Дом из пепла и стекла

Глава 16

Синди

Дейзи рушится на пол в тот момент, когда рука Павла медленно опускается. Слёзы текут по её лицу, она открывает рот, хватая воздух, как рыба, задыхающаяся на крючке, и массирует горло.

Павел шатается вперёд, слепо хватаясь руками за спину, пытаясь достать нож, всаженный в него.

Я поднимаю штангу и замахиваюсь, громкий треск его черепа, встретившегося с твёрдым металлом — как изысканная гармония, успокаивающая боль в моей душе. Он валится на пол, лицом вниз. Он непроизвольно дёргается, а его глаза пустым взглядом уставились на холодный пол под ним.

Я подбегаю к Дейзи и приседаю возле неё.

— Ты в порядке? — спрашиваю её.

Она кивает, но всё ещё откашливается и задыхается.

Павел стонет и пытается подняться. Боже, мне придётся забить его до смерти. Он неустанен в своих пытках.

Дверь с грохотом открывается, ударяясь о стену за ней.

Чёрт, если это один из людей Нико, мы мертвы.

Пронзительные голубые глаза Нико освещают темноту, и у меня замирает сердце. Он небрежно заходит в комнату, делает три длинных шага, и Джеймс врезается в его спину.

— Какого хрена? — говорит Джеймс.

Нико молчит, он просто смотрит на меня, Дейзи, а затем на Павла.

— Он пытался её изнасиловать, — вырывается у меня с дрожащим дыханием, и я нахожу в себе силы обхватить её рукой в защитном жесте. Нико может убить меня за это — нападение на одного из его людей, чтобы защитить Дейзи. — Она дочь Иветты, — поспешно добавляю я, не получив ответа. — Подумай о скандале. Иветта отменит сделку. Для тебя всё будет кончено.

— Заткнись, — рычит он.

Нико медленно подходит к Павлу и переворачивает его. Павел кричит от боли, когда нож глубже вонзается в его спину.

Я оставляю Дейзи на минуту и подбегаю к Павлу и Нико. Кровь скапливается на полу под Павлом, и тошнота в моем желудке грозит выплеснуться из меня так же, как кровь из него.

Я это сделала. Я могла убить человека. Думаю, он выживет. Трясущимися руками я беру свой телефон и начинаю набирать «999».

Нико резко выбивает его из моей руки, и он скользит по полу.

— Какого чёрта? Нам нужна скорая для него.

Нико смотрит на меня и его взгляд смягчается. Затем он кивает Джеймсу. Нико поднимает меня на ноги и уводит от Павла. Когда мы оказываемся у дальней стены, он поворачивает меня к себе и прижимает моё лицо к своему плечу, удерживая там, когда я пытаюсь оглянуться и посмотреть, что происходит.

Щёлк. Щёлк. Бум.

Шум приглушённый, это странно. Он не громкий, но мощный. Как будто звуковая энергия прорвалась сквозь пространство, в котором мы все находимся, высасывая воздух из наших ушей. Я отталкиваюсь от Нико и поворачиваю голову. Джеймс аккуратно убирает пистолет под куртку, а Павел не двигается и не издаёт ни звука.

Дейзи захлёбывается рыданиями, закрывая лицо руками, чтобы скрыть ужас, который предстал перед нами. Я смотрю на Джеймса, потом на Нико, когда комната раскачивается и наклоняется.

— Что ты наделал? — шепчу я. — Он должен был поехать в больницу.

— И что дальше? — спрашивает Нико. — Они бы взяли у него показания. Даже если бы он солгал, чтобы защитить тебя, что очень сомнительно, были бы доказательства. Полиция была бы здесь, влезла бы в мои дела. В больнице всё бы записали. В лучшем случае это был бы скандал. Однако Павел становился обузой. Я не мог гарантировать, что он защитил бы тебя, даже по моему приказу, и тогда тебя бы арестовали. Ты ударила его ножом. За это тебе грозит большой тюремный срок. А так никто никогда не узнает.

— Ты убил его, — говорю я Джеймсу. — О Боже, Нико.

Рыдания Дейзи разносятся по комнате, словно отголоски страшной сцены, которая только что произошла.

