Держись от него подальше

Глава 17

Три микроинфаркта за полдня – это по мне.

Первый – когда после салона и шопинга я вижу Тимура. Ему нравится, как я выгляжу, точно знаю, и мне вдвойне приятно получить одобрение такого сухаря, как он.

Второй – дурацкое «Я тебе нравлюсь». Он отрицает, и я чувствую себя полной дурой. Опять.

Удивительно, но когда-то я бы расхохоталась и махнула рукой, а теперь в груди все сжимается, потому что я кажусь сама себе глупой.

Костров бесит! Никогда я не находила с такими общий язык. Он не воспринимает легкий флирт: не подыгрывает мне, не болтает. Это все могло бы быть весело, но ему не нужна моя «дружба». Ему нужно быть мрачным мамонтом.

Ну а третий инфаркт – дорога домой. Я не включаю музыку, не смеюсь. Мне уже не кажется, что я рада. Просаженные деньги жгут стыдом и страхом – завтра, послезавтра, через неделю мне надо будет на что-то жить. И сейчас явно не лучший момент, чтобы спрашивать у «начальства», когда зарплата.

Припарковавшись у дома Кострова, я выхожу и протягиваю ему ключи. Он в ту же секунду поднимает руку, и теплые пальцы мягко забирают связку. Мы соприкасаемся на миг, а потом смотрим друг на друга, и у меня в горле пересыхает. Наш второй контакт после моего неловкого поцелуя в щеку? Двух! И рукопожатия. Выходит, четвертый. Сглатываю комок в горле и жду, когда он тоже это осознает.

Костров просто обезоруживающе хорошенький и совершенно недоступный! Терпеть таких не могу! Неужели нельзя быть обычным? Как все?

– Ну пока, – бормочу я, переминаясь с ноги на ногу.

Вот бы его обнять… Ну просто попробовать. Интересно, каково это? Он теплый или такой же холодный, каким прикидывается? Наверное, это было бы приятно. Целовать его в щеку было приятно. От него пахнет миндалем и яблоком.

Старушка, Персик, где вы, когда так нужны?

– Доброй ночи. – Он вежливо улыбается, как хороший мальчик.

Я поворачиваюсь и бреду к своему подъезду, пока не слышу крик за спиной.

– Ася! – зовет он.

Мои руки покрываются мурашками, даже волосы на голове будто шевелятся. Почему же какие-то три буквы так сильно жгут в груди?

– Что?

– Ты очень красивая, – говорит Костров. – Это не ради флирта. Ни в коем случае. Я просто думаю, что ты сегодня должна услышать это. Потому что это правда. И утром ты тоже была очень красивая.

Он наклоняет голову вперед в странном недопоклоне и очень широко улыбается.

– Господи, Костров, почему ты такой дикарь? – Мой голос звучит так громко, что с деревьев взлетают птицы. И пусть это только из-за порыва ветра, но выглядит кинематографично.

– Дикарь? – снова смеется он.

Это что, третий раз, когда он смеется? Четвертый? Костров, я скоро привыкну!

– Да! Реально асоциальный тип. – Я приближаюсь и упираю руки в бока.

– Да что ты? – Он сжимает губы, сдерживаясь, а потом улыбается так широко, что становится виден ровный ряд зубов. Его лицо меняется, снова становится открытым, дружелюбным.

Коленки опять ноют. Прекрасно!

– Ты не умеешь… флиртовать!

– А зачем мне с тобой флиртовать?

– Господи, да просто ради интереса! Чтобы не терять форму!

– Зачем? Какой в этом смысл?

– Никогда не думала, что скажу это, но ты, Костров… какой-то глупый!

И я вновь слышу его смех. Он кивает мне трижды, потом смотрит прямо в глаза. И опять дрожат коленки. Он такой необычный, что от каждого «обычного» действия меня просто разрывает. Это нормально?

– Тебя что, никто никогда не пытался соблазнить?

– Нет. А ты пытаешься?

– Да нет же! Просто… Ну неужели ты не флиртовал?

– Нет. Зачем?

– Для удовольствия!

– Какое в этом удовольствие, если нет продолжения?

– Так почему бы не продолжить?

