длинные камышовые листья и как от очередного порыва заваливается мой мотоцикл.

– И куда мне теперь? – спрашивает тихим голосом Егор из видео.

– Лечиться. Пойдешь? Сам. Я не буду писать никаких заявлений, и Тимур тоже. Никто не пострадал, тебя никто не заставит идти к врачу. Только если ты пообещаешь мне, что пойдешь сам. Я дам тебе такую возможность. Егор, тише… Тш… Это не значит, что мы станем друзьями или снова будем вместе.

– Скажи честно. Я же верно понял? Ты с ним?

Этот вопрос я слышала от Егора дважды и оба раза давала неправильный, лживый ответ. Теперь я готова сказать уверенно:

– Да. Я с ним.