— Отвези её к ветеринару, который латает наших людей, и тогда это будет неофициально. Убедись, что она в порядке физически, и попробуй дать ей что-нибудь успокоительное, — Нико дёргает подбородком в сторону Дейзи.

Джеймс кивает и идёт к Дейзи. Он бережно подхватывает её на руки и выносит за дверь.

— Куда он её забрал? Она будет в порядке? — паника вцепляется в меня, сжимая горло и заставляя кружиться голову.

— Он отвезёт её к ветеринару, с которым у нас договорённость. Она лечит людей также, как и животных на стороне, и латает наших людей, когда они получают ранения. Она убедится, что Дейзи в порядке.

— Я убила человека, — шок обрушивается на меня ледяными волнами.

Нико нежно берёт мой подбородок и переводит мой взгляд на себя.

— Нет, не ты, Синдерс. Я приказал казнить грёбаного ублюдка, и Джеймс это сделал. Павел пережил бы то, что ты с ним сделала. Я дал Джеймсу разрешение сделать то, что должно было быть сделано. Недавно я понял, что Павел стал обузой. Это случилось бы так или иначе. Его срок годности истёк. Это не на твоей совести.

Мои зубы непроизвольно стучат, а Нико кажется далёким, тяжелый ритм моего сердца заглушает его голос.

— Пойдём, — Нико берёт мою руку, — тебе нужно выпить и ввести немного сахара в организм. Не могу позволить тебе впасть в шок.

— Что насчёт… — я даже не могу взглянуть на огромную, неподвижную фигуру Павла.

— Мои люди это уберут, — мои ноги внезапно застывают на месте, а моё психическое состояние меняется с шокированного на возмущённое. Я упорно отказываюсь двигаться. Я вызывающе смотрю на Нико, возмущаясь тем, что он может быть таким бессердечным и жестоким. С другой стороны, он только что приказал убить Павла, так что…

— Это? — повторяю я, и Нико поднимает одну бровь, выражая сомнение в моём неповиновении. — Он мог быть ужасным, Нико, но он всё ещё продолжает быть человеком. Он служил твоей семье, рискуя своей жизнью, чтобы тебя защитить.

— Да, Синдерс, я в курсе. Позволь напомнить, что ты только что пырнула его ножом, чтобы помешать ему изнасиловать твою сводную сестру. Никакой любви здесь нет. Почему же ты вдруг разозлилась, что этот ублюдок получил по заслугам?

— Я не хотела, чтобы он умер, Нико. Я просто не хотела, чтобы он кому-то навредил. Я не хотела, чтобы он был здесь. Но всё же, он имел семью. Мать.

Нико обхватывает моё лицо своими большими сильными руками и нежно целует в лоб. Это слегка успокаивает, и я мысленно укоряю себя за то, что жажду больше его прикосновений.

— Синдерс, уверяю тебя, мать Павла будет извещена о его безвременной кончине, а о его семье позаботятся. Перестань думать о нём. Он был куском дерьма и не заслуживает твоего сочувствия.

Он берёт меня за руку и ведёт по длинному коридору к винтовой лестнице и обратно на первый этаж дома. Нико заводит меня на первый этаж, как в реальность после долгого кошмара.

Он идёт прямо к лестнице, и продолжая держать мою руку, ведёт меня на следующий этаж. Мы входим в логово, где его люди слоняются без дела.

— Мне нужно, чтобы вы, ублюдки, убрались. Мокрая работа. В подвале.

— Проблема, бос? — спрашивает один из мужчин.

Лицо Нико суровее, чем я когда-либо видела.

— Павел облажался. Вы все можете пойти и посмотреть, как выглядит неподчинение моему прямому приказу. Никто не может делать это и продолжать дышать. У него был один простой, блядь, приказ — не трогать дочерей Иветты. Он не подчинился, так что ублюдок мёртв. Посмотрите на него. Учитесь на его ошибках. Затем уберите его отсюда.

Нико не теряет времени на дальнейшие разговоры со своими людьми. Он поворачивается на каблуках и ведёт меня, потрясенную и ошеломленную, по лестнице на первый этаж, в изысканную гостиную, где Иветта и Айрис попивают чай со скучающей Ренатой.

