Дневник на итальянском

Глава 6

SofiTukker — BestFriend

Эрика

Первые острые золотистые осенние лучи солнца пробрались на мою подушку и защекотали лицо. Я слегка поморщилась, сладко потянулась, зевнула, как ворона, раскрыв клюв, и соскочила с постели. Долгие подъемы я не любила, поэтому всегда всё делала быстро и сразу. Раздвинув длинные шторы, и впуская свет в комнату, от которого она становилась ещё светлее, я принялась принимать душ и приводить себя в порядок.

Сегодняшнее утро у меня началось практически в шесть. Когда мы жили дома, я вставала ещё раньше, и даже ходила на утренние пробежки на стадион, недалеко от нашего дома. Иногда, ко мне присоединялась мама, но чаще всего, вместе мы ходили в зал — бегала я одна.

Пока запотевшее от горячего воздуха в ванной зеркало, было покрыто каплями пара, я высушила вымытые волосы и, нарыв в гардеробной атласную майку-корсет и того же качества прямые штаны, облачилась в домашний костюм. В то время, как я собиралась покинуть комнату с множеством практически пустых шкафов и полок, мне вспомнились мамины слова о мастерской.

Двери, здесь, явно никакой не было. В стенах, тоже всё было пусто. И почему необходимо было заморачиваться с этими тайными входами и выходами? Мы что, в средневековом замке? Распахивая каждый шкаф по очереди, — как это обычно делают в фильмах, — моё внимание привлек тот, что по центру. Раскрыв дверцы, он был пуст, так как одежды было не так уж и много, зато в стене от края до края была выдвижная дверца. Расположив ладонь посредине, я двинула ею в правую сторону, и передо мной открылась…

— Офигеть!

То, что я видела, в точности, как в моих мечтах и на рисунках. Хоть дизайном интерьера у нас занималась мама, пару уроков мне у неё перенять удалось. Правда, моя специальность и мечта были направлены на дизайн одежды. Уж очень я любила с самого детства мастерить куклам одежду, а позже, и себе самой.

Светлая, просторная комната, немного меньше, чем спальня, обставленная манекенами, встроенными в стену и шикарным длинным столом посередине, была словно воплощение мечты. Красивые настенные картины со вкусом, белые тумбы и комод для тканей, и многочисленные детали, которые непременно хотелось ощупать.

Я тут же рванула в спальню, и уже через час, вся мастерская была обустроена. Швейные принадлежности, включая машинку, расположились на столе. Ткани, что были у меня с собой по комодам, а платья и остальные вещи, что шила сама — красовались на манекенах.

Если бы можно было передавать эмоции, воплощая их в жизнь, то сейчас бы из меня вырвалась бело-розовая радуга, на которой весело, со стороны в сторону катался бегемотик в сиреневом платье. Вокруг бы порхали коралловые бабочки, а на земле бы растелилось нежно-розовое озеро, из которого по очереди выпрыгивают русалки с длинными разноцветными волосами. На минуту, я даже представила себе эту картину, но вскоре пришла в реальность. В конце, по центру белоснежного большого стола, я уложила личный дневник, в котором несколько минут назад сделала новую запись.

Когда мне было пять, папа показывал несколько толстых блокнотов, исписанных черными чернилами. Тогда, я понятия не имела, что конкретно было там написано, но вскоре папа объяснил, что записи велись на итальянском. Предпочтение именно этому языку он объяснял тем, что когда бывал в Италии, в нём всегда просыпалась творческая натура, которая жила в полную ногу, свободной и не знающей границ. Страна воплощений мечты в реальность, место, где живут все и каждый — говорил он. Даже в самый пасмурный день, культура и общество, неугомонно движущееся днём и ночью, заставляло его хотеть жить. Оттуда он и черпал всю свою энергию и вдохновение. А позже, и я мечтала учиться на модельера именно в этой стране. В стране моды.

