Держись от него подальше

Глава 21

– Мы куда? – Не вцепляюсь Кострову в руку только на остатках здравого смысла – ему это может не понравиться, а рисковать не хочу.

Иду на автопилоте из-за этого странного эксперимента, то и дело проверяю, на месте ли фитнес-браслет, который с меня так никто и не снял. Ремешок все еще на запястье и кажется драгоценным, как будто инкрустирован бриллиантами. Я размечталась настолько, что не думаю, куда и зачем иду. Губы горят, внутри все ноет, на груди фантомные ощущения от прикосновений. Два жалких касания выбили из-под ног почву, и я хочу знать, что будет дальше. Что будет от новых поцелуев? Они же будут, да?

– К тебе.

– К-ко мне?

Невольно торможу, а Костров замирает и запрокидывает голову. Разворачивается ко мне. Как же ему идут черные очки! Я смотрю на его красивое лицо Капитана Америки и волосы с вихрами Седрика Диггори. Краснею, но киваю.

Несколько неожиданно вот так сразу, пока все было спонтанно…

– Ну вот, я же говорил, что ты не готова.

Это он о чем?

– Пошли стены красить. Ты явно не справишься сама, – говорит он и берет меня за руку.

За руку.

Мы идем, переплетая пальцы, и я улыбаюсь, будто впервые гуляю с мальчиком за ручку.

Красить стены.

– Красить?

– Да. Не тормози. – Он снова улыбается.

– А дела?

– Это и есть мои дела.

Мы поднимаемся в лифте, облокотившись на противоположные стенки. Оба стоим – руки в карманах, головы опущены – и переглядываемся, будто знаем какую-то тайну.

А вот в квартире мое настроение сразу портится. Кошмарно пахнет вековой пылью, которую я потревожила, начав сдирать обои. Стены – как луковицы: снимаешь один слой, а там второй, третий – газетки, старая краска, плохо замазанные дыры, бумажные обои.

Но Кострова это явно не пугает. Он снимает рубашку, достает из сумки какие-то вещи и идет в ванную переодеваться. Я делаю то же самое и в ожидании кусаю ногти. Тимур возвращается, и мне приходится заново с ним знакомиться. Он ведь совсем другой – в серых спортивных штанах и серой футболке. Обычный человек. Лохматый и беззащитный.

– Привет. – Я улыбаюсь.

Он хмурится и удивленно поднимает брови:

– Привет?

– Я тебя таким еще не видела, – шепчу и делаю к нему шаг, а он отступает.

– Мы так точно далеко не уедем. – Тимур мимолетно целует меня в висок и тянет в гостиную к злосчастным банкам водоэмульсионки. – Так что держись от меня подальше. Наша цель – сделать это жилище домом! Иначе придется давать тебе убежище, а я этого не хочу.

Я неодобрительно смотрю на него, хочу сказать, что вообще-то ничего такого и не просила, но он не дает даже начать речь:

– Расслабься, Ась. Ты разве не мечтаешь, чтобы у тебя была своя берлога?

Вообще-то мечтаю, еще как.

– И если бы тебе потребовалось убежище, я бы…

Дергаюсь в его сторону, а Костров усмехается про себя и качает головой.

– Не говори то, что и так знаю, – продолжаю я его мысль.

Он кивает.

Он бы меня приютил на самом деле. От этой мысли на душе тепло, приятно.

Смотрю по сторонам и вздыхаю. Это кошмарно даже, как будто невыполнимо. Мы достаем валики, которые я нашла в бабушкином гараже, открываем водоэмульсионку и обнаруживаем, что краска вполне жива. Одна банка темно-серой, одна – яркого синего цвета, две – белой.

Я смешиваю серый с синим, и выходит грязный, но симпатичный цвет.

– Идеально!

Костров помогает утащить страшный линолеум, который отрывается кусками (присох к бетону намертво), уносит ковры и побитые плинтусы. Гостиная становится просто серой коробкой с гулким эхо. Лампочка под потолком тускло освещает стены, грязное окно слабо пропускает угасающее солнце.

– Погнали? – неуверенно интересуюсь я у Кострова, а он кивает и подгоняет меня.

Мы красим стены в четыре руки. Как попало, без подготовки: шпаклевки, грунтовки. Мне нравится, что они неровные и сквозь белый цвет видны поры и бугры бетонных стен. Меня вполне устраивает один слой, и, когда все заканчиваем, я радостно смотрю по сторонам:

– Спасибо, что не нудил – мол, так не делается… Я этого боялась.