Зоркий взгляд Иветты устремлён на наши соединенные руки.

— Что за чёрт, Нико? Это чересчур для отцовской привязанности, тебе не кажется? Я знаю, что ты станешь отчимом девочки, но ты не должен держать её за руку, как будто она пятилетний ребенок.

— Произошёл инцидент, — Нико не отпускает мою руку, подводит меня к дивану и осторожно усаживает. Он отпускает меня и поворачивается лицом к Иветте. Положив руки на стройные бёдра, он пристально смотрит на неё. — Дейзи пострадала. С ней всё будет в порядке. Джеймс отвезёт её к врачу.

— Что случилось? — требует Иветта.

— Для всех заинтересованных сторон будет лучше, если вы не будете знать подробностей, но с ней всё в порядке. Травмы более поверхностные и психические, и к врачу она идёт только из предосторожности.

Глаза Иветты сужаются, как будто она прочла между строк.

— Один из твоих людей сделал это? — её голос холодный как лёд, она качает головой. — Надеюсь ты разберёшься с ним.

— Уже.

— Я должна верить, что ты достаточно контролируешь своих людей, чтобы гарантировать это, не так ли? — насмехается она.

Её отсутствие заботы о дочери просто поразительно. Первым делом она не спрашивает, как там её дочь, какие у неё травмы, или куда её увезли. Нет, её первый инстинкт — спровоцировать ссору с Нико. Она всегда пытается найти способ утвердить свою власть и выплеснуть свой яд. Для неё это всё игра. Игра во власть, отчаянная попытка получить контроль.

— Он больше не с нами, — говорит Нико.

— Ты уволил его? Хорошо.

— Окончательно. Да, — Нико не отводит взгляд от Иветты, убеждаясь, что она понимает реальность его слов, не уличая себя напрямую.

— О, — она подносит руку ко рту. — О!

Нико кивает.

— Я дал тебе слово, что мои люди не тронут твоих дочерей. Павел ослушался моего прямого приказа. Он дорого заплатил за это предательство, Иветта. Он облажался и столкнулся с последствиями, — он щёлкает пальцами.

Лицо Иветты бледнеет, глаза расширяются, и на короткое мгновение в чертах её лица появляется выражение шока.

Нико направляется к барной стойке. Я наблюдаю, как он наливает бренди, затем добавляет сахар, лёд, 7Up²⁰ и апельсиновые дольки. Протягивая мне напиток, он наблюдает за тем, как я делаю неуверенный глоток. Я чуть не поперхнулась. Боже, какой крепкий.

— Выпей, — он приказывает.

— Что это? — я скорчила гримасу.

— Старомодный коктейль. Только с бренди, а не виски. Это поможет.

— Почему она шокирована? — спрашивает Иветта, уже оправившись от своего минутного волнения.

— Иветта, чем меньше ты знаешь, тем лучше. Если мои враги или друзья Павла придут сюда в поисках людей для опроса, поверь мне, ты не захочешь оказаться по другую сторону допроса.

Она размышляет об этом, пока я потягиваю свой напиток.

— Конечно, если меня будут допрашивать, лучше знать, чтобы иметь информацию, которую я могу дать?

— Тебя не будут допрашивать, потому что ты женщина, ясно? Мы не рассказываем нашим женщинам всякую ерунду, чтобы они не стали мишенью для подобных вещей.

— О, хорошо. Если я не буду допрошена, то ты можешь рассказать мне. В конце концов, это касается моей дочери. Я должна знать.

— Всё, что тебе нужно знать, это то, что если ты сейчас же нахрен не заткнёшься, то я подойду к тебе, свяжу и заткну рот, — он смотрит на Иветту, делая медленные, расчётливые шаги к ней. — Павел облажался. Павел исчез. Навсегда. Я дал тебе обещание и сдержал его. Сейчас я дам тебе другое. Если ты будешь продолжать давить на меня, то следующим, кто примет мой гнев — будешь ты, — Нико наклоняет голову оценивая ее. — Испытай меня, Иветта. Я открою тебе рот с такой силой, что сломаю твою гребаную челюсть. А потом засуну тебе в рот твои грязные трусики, чтобы ты задыхалась от кляпа, пока будешь составлять компанию всем паукам в промозглой темноте подвала.

