Дневник на итальянском

Глава 52

Before You Go — Lewis Capaldi

Джеймс

Я не знал, сколько времени прошло с того момента, как она вылетела из дома Аси, в слезах и растерзанным выражением лица. Не знал точно, где она находилась после того, как скинув все вещи в сумку, вылетела из нашего дома, громко хлопнув дверью на прощание.

Зато всё ещё помнил хлесткий звук её пощечины, слезы, струящиеся градом по её щекам. Я всё ещё помнил, как бежал по тому гребанному коридору, с ярко освещенны холом, перебегая пространство, чтобы догнать её. Как ноги перебирали слишком быстро, а взгляд натыкался на её плечи, которые дрожали в быстром шаге. Вздрагивали при каждом вздохе.

Мою грудную клетку обжигала горечь и злость таких размеров, что она не вместилась бы во всю чертову вселенную. В целом мире не осталось бы место, если бы я выместил все чувства, что испытывал тогда.

Хотя чему я удивлялся? Она увидев своего парня полуголого в доме бывшей, смятую постель, в которой я не помнил, черт возьми, как оказался, и как проснулся. Я помнил, что вытворил на эмоциях, когда увидел мерзкий поцелуй Сэма на губах своей девушки, и поступил ничуть не разумнее, но…измена, так, которую она увидела, это совершенно другое.

В памяти появлялись обрывки того вечера. Я высадил Асю у обочины, разогнался на всей скорости, заехал в парням в клуб и разгонял машину до того момента, пока нас не накрыли копы.

Бар. Полутемки. Алкоголь. Много алкоголя.

Помнил драку. Пропущенные звонки Эрики и друзей. Голосовая почта и сообщения, ломящиеся от входящих уведомлений. Я игнорировал всё. И только к концу вечера, когда был в бессознательном состоянии от нервов и алкоголя, понял, что поступил, как чертов психованый урод. Не разобравшись, не попытвшись выслушать её. Оставил там одну в слезах, даже не понимая, от чего она плакала в разговоре с тем уродом.

И дважды заставил её плакать.

Я целыми днями пытался вспомнить, что произошло той ночью. Только обрывки. Голоса. Алкоголь.

— Черт! — сносил я все на ходу, когда нервы были на пределе.

Незнакомая комната отдавала в памяти. Дом, в котором я проснулся, принадлежал ни Аси. Я даже не знал чей он. В комнате валялась разорванная, как сказала Ася, в поряве страсти одежда, её нижнее белье, мои вещи…смятая постель и отвратительный запах пива и сигарет.

Я не мог так поступить.

Мне было противно даже думать о том, чтобы касаться, целовать и спать с другой. Даже алкоголь не мог…

Видимо, смог.

Урод.

Всю неделю я не мог дозвонить до Эрики. Она не ходила в школу, Эбби на отказ отказывалась пускать нас к себе, и как я понял, девушка жила у подруги. Ни отец, ни Грейс, ни разу не заговорили со мной об этом. Как будто бы им было плевать, где находится Эрика, и что с ней происходит. Но, видимо, только я был слепым. Все знали, что с ней, кроме меня.

А заслуживал ли я знать?

Я разбил её.

Изменил.

Не мог…

Смог.

Как бы я не пытался выбить из Аси дурь, неоднократно заставляя рассказать, что произошло той ночью, и как я оказался в одном доме вместе с ней, но ответ был таким, словно она его заучила:

— Ты позвонил ко мне сам. Сказал, что скучаешь. Устал от посредственности и хочешь хорошо провести время. И я приехала. Я ведь люблю тебя…

Посредственность…

Я бился об заклад, что никогда бы, даже без сознания или в хлам пьяный, не назвал бы Эрику так. потому что она не была непосредственность. Она была самым ценным, чем я должен был дорожить в своей чертовой жизни.

И как бы не старался, я погибал без неё.

Дни до Зимнего бала, где единственной возможностью было встретиться с ней, летели, как ненормальные. я считал часы и минуты, молился, чтобы она просто пришла…

И она пришла.