– Нет времени. Ресурса.

– Ладно. Просто флирт! Просто! Ну знаешь, можно же флиртовать, например, со стариками… Или с детьми!

– Нельзя. – Снова смех. – Это уголовка.

– Да не в том смысле. Ну… Вот! – Я нахожу глазами площадку с кучей детей и мам с колясками, несмотря на то что уже темнеет. – Пошли покажу.

– Я не буду участвовать, – тараторит он.

Но договорить я ему не даю, поманив пальцем.

У песочницы сидят наша соседка Вера и ее годовалый Кирилл. Кирилл увлеченно ест песок, пока Вера клюет носом.

– Вера, я позаимствую Кира?

– А, ага, – бормочет она и, кажется, засыпает.

Тимур закатывает глаза, а я беру из песочницы Кира. И тот сразу отводит взгляд и утыкается мне в плечо – стесняется.

– Кто это такой красавчик? – спрашиваю я пацана, потрепав за щечки, а он хихикает и прячется снова. И снова.

Малец строит мне глазки, улыбается десятью зубами, хлопает меня по лицу ладонями и даже целует в щеку, широко открыв рот.

– Это был флирт! Спасибо, Вер. Он, кстати, песка нажрался.

– Ага, – кивает спящая Вера и только сейчас начинает медленно продирать глаза.

Мамочки с площадки, хихикая, смотрят на нас с Тимуром и улыбаются ему. Флирт! Всюду!

– И зачем это?

– Даже годовалый пацан понимает зачем. – Я закатываю глаза. – Здравствуйте, дядь Сереж! – Мимо идет старичок с черным как ночь спаниелем.

– Здра-авствуй, Асенька.

– Какой вы модный сегодня! На свидание? – улыбаюсь я ему.

– А то ж! – Он подмигивает. – Сейчас бабок с лавок шугану… Какая медленнее всех побежит, с той и пойду!

Старичок уходит, а я разворачиваюсь к Тимуру:

– Вот! Флирт!

– Зачем?

– Настроение поднять.

– Почитай анекдоты.

– Боже мой!.. Как ты вообще кому-то что-то можешь продать со своей харизмой как у бревна?

– А ты спрашивала, как это я остался девственником, – говорит он и снова хохочет.

Да уж, за его смех, полагаю, ему бы и без харизмы дали.

– Урок окончен? – насмешливо интересуется он.

– Да. Домашнее задание на завтра – отработать флирт!

– Понял, будет сделано. Пошли уже!

И все-таки Тимур провожает меня до двери.

Только стоит ему появиться в квартире напротив, как жалюзи на панорамном окне закрываются. А после приходит сообщение на телефон: «Хватит пялиться, шпионка!»

* * *

Когда я вхожу, в аудитории резко становится тише. По привычке ищу взглядом сначала Аню, которая с интересом на меня поглядывает, а потом прячется, уткнувшись носом в книгу. Затем Кострова, который сидит, изучая какие-то записи, поднимает на меня взгляд и замирает. Я сейчас в своем старом, но очень любимом платье бохо. Плюс откопала кожаные браслеты, которые когда-то сильно любила, и достала все те же бабушкины коричневые потертые ботинки.

Стоя утром перед зеркалом, я не могла поверить, что снова вижу себя. А еще наконец-то поужинала вечером, как нормальный человек. Оказывается, с мясом и шоколадкой грустить сложнее, пусть даже из-за больших трат в ближайшее время мне придется питаться попроще.

Кто-то присвистывает. Я ищу взглядом, но все равно возвращаюсь к Кострову. Всю ночь у меня из головы не выходил наш разговор. Я придумывала сто миллионов аргументов, почему необходимо флиртовать и почему в этом нет ничего «такого». Разогналась так, что в результате мне снилось, будто мы едем на машине по нескончаемой дороге и спорим, спорим, спорим, а потом смеемся.

Я все утро думала, как буду проверять домашнее задание по флирту, и, судя по взгляду Кострова, он подготовился. Улыбается мне одними глазами, иногда хмурится: мол, что?

Ничего.

Ты смотри, Костров, а я буду таять оттого, что ты мною любуешься.