Её глаза расширяются.

— Ты не посмеешь, — её голос тихий и ошеломлённый.

— Он бы так и сделал, — отвечает Рената, её тон ровный и скучающий. — Я бы не советовала на него давить.

Я потягиваю свой напиток и отключаюсь от разговора, который происходит вокруг меня. Мой разум в приятном сне, но я чувствую себя странно. Холодно. Одиноко. Так одиноко. Окружающий мир как будто отступил, все и вся оказались за толстым стеклом, где я не могу до них дотянуться.

Всё это так странно и напоминает мне о том, как умерла моя мать. Шок. Оцепенение. После этого наступают американские горки эмоций. Страх, паника, печаль и депрессия. Хотя эти американские горки не сравнятся с потерей любимого человека. Я не буду оплакивать Павла. Но меня будет снедать страх, а ужасные воспоминания о нападении на Павла будут мелькать в моей голове, словно плёнка фотоаппарата, застрявшая в кадре.

— Мне нужно в душ, — говорю я. Мой голос удивительно ровный.

Нико поворачивается ко мне.

— Ты в порядке?

— Всё нормально.

Я стряхиваю с себя озабоченное прикосновение к руке и одним махом выпиваю оставшийся напиток. Выходя из комнаты, я слышу, как Рената говорит:

— Впечатляет. Эта девушка может быть одной из нас.

— Нет, не может, — тяжело отвечает Нико.

Их голоса раздаются в спёртом воздухе, пока я поднимаюсь по лестнице с тяжёлыми ногами. Оказавшись в своей спальне, я захлопываю дверь и раздеваюсь. Под тёплыми струями душа меня начинает бить озноб. Сначала это колючие мурашки, но вскоре переходит в дрожь. Я сползаю на пол и обхватываю руками колени.

Я ударила ножом человека.

Ощущение, когда лезвие проходит сквозь мягкую человеческую плоть, — это не то, что я хотела бы испытать ещё когда-нибудь. Я ударила ножом человека.

Потом Джеймс выстрелил в него. Боже мой, он застрелил его. У него есть пистолет. Это не нормально в нашей стране. Люди не носят оружие. Мой страх перед людьми в этом доме повышается. Я понимаю, что мои наивные мысли об укрощении и контроле Нико могли привести меня к гибели.

Они преступники. Холодные, бессердечные, жестокие.

Приняв душ, увлажнив и высушив волосы, я забираюсь в постель. Сон настигает меня сразу же, как только моя голова касается подушки.

*****

Лунный свет проникает во тьму моей комнаты, когда я просыпаюсь. Я смотрю на свой телефон, лежащий на тумбочке, и вижу, что уже почти три часа ночи. Я натягиваю одеяло на лицо и снова отгораживаюсь от мира. Я ворочаюсь и не могу уснуть. У меня болит горло, жжёт, будто я подхватила вирус, или плакала весь день. Я лежу на боку и до рассвета смотрю, как ночное небо угасает. Я не спускаюсь вниз даже когда наступает утро. Не чищу решётку, или статуэтки. Не ем. Около полудня я прокрадываюсь на кухню через заднюю дверь, заглядываю внутрь, чтобы убедиться, что никого нет. Я беру банан и большую бутылку воды и возвращаюсь в свою комнату.

Мне удаётся съесть только половину банана, желудок сводит от тошноты. Всё ещё чувствуя холод, я принимаю ванну. Обжигающе горячая вода облегчает напряжение в моих болящих мышцах. Каждый дюйм моей плоти ощущается ушибленным и болезненным, хотя мне ещё предстоит осмотреть повреждения, чтобы определить, есть ли какие-либо доказательства. Как только вода остыла, я вылезаю из ванны и аккуратно вытираюсь. Я наношу на кожу роскошный увлажняющий крем, а затем мажу запястья и шею крошечным кусочком драгоценного твердого ароматного масла. Я стараюсь, чтобы этот драгоценный блок аромата продержался как можно дольше, но мне нужно, чтобы меня окружало что-то от моей матери.