Зимой всегда темнело раньше. Ветви высоких деревьев опускались низко, словно нависая когтистой тенью над городом. И в пять часов на землю уже опускался густой мрак, прерванный городскими огнями, которые кое-где мигали от неисправности.

В этом году, впервые за десятилетие, посыпался снег. Аномалия, ей богу. На улицу повыбегали дети с родителями, весело резвясь и радуясь. Даже взрослые вскидывали голову к небу, ловя на язык мелкие хлопья мокрого снега.

В зиме был особый уют. Теплый, не такой, как летучей осенью, но тоже смягчающий боль в сердце. И я помнил, как любила это время года Эрика. Как ждала Рождество и грозилась обвесить весь дом фонарями и гирляндами, как жаждала выбирать подарки и упаковывать их в разноцветную бумагу…Каждое её слово, произнесённое с нежностью и на эмоциях, врезалось в память.

Она мечтала не только о зиме. И о нас тоже.

Я отвернулся от окна, в котором по диагонали падали струи белых хлопьев, и снова, согнув руку в локте, посмотрел на время.

— Она придёт, — словно прочитав мои мысли, обнадеживающе произнес Рэн.

Сомневаюсь.

Хотелось сказать мне, но я лишь без эмоционально кивнул.

Я был благодарен другу за каждый день, когда он выслушивал моё чертово нытье, терпел каждую выходку, забирал пьяного в хлам им очередного бара, и бил за меня морды. Он снова остался со мной, и вытаскивал из всех передряг. Ян тоже был рядом. Он не знал о моих чувствах и наших отношениях с Эрикой так, как Форд, но эти двое всё равно были со мной.

Мне хотелось сорвать бабочку на шее к чертовой матери, скинуть пиджак и расстегнуть идиотские верхние пуговицы рубашки, которые перекрывали дыхание, но я так и продолжал стоять неподвижно, бездумно глядя в стену, на которой время от времени появлялись длинные темы присутствующих.

В следующий миг, я почувствовал, как сердце пропустило глухой удар, врезавшись в грудь, а спина покрылась дрожью, почти болезненно кольнув в пояснице. Кажется, я даже открыл рот, но был не в силах контролировать свою реакцию, что бы вовремя опомниться от вида…

Её вида.

Входящая в зал плавной, грациозной походкой, почти танцуя, с расправленными хрупкими плечами и тонкой длинной шеей. Во мне пронеслось желание коснуться её, покрыть кожу поцелуями, прикосновениями…

Мне необходимо было остановиться.

Стоящая между Эбигейл и Джулией, и с неуверенной улыбкой смотрящая вдаль, своими до невозможного прекрасными, живыми, распахнутыми, подчеркнутыми выразительным макияжем, глазами. Её улыбка, розовые губы которой растянулись, поблескивая глянцевой помадой. И даже в тот момент она улыбалась так ярко и ослепительно, что могла заменить все горящие фонари в этом здании. Эрика вместила в себя всю крсоту, которая отражалась в каждом миллиметре её лица и тела.

Густые волосы объемными локонами плавно спускались на хрупкие плечи, струясь по ровной спине. Облегающий верх её шикарного платья, цвета малахита, полностью кружевной, с округлым вырезом, из которого выглядывали распахнутые крылья выпирающих ключиц, покрывал кисти рук, тонкие плечи и полностью оголяло спину до поясницы. Мне захотелось коснуться её, провести рукой по мягкого кружеву, зарыться в её волосах и шептать, как сильно люблю…

Как мне нравилось смотреть на неё в тот момент… в и тоже время хотелось отвернуться, пулей вылететь из здания, чтобы не видеть того, что я терял.

Тонкая талия была охвачена едва заметным поясом, от которого вниз ниспадала волнами юбка, переливающаяся атласом. От бедра спускался длинный вырез, который оголял её стройную ножку, стоило Эрики сделать шаг. И эти ноги…Идеальный, строынйе, тонкие лодыжки и загорелые икры. Подол малахитового платья оканчивался далеко за её длинными каблуками, изгиб ступни в которых, мне сносило крышу, и тянулся шлейфом.

