Держись от него подальше

Глава 39

Лена и Яна сидят на кухонном подоконнике, болтают с бокалами вина в руках. Кажется, что они уже не первый и не десятый раз у меня в гостях.

– Сбежала? – Яна тут же вскакивает. – Аня… все? Не придет?

– Все зависит от Оли, – отвечаю.

Яна тут же прижимает руки к губам:

– Что ты наделала…

– Исправила кое-что, не более того. Думаю, что, если бы я тогда не ушла от одной сестры к другой, у них мог бы появиться шанс. Вот сейчас у них он, быть может, и появится.

– Да нет!

– Оля два года провела, слушая мои проповеди про кино, важность женской дружбы, про наши тусовки на первом курсе, квизы. И знаете, что я вам скажу? Оля всю жизнь завидовала Ане не меньше, чем Аня – Оле.

– У соседа всегда трава зеленее, – философски подмечает молчаливая Лена, которая никогда не проронит лишнего слова. – А у тебя хороший вид из окна.

Она кивает на квартиру Кострова, где горит свет. Он в одних пижамных штанах перетягивает веревку с Вячеславом.

– Вы вот прям точно просто друзья? – шепчет Яна, глядя в окно.

– Ну вот если прям точно… – нерешительно начинаю я.

Оля и Аня заваливаются спустя три часа, чтобы попрощаться и поехать домой. Они обе заплаканные, но уже совсем не злые. Аня смотрит на меня почти с сожалением. Хоть что-то новое. Мне кажется, что лед тронулся наконец. И становится тепло на душе.

То, чего мне так не хватало. Три часа с Яной и Леной в разговорах взахлеб выворачивают наизнанку, и я честно делюсь тем, что у меня внутри, и говорю о многих вещах. Так странно обсуждать свои страхи прилюдно, разбирать каждый из них на детали. Проговаривать и слышать в ответ, что я не одна такая. Что никто ничего о своей жизни на самом деле не знает. Я говорю: кажется, единственное, что я люблю, – это кино и швейная машинка. Старушка и гипсовый кот Персик. А слышу, что Яна до чертиков боится брака и совсем к нему не готова. Лена мучается от синдрома самозванца и смелая только в сети – в жизни же двух слов связать не может и вот-вот погрузится в депрессию: последние полгода боится выходить из дома.

Проблемы, оказывается, есть у всех.

И я нормальная. Вообще-то даже не самая потерянная. У меня есть не так уж и мало – Костров, например. Вспоминаю про это и зависаю у окна, глядя, как он там сидит за столом с ноутбуком, то и дело поглядывая на мои окна.

– Ась! – Аня заставляет к ней обернуться.

– М-м?

– Мы пошли.

Вижу, что девочки уже оделись, как будто я выпала не на минуту, а на целый час.

– Нас Оля развезет по домам.

Как только про нее заходит разговор, Оля машет ключами и улыбается мне:

– Посидим завтра в обед в кафе?

Я смеюсь, а потом начинаю плакать, как настоящая истеричка, и Аня делает то же самое, прежде чем меня обнять.

Нам еще говорить и говорить, но я уже верю, что только о хорошем. Девочки уходят, я бросаюсь к кухонному окну и вижу, что жалюзи закрыты, свет выключен. Полночь, Тимур мог лечь спать, хоть и обещал, что дождется. А я слишком переполнена счастьем, чтобы им не поделиться.

«Ау, ты где?»

«Работал».

«А сейчас?»

«А сейчас шнурую кроссовки».

Он скидывает фото кроссовок, отчего у меня сердце стремится к черной дыре, недавно открытой одним талантливым астрономом Костровым.

«Открыто, я в ду́ше».

Костров читает сообщение, но не отвечает. Я ставлю телефон на зарядку, открываю дверь и скрываюсь в ванной комнате. Стою, вцепившись в раковину, и вспоминаю, как когда-то вот так же стояла и казалась сама себе жалкой. А теперь наоборот – радуюсь отражению.

Кострову идти до меня ровно четыре минуты и тридцать секунд. Он ни разу не оставался в моей квартире на ночь, и это что-то новенькое. Я волнуюсь, как в первый раз, теряю счет времени и, когда слышу открывающуюся дверь, еще стою с мочалкой в руках, активно натирая уже раскрасневшуюся кожу.

– Ау! – Голос Тимура заставляет все внутри ликовать.

– Ау! – кричу ему в ответ, услышав, как щелкают замки.-

– Бу! – Он заглядывает в ванную и бормочет, что надо заменить тусклые лампочки. – Я к тебе не пойду, можешь даже не соблазнять, – бурчит Костров за шторкой, а потом холодные – с улицы – пальцы касаются горячей кожи на моей талии.

Костров вытаскивает меня из ванны. Я визжу и брыкаюсь. Заливаю все водой, стекающей с волос, и роняю пену на его футболку.

– Ты чего? – хохочу я, пока он тянет меня в холодную квартиру, целуя мокрую кожу на шее и груди.

– Соскучился жуть, ты представляешь? – Он разворачивает меня к себе лицом, заставляет обхватить ногами его талию и уткнуться носом в плечо. – Слушай, весь день тут думал…

– Костров!

– …ты меня прям не отпускаешь. Это законно?

– Костро-ов…

– Я вообще нормально работать перестал.

– Я тебя люблю, Костров…

– А еще сегодня Димас говорил что-то…

– Костров! Слышишь?

– …а я сижу, его не слушаю, весь в своих мыслях…

– Костров, я тебя люблю!

– …это так странно, меня ничто не могло отвлечь, и я…

– Костров!

– Да помолчи ты! – тихо обрывает он и начинает с остервенением меня целовать.

Его сердце под моей рукой лихорадочно колотится, будто сейчас остановится и больше не заведется. Руки нещадно шарят по моему телу.

– Помолчи, – шепчет он мне в губы. – А то как-то… сильно много. – Он не договаривает, усмехается и снова на меня набрасывается.

– Ты как? – спрашиваю его тихо, когда мы замедляемся и соприкасаемся кончиками носов.

– Я теперь не уникален и не единственный могу ошеломить тебя признаниями. Конечно, я зол.

Его голос хрипит, кажется сорванным. Но таким кайфовым.