Побывав там до знакомства с мамой, он стал настоящим романтиком. А когда отправился туда с ней — понял, что такое настоящая любовь. Мама всегда рассказывала, что отец мог запросто перейти на итальянский, и бурно описывать ей свои чувства.

«Я тогда ни слова не понимала, но улыбалась, как не нормальная, потому что была счастлива рядом с ним без слов» — рассказывала часто мама, вспоминая их отношения, переросшие из войны, в крепкую любовь.

Слушая историю родителей, я мечтала найти такого же любимого человека, как папа. Мне хотелось быть такой же счастливой, как мама рядом с ним, и чувствовать себя за каменной стеной, опору и любовь. Естественно, такого человека я ещё не встретила, и была уверена, что это случится не раньше, чем я поступлю в колледж. Тогда моя жизнь примет новый оборот, и я буду ценить каждый момент, проведенный под солнцем — так говорил папа.

Когда после его рассказов, я впервые загорелась желанием учить итальянский, папа записал меня на курсы. Мы меняли учителей, как перчатки, потому что с большинством из них я не ладила, огрызалась и качала свои права. Да, действительно, скромностью я не отличалась.

После смерти папы, я забрала его дневники, как память о самом ценном. Он твердил, что когда мне исполнится восемнадцать, я вступлю в полное право открыть таинственные странички его прошлого. Смогу познакомиться с ним в молодости, узнать о первых чувствах к маме, и о настоящем счастье.

Не зря, я любила читать с детства. Книги, были для меня историями, в которых можно было утонуть без остатка. Прожить несколько жизней сразу и впитать в себя те чувства, что проживают герои. Научиться ценить важное и твердо стоять на ногах. Благодаря книгам я пережила самые трудные времена, избегая в параллельной вселенной реальности. Сколько раз, я в порывах прочесть хоть немного, пролистывала страницы, не глядя на них.

Всё же, последнее желание папы, я обещала исполнить. А еще, мечтала отправиться в Италию, чтобы найти себя, а после, побывать там с любимым человеком. Как родители. Влюбленные. Счастливые. Одухотворенные. И свободные.

На момент переезда, я исписала один блокнот, который помог справиться с потерей отца. В то время, я немного научилась формулировать мысли на новом для меня языке и справляться с грамматикой. К середине, я красочно описывала свою яркую жизнь и лучшие моменты. К концу, рассказала о маминой свадьбе… И уже в новом, изумрудном блокноте в толстом переплете, я писала, сидя в самолете, по дороге сюда. Этот год должен был вместится в семьсот пятьдесят страниц. И не страницей больше. Исписано было лишь тридцать. Я высказывала свои эмоции по поводу нахала Джеймса, рассказывала о счастливой маме, писала про искренне желающего мне добра Кристиана, и просто о своих чувствах и порывах вернуться обратно домой.

Если бы можно было отделить страницы по цветам, сейчас бы часть листов красовалась темно-серым. Чёрным не раскрасила бы, но до светло-мышиного, тоже не дошла. Закрыв исписанную сегодняшнюю страницу, я покинула мастерскую, задвинула дверцу и вышла на балкон, что вошло по утрам в привычку.

Было красиво и пахло по истине осенью. Ветки деревьев так и тянулись ко мне в комнату, а тусклое осеннее солнышко ликовало свободой и могуществом. В какой-то момент, мне стукнуло в голову, забраться на перила балкона, и уже через минуту, болтая ногами, я сидела пятой точкой на деревянной основе. Эта идея долго не задержалась, так как заметив край крыши из черепицы, окно в которой, как я поняла, вело из мастерской, я подлезла ближе, и аккуратно придерживаясь, ступила ногой.

В тот момент я оказалась ещё выше. На скошенной поверхности, я наблюдала за природой, сидя на самой настоящей крыше. Дом, конечно, был современным и навороченным, но эта часть, словно Богом была мне послана. Уютное, уединенное место для души и покоя.