Она меня сводила с ума. Вся. Целиком и полностью. Прямо в тот момент. И всегда.

Я не сделать ни шага, наблюдая за ней, как чертов маньяк. Озабоченный своей жертвой, безумный и…

Наши взгляды пересеклись. И я словно почувствовал в сердце разряд. Она смотрела на меня широко распахнутыми живыми и печальными глазами, искусывая свои пухлые, чуть приоткрытые губы, и едва заметно качая головой.

Её оливковые безумные глаза, самого необычного оттенка, который я видел в своей жизни. И в которые хотел смотреть постоянно.

Черт возьми, какой же она была красивой…

Я смог заставить себя закрыть рот и сухо сглотнуть, в который обведя девушку долгим, изучающим, восхищенным взглядом, прежде чем оторваться, обернувшись на Рэна, который так же пристально впивался глазами в тело Эбби.

В том зале, в том чертовом городе и вообще Вселенной, Эрика была самым главным средоточием красоты.

Когда тело стало вновь подчиняться мне, ноги сдвинулись с места, медленно сокращая расстояние между нами. Я шел так долго, но расстояние оставалось прежним. Словно между нами оставалось ни несколько метров, а целый материк.

Мне давно не тринадцать лет, я почти взрослый, соображающий человек, который мог принимать серьезные и рациональные решения. Который просто, как мальчишка, пускал слюни на девушку, которая сводила его с ума своей красотой, взглядом, улыбкой…просто тем, какой она была красивой. И не только в тот момент, а всегда. Даже растрепанная, полусонная, сидящая в его кровати. С едва заметной улыбкой и ещё не разлипшимися до конца глазами.

Я был не в состоянии дышать полной грудью, когда девушки первыми сократили расстояние, оказавшись с нами на одном уровне. Мне в голову ударил запах её свежести, окрыленности и уют. Чертов запах, который я любил не меньше её.

Через несколько минут должно было всё начаться. Партнер пригласит партнершу, они выйдут в центр зала, и забудутся в танце. Я смогу вновь коснуться её, едва заметно обнять и прижать к себе так крепко, чтобы без слов передать, насколько я сожалею.

Ян с Рэном глазели на своих партнерш, пытаясь с ними заговорить и пуская шутки в своей привычной манере, а я не мог раскрыть рта, чтобы произнести хоть слово. Хотя говорить хотелось о многом. И прежде всего о том, насколько она прекрасна. Невообразима прекрасна.

— Ты… — начал я, но обомлел.

Где делся весь мой широкий словарный запах.

А его-то и не было. Потому что рядом стояла та, от которой я терял дар речи и забывал собственное имя.

— Не надо, — она покачала головой, сжав губы в тонкую линию, чтобы не расплакаться.

И внутри словно вновь что-то треснуло.

Речь ведущей затихла. Прозвучали первые аккорды саксофона. Мы смотрели друг на друга так долго, что, казалось, прошла целая вечность. И даже больше.

Пары разошлись по залу, присев в реверансе, который на протяжении месяца учили на тренировках. И когда ладонь Эрики легла в протянутую мной, я забыл все движения. Забыл, что вообще надо было сдвинуться с месте.

Заметив моё смятение, девушка приблизилась сама, положив одну руку мне на плечо, а вторую всё ещё держа в моей ладони. Я притянул её к себе за талию, чувствуя, как напряглось её тело. Как вздрогнула она от прикосновений. И это ранило в разы хуже, чем острием ножа.

В безмолвном танце, где мы растворились под музыку, я не отрывал от неё взгляда. Эрика, время от времени, позволяла играть мне в гляделки, глядя снизу вверх, с такой болью и разочарованием, что я готов был выдрать все волосы себе на голове. Она разочаровалась во мне.

Не простит.

Казалось, мы пытались объясниться друг другу в чувствах без слов. Одними лишь взглядами. Теми, что заставляли сердце бешено биться, а кровь в венах закипать.

Как извиняться?

Что доказывать?

Смог бы я простить измену?