Как можно быть таким неопытным, но при этом настолько самоуверенным? Я всегда полагала, что у парня должно произойти много всего в жизни, чтобы стать интересным. А оказалось, что это не измеряется количеством половых партнерш.

– Асель возвращается? – Голос Колчина дает петуха, скрипит, как несмазанные качели.

Я щурюсь, чтобы разглядеть его макушку за последней партой. Он помятый, невыспавшийся, явно с похмелья. И он пришел на пары спустя столько дней. Егор – любитель выглядеть на все сто и позволяет себе растрепанный вид строго после пьянок.

Я напрягаюсь и готова поклясться, что напрягается и Костров. Краем глаза замечаю, что Аня через плечо оборачивается на Егора. Мне кажется, что она со мной, по крайней мере мне хочется так думать. Если к моим невидимым и неодушевленным друзьям добавится еще и воображаемая подруга, сама поеду сдаваться в психушку.

– Кто деньжат отсыпал? Новый парень-ботан? – На всю аудиторию. Весь поток слышит слова Колчина.

Поверить не могу. В виски остро бьет боль, губы начинают дрожать, и я смотрю на Тимура, заранее прося прощения за скандал, но он еле заметно качает головой из стороны в сторону.

Что? Что ты имеешь в виду?

– Иди ко мне, – одними губами шепчет он.

Я выдыхаю и иду. Сев за парту рядом, прячу между коленей ладони, которые дрожат так, что не могу удержать ручку.

– Смотрите-ка, новая парочка! – В голосе Колчина столько обиды, что мне хочется вскочить и заорать на него. Он ведь сам виноват! Это все он! Зачем теперь прибедняется? Зачем корчит из себя черт знает что?

– А что Женечка? Уже в прошлом? Эй, Женек, ты как? Не ревнуешь? Под окнами у нее орать не начнешь?

Ищу взглядом красного как рак Женю, с которым мы даже не поговорили ни разу нормально с тех пор, как я ушла от Егора. Да и вообще не виделись вечность. Не удивлюсь, если после перформанса Егора квиз в воскресенье будет под вопросом. Вдруг они мне скажут, что не хотят связываться с психом, с Колчиным?

– Как тебе девственник, понравился? – продолжает вопить Егор.

По аудитории разносятся смешки. Тимур хмурится, поднимает бровь и медленно поворачивает голову ко мне, а я в ужасе мотаю своей.

Я никому ничего не говорила, да мне и некому!

Тимур как-то равнодушно усмехается и открывает ноутбук, уходит в свой мир. Но Колчин не унимается.

– Кто-то мало давеча получил?

Шепотки наращивают громкость, и все начинают пялиться на Тимура.

Если не приглядываться, можно и не понять, что что-то не так, но суть и без того ясна. Прошла неделя, в течение которой только ленивый не обсудил, откуда у Кострова синяки. Благодаря «курочкам» по потоку летала очень правдоподобная байка, что я везла его на работу и угодила в аварию.

– Что такое? Обиделся, женишок? Ну не переживай, Аська опытная, она всему научит.

– Тимур, ты же не слушаешь его? – очень тихо, почти на грани слышимости шепчу ему я.

Костров открывает текстовый редактор и быстро печатает: «Прекрати пялиться на меня, дурная привычка. И займись уже своими делами».

Окей. Я отворачиваюсь от него и достаю тетради. Не понимаю, это он меня назвал дурной привычкой или то, что я на него пялюсь? Черт!

Кажется, я хочу быть его дурной привычкой.

Кошусь на Кострова и рассматриваю его лицо. Все-таки аномально огромные глаза и волосы такие растрепанные, что хочется взъерошить их еще сильнее. Из-за нервного напряжения начинаю посмеиваться, а Тимур закатывает глаза и одним взглядом приказывает заняться делом, не пялиться.

С нетерпением жду, когда уже придет препод, но тот задерживается, и это уже не смешно. Колчин ждет, когда я взорвусь. Ему нравится истязать меня, донимать, тыкать пальцем в рану до тех пор, пока не побежит кровь. А Тимур сидит с совершенно безразличным видом и быстро-быстро печатает непонятные символы. Сосредоточенное на работе лицо Кострова беспокоит меня больше комментариев Колчина.

