Дневник на итальянском

Глава 56

Bosson — OnInAMillion

Джеймс

В большом светлом здании стоял гул. Периодически что-то объявляли в колонках, люди плакали и смеялись, встречая друг друга с счастьем в глазах. Я ухмыльнулся, закинул сумку на плечо и размашистым шагом направился к выходу.

У большой новой машины, словно только из салона, облокотившись и скрестив руки на груди, улыбался отец. Его глаза так загорелись, стоило увидеть меня, что я понял — меня ждали.

Я так быстро сократил расстояние между нами, расталкивая прохожих, которые стояли, раскрыв рот посреди дороги, что не успел Кристиан Тёрнер опомниться, как я ухватился за него, обнимая. Как в детстве. Когда бежал поздно вечером, дожидаясь отца с работы. Впервые за эти годы, мне казалось, я снова почувствовал себя кому-то нужным.

Жить с матерью было невозможно. Её молодой любовничек оказался альфонсом и, обчистив мамашу, свинтил через полгода моего приезда. Не выдерживая её бесконечных наездов, пьянок и речей об отце, в которых она поливала грязью его и Грейс, я снял квартиру и жил сам, иногда, не выходя из дома неделями.

Отец вложил крупную сумму в моё обучение, но я предпочитал зарабатывать неплохие деньги и выбивать мысли о прошлом на ночных трассах, где главной наградой был адреналин. Только в тех случаях, когда скорость была такой высокой, что отдавала в виски, я мог хоть на минуту не думать о ней.

С годами, я только отчетливее понимал, как оплошал. Начал осознавать, что не идя я на поводу у эмоций, всё могло бы быть по-другому.

После переезда, я и правда стал жить иначе. Снял маски, которые так не любила Эрика, перестал зацикливаться на обидах и просто оставался верным себе, когда всё казалось хуже некуда.

— Кто-то в курсе? — уже сидя у отца в новой машине, которую он купил Грейс на рождение моей сестры Корнелии, на чей первый день рождения я приехал, настороженно спросил я.

— Она ничего не знает, — улыбнулся папа. — Если ты об этом.

Конечно, я об этом. О ком ещё я мог думать в тот момент? О ком я мог думать во приоре?

Всегда.

За это время изменились не только мои взгляды на жизнь, изменился и я. Каждый день, приходя домой глубокой ночью, смывая под холодным душем с себя запах табака и бензина, я просматривал социальные сети Эрики. Новых фотографий было мало. На одной из них она просто улыбалась, сидя со стаканом кофе в руке напротив зеркала, а на другой рисовала. Её волосы выбивали из высокого пучка, одежда была теплой и уютной, а старательная улыбка не сходила с лица.

И каждый раз, стоило мне увидеть её через экран, сердце пропускало разряд. Это говорило том, что я всё ещё любил её. Так же сильно, как в те годы, когда она была до ужаса противной и своевольной девчонкой. Самой необыкновенной и исключительной.

Пусть это мало походит на правду, но за два года во мне ни разу не возникло физического желания к кому-либо их своего окружения. Я не смотрел на девушек, как на потенциальных партнерш, не позволял строить себе глазки и заигрывать. В такие моменты, память постоянно подкидывала смех Эрики, её живой взгляд, большие оливковые глаза и самую открытую улыбку, на которую хотелось смотреть вечно.

Я переступил порог дома, казалось, спустя вечность. Родные стены, неизменный интрьер, запах свежести — всё осталось прежним. Всё, кроме детского плача, который разносился в стенах дома. Впервые услышав живой голос сестрёнки, я улыбнулся.

Черт возьми, впервые за два года.

— Они наверху, — подсказал мне отец, заметив взгляд, который оглядывал помещение в поисках Грейс и моей младшей сестры.

Я не присутствовал на родах и после. Не приезжал на Рождество и остальные праздники. Возвращаться было слишком опасно. Для собственных чувств, которые не утихали даже на расстоянии.

Зато практически изо дня в день мне звонила Грейс, отправляла фото Корнелии и заставляла малышку помахать мне крошечной ручкой. У неё были глаза Эрики. В точности, как у девушки, которую я безумно любил. Большие, обрамленные длинными черными ресницами, самого необычного цвета. Её крошечные черты лица совершенно не были пропорциональны большим глазищам.

И в тот момент, когда я увидел её в жизни, что-то во мне сломалось. Дамбу прорвало.

Малышка лежала на большой кровати, обставленная мягкими игрушками, а над ней, в домашнем костюме и растрепанными волосами, нависала Грейс.

— Джеймс! — увидев меня, накинулась с объятиями Грейс, забыв про лежащую на кровати малышку, которая не желая разделять внимания, запротестовала криком. — Боже, ты приехал! Мальчик мой…

Я вернулся от родной матери с нежеланием больше её видеть, а меня встретила мачеха, и я почувствовал себя дома. Её теплые слова, нервное дыхание, теплая улыбка и крепкие материнские объятия..

