Соня стоит на пороге усталая и злая, сверлит нас взглядом и оценивающе разглядывает Кострова.
– Мамочки! Да вы тут, никак, кувыркаетесь? Какой сюрприз, а я и не знала, что так бывает! – тянет она. – Собирайся.
– Куда? – Я отступаю в глубь квартиры, но Соня заходит следом. Бесцеремонно вваливается в коридор и морщит нос.
Мгновенно выбегает лающий Вячеслав, но, увидев, что это не Маша, уходит к себе. Странная особенность этого пса – лаять только на собственную хозяйку.
– Фу! – комментирует Соня, глядя вслед удаляющемуся Славе. – Если ты думала, что избавилась от проблемы, скинув ее на меня, то это не так. Собирайся, ты едешь со мной к Егору. О-очень жаль отвлекать от постельных утех, но давай в другой раз, а?
Я определенно ненавижу ее в эту минуту. Только что я была совершенно счастлива. Только что я услышала от Кострова, что он меня, блин, любит! И вот момент испорчен благодаря Соне Колчиной.
– Ты с ума сошла? Разбирайтесь сами!
– Нет уж, ты пойдешь, или я прямо сейчас говорю Егору, где я и с кем. Хочешь? Он тут же бросит то, чем там занимается, и примчится сюда. Надо?
– Ась, – слышу я за спиной голос Кострова и даже боюсь обернуться, – поезжай. Ничего страшного.
– Тимур…
– Я знаю, чего ты хочешь на самом деле. Поезжай.
Понятия не имею, что он имеет в виду, но надеюсь, это не очередные сомнения в моих чувствах. И все-таки уходить из уютной квартиры нет совершенно никакого желания, а Соня все топчется и недовольно стучит носком ботинка, будто подгоняет.
– Минуту. Подожди в подъезде.
Я даже открываю для нее дверь, но выталкивать приходится чуть ли не силой.
– Тимур…
– Ась, я понимаю, что ты бы хотела остаться тут, но, наверное, нужно ехать туда.
– Не хочу…
– Я бы поехал с тобой, но, боюсь, ты откажешь, а значит, ни к чему сотрясать воздух. Я приеду сам, буду ждать внизу, хорошо? Отправь адрес.
– Я хотела сказать…
– Не сейчас и не в спешке. Поезжай.
Он улыбается – ужасно горд собой. Будто с момента, как сказал мне чертовы три слова, стал властелином и меня, и мира. От одного воспоминания все внутри содрогается, скручивается, стонет. А Тимур наваливается на стену, сложив на груди руки, и глупо улыбается, словно знает великую тайну. И он не боится меня отпускать, он мне верит. Вот так запросто.
– Ты мне веришь, да?
– Было бы глупо не верить после того, как ты провела со мной как минимум две ночи, вообще не отлипая. Я полагаю, что не избавлюсь от тебя, даже если захочу.
– Не избавишься.
Я выхожу из квартиры, словно из самолета, который взлетал в жаркой стране, а приземлился на Севере. Соня ворчит, что моя минутка длилась дольше, но слушать ее неинтересно. Она очень странно косится на меня все время, пока мы спускаемся в лифте. Молча ждет, когда сяду на пассажирское сиденье, и так же молча выезжает со двора.
– Как ты узнала, где я? И так быстро доехала.
– Следила за тобой, – кривится она.
– А серьезно?
– Я снимаю квартиру недалеко. Когда ты позвонила, как раз ехала из круглосуточного магаза, заехала к тебе, не достучалась, зато достучалась случайно до бабки из соседней квартиры.
– Чего?
– Она вышла на шум и начала крыть меня матом. Я покрыла ее матом в ответ.
– И?
– И она сказала, что ты таскаешься к кому-то из элитки. Фу, она за вами следит, чтоб ты знала, и рассмотрела все подробности, какие могла.
– М-м. – Мне остается только радоваться тому, что, если меня будут убивать, скорее всего, добрые соседи в точности подскажут, куда убежал убийца и где его найти. – Расскажешь Колчину?
Она молчит. Долго. Мы успеваем постоять на двух светофорах и пропустить пешехода, выскочившего на дорогу. Соня прикуривает сигарету, открывает окна и только потом вздыхает:
– Я никогда не желала тебе зла. – Ее пальцы крепко сжимают руль, костяшки белеют, ногти впиваются в кожаную оплетку.
– Мне кажется, ты ничего не желала. Мы жили в параллельных вселенных. – Я смеюсь, но это звучит неловко, потому что Соня улыбается.
– Ты ошибаешься. – И снова какое-то время молчит.
Она для меня сплошная загадка. Я толком ничего не знаю о ней, не видела никогда ее парней, ее подруг – никого. Всегда одна: злая и мрачная.
– Ты с ним счастлива? – вдруг спрашивает Соня.
– Очень. Очень. – Я набираю в грудь воздуха, а Колчина кривится.
– Только без подробностей. О том, как он носит тебя по квартире на руках, мне уже рассказали.
– Господи, и это… Я больше не смогу смотреть в глаза Тамаре Семеновне.
– И не смотри. Эта бабка – старая сплетница. Если бы она ничего не увидела, то все бы придумала. – Соня в последний раз затягивается и выбрасывает сигарету в окно. – Что будет с Егором?
– Я не понимаю, почему я должна нести за него ответственность? Мы расстались, все закончилось. Он переживет. Должен пережить! На мне свет клином не сошелся…
– Вот сама и спросишь.
Соня едет очень быстро. Город пустой, и мы добираемся до знакомого мне района, не успев переругаться или даже толком поговорить. Я смотрю на двор, который всегда казался родным, но меня даже не тянет идти в подъезд.
– Чего ждешь? – вздыхает она.
– Знака.
– Проваливай – вот тебе знак.
– Ты не со мной?
Она долго смотрит перед собой на пустую парковку магазина, у которого мы остановились, потом закатывает глаза и глушит мотор.
Мы вместе заходим в подъезд, поднимаемся на лифте, и с каждым этажом сердце все больше сжимается, пока не превращается в крошечный безжизненный комочек, забравшийся куда-то в горло.
– Ты его любишь, да? – Ее вопрос звучит тихо и безразлично, будто ответ не очень-то интересен.
– Кострова?
Она вскидывает бровь и жмет плечами.
– Ну, видимо, Кострова.
– Люблю.
– Больше, чем Егора?
– Я никогда Егора так не любила, это совсем другое. Не больше и не меньше.
– Он знает?
– Нет.
– Не говори Егору. Его это убьет. Наверное. Хотя… Может, быстрее придет в себя?
– Ты правда думаешь, что он может что-то с ним сделать? С Тимуром.
Она долго смотрит себе под ноги, потом разворачивается к кнопкам и останавливает лифт.
– Однажды наша мама решила уйти. – Соня складывает на груди руки. – Она вообще никогда отца особо не слушалась. Мне кажется, специально бесила и доводила до неконтролируемой ярости. Он слетал с катушек, она от него убегала, пряталась в ванной, в детской. Один раз папа кинул в нее ключами и попал мне в голову. – Соня отводит в сторону волосы и показывает крошечный шрам на виске. – Сколько от него Егор получал – это просто что-то! А в остальное время папа был ангелом. Дарил подарки, любил, уважал. На маму никто не мог голос повысить. Но вот однажды она пришла и сказала, что уходит. К другому. Папа сел в тачку, дал по газам и угрожал, что въедет в стену дома, разобьется к чертям собачьим. А его соперник стоял тут же, держал маму, чтобы она не бросилась спасать нашего полудурка отца. Фишка у нее была такая: она молча смотрела, как он бухает, дерется, разбивает ради нее руки в кровь. Он делал вещи все хуже и хуже, вот прям на разрыв аорты, чтобы с корнем вырывать из нее жалость. В общем, он все-таки въехал в стену, а в нее прилетел кусок бампера. Пока оба лежали в больнице, помирились. И с тех пор она совсем на себя перестала быть похожа, а он окончательно поехал кукушкой, потому что понял, что она не просто может уйти, а уйти к другому. Он орал на весь двор. Оскорблял ее. Ну так вот. Когда Егор это все слушал, он мне сказал, что нет у него больше матери. Слабоумный. А в итоге он нашел тебя. И все один в один как там… Ему неинтересно с теми, кто не заставляет страдать. Ты – его идеальный мучитель. Не бегаешь за ним, не лебезишь, выполняешь норму по скандалам в неделю. У него все время чем-то была занята голова. Ты красивая, не тупая. Тебя трудно пронять, я всегда это видела. Точнее, он видел и прожужжал мне все уши. Говорил, что ты кричишь, кричишь, но близко к сердцу как будто не принимаешь, а у него мир рушится. Он хотел тебя додавить. Как папа додавил маму. А ты сильнее, намного сильнее, чем она. Ты ушла. Не стала сначала рожать детей и жить с ним тридцать лет. Он не понимает почему, ясно? Он уверен, что нашел ту самую, единственную. Он не понимает, почему его единственная не с ним. Мой отец чуть было не убил того мужика, к которому хотела свалить мама, но она выбрала отца. Егор хуже него. Егор видел, что быть психом – нормально, орать – нормально, бить детей – нормально. Отец выбивал из него дурь так, что я реально боялась, что он его убьет. Егор уверен, что то, как папа любил маму, – чертова сказка. Ненавижу мужиков. – Соня шарит по карманам будто в поисках сигарет, а потом запускает лифт.
– Прямо всех? – Я тупо посмеиваюсь, а она смотрит на меня как на дуру.
– А ты меня хоть раз с мужиками видела? – очень медленно и вкрадчиво интересуется она.
– Нет. – Я пытаюсь вспомнить ее парней – всегда думала, что они были. Она сама говорила, что не святая.
– Ну и о чем речь? – Она усмехается. – Егор – псих. Я не шучу.
– И что мне делать?
– Мне-то почем знать? У меня в жизни не было хорошего примера. Кто знает? Может, он все забудет. Но в день, когда ты его выбрала, удача от тебя явно отвернулась.
– Почему я раньше этого не видела?
– Ты давала ему то, что он хотел. Ты была рядом. Он окружил тебя всем для этого. Больными на голову болтливыми подружками, своими припадочными друзьями, полным комфортом. Он лишил тебя работы, индивидуальности – всего. Это было аккуратно, ты даже не заметила. Ты была другой…
– А стала?
Лифт останавливается, двери открываются, а Соня долго на меня смотрит.
– Не буду отвечать на твой вопрос. Пошли.
Я ее не понимаю, и мне это не нравится. Иду за ней в квартиру, где прожила так долго, и впервые чувствую, что мне до жути страшно потерять себя. Снова. Слова Сони пульсируют, окрашиваются в разные цвета.
…Ты давала ему то, что он хотел. Ты была рядом. Он окружил тебя всем для этого. Больными на голову болтливыми подружками, своими припадочными друзьями, полным комфортом. Он лишил тебя работы, индивидуальности – всего…