Когда наконец входит профессор, я от облегчения чуть ли не стекаю под парту. Открываю тетрадь, привычно кошусь на ноутбук Кострова и жду, что помимо лекции он что-то мне напишет, как обычно, но увы. Полтора часа тишины.

После пар жду его в кафетерии и нервно стучу носком ботинка по полу – даже книжку читать нет сил.

Услышав, как открываются двери, дергаюсь Кострову навстречу и тотчас отступаю. Потому что это чертов Колчин шагает ко мне со своей наглой улыбочкой, разворачивает спинкой вперед стул, седлает его и упирается подбородком в сложенные руки.

– Что тебе нужно? – повышаю я голос, стараясь прислушаться к себе и найти остатки прежних чувств. Хоть что-то, за что Тимур мог бы меня уколоть и сказать, что я сама ищу с Колчиным встреч.

Он улыбается и смотрит на меня с поразительной нежностью – пронзительной, как будто искренней.

– Ничего, просто хотел полюбоваться. – Его глаза изучают меня совсем как раньше.

– Убирайся, – говорю сквозь зубы.

А в ответ только очередная ухмылка и тихое «тш-ш». Он всегда умел шептать так, что все внутри сладко замирало и сжималось. Он мог уговорить меня на что угодно и когда угодно, и от этих воспоминаний в груди неприятно скребет.

– Ты покраснела. Почему? – С наигранным интересом он склоняет набок голову. – Что-то приятное припомнилось? А-ась?

– Пожалуйста, отвали, – бросаю я, но успеваю только вскочить на ноги, когда пальцы Колчина смыкаются вокруг моего запястья.

Он пристально смотрит снизу вверх, уголки его губ дергаются. Кажется, хочет что-то сказать.

– Я тебя люблю, знаешь?

Это так смешно и глупо, что я не могу сдержать хохота. Колчин тоже улыбается. Мы будто очутились в прошлом, где он шутил и любовался моим смехом. Только на этот раз воздух вырывается из легких с болью и отвращением.

– Я так понимаю, провожать тебя больше не нужно?

Обернувшись на голос, я замираю. Мой смех стихает так быстро, что я им задыхаюсь.

– Тимур, это не…

– Догадываюсь, не продолжай.

На Колчина я даже не смотрю. Срываюсь с места и бегу за удаляющимся Костровым, но тот молча покидает кафе и идет в сторону дома так быстро, что я только и успеваю окликать его каждый метр:

– Тимур, блин! Постой! Ты же взрослый и весь такой логичный! Да постой же ты!

Он достает черные очки, скидывает кожанку и закатывает рукава свитера. Я и не заметила, как хорошо он сегодня выглядит. Очки ему страшно идут – я снова чувствую дрожь в коленках и даже закатываю от раздражения глаза. Сколько можно так беспардонно таять, это уже ни в какие рамки не лезет!

Колчин – придурок! Или знал, что так будет, или надеялся на это. Представляю, как мы выглядели со стороны, и хочу кричать от бессилия. Да, странно – хохочем над какой-то шуткой, счастливые. Да еще все кругом пророчат, что мы скоро снова будем вместе.

Я бы не обратила внимания на эту сцену, но мои действия задели Тимура. И теперь мне почему-то очень важно все исправить.

Мы успеваем дойти до дома Кострова, а я так и не добиваюсь от него ответа. В итоге мчусь за ним в подъезд. Не собираюсь я оставлять его в покое. Не дождется.

– Что тебе нужно? – вздыхает он, когда мы оказываемся в лифте. Кнопки прикрывает спиной, стоит, опершись на стенку и задрав подбородок.

Он снимает очки, и я чуть не ахаю от того, какие суровые у него глаза.

– Тимур, не делай так.

Мы молчим этажа четыре. Просто смотрим друг на друга. А тишина стремительно густеет, заваривается, как крем, и дышать становится все труднее.

– Как? – Он снова стреляет глазами.

