Синди
— Конечно, платье сработало. Я видела это своими собственными глазами. Дорогая, он мужчина. Одно платье не заставит его влюбиться в тебя, — Кэрол закатывает глаза, — Это, однако, будет ступенькой к конечной цели.
Я сказала ей, что не была уверена в том, что платье зацепило Нико.
— Я не уверена, что хочу, чтобы он любил меня, — отвечаю я.
Мы прогуливаемся по теплице, и я показываю Кэрол уголок, где я пытаюсь выращивать орхидеи и редкие лилии. В этой части оранжереи солнце светит почти целый день. Десять лет назад мама срезала два больших дерева, которые затеняли большую часть стеклянного здания, и так было с тех пор, как оно построено. Она хотела, чтобы это было место, где она могла бы посидеть и погреться даже зимой, вместо сырого места, полного папоротников. Большее количество солнечного света сделало это место идеальным для того, чтобы начать выращивать экзотические растения.
— Это редкая лилия, — говорю я ей. — Кровавая лилия. Она цвела в прошлом году, и я надеюсь, что она зацветёт снова в этом.
Кэрол улыбается мне.
— Почему ты не хочешь, чтобы он любил тебя? — она возвращает разговор опять к Нико.
— Я и сама не уверена в своих чувствах. Это был бы жестокий трюк — заставить мужчину влюбиться в меня, а потом решить, что я ненавижу его больше, чем люблю.
— Ты знаешь, что говорят о любви и ненависти. Тебе нужно остерегаться безразличия. Ты прекрасно знаешь, что никогда не будешь равнодушна к этому человеку. Но позволь нам вычеркнуть твои чувства из уравнения. Ты же хочешь, чтобы он был на твоей стороне, не так ли?
— Ладно, да. Он уже заявил, что я получу дом за то, что выйду за него замуж.
— Да, но Иветта всё равно может причинить много вреда. Он — мощный союзник, а нет большего союзника, чем влюблённый мужчина. Ради этого они готовы сжечь целые империи.
Я содрогаюсь от её слов.
— Он сказал мне, что моя семья — практически воры, что они украли землю, на которой находится это поместье.
Кэрол пожимает плечами.
— Дорогая, мы все, скорее всего, пошли от убийц и грабителей, если вернуться в древние времена. Человечество движется вперёд. Не позволяй ему расстраивать тебя из-за твоих предков, чтобы он не чувствовал себя так дерьмово из-за своих.
— Думаешь, он чувствует себя дерьмово?
— Не уверена, что лично он, но его мать — отчаянная карьеристка, которая хочет, как можно скорее смыть с себя зловоние мафиозной жизни. Его отец хочет, чтобы совет директоров не лез в их дела и в их интересах стать более законными. Похоже, они ненавидят свои корни.
— Откуда ты это знаешь?
Она улыбается своей загадочной улыбкой.
— Я прощупала почву, дорогая. Задавала вопросы. Родители хотят, чтобы Андретти стали не только законными, но и респектабельными. Совет директоров потребовал, чтобы Нико изменился, и его отец согласился с этим, но, как я слышала, а это может быть и не так, именно его мать искала жену. Она, якобы, придумала Иветту в качестве решения. Она хотела, чтобы фамилия смешалась с их фамилией, но брак с тобой? Кто-то с твоей родословной и семьёй? Это ей понравится ещё больше. Я думаю, что она была бы счастлива, если бы её сын был женат на тебе. Так что свекровь может оказаться для тебя неожиданным союзником.
Я трогаю листья одной из орхидей и улыбаюсь. Здоровые.
— Что возвращает нас к тому факту, что не совсем этично пытаться сдвинуть небо и землю, чтобы заставить его влюбиться в меня. Кроме того, это, вероятно, опасно. Он не домашний кот, Кэрол. Этот мужчина чёртов тигр.
Она смеётся.
— Действительно. Но ты знаешь, любовь делает человека более податливым. Он всегда будет жёстким, но если он любит тебя, он станет, если не глиной в твоих руках, то хотя бы тем, чему можно хоть немного придать форму. Если он только хочет тебя, он сделает всё, что может, чтобы держать тебя на своей орбите, но не более. Тебе нужно, чтобы он прогнулся. Чтобы он прогнулся, он должен чувствовать к тебе что-то.
Она берёт мои руки, отвлекая меня от растений, и я смотрю на неё.
— Дорогая, — говорит она. — Я знаю, что ты влюбилась в него. Ты можешь не признаваться в этом себе, но это так. Я не хочу, чтобы ты была с головой погружена в свою первую настоящую любовь, а он не чувствовал ничего взамен, кроме чистого мужского желания.
Дверь открывается, и холодный ветерок проникает внутрь. Я обхватываю себя руками и поднимаю взгляд, когда Нико идёт к нам.
Мои волосы убраны назад, на мне джинсы и толстовка, и немного макияжа. Может, я и не вернулась к своей обычной угрюмой одежде, которую носила, когда мне приходилось чистить камин и решётку, но я уже не то гламурное создание, каким была вчера вечером. Сегодня я хочу попробовать оседлать Красавицу, отсюда и наряд.
Однако Нико смотрит на меня так, будто я всё ещё одета в это платье. Пламя в его взгляде ворует моё дыхание, и на мгновение я могу только тупо смотреть на него.
Кэрол прочищает горло, и я возвращаюсь в сознание.
— Доброе утро, — бормочу ему, моё лицо нагревается, когда разум решает выбросить воспоминания о том, как он шлёпал меня по заднице, на передний план.
Нико ухмыляется, будто он может читать мои мысли.
— Доброе утро, Синдерс, — он поворачивается к моей крёстной и кивает. — Кэрол.
Затем он вздыхает и впивается в меня серьёзным взглядом. О, Боже, что он собирается сказать мне?
— Боюсь, моя мать желает с тобой познакомиться, — говорит он. Он сообщает мне эту новость так, как мог бы сказать о том, что я отправляюсь на виселицу.
Я с облегчением смеюсь.
— Всё в порядке. Я предполагала, что твоя семья захочет познакомиться. Твой отец не желает?
Он качает головой.
— Он встретит тебя в день свадьбы. Это женская часть семьи. Ты — невеста, которую должны принять в лоно нашей семьи. Они хотят с тобой познакомиться, — он снова вздыхает, затем продолжает: — Будем честны, они хотят тебя обсудить. Моя мать вместе с тётушками нагрянет к нам в один из дней на этой неделе. Это будет ад. Я заранее прошу прощения. Я сказал ей, что она может прийти только на чай с пирожными в гостиной. Она заговорила о том, чтобы остаться на ночь, и я отшил её нахрен. Не хочу этого дерьма. Ей понравилась идея с чаем и пирожными. Думает, это звучит так по-британски, — он смеется. — Грёбаная выскочка.
— Нико, — я задыхаюсь на этих словах, — это твоя мама.
— Да, и она та ещё штучка. Она брала уроки ораторского искусства. Когда она приедет сюда, ты подумаешь, что она троюродная сестра королевы, а не бедная девушка из Южной Италии, которая оказалась достаточно красивой, чтобы привлечь внимание влиятельного мафиози.
— Так она красавица? — спрашиваю я.
Он фыркает.
— Откуда, по-твоему, у меня эта физиономия? Не от моего грёбаного отца.
Кэрол смеётся.
— Несомненно. Рада, что я всё ещё здесь, и мне удастся познакомиться с новой свекровью моей дорогой крёстной дочери.
— Это только на год, или около того, — говорит Нико. — Ты не должна беспокоиться о ней, Кэрол. Я буду хорошо к ней относиться, и в конце концов она получит свой дом.
Боже, так мы вернулись к этому, да? Он смотрит на меня по-другому, но говорит о нашей договорённости так же, как и до бала, ставни прочно закрыты.
— О, я не беспокоюсь о ней, — Кэрол небрежно улыбается. Она касается листа одной из орхидей. — Ты должна позволить Саймону прийти и посмотреть на это, Синди. Ты же знаешь, как вы вдвоём раньше наслаждались летним садом. Ему бы понравилось то, что ты сделала с этим местом.
Я хмурюсь. Саймон? Она имеет в виду сына МакКинтоков, который живёт на краю деревни? Я не очень хорошо его знаю. Он просто выполнял для папы кое-какую работу в саду. Но затем в уголке моих губ появляется улыбка. Боже, какая она коварная.
— В конце концов, как только ваш фиктивный брак закончится, ты будешь свободна делать, что хочешь и встречаться с кем хочешь. А Саймон — крепкий орешек, — Кэрол вздыхает, как будто вспоминая его.
Он чрезвычайно здоровый. По профессии он садовник и хирург по деревьям, и именно на такого мужчину большинство женщин незаметно заглядываются, пока он работает на их лужайке.
Нико сужает глаза, глядя на Кэрол.
— Что ещё, блядь, за Саймон.
— Хирург по деревьям и садовник.
— Значит прислуга? — Нико насмехается.
— Нет. У него есть собственный бизнес. Дела идут очень хорошо.
— Но он просто местный? У него нет денег?
— Я предпочитаю, чтобы они были такими, — спокойно говорит Кэрол. — А моя крестница не жадная до денег. Как только она получит доверенное, ей не понадобятся деньги любого мужчины.
— Наследство не будет содержать её вечно, — отвечает Нико.
Они говорят сейчас обо мне, будто меня здесь нет.
— Разве? — требую я. — Этого и этого дома более чем достаточно.
— Содержание этого дома будет стоить целое состояние, — говорит он.
— Да, именно поэтому я открою его для свадебных торжеств, а летом территория будет открыта для дневных посетителей. Я даже подумываю о том, чтобы в дальнем конце участка построить садовый центр, а в нём — кафе. Здесь очень красиво, рядом протекает река. На самом деле, Саймон был бы хорошим человеком, чтобы поговорить с ним об этом, — я сейчас дразню медведя, но он меня раздражает. Я могу позаботиться о себе. Он думает, что мне нужен какой-то мужчина, чтобы присматривать за мной? Сейчас он нужен мне на моей стороне, чтобы я могла получить то, что мне принадлежит. Как только я это получу, то не буду нуждаться ни в нём, ни в ком-либо ещё.
Кэрол поворачивается ко мне, в её глазах сияет настоящий азарт. Она забыла об игре с Нико, сосредоточившись на мне.
— Милое дитя, садовый центр. Это чудесная идея. Тебе бы это тоже понравилось. Ты обожаешь растения.
— Я знаю. Я уже думала о создании центра редких цветов. Орхидеи, лилии, и орхидейный кактус. Редкие розы. Я подумала, что могла бы специализироваться на ночных ароматных и цветущих растениях. Я сама всегда хотела иметь ночной сад. Это звучит так романтично.
— Да, ты могла бы устроить ночной сад, полный ночных цветов и ночных ароматов, и устраивать экскурсии, может быть, два вечера в неделю летом. Саймон мог бы проводить экскурсии.
— Саймон, блядь, ничего не будет делать. Моя будущая жена не будет встречаться с каким-то парнем, на которого западают все отчаянные местные женщины, — рычит Нико.
— Она сможет делать всё, что пожелает, как только вы расторгнете брак, — мило говорит Кэрол. — У тебя будет своя компания и кастрированный совет директоров. Она получит свой дом. Вы оба уйдёте с тем, что хотите, и в этот момент Синди сможет взять Саймона в свой сад или в свою постель.
С милым смехом она выходит из теплицы, как будто ей нет до этого никакого дела.
— Увидимся позже, маленькие голубки, — она хихикает.
Дверь за ней закрывается, и Нико пристально смотрит на меня.
— Не смотри на меня так, — возражаю я. — Я ничего не сказала.
— Он тебе нравится? — требует он.
— Кто?
— Этот ублюдок Саймон.
— Он привлекательный, да. Нам обоим нравятся цветы. Но Кэрол забегает вперёд. Я не думала, что буду делать, когда мы расстанемся. Я могу путешествовать. Устроить приключение, — мои глаза расширяются. — Я всегда хотела путешествовать по греческим островам. Насколько романтично это было бы? Есть так много вещей, которые я хотела бы сделать. Я действительно не думала о мужчинах, — я говорю «мужчины» так, будто они — пустяковое дело.
— Ты куда более авантюрная, чем я думал, — говорит Нико, глядя на меня так, будто я — головоломка, которую он пытается решить.
— Да, и знаешь, почему?
Он качает головой, его губы дёргаются, как будто он не может дождаться, когда я просвещу