Мой разум разрушен, видения Дейзи, подвергшейся нападению Павла, повторяются, жестоко атакуя мою память. Глаза Дейзи выпучены, лицо красное. Я чувствую, как нож плавно входит в кожу, словно я разрезаю торт. Я вздрагиваю и обхватываю себя руками.

Я беспокоюсь за Дейзи. Она, должно быть, травмирована. Мне нужно пойти к ней, но я не могу никому показаться на глаза. Я заползаю в кровать и натягиваю одеяло на лицо, внезапный холодок страха пробирает меня по позвоночнику, тревога захватывает меня, высасывая дыхание прямо из легких. Я зажмуриваю глаза, чтобы побороть наступающие слёзы, и пытаюсь замедлить дыхание.

В какой-то момент я, должно быть, уснула, и пугаюсь, когда кровать прогибается возле меня.

С моих губ срывается непрошеный крик, и грубая мозолистая рука захлопывает мне рот.

— Это я, — негромко говорит Нико.

Знание заставляет меня захотеть кричать ещё больше.

— Ты провела в этой постели всю ночь и день? — недоумённо спрашивает он. Дыхание сбивается в моей груди. — Сегодня утром ты не почистила решётку, дно плиты, или статуэтки.

Его взгляд смягчается, когда он изучает меня, и его рука медленно убирается. Я не кричу, но отодвигаюсь от его тепла.

— Мне жаль. Я вернусь к своим обязанностям завтра.

Он вздыхает.

— Мне насрать, выполняешь ли ты свои обязанности. Есть девушка, которая начнёт убираться со следующей недели. Я беспокоюсь о тебе. Ты ела?

— Банан.

— Это не будет поддерживать тебя.

— Я не хочу есть.

— Синдерс, ты не можешь сдаться и прятаться здесь вечно.

Я отворачиваюсь от его взгляда, и обдумываю то, что он сказал. Но он ошибается. Я могу оставаться в этой комнате столько, сколько захочу.

— Я устала. С меня хватит. Я даже не знаю, заботит ли меня ещё этот дом. Он весь испорчен.

— Чёрт возьми, Синдерс, достаточно, — предупреждает он. В его тоне свирепость, и я ошеломлённо смотрю на него.

— Почему тебя это заботит?

— Потому что ты слишком сильная, чтобы позволить мимолётному несчастью притушить пламя, ярко пылающее внутри тебя.

К щекам приливает жар, но я не могу найти в себе силы бороться. Не сегодня. Я измучена, напугана, подавлена.

— Я очень, очень устала, неужели ты не понимаешь? — я стону и хватаю одеяло, но Нико хватает меня за запястье и притягивает к себе. Его глаза сверкают, а брови заинтригованно изогнуты.

— Ты пахнешь невероятно, — его голос низкий и хриплый. — Это духи, которые твоя мама купила для тебя?

— Да, — с грустью бормочу я. Скоро от них мало что останется.

Нико встаёт и идёт к двери. Я должна радоваться, что он оставляет меня в покое, но часть меня, которую я не понимаю, грустит, что он уходит, не сражаясь за меня. Может быть, он сможет проникнуть глубоко внутрь меня и вернуть меня к жизни. Часть меня была мертва долгое-долгое время. Я потеряла маму, потом отца, я стала сиротой слишком рано.

— Нико… — мой тон вопросительный, но я сдерживаюсь, прикусывая губу, чтобы унять волнение. Это ужасный нервный тик, но резкая боль успокаивает внутреннее смятение, которое меня мучает.

— Я вернусь через минуту, — уверяет он и закрывает за собой дверь.

Я сворачиваюсь калачиком и натягиваю плед, желая хоть на мгновение отгородиться от мира.

Мгновение спустя я слышу ровный ритм шагов Нико по состаренному твёрдому дереву. Свет заливает комнату, когда он входит. Нико садится рядом со мной на кровать, в его руке фирменный пакет. Он чёрный, с золотыми буквами на французском языке. Он из парфюмерной мастерской, где мама сделала мой аромат.

— Я купил тебе это, — говорит Нико, прочищая горло. — Я собирался подарить тебе его на балу. Чтобы поиздеваться над Иветтой, но ты выглядишь такой потерянной, что я хочу, чтобы это было у тебя сейчас.