Нет, ну как можно быть таким восхитительно харизматичным и при этом ничьим? Как его не охмурила какая-нибудь ботанша, клиентка или коллега? Ну делает же он сайты каким-нибудь крутым фирмам, где сидят рядом с боссами шикарные секретарши, и что, никто не ухватил этого красавчика?

– Не смотри на меня так укоризненно, – прошу его без единой капли смущения. С Костровым легко быть смелой, при том что он такой умный и строгий. Рядом с ним хочется становиться лучше и прыгать выше.

– Ты себе многое надумываешь, – со вздохом отвечает он.

Лифт звенит, выпускает нас, и я упрямо тащусь за Костровым к его двери.

– У меня злая собака, – предупреждает он, не глядя на меня.

– Переживу!

И стоит ему открыть дверь, первой залетаю в квартиру.

Я чувствую себя так, словно прямо сейчас готова горы свернуть. Костров своим непробиваемым видом и упрямством делает меня прежней: смелой дурой, которой правила нипочем.

Он невозмутим, и я хочу во всем быть ему противоположностью. И это такой кайф – невозможно остановиться. И так страшно, что сердце не на месте: только бы он не решил прекратить мое безумие, силой выставить меня за дверь и больше никогда ее не открывать. Не сейчас.

Злая собака выходит, смотрит на нас пару секунд и бредет обратно на лежанку.

– Это не то, чем могло тебе показаться! – начинаю я, бегло оглядываясь по сторонам. Все белое, чистое, не то что у меня.

– Мне плевать, понимаешь? – Он криво мне улыбается, и я почти ему верю. – Не хочу в это ввязываться.

– Блин! Я…

– Правда, Ась. – От звука своего имени, произнесенного таким тоном, я вздрагиваю. Звучит так, будто мы дружим миллион лет и это его «Ась» совершенно привычно. – Я не верю тебе. Я не буду за тобой таскаться, пока Колчин тебя обхаживает, прости. Не хочу потом остаться крайним. Мне это неинтересно, и я тебя уже предупреждал.

– Но никто меня не…

– Ты любишь его. Зачем злишь его мной?

– Да я ничего такого не планировала!

– Я знал, что так будет. Прости, но нет. Ты явно не определилась, хочешь ли с ним расстаться. Я тебе не помощник и не инструмент по воссоединению влюбленных сердец. Это глупо.

– Мне Колчин не нужен!

– Хорошо. – Тимур пожимает плечами. – Значит, тебе нечего бояться. Он поревновал, верно? И стал ходить следом вдвое больше?

– Да нет же! Он подошел сегодня, и я… Я смеялась не потому! Он сказал, что любит меня, и я…

Очень неправильные слова, очень. Костров самодовольно ухмыляется и отходит, а я делаю шаг к нему, чтобы «умник» от меня не прятался.

– Стой же, блин!

– Не надо. Между нами ничего нет, чтобы ты оправдывалась. Я просто не хочу участвовать в твоих развлечениях.

– Ты дурак! Какие развлечения? Я… Серьезно, я просто… Между нами ничего… А ты…

Впервые в жизни я так теряюсь. Будто стою в одном шаге от катастрофы – цепляюсь пальцами за призрачную надежду. Делаю к Кострову шаг и вижу, как он отступает. Дергается вперед, потом назад, и догадка меня оглушает.

– Ти-мур? – С вопросительной интонацией это звучит почти как угроза.

Теперь я спокойна. Больше ничего не говорю и не заикаюсь, потому что все понимаю. Нет у меня никакой «призрачной надежды». У меня вообще в руках контроль над ситуацией, просто Костров ловко притворялся, что это не так.

– Не подходи ко мне! – Он в защитном жесте поднимает руки.

А я уже хищно улыбаюсь. Адреналин, что, казалось, уже схлынул, вновь выбрасывается в кровь и устремляется по венам к самому сердцу, чтобы заставить его быстрее колотиться. То же самое было со мной, когда я впервые села за руль. То же чувствовала, когда на пол полетели отрезанные волосы. То же, когда увидела отражение в зеркале. То же, когда вижу Старушку. Адреналин и учащенное сердцебиение. Дрожь во всем теле: такая сладкая и желанная.