– Не бойся. Мне глубоко фиолетово, как именно ты будешь делать в своей квартире ремонт. Я просто… м-м… инструмент в твоих руках, – смеется он.

– Ты флиртуешь! Я знала.

И он тут же отходит, да так стремительно, будто я что-то сделала не так.

Пожав плечами, решаю, что уж лучше просто продолжать болтать, чем выяснять, что случилось.

Близится десятый час, когда Тимур предлагает закругляться. А я не хочу, чтобы он уходил, и нарочно долго мою инструменты, сидя на краю ванны. Мы оба понимаем – я просто тяну время. Он делает то же самое. Тщательно заново завязывает и переставляет с места на место мешки с мусором, которые мы уже давным-давно упаковали. Потом заходит ко мне и просто стоит, наблюдая за моими пальцами, скользящими по валику, и улыбается.

– Что?

– Ничего, просто смотрю, какая ты уставшая и умиротворенная, – тихо отвечает он, опирается спиной на тусклый кафель и складывает руки на груди.

Мы молчим дальше, но я очень остро ощущаю присутствие Кострова. Он впивается в меня взглядом, как щупальцами, и все внутри трепещет от этого вторжения.

– Будешь пялиться? – спрашиваю его.

Тимур пожимает плечами:

– Пока не определился. Пошли лучше посмотрим, что там у нас вышло.

Комната стала чистой и почти уютной, но в ней нет ни дивана, ни пола. А спальня все еще пыльная и с ужасным ковром. В этом месте я не чувствую себя дома. Кажется, что это временное жилище, которое нужно срочно покинуть, но умом понимаю, что это вопрос времени. И привычки. Именно тут нужно научиться принимать новую себя. В своей берлоге.

– Пошли поужинаем у меня, а то тут теперь даже стола нет. И душа, – вздыхает Костров, уже стоя на пороге.

В ванной у нас свалены ведра и валики, а кухонный стол накрыт пленкой – использовали его вместо стремянки. Можно все убрать, конечно, но нет ни сил, ни смысла: холодильник все равно пустой.

Мы тащимся, уставшие, к Тимуру, он пускает меня в душ первой, выдает халат и полотенце – белые, как в отеле. У него в ванной все белое: плитка, шторка, сантехника. Там очень чисто: шампуни стоят по линеечке, на полках ничего лишнего. Явно не хватает хаоса. А может, наоборот, в этом он находит удовлетворение, и тогда вмешательство будет точно лишним.

Мы меняемся местами, и теперь у меня есть возможность осмотреться. Вячеслав удостаивает своим вниманием лишь на пару секунд. Кажется, недоумевает, увидев нового человека.

У Тимура пустовато, мало вещей. Все на своих местах. Полки на кухне открытые, и там все четко: шесть тарелок, шесть кружек, шесть блюдец. Набор ложек-вилок – все одинаковое. Подставки под чашки, чтобы не было следов на столе, – просто черные. Двухкамерный холодильник забит под завязку одинаковыми продуктами. Я вспоминаю, что сама возила его в магазин все это покупать, и улыбаюсь.

На руке от входящего сообщения вибрирует браслет Тимура, и я сначала смотрю, а потом думаю.

«Уже отымел ее?»

Чего?

«Что, додик, понравилось?»

Я начинаю догадываться, и первый шок, ударивший больно в виски, отступает.

«Имей в виду: увижу опять, как вы ходите за ручку, – пожалеешь. Я предупредил».

Нет, это ни в какие рамки не лезет!

Телефон Тимура лежит тут же экраном вниз. Я тянусь к нему, как к опасному животному, очень медленно и осторожно. Видимо, пока я была в душе, Тимур как раз читал всю эту чепуху, а потом бросил мобильный на стол, забыв заблокировать его.

У него два пропущенных и целый десяток невнятных угроз от Колчина. Какая чушь!

– Зачем ты его в это втягиваешь? – ворчу я и пролистываю переписку.

Там куча всего, угроза за угрозой, одна смешнее другой. И в каждой строчке: потаскуха, подстилка, второй сорт!

На глазах выступают слезы, но рыдать я не собираюсь. Да и отчего? Обиды толком нет, скорее горькое удушливое разочарование.

Отправляю контакт Егора в ЧС. Может, Тимур вообще не проверит и решит, что его просто оставили в покое? Со злостью удаляю последние, самые мерзкие сообщения и только потом отбрасываю телефон, осознав, что наделала.

Пелена спадает слишком быстро – я уже стою с почищенной перепиской и не могу понять, что это было.