Я осторожно поворачиваюсь к нему.

— Что это?

— Открой и посмотри.

Я делаю, как он сказал и задыхаюсь, когда вижу много баночек и флаконов. Нико вынимает их и складывает один комплект вместе, потом кладёт один отличающийся флакон отдельно.

— Это парфюм, которым ты пользуешься. Тот, который почти закончился.

— Как? — я хмурюсь. Это было сделано на заказ, и я помню, как мама говорила, что парфюмер, который произвёл мой особый аромат, уходит на пенсию.

Нико пожимает плечами.

— Компания ведёт учёт всех запахов, которые они производят. Я заплатил парфюмеру кучу денег, чтобы воссоздать его. Понюхай. Он такой же?

Я растерянно смотрю не него. Кто этот мужчина, и что он сделал с Нико Андретти, ублюдком?

Снимаю пробку с стеклянного парфюмерного флакона, брызгаю немного на запястье и вдыхаю. О, Боже, это идеально. Точно такой. Есть ещё гель для душа, лосьон для тела и спрей для волос. Это невероятный подарок.

— Не могу поверить, что ты сделал это для меня, — говорю я.

— Ты улыбаешься, Синдерс, — отвечает он, его голос игривый. — Это ещё не всё. Понюхай другой.

Я смотрю на второй стеклянный флакон, находящийся отдельно.

— Хорошо.

Я снимаю крышку и распыляю спрей возле локтя, чтобы не смешивать с парфюмерным маслом, которое я раньше нанесла на запястье. Я поднимаю руку и вдыхаю, и из меня вырывается странный звук.

Мама.

Слёзы наполняют мои глаза, и я смотрю на Нико, моргая.

— Это аромат моей мамы.

Его улыбка искренняя, не саркастическая, горькая, или жёсткая. Она… прекрасна.

Что-то в моём сердце оттаивает, и на мгновение я перестаю чувствовать себя одинокой.

— Спасибо, — шепчу я.

— Отдохни немного, Синдерс. Надеюсь увидеть тебя вне этой комнаты завтра утром. Не заставляй меня выносить тебя, потому что я это сделаю.

Он оставляет своё обещание висеть в воздухе между нами, и я снова одна в своей комнате, но не чувствую себя одиноко. Не с запахом мамы, обёрнутым вокруг меня, как утешительное покрывало. Какой заботливый подарок от Нико. Почему он не остался? Возможно, он чувствует, что мне нужна дистанция, или, может, он не хочет быть в моей компании. Духи могут быть не более чем покупкой из жалости.

Я бросаю взгляд на свой телефон и смотрю на время. Всего десять вечера. Я подумала, что сейчас, должно быть, раннее утро. Нико, вероятно, ушёл к своим людям. А мне предстоит провести ещё одну ночь в одиночестве. Темнота простирается передо мной, как зияющий туннель.

Почему ночью всегда так одиноко?

Я ворочаюсь часами. Я пробую читать, но слова танцуют по странице передо мной, так как картинки насилия предыдущего дня ярко мелькают в моей памяти. Я включаю свой айпад, и некоторое время смотрю документальный фильм нетфликс, но не могу ничего понять. В конце концов я выбираю аудиокнигу, которая кажется мне чертовски скучной, и включаю её. Почему-то это срабатывает, когда всё остальное не помогает, и глаза закрываются.

У человека, нависшего надо мной, огромный нож, и он ухмыляется от уха до уха. В буквальном смысле. Из уголков его рта капает кровь, а челюсть трещит и расширяется. Я кричу, но его маниакальный смех громче моих панических криков, от его грохота болят уши. По мере того как он приближается, между его зубами выползает червь, и я резко поднимаюсь.

Сердце колотится синхронно с неровным дыханием, и это сочетание причиняет боль. Господи, где я? Я оглядываюсь вокруг, и паника постепенно отступает, когда я понимаю, что нахожусь в своей комнате.

Сон… это был просто сон. Ужасный, но всего лишь сон.

Тяжелые шаги по коридору за дверью заставляют меня замереть. Павел.

Нет, напоминаю я себе, это не может быть он. Он мёртв. Наверное, кто-то из людей Нико.

Сколько сейчас времени? Почему они крадутся там? Нико понимает, насколько они не заслуживающие доверия? Конечно, он понимает. Он преступник, который окружил себя другими преступниками. Единственное, что держит их под контролем — их страх перед ним. Меня трясёт, когда шаги останавливаются, затем возобновляются.

Холодный липкий страх заменяет горячую панику сна, и пот на моей коже охлаждается, пока я дрожу.

Я проверяю время, и вижу, что сейчас только три утра. Никто не должен быть на ногах в это время. Когда шумные шаги начинают раздаваться ниже по лестнице, я выскальзываю из кровати. Я понимаю, что раздета, и натягиваю толстый хлопковый халат. Босиком, чтобы быть тише, я прокрадываюсь в конец коридора. Я останавливаюсь перед декоративной дверью, ведущей к Нико и его мужскому крылу дома. Моя рука на дереве сама по себе кажется нарушением. Из-за двери не доносится ничего, кроме тишины. Тихая стена небытия, предвещающая, что дом спит.

Протиснуться в дверь — значит проникновение в логово льва, а я — глупый оленёнок в поисках короля прайда. Вожака стаи. Того, кто держит всех остальных на расстоянии, но при этом представляет для меня элементарную опасность.

Того, кого, я понимаю с некоторым чувством гнева к себе, мне не хватает в моей кровати. Уже поздно, и я не могу уснуть, и большое тёплое тело рядом со мной могло бы облегчить этот холод в глубине души. Будто кто-то разрезал меня, положил глыбу льда мне в живот и зашил обратно, но лёд никогда не растает. Я не могу согреться, а этот ледяной холод внутри заставляет меня дрожать.

Когда я достигаю дверей комнаты, которой, как я знаю, пользуется Нико, я колеблюсь. Что, если у него там женщина? Меня тошнит от этой мысли, и в этот момент я понимаю, что я в полной жопе, потому что, что бы ни случилось в этом доме, этот мужчина, этот ужасный, морально серый, хладнокровный мужчина, каким-то образом украл часть моего сердца.

Для многих молодых женщин — это не так уж много значит. В конце концов, что значит отдать часть своего сердца первой любви? Вот только в моём случае отдавать особо нечего. Не после того, как моя мать умерла, оставив меня одну слишком рано. Потом я быстро потеряла всех своих дедушек и бабушек. Умерла даже наша самая долгоживущая семейная собака. Затем мой отец предал меня, прежде чем он тоже скончался, и наши две оставшиеся семейные собаки были отосланы Иветтой. Сначала я боролась с ней, но она угрожала отправить их в приют, если я не соглашусь с её планом позволить Рингинстоунам — семье, живущей неподалёку, забрать их. По крайней мере, так я знаю, что они в безопасности и о них заботятся. У Рингинстоунов есть три своих собаки, и они любят животных. Всё же, я скучаю по ним.

Как будто меня преследуют смерти и потери, и каждая из них делает часть моего сердца холодной и мёртвой. Множество мёртвых, твёрдых кусков плоти, но несколько маленьких участков всё ещё способны чувствовать. Если я отдам один из кусочков Нико, а он убьёт и его, останется ли у меня хоть одна живая часть?

Может, мне стоит вернуться в свою комнату, забыть все чувства, которые я испытываю к Нико, и повзрослеть, чёрт возьми. Всё, на чём я должна сосредоточиться — это вернуть дом, а эта задача усложняется с каждым днём.

Но за этой дверью есть то, чего я хочу. То, чего я жажду.

Моё тело и разум ведут борьбу, которую я не могу выиграть. Пока я могу контролировать свои чувства и не влюбиться, как глупая школьница, влюбившаяся в учителя, почему я не могу взять что-то для себя? Комфорт большого, тёплого тела. Ощущение его рук на мне.

Желание, которое я испытываю к Нико, возникло с самого первого дня и продолжает расцветать. Я могу питать это желание и использовать его, но не позволять ему завладеть моим сердцем. Никогда.

Я закрою эту часть себя и защищу её. Сохраню её, чтобы в моей груди всё ещё что-то билось, когда это закончится.

Я делаю глубокий вдох и открываю дверь в логово Нико Андретти.