Смотрю на растерянного Тимура, пожирающего меня глазами; его щеки розовеют, дыхание то и дело сбивается. Костров пытается без слов о чем-то умолять.

– Не. Подходи. – В его голосе слышится отчаяние.

– Почему? Ты чего-то боишься?

– Что ты делаешь?

– Ничего, просто смотрю на тебя.

– Ася! – Он умоляет, а я улыбаюсь, потому что все происходящее смешно и круто.

И снова этот плотный воздух, которым невозможно дышать, наполняет легкие. Тимур красивый, очень. В квартире не зажжен свет, и кажется, Костров нарисован тенями – ненастоящий, окаменевший.

– Что?

– Ты совершаешь ошибку, – уже неразборчиво бормочет он под нос, но я догадываюсь по его губам.

– Неправда.

– Прекрати, – звучит еще тише.

– Замолчи.

Он устало закатывает глаза, дергается, чтобы развернуться и, видимо, уйти, а я делаю два решающих шага, цепляюсь за его плечи и тяну на себя.

– Нет! – успевает сказать он.

Но я уже со всем определилась. Меня не остановить. Мне очень хочется снова этого ощущения контроля над ситуацией. Лучшее, что можно чувствовать, – это совершенное равноправие. Оно так ценно, будто осталось в мифах и сказках. Так ценно, как полезное ископаемое, что хранится только в самых недрах земли и стоит баснословных денег. Да, оно подразумевает, что Костров сейчас сделает шаг навстречу, но я хотя бы попытаюсь предоставить ему этот шанс. Я могу ошибаться, но не могу не проверить.

Встав на цыпочки, шепчу напоследок перед падением:

– Замри и не мешай.

А после ловлю его губы своими. Легкое горячее прикосновение.

Тимур мне не отвечает. Он явно ждет, когда я остановлюсь, и меня снова ослепляет: я все-таки ошиблась! Костров не реагирует, а мне слишком холодно из-за безответного поцелуя. Идея уже кажется катастрофическим провалом. Неужели я все поняла неправильно? Если это оно, если он мое спасение, сейчас все должно быть иначе, ведь так? Я должна ощутить бабочек в животе, мгновенную волну удовольствия, что-то сладкое, тянущее, растекающееся по телу.

Черт!

Я прижимаюсь к Кострову снова. На всякий случай. И напоследок, чтобы наверняка, кончиком языка касаюсь его нижней губы.

Пожалуйста! Ты же можешь! Просто дай мне хоть что-то. Ты не можешь быть таким идеальным, но при этом совершенно мне не подходить. Иначе ради чего я так тобой увлеклась? Ради чего я страдала неделю по твоему голосу? Ради чего так реагировала на твои комплименты?

Я снова провожу языком по его губе, сжимаю его плечи крепче, касаюсь ногтем напряженной шеи, и вдруг из каменного изваяния вырывается глухой болезненный стон. В животе от него все скручивается до боли. Жгучая молния прошивает от макушки к пяткам. Даже слезы выступают на глазах.

Костров шумно вдыхает, оживает. Он хватает меня за волосы, тянет назад, и мне кажется, что сейчас отстранит. Просто оттащит и прогонит в эту самую секунду, когда я получила то, чего хотела. Когда поняла, что все сделала правильно и вовремя! Но другая его рука неожиданно дотрагивается до шеи. Костров притягивает меня ближе и просто обрушивается с поцелуем так, что становится больно и невозможно сладко – от покалывания на тонкой потрескавшейся коже губ.

Я хватаю ртом воздух, пропуская язык Кострова. Он потрясающе смелый и потрясающе бесцеремонный. Он ведет себя так, будто это не первое наше сражение, а уже привычный танец, в котором неправильных движений нет и быть не может.

Целоваться – это талант. По крайней мере так, как это делает он. Практика – это, конечно, здорово, но инстинкты и интуиция – врожденное. Я благодарна за каждый стон и каждое рычание, что царапают горло Кострова, – от них подкашиваются коленки и внутри все поет. Такие поцелуи – именно то, чего я так ждала.

И каждая секунда, пропитанная страхом, что эта магия закончится, – подтверждение тому, что я все-таки не ошиблась.