Странно. Не правда ли?

— Почему вы ничего мне сказали! — теперь женщина обратилась к отцу, стоящему позади меня у двери.

Я пожал плечами.

— Сюрприз. — улыбнулся отец.

— Я даже знаю для кого.

И она действительно знала.

Пока они любяще переговаривались, споря о том, кто должен был ехать встречать меня, я медленно подошёл к кроватке. Маленькие ножки и крошечные ручки дергались с воздухе, а сама малышка произносило что-то невнятное и неразборчивое.

Я причел рядом с ней. Большие любопытные глаза уставились на меня. Она приоткрыла губки, глотая воздух и пытаясь мне что-то объяснить на своём ломанной английском.

Такая маленькая и трогательная. Хрупкая. Невинная. Корнелия была совершенным блаженством. Маленьким ангелочком с упертым взглядом, который жутко напоминал Эрику. Ещё один маленький комок несчастья. Её копия.

Её копия…

Я вдруг вспомнил, как глядя на её фотографии, думал, какой бы исход был, останься мы с Эрикой вместе. Была ли бы у нас уже такая маленькая её копия? Или мы бы оттягивали детей, не в силах насладиться друг с другом?

Мысли мои прервал теплый голос Грейс:

— Возьми её на ручки. — она обошла кровать, подняла Корнелию, прижав к своей груди и через мгновение протянула ко мне, что от неожиданности, я отступил на пару шагов назад. Отец рассмеялся, а Грейс скромно улыбнулась, наклоняясь к крохе и взяв её ладонь в свою. — А вот и братик приехал. Скажи привет. Ну давай, милая, скажи при-вет.

Мне это казалось, как за гранью реальности. Как и всё то, что происходило с нами с момента появления Грейс и Эрики в наших жизнях.

Я медленно, все еще неуверенно, протянул обе руки навстречу крошечному тельцу, а когда почувствовал легкую тяжесть в своих руках, крепко прижал к руги, боясь уронить. Сломать. Маленькое невинное существо, которое ещё не видело всей чертвости мира. Корнелия смотрелана меня широко распахнутыми глазами, моргая густыми ресницами. И в какой-то момент улыбнулась. Так широко, что аж задергалась, находясь в моих объятиях. Ребенок стал что-то бурно мне рассказывать на своём собственном языке, хватая ловкими крошечными пальчиками то за нос, то пытаясь укусить за палец.

Понимание, что я начинал любить этого ребенка, свою родную сестру и часть нашей семьи, резко врезалось в сознание. Корнелия стала первым ребенком, которого я взял на руки. Которого полюбил и чей открыты взгляд меня покорил. И в тот момент понял, что следующего ребенка, с такими же глазами и любопытным взглядом, хочу держать своего.

Нашего.

Сообщив Рэну, что я в городе, он собирался непременно примчаться, но я попросил помалкивать при Эрике и просто сбросить их адрес. Впервые за два года сев за грудь своего Камаро, я вспомнил все моменты, связанные с ней. Пьяные ночи в компании друзей, первые ссоры с родителями, ночные гонки на полупустых трассах, после чего потом гнались копы, тот вечер, когда я нашел Эрику среди двух ублюдков, её первые попытки ездить спереди, а дальше…все воспоминания, связанные непосредственно с ней.

Припарковав Камаро недалеко от нужного места, я вышел из машины, и забыл, как дышать.

Два года. Семьсот тридцать дней. Бесконечное количество часов, которые отзывались больными воспоминаниями. Минуты, которые неслись так медленно, что я стал ненавидеть часы. Утра, в которые не хотелось просыпаться. Ночи, в которые не хотелось засыпать, чувствуя на себе чужие женские руки, чужое тепло, которое отзывалось холодом в теле и без эмоциональные разговоры, в которые не хотелось втягиваться. Вся боль, попытки забыть и начать заново, годами выработанное бесчувствие и…всё забылось, стоило снова увидеть её.

Года, как один день. Тысячи томящих болью минут были восполнены парами секунд, когда я мог просто опять видеть её. Не представляя в любую свободную минуту, не вспоминая улыбку и смеющийся взгляд, не видя во сне, а…глядя наяву. Перед собой. Настоящую.

И больше не мучая себя представлениями о том, как пройдёт наша встреча. Невозможно было предугадать, что волна, казалось, остывших чувств, — хотя я ни дня ни черта не забывал, — обрушится цунами. Больше не было необходимости представлять. Всё было по-настоящему.

Она была слишком красива. Теперь, черты её лица стали взрослее, взгляд более выразительный, но всё с теми же искрами, как два года назад… Глаза горели после каждой улыбки, от каждого произнесенного слова, с неподдельной радостью и счастьем, исходившим изнутри девчонки. Тяжелые каштановые пряди волос, нежно спадали на плечи, обрамляя лицо. Воспоминания подкинули очередной кадр из прошлого, где Эрика, закинув ноги на стену, уложила голову на мою грудь, громко смеясь и улыбаясь, а шелковистые пряди рассыпались по подушке, отдавая свежим запахом сакуры. Её запахом.