Я, довольная, как слон, подтянула к себе коленки, и наслаждаясь, как лучи обрамляют лицо, дышала природой. Мысленно, я уже подметила, что каждое утро буду проходить сюда через окно в мастерской, расстилать плед и любоваться рассветом, а по вечерам — закатами. С дороги эту часть дома видно не было. В глаза броситься девочка, лежащая на крыше, лишь в том случае, если кому-то взбредет в голову пройтись по территории сбоку дома.

Пока я находилась под открытым небом, мечтательная улыбка не сходила с моего лица. Казалось, щеки уже онемели. И кто бы сомневался, что на спасение моим щекам, придёт Его Высочество «Целитель»! Идя вразвалочку, заворачивая из-за дерева, сводный братец, у которого от пробежки все волосы были мокрыми, как и обтягивающая рельеф на животе майка, жадно выпивал воду из спортивной бутылки, приближаясь к дому. И лучше бы приближался дальше, но нет, его взгляд уткнулся сначала на мой балкон, — словно был уверен, что я там, — а потом переместился к крыше, и в тот момент, бедный парень, выпучив глаза, чуть не подавившись, аж закашлялся. Я не сдержавшись, беззвучно прыснула со смеха, а он, заметив это, покрутил пальцем у виска.

— Сам идиот! — прошипела я себе под нос.

По-свойски расположившись на крыше, я мотыляла головой, и про себя напевала песню OneDirection. Братец в то время, всё ещё крутя пальцем у виска, смотрел на меня, как на свихнувшуюся идиотку, которой пять лет, что она залезла на крышу, и болтает головой, как мокрая собака. Ангельски улыбнувшись, я похлопала ресничками и выставила ему средний палец. Как раз в тот момент, он разочарованно мотая головой, кажется…Улыбнулся! Не ухмыльнулся, а по-настоящему улыбнулся. Теперь я видела его ямочки и наглую улыбку, которая всем своим видом твердила: «Надо же быть такой идиоткой!».

— Сам такой! — крикнула я ему, и видимо, не ошиблась.

— Неа, я, оказывается, с головой все-таки дружу, сестрёнка! — пряча улыбку в пол, он направился в дом.

Только я собиралась крикнуть что-то в ответ, как во дворе показался Кристиан, тоже в спортивной форме, и насквозь мокрый. Я оглядела запыхавшегося маминого мужа, и мысленно добавила бал уважения к его утренним тренировкам. Не каждый сорокалетний мужчина, будет поддерживать себя в форме. К тому же, в спортивной майке, у него отчетливо виднелись рельефный живот, массивные плечи и крепкие руки. Ладно, твоя, мам, взяла! Теперь я понимала, за что он ей понравился. И, кстати говоря, — просто так, к слову! — Джеймс унаследовал фигуру отца. Не то чтобы я его разглядывала, но не углядеть такого природного дарования, было бы смешно. Тело у парня было что надо, впрочем, как и лицо, вот только умом бедняжку обделили. Да ещё и характер тупого идиота подсунули. Как говорится, внешность обманчива — он был этому яркий пример.

К счастью, отчим внимательно глядел под ноги, восстанавливая дыхание, и меня не заметил. Я тихо спрыгнула обратно на балкон, и с него вернулась в комнату.

Мама ещё не заходила, наверное, дорабатывала последний проект с нашего города. Последние несколько месяцев она над ним упорно работала, и ей оставалось всего ничего, чтобы отослать заказчикам. Я же, развалилась на своей кровати, мотыляя ногой в воздухе, и разговаривала по телефону.

— Иногда, мне казалось, что у этих звёзд глаза на одном месте, — вздыхала моя лучшая подруга со старой школы.

Кора была моей единственной и самой близкой подругой дома. Остальных же, мы считали просто приятелями и гуляли в одной компании, иногда тусуясь вместе. Со своей рыженькой подружкой мне было расставаться так же сложно, как и со всем остальным дорогим дома. Она была самым весёлыми и харизматичным человеком из всех, кого я когда-либо знала. И единственная, кто остался со мной, когда я закрылась от всего мира после смерти отца. Даже в самые трудные времена, Кора всегда позитивно искала выход, при этом находя ещё больше приключений на одно место. За эти двое суток, разговаривали мы впервые, до этого только переписывались.

— Я до сих пор считаю, что с Селеной он смотрелся лучше, да и вёл себя совсем по-другому, — сделала подруга вывод. В этот раз тема нашего разговора зашла про Джастина Бибера, — кумира Коры, — и Селену Гомез — уже мою любимицу.

— Хейли совершенно ему не подходит! С этой барби модельной, хоть модель она и классная, Джастин ведёт себя, как идиот! — последние четыре слова, я чуть ли не выкрикнула.

Дальше, что говорила подруга, я уже не слышала, потому что, моя дверь распахнулась, и в комнату, вальяжной походкой ввалилось чудо-юдо небесное с перекинутым на плечо полотенцем. Как раз на тех словах про идиота, он хищно улыбнулся, и ничуть не смущаясь, что в чужой комнате, закрыл за собой дверь.

— Меня с подружками обсуждаешь? — поиграл он бровями.

— Такое ты только во сне увидишь! — невинно пролепетала я, а потом, выпучила глаза, удивляясь, есть ли предел его наглости. — И что ты тут забыл, верзила одноглазый?

— Подсматриваю за тобой в душе, куколка, — теперь он нагло подмигнул. Да так красиво, что у меня на секунду дар речи пропал, а от «куколки» ком в горле стал.

— Я спрашиваю, какого чёрта ты вваливаешься в мою комнату без стука?

— Не привык, — пожал он плечами, а у меня челюсть отвисла ещё больше. — А почему, кстати, одноглазый? — искренне удивился он.

— Потому что второго ты, видимо, сейчас лишишься!

— Эрика, ты кому там уже угрожаешь? — взволнованно подала голос Кора в трубке. За подругу в тот момент я уже и забыла.

— Я тебе перезвоню, если не сяду по статье за преднамеренное убийство, — выплюнула я и, отключив телефон, кинула рядом с собой на кровать. — Что. Ты. Здесь. Забыл?! — злилась я, от чего сводный только веселился.

Я так же шокировано продолжала сидеть на кровати, блымая глазами, пока Джеймс уверенно направлялся в ванну.

— У меня проблемы с душем, воспользуюсь твоим.

— А по черепной коробке тебе не прописать? — возмущенно вскочила я на ноги.

— Что, хочешь со мной? — делано удивленно, расплылся он в улыбке.

— Только если утоплю тебя в унитазе! И, конечно же, во всём доме душ в комнате есть только у меня!

— Неа, еще три на первом этаже, но мне лень спускаться, — пожал он плечами, оказавшись в ванной комнате. — Смотри, думай быстрее, пока я предлагаю. — намекая на душ, выглядывал он уже из еле приоткрытой двери с озорной улыбкой. Только я кинулась стукнуть его, как перед моими глазами дверь захлопнулась, и я разочарованно стукнула по дереву ногой.

— Тугодум несчастный! — возмутилась я.

— Не расстраивайся, куколка, присоединишься ко мне в следующий раз! — довольно выкрикнул он из душевой.

После этого, у меня отпало желание и перезванивать подруге, и спускаться к маме. Я уселась на кровати, и сверлила взглядом стену. Это же надо быть таким наглым! Я что говорю? А он что делает?! Сказала не лезть друг к другу, держаться подальше, а он ещё больше раздражает, намеренно сокращая расстояние между нами.

Пока я размышляла, томно настраивая контакт со стеной, дверь распахнулась, и… Царь Батюшка! Нет, конечно, не он, а Лаки Бой, собственной персоны. Глаза у меня окончательно вылезли из орбит и пустились в кругосветное путешествие по его телу. Я в ту минуту даже не думала, как наглядно это выглядело со стороны.

