Через час с небольшим мы у меня дома. Дорожный чемодан Иринки ядрёного цвета фуксии пристроен в комнате Макса.
Хлопочу на кухне, заваривая чай.
— Да сядь уже, я тебя умоляю. На хрен этот чай. У меня и так после визита к твоим живот, как барабан, честное слово, — похлопывает себя по плоскому пузику.
Вздохнув, сажусь.
— В чём дело? Не томи.
— Так сразу и не расскажешь.
— Скажи мне одно. Ты кого-то убила?
— Что? Нет, конечно!
— Тогда не вижу никаких проблем. Поэтому хватит ходить вокруг да о…
— Я беременна.
Иринка фыркает.
— Хах! Очень смешно! От кого? От святого духа?
— Отец ребенка — Литвинов.
Её челюсть падает. Молчит добрых тридцать секунд, пялится на меня неверяще.
— Литвинов… это который… Лёша?
Киваю. Опять пялится.
— Ты не шутишь.
Мотаю головой из стороны в сторону. Какие уж тут могут быть шутки?
— Блин, Алёхина! Как это вышло вообще? Литвинов? Какого хрена?
Встаёт. Начинает ходить по кухне, эмоционально размахивая руками.
— Я люблю его, — мне опять хочется плакать.
Резко садится. Смотрит на меня с выражением полного шока на лице.
— У тебя выпить есть? Желательно, что-нибудь покрепче. Это какой-то сюр!
Наливаю ей коньяк, из холодильника достаю нарезанный лимон с сахаром.
— Извини. Только так.
Выпивает молча.
— Твою мать… Он знает?
— Нет. И я не уверена, что хочу, чтобы он знал.
— На что ты намекаешь, Алёхина? — недобро прищуривается. — Как это? Собираешься родить от него ребёнка и промолчать об этом? Как бы так, между прочим?
— Я… я не уверена, что собираюсь… ну ты поняла, — не могу сказать это вслух.
Вцепившись руками в волосы, проводит ими вниз по лицу.
— Ты серьёзно?
— Я не знаю.
Отворачивается резко, уставившись в стену. Когда она вновь смотрит на меня, я вижу в её глазах горечь… и боль.
— Мне тридцать три, — говорит резко. — У меня было столько неудачных романов, что пальцев на руках не хватит сосчитать, — красноречиво растопыривает ладонь перед моим лицом. — Я была замужем за человеком, которого не любила и который был мне просто другом. Зачем? Ради спокойствия. Я хотела семью. У меня было… два выкидыша и одна внематочная. Возможно… возможно, я никогда не смогу стать матерью!.. Я бы всё на свете отдала за то, чтобы держать на руках своего собственного ребенка. Понимаешь? — утирает выступающие в уголках глаз слёзы кончиками пальцев.
Я сама чуть не плачу.
— Ириш…
Опять отворачивается. Знаю, ей меньше всего на свете нужна моя жалость. Резко вскидывает взгляд.
— Когда я вижу твоего Макса, я… завидую тебе. Понимаешь? Завидую. Одно время я даже не могла общаться с тобой из-за этого.
Изумленно смотрю на неё. Так вот, что это было тогда?
— И ты говоришь мне сейчас, что «не собираешься»⁉ Это полный треш. Полный.
Придвигаюсь ближе, обнимаю её. Руки дрожат.
— Прости… Прости меня. Просто я очень боюсь, понимаешь?
Гладит мои плечи.
— Алёнка, ты — счастливейшая из женщин. И ты — просто дура, что этого не видишь. Как можно бояться? Ты не одна. У тебя такие замечательные родители. У тебя — я, в конце концов.
Выворачивается из моих объятий. По взгляду сразу вижу: задумала что-то.
— Так! Я поняла. Это чёртов токсикоз. Плюс, день рождения — это всегда кризис. Тёмное время года. Ретроградный меркурий, блин! Венера в пятом доме!
Смеюсь. Какой-какой меркурий?
— Я знаю, что делать! — в глазах решительность. — Тебе нужно сменить обстановку, раз, — выстреливает в меня большим пальцем левой руки. — Два! Полностью изолироваться от ненужных контактов, — указательный. — Три! Выспаться, начать хорошо питаться, гулять на свежем воздухе. Короче, прийти в себя. Тогда ты сможешь ясно мыслить, — осуждающе качает головой. — Собирай вещи, Алёхина! Поедем тебя лечить!
Куда?…