– Какая же дура! – ругаю я сама себя, возвращаю телефон на место и, чуть не плача, пытаюсь себя хоть чем-нибудь успокоить.

Никогда не делала ничего подобного и не знаю, как поступить. Браслет на руке, должно быть, сходит с ума, показывая пульс, потому что я вот-вот шлепнусь в обморок. Нельзя было так поступать, но я до ужаса не хочу, чтобы Тимура хоть как-то касалась тема Егора. Совсем. Ни капли. Ему это не нужно и мне не нужно. Тимур – что-то чистое и хорошее, а Егор – больной придурок из прошлого.

Я сама себе так не нравлюсь, что на душе разливается яд, как будто нужно было не квартиру вычищать, а меня, трусиху.

– Эй!

Костров возвращается, стоит в дверях с мокрыми, зачесанными назад волосами, с полотенцем на бедрах, красными от горячей воды щеками. И я почти готова ему признаться, что натворила, но просто засматриваюсь на это лицо, на глаза, которые глядят совершенно беззлобно. Не сурово и не холодно, как было раньше. Он уже почти мой. И я очень хочу его защитить. Очень хочу. Костров – самое светлое и нормальное, что было в моей жизни.

– Что?

– Ничего. – Голос оказывается севшим, сиплым.

– Устала? Голодна?

Я быстро киваю, вскакиваю на ноги, но Костров усаживает обратно. К моему удивлению, он включает духовку, достает из холодильника мясо, а из морозилки овощи. Отодвигает тюль, где, как я и предполагала, стоит горшок с зеленью.

Мясо отправляется в пакет, потом на лист для запекания. Тимур ставит таймер на двадцать пять минут, а я во все глаза наблюдаю за происходящим.

– Что?

– Ничего. Ну, я не думала, что ты будешь готовить в таком состоянии.

– Я разве готовил? Это заняло две минуты. И через двадцать пять будет горячая домашняя еда. Быстрее, чем доставка.

Передо мной появляются тарелка, досочка, нож и огурцы. Сам Костров занимается помидорами и болгарским перцем. Мне протягивает зелень из того самого горшка на подоконнике.

– Приступай, – усмехается он. – Ты же не думала, что я буду тебя кормить просто так?

– Умеешь готовить? – Я игнорирую его подколки и покорно режу огурцы, к которым Костров скидывает остальные овощи.

– Я же живу один. Конечно, умею. У меня нет уборщицы, кухарки, и я не пользуюсь доставкой еды. – Он ловко нарезает помидор прямо на весу, ровные куски падают в чашку. – Не отвлекайся. – Он улыбается, намекая, что я пялюсь, вместо того чтобы заняться делом.

– Так почему нет кухарки? Если есть водитель?

– Водитель – необходимость. Кухарка – роскошь. Не так трудно сунуть в пакет для запекания кусок мяса и нарезать огурец кубиками.

– Удивительный человек! – хохочу я. – Прости, я жила в семье, где папа не умел даже чай заваривать.

Он ничего на это не отвечает – комплимент не принимает. Просто пожимает плечами, достает ножницы и ловко стрижет руколу над тарелкой.

Не проходит и пяти минут, а все уже готово, и я поражаюсь, как быстро это на самом деле. Меня трудно заставить встать к плите, потому что в моем представлении готовка ужина – это пара-тройка часов. Но я обожаю домашнюю еду. Нужно срочно пересмотреть отношение к этому вопросу.

Вспомнив про часы, я снимаю их и кручу в руках. Тут же становится стыдно за необдуманный поступок.

– Почему не «Эппл Вотч»?

У него ведь совсем простой черный браслет. Пульсометр, часы и уведомления о сообщениях – видимо, все.

– Зачем покупать что-то за двадцать пять тысяч, если есть что-то за пять? Я изучил вопрос и понял, что не нуждаюсь в функциях, которые предлагают часы за двадцать пять. Эта штуковина прекрасно справляется.

– Ты странный, – шепчу я не ему, а часам, а затем застегиваю их на его руке.

– Хочешь остаться? Там, наверное, пыльно и пахнет краской, – шепчет он. Не мне, а моим рукам, скользящим по его запястью.

– Я… не знаю. Не уверена. Ты говорил, что ничего еще не решил, и…

На самом деле плевала я на его выдумки и оправдания. Просто мне до тошноты страшно из-за угроз Егора. Я бы осталась тут не думая, всю ночь просто бы обнимала этого космического человека, вдыхала запах волос и гладила ровную линию носа. Я могу себе это представить и даже не сомневаюсь, что мы не сможем лечь спать порознь. Пусть ничего большего, но обнимать его – это так круто и так достаточно. Я была бы более чем довольна.

Но все, увы, испорчено. В мой розовый сладкий мир ворвались и наследили грязными ботинками.

– Я к себе.

Он кивает в ответ и улыбается.

Мне кажется, он разочарован, а мне до боли в груди хочется остаться.

Мы едим мясо с салатом, почти все время молчим от усталости, и я уже собираюсь домой с невероятным теплом и умиротворением на душе. Костров не целует меня на прощание, будто откладывает это до встречи, и кровь закипает от недосказанности. Вместо этого он минут пять, кажется, меня обнимает, вдыхает запах волос, гладит плечи, в груди от этого жарко настолько, что хочется обнять Кострова еще крепче. Он даже что-то шепчет.

Ты такая молодец. Ты со всем справишься. Ты такая красивая. Что-то такое бессмысленное, от чего я не могу не смеяться. Мне странно, что он ничего не обещает, ни в чем не клянется. Он меня хвалит, и от каждого слова я вырастаю примерно на три сантиметра.

– Поверить не могу, – звучит его тихий-тихий голос над моей головой, – что меня впервые в жизни подвела выдержка… и я втянул тебя…

Я не дышу.

Костров откровенен со мной и говорит что-то личное. Давай, малыш, продолжай, пожалуйста. Это не страшно.

– Ты должна знать. – Он отстраняется, смотрит мне в глаза и на секунду поджимает губы, прежде чем продолжить. – Даже просто мысль, что я могу вот так тебя обнять, для меня фантастическая.

– Почему? Я же…

– Подожди. – Он качает головой. – Я не умею говорить красиво, но могу постараться говорить честно. Если ты в чем-то не уверена хоть на секунду – скажи. Потому что… – Он качает головой, подбирая слова и глядя куда-то над моей головой. – Это может очень далеко зайти, если я расслаблюсь.

– Расслабься уже.

Но он смотрит на меня так, будто лучше знает, как поступать правильно. Внутри все протестует, но спорить не хочу.

Я лечу домой, а он обещает следить за мной через окно. Я отказываюсь от того, чтобы провожал меня, – слишком велика вероятность все-таки затащить его к себе и спрятать от всех.

Не хочу, чтобы Егор тронул его.

Запираюсь в квартире на три замка и цепочку. Нахожу все комплекты ключей, включая изъятый у Егора. Достаю телефон и набираю его номер. Я сгорала от нетерпения, я была просто обязана выяснить, какого черта происходит. Какое право имел Колчин оставить на самых сладких моментах горький привкус. Заставить меня быть с Тимуром, а думать о другом. Костров такого не заслужил. Он заслужил меня всю, не меньше.

– Асенька?

– Оставь Ти… Кострова в покое! Оставь. Черт возьми. Его! Он не имеет к этому никакого отношения! Не трогай его! Мы расстались с тобой. Все. Хватит. Хватит, Колчин! Я тебя больше не хочу!

– А его, значит, хочешь?

– Не твое дело. Черт… Не твое дело! – Я не могу остановиться, пока сотней способов не скажу, куда Егору катиться. И все равно мне кажется, что слов мало. Хочется просунуть руку через трубку и просто поколотить придурка. – Оставь его. Или больше никогда ко мне не подойдешь. Я же… не хотела так. Блин, у меня оставалось к тебе гребаное уважение, а ты все испортил! – Мне нечем ему угрожать. Это просто жалкая попытка, и она заранее провальная. – Егор…

– А что мне за это будет? Ну? Есть что пообещать?

– Придурок! – И пока он не наговорил глупостей, я сбрасываю вызов. – Придурок.

А от Кострова вдруг приходит сообщение: «Все хорошо? Ты до сих пор не появилась в квартире».

Я выхожу в свою обновленную, но пустую гостиную и зажигаю свет. Мы смотрим друг на друга через окна слишком долго, кажется целую вечность. Я боюсь пошевелиться, он, наверное, тоже. Прижимаюсь к стеклу лбом и ладонью.

– Спокойной ночи, – шепчу я в надежде, что он поймет.

Костров достает телефон, и я снова начинаю нервничать, переминаюсь с ноги на ногу. Вдруг там осталось что-то, вдруг он догадается, что я натворила?

Но нет, вместо поисков улик мой космический мальчик звонит мне и говорит: «Спокойной ночи». А потом отключается, и мы расходимся по кроватям.