Ещё бы, стоит тут, обмотавши торс одним только полотенцем и нагло ухмыляется. Широкие плечи, что мне показалось, как три меня в ширину; до ужаса рельефный торс, что мне тут же почему-то захотелось потрогать, а в низу живота разлилось приятное тепло; крепкие руки в выпирающих венах; а самое интересное, что он выглядел совершенно по-свойски, стоя возле душевой в одном лишь полотенце. Как будто здесь ему и было место. Взъерошив мокрые волосы рукой, он откинул их назад, и я, кажется, совсем челюсть потеряла, как будто собралась кусать здоровенное яблоко.

— Почему у тебя в ванной пахнет, как в борделе? — презентабельно заткнув нос двумя пальцами, вырвал он меня из кругосветки по его рельефному телу и мышцам. Когда суть его слов дошла до меня, и я возмущенно подскочила, пытаясь что-то возразить, он продолжил. — Прекрати портить дом своими противными ароматизаторами для унитаза.

— Это японская сакура, недоумок! — закатила я глаза, упирая руки в боки.

— Теперь и я воняю этой дрянью, — обнюхав свою руку, заявил он.

— Хотя бы не выдаёшь теперь своего природного запаха злокачественного паразита… — пробурчала я себе под нос.

— Чего ты там мямлишь, Бэмби? — склонился ко мне сводный.

— Сам ты Бэмби, козёл однорогий!

— Я хотя бы ласково, по-сестрински… — театрально вздохнул он, разочарованно кивая головой. Глаза Джеймса смеялись. — …а мои-то прозвища уже на пальцах не сложишь!

— Могу повторить, посчитаешь, — прищурилась я. — И вообще, выметайся из моей комнаты!

— А мне у тебя понравилось… За исключением ароматизатора для унитаза.

— Японской сакуры! И плевать я хотела, где тебе нравится. Вываливайся, давай!

Он, обведя меня взглядом, подошёл так близко, что от его разгоряченного после душа тела, пришлось задержать дыхание. Недолго думая, Джеймс склонил голову и оценивающе прищурился. Чего разглядывает? Никогда девушек вблизи не видел? Хотя я, как раз таки была убеждена в обратном…

— Разве я тебе не нравлюсь? — шепнул он низким, томным голосом, и по телу пошли мурашки. — Признайся, я хорошенький, — повторил он вчерашние слова мамы о нём, и я очень надеялась, что не превратилась в огромный розовый помидор, который вот-вот лопнет, пытаясь восстановить в памяти, что сама говорила о нем в порыве чувств. — Всех же девчонок на плохих парней тянет, не так ли? — ещё одна реплика мамы. Он слышал всё, и даже больше. Почему-то, в тот момент, мне стало до жути неловко.

— Иди к черту, родной! — только и смогла выдавить я, не глядя ему в глаза, потому что голос сделал своё дело. Я вросла в землю.

Пока я считала секунды, когда он уже сдвинется с места, сдвинулся кое-кто другой. На пороге, как обычно, в хорошем расположении духа, появилась мама, видимо, придя пожелать доброго утра. Вот так ей доброе…

— Оливка, ты уже просну… — оборвалась она на половине фразы и уставилась в нашу сторону. Я тут же отскочила от Джеймса на приличное расстояние, а он, не упуская возможности, самодовольно улыбнулся.

— Доброе утро, Грейс! — как ни в чем не бывало, произнес он. Как будто бы не стоит сейчас возле дочери этой самой Грейс в одном полотенце, так близко, что… неважно что!

— Мам, это не то, что ты подумала! — тут же выкинула я, зная, как банально звучит это фраза.

— А что я подумала? — улыбаясь, склонила она голову набок. Я прекрасно знала эту мамину улыбку.

— Ничего не думай! Джеймс уже уходит. — отрезала я, чувствуя, как пылают мои щеки. — Уже! Уходит! — уничтожающе подняла я взгляд на сводного с голым торсом.

— Уже ухожу, сестрёнка! — подмигнул он мне на глазах у мамы, и я готова была провалиться сквозь землю.

Это утро я официально могла записать в красный календарь и подчеркнуть красным: «ПРОВАЛЕНО».