Как бы чувствовал себя, если бы узнал, что моя любимая девушка с другим?

Я бы предпочёл сдохнуть.

Моё чертова импульсивность меня погубила.

Я должен был остаться в тот день с ней. Выслушать после того, как набил рожу Сэму, поверить. Ведь любовь — это доверие. А она подумала, что я сомневался в ней.

Но и потерять её я не мог. Я готов был ждать. Сколько угодно. Но не потерять её. Этого бы не выдержали мы оба.

— Эрика, — прошептал я, разворачивая её в танце, и все ещё крепко, как в последний раз, прижимая к себе.

Кто ж знал, что он будет последним?

— Нет, — оборвала она меня слишком резко, прошептав. — Ничего не говори. Это больше не имеет смысла. Уже ничего не изменить, а говорить об этом бессмысленно.

— Выслушай меня! Ты сама учила меня, что всегда надо разговаривать. Остыть, дать себе время, но поговорить.

— Почему ты не вспомнил об этом, когда я просила выслушать? — на глаза наворачивались слезы от того, что она была права. И мне нечего было сказать.

Моя незрелость и импульсивность разрушила всё. Я должен был научиться во время останавливаться. Жать на тормоза, а не вдавливать педаль газа, как слепой котенок.

— Завтра меня здесь не будет. — и её слова, как ваза, разбились об асфальт, разлетаясь на тысячу мелких кусочков и заглушая ритм музыки. Все звуки вокруг притихли.

— В каком смысле? — не узнавал я собственного голоса.

— Я забрала документы из школы и перевелась в старую. Больше не могу оставаться здесь. Так будет правильнее. Для всех.

— Ты опять решила все за обоих? — вырвалось у меня. Я не верил, что она это всерьез.

— Ты решил за обоих, когда пошёл к ней!

— У нас ничего не было! — я крикнул, и мне хотелось, чтобы это оказалось правдой. — Вернее, я…я не знаю, как вообще оказался в том чертовом доме и…

— Это неважно, — и на её глазах показались слезы. Первые. Больные. Предательские слезы. — Я не могу оставаться здесь. Нам обоим необходимо расстояние.

— Я не смогу без тебя.

— И я не смогу. — первая слеза скатилась по её щеке. Медленно, не спеша опускаясь к шее. Я прошёл её долгим взглядом и коснулся щеки большим пальцем, чтобы смахнуть.

Эрика вздрогнула от прикосновения, но позволила. И в тот момент, я почувствовал на руке ещё сотню её слезинок. — Но и простить предательства я не смогу. Не получится забыть.

Я бы отдал всё, чтобы забыть.

— Прошу, отпусти меня. Не делай ещё больнее, чем в то утро. Я не хочу больше страдать. Не хочу думать о тебе! Слышишь?

Стоп. Снято.

Все произошло слишком быстро. Во мне оборвалась жизнь, и без неё она уже не имела смысла, но другого выхода не было.

Я облажался.

Я должен был отпустить её.

Не имел парава держать.

Мои губы резко коснулись её. Этот поцелуй, прощальный, отдающий горечью и воспоминаниями, казался самым долгим в моей жизни. И она поддалась. Позволила. Мы целовались, прощаясь, забыв, что должны танцевать. И я пытался запомнить каждую секунду поцелуя, каждый её вздох и соленый вкус слез на губах. Потому что больше не имел права касаться её.

Оборвав поцелуй так же резко, как и начав, я долго всматривался в неё, в её дрожащие плечи и искучанные пухлые губы, на которых не осталось помады, а затем, просто ушёл, кинув на прощание то, что рвалось наружу:

— Я люблю тебя. И это ничего не изменит. Прости, что облажался.

Большими шагами я пересек зал, оставив её одну. Оставив позади себя весь мир, всё, что было мне важным. И это всё приравнивалось лишь к ней одной.

Оставил её. Сохранил лишь в сердце и воспоминаниях.

И если, однажды, нам придется вновь стоять лицом друг к другу, это будет отдавать приятными воспоминаниями, а не болью.