Я не мог смотреть на сводную, но и взгляда, вопреки чертовому разуму, отвести не мог. Взрослая, чертовски красивая, с той же настоящей улыбкой, но уже не для меня. Я должен был сдвинуться с места, сделать то, зачем пришёл, просто пройти мимо и кинуть избитое «привет». Только стоило мне снова настроить себя на поведение морального урода, как она обернулась. Случайно, невольно, словно почувствовав на себе мой взгляд. И лучше бы в тот момент мне выкололи глаза или залили кислотой, чтобы я не видел, с какой болью и неожиданностью исказилось её лицо.

До момента, когда наши взгляды завязались, ведя безмолвные ментальные переговоры, я думал, что совершенно не умею читать людей, но взгляд Эрики, в котором одна за другой проносились картины нашего совместного прошлого, и проносились отголоски её новой жизни, заставил усомниться. Как человек, у которого всю жизнь не было органов чувств и эмоций, который для всех был уродом и бешенным психом, бесчувственным мажором без сердца и совести, для которого в приоритете были бабки отца, тусовки и красивые девушки, стал ещё более одержимым психом? Одержимым одной ею. Даже спустя года. Даже после всего пережитого. Как бы я не убеждал себя и не отрицал, месяцами настраивая себя на то, что жизнь без неё — это моя жизнь, такая, какой должна быть, стоило нам снова встретиться, как я потерял рассудок.

Её потухшая улыбка отзывалась злостью во всем теле. Ненавистью на самого себя. Осознание того, кто стал причиной её боли. Печаль глазах, неподдельная неожиданность и искреннее удивление, а потом…несмелая полуулыбка. На щеках едва заметно показались ямочки, а розовые губы, все так же манящие, растянулись в улыбке. Эрика больше не слушала того, что говорила ей Эбигейл и совершенно не обращала внимания на ребят, которые что-то бурно обсуждали, громко смеясь. Её внимание было приковано ко мне, а я, приросший к земле посреди дороги, черт бы побрал и её, и меня, и всю эту хрень, названную чувствами, не мог перестать смотреть на сводную.

И если бы не Рэн, последовавший за взглядом Эрики, и мгновенно подорвавшийся ко мне, я бы неизвестно сколько продолжал пялиться, стоя на месте. А в конечном итоге, не выдержав, сел бы в тачку и разогнался на скорости, не заботясь о последствиях. Как раньше. Когда она была категорически против этого. Когда её ещё хоть немного заботила моя жизнь.

Я снова становился одержимым рядом с ней. Эмоциональным, двинутым придурком, который сгорает от ревности при виде любого урода мужского пола рядом с ней, и чувств, которые я пытался залить в алкоголе и компании доступных девиц. Только с того времени многое изменилось. Изменились мы, и наши жизни. Мы стали чужими людьми, больше ничего не зная друг о друге.

Время, когда мы были самыми родными людьми, прошло. Мы стали чужими.

Были всем…

Остались никем.

Когда я оказался в десяти метрах от неё, я замедлил шаг, позволяя ей самой решить. Эрика медленно подняла глаза, и наши взгляды вновь встретились. Внезапно стало невыносимо нести на себе груз этих двух лет. Тяжелый, непосильный нам обоим. Казалось, что забылось, когда она сделала шаг вперед, ещё один, ещё и…покинула круг друзей.

Я без раздумий пошёл к ней, и она направилась ко мне. Мы оказались слишком близко лицом друг к другу. Я мог рассмотреть каждую её эмоцию, каждую ресничку. Взгляд Эрики пробежался по мне, словно не узнавая, будто не веря увиденному.

— Джеймс, — прошептала она, качая головой из стороны в сторону.

— Привет. — еле слышно, не узнавая собственного голоса, нашёл силы произнести я.

Она была такой красивой. Взрослой. Такой же уютной, и излучающей свет. Мне хотелось расплакаться, черт возьми, потому что в её глазах не было ненависти и гнева. Они были полны неожиданности, удивления, радости…любви. Она всё ещё любила меня.

— Ты здесь… — снова шёпот. — Ты здесь.

Тяжело сглотнув, я вернулся к её родному взгляду и любимой открытой улыбке.

— Я здесь.

Минута молчания. А казалось, целая вечность.

Сердце помнит каждого, кому удалось однажды притронуться к нему. И Эрика стала единственной, кто смело могла им распоряжаться.

Увидев эту девушку снова, взрослую, но всё с тем же живым взглядом, я четко реши: не уеду без неё.

Я должен был любыми силами вернуть её. Загладить все ошибки прошлого, начать с чистого лица.

Больше я не готов был отпускать её.

Никогда.

Ни за что.