Дети черного озера

ГЛАВА 28 НАБОЖА

Среди ночи деревню разбудил грохот копыт. Метнувшись к дверям, люди увидели друида, в белом одеянии, скрытым под черным плащом с капюшоном. К губам встревоженно взлетели персты — неважно, что за друидом посылал Молодой Кузнец. Последний из них, приезжавший сюда, повалил на жертвенный стол Жаворонка, а тот, что был перед ним, послал семью Кузнеца на погибель от римской стали.

Поздним утром мать Молодого Кузнеца явилась за Набожей. Хотя поляна была испещрена лужами, мать шла на шаг-другой впереди Набожи, ни разу не отклонившись от прямой линии, ведущей к хижине Кузнецов. Набожа пошатывалась, обходя лужи и уклоняясь от брызг, летевших из-под ног женщины.

Переступив порог хижины Кузнецов, Набожа принялась отскребать палочкой грязь, облепившую мокрые башмаки. Сможет ли она предстать перед друидом и не сомлеть от страха? Как ей пережить те минуты, в течение которых он будет оценивать ее, не говоря уже о предстоящем суждении? Если ей будет сказано, что Мать-Земля отступилась от нее, навсегда лишила благословения, если ей придется прожить свои дни без защиты ремесленника… Что ж, это она стерпит. Но никогда не баюкать на груди младенца, никогда не держать за ручку едва научившееся ходить дитя, не обучать ребенка отличать болиголов от кипрея? Она утешалась мыслью о том, что ей безразлично, остаться ли с матерью или перенести в хижину Кузнеца свой кожаный плащ, нарядное клетчатое платье, сшитое из подарка Карги, и грубое шерстяное одяние, которое она носила в полях. Римляне отобрали у нее счастье, оно осталось где-то в далеких странах, закованное в цепи, и никогда не вернется.

— Подойди ближе, девица, — велел друид.

Она подошла к нему, сидевшему на низкой скамье, застеленной толстой овечьей шкурой. Столик перед ним был уставлен блюдами с хлебом, орехами и сыром; на другом столе высилась гора мяса, миски с чечевицей, похлебкой и зеленью. Когда друид поднял серебряный кубок, украшенный по кромке изображением скачущего оленя, Набожа вспомнила угрозы, о которых рассказывал Старец.

Друид неторопливо ел; Набожа стояла, смиренно сложив руки под плащом. Когда она отваживалась поднять взгляд, друид сразу косился на нее, и она отводила глаза. Старец научил ее, как разгадывать характер: если морщины на лбу глубже тех, что лучиками расходятся от глаз, то человек чаще сердится, нежели смеется. Украдкой разглядывая друида, она заметила редкую бороду, скорее серую, чем белую, запавшие щеки, глаза, теряющиеся в складках век, гладкий лоб.

— Ты дрожишь, — сказал друид.

— Да.

Однако он не предложил ей погреться у очага. Набожа не осмелилась оглянуться, когда остальные девять человек из клана Кузнецов собрались у нее за спиной. Она лишь стискивала руки, слыша дыхание, шорох тростника под ногами, шмыганье, хныканье младенцев, угрозу отправить на лежак расшалившихся детишек Она думала о Молодом Кузнеце — таком широкоплечем теперь, таком даровитом. Вспоминала песчаник и ореол света. Вспоминала о том, как он стоял возле нее на коленях в старой шахте, обводя пальцем круг с тремя вырезанными в стене фигурками. — Набожа — имя нешуточное. — Друид слегка наклонился к ней. — Ты его заслужила?

— Я не без упрека.

Он снова выпрямился на лавке, сложил руки на груди и распорядился убрать со стола. Когда его приказ был исполнен, он подозвал Набожу еще ближе.

— Вопрос о твоем бесчадии, — объявил он, скользнув взглядом по впадине между ее бедер. — Мне сказали, что ты вступила в союз восемь месяцев назад, но до сих пор лишена благословения.

— В прошлую Зябь я хворала.

За спиной у нее откашлялись, затем мать Молодого Кузнеца подала голос:

— Мать-Земля пуще девичьей немощи.

Друид отвел взгляд от Набожи, и на лбу у него появились морщины, выдающие недовольство.

— Мать-Земля всесильна, — сказала Набожа еле слышным шепотом. Тронула губы и устланный тростником пол.

— Заслуженное имя, — заметил друид, поглаживая бороду. — А меня зовут Правдой, ибо это то, что я говорю.

В каждой ладони у него покоился бронзовый предмет, похожий на ложку, но с укороченной ручкой. В черпале одной из них была проделана дыра. В пробитой ложице, объяснил друид, будет содержаться вопрос, с которым он обратится к богам. У Набожи подогнулись колени, словно ослабли жилы, соединяющие кости, и, чтобы не упасть, она схватилась за деревянную подпорку.

Из-за спины послышался раздраженный вздох: мать Молодого Кузнеца выражала недовольство. Набожа отпустила подпорку.

Вторая ложица была разделена на четыре части выбитым на ней крестом.

— А эта даст ответ, — пояснил Правда, воздевая гравированную ложицу.

Взяв Набожу за руку он вытащил маленький нож. Не успела она осознать его намерения, как он рассек подушечку ее Мизинца и подставил крошечную бронзовую чашку, ловя в нее струйку крови. Потом палец замотали холщовой тряпицей и завязали холстинку узлом.

Жрец взглянул на нее из-под складок век, под которыми прятались глаза. Ей показалось, что в них мелькнуло веселье.

Друид перевернул дырявую ложку и положил на гравированную: казалось, сомкнулись две половинки раковины. Он протянул Набоже тонкую соломинку:

— Всоси каплю крови.

Движимая желанием исполнить его волю, она перестаралась и ощутила во рту вкус железа.

— Теперь, — сказал Правда, — сунь соломинку в отверстие, — он указал на дырку в перевернутой ложице, — и дунь.

Легонько дунув — теперь она не переусердствовала, — Набожа вытолкнула кровь через дырочку в пустоту между ложками.

Друид разъединил их и принялся изучать рисунок, оставленный брызгами крови, а Набожа в этот бесконечный момент стояла не дыша, временно выпав из этого мира, не подозревая о знаменательном повороте своей судьбы.

Наконец Друид постучал пальцем по ободку гравированной ложицы. Черпало обозначало год; квадраты — времена года. Квадрат, орошенный кровью — такой оказался только один, — представлял время Роста.

Правда поднял ладонь, в которой держал ложки, и вытянул ее так, чтобы зрители за спиной Набожи могли увидеть знак.

— Ее дитя, — взгляд жреца скользнул мимо Набожи, и, обернувшись, она увидела, что эти слова предназначены матери Молодого Кузнеца, — появится на свет во время Роста.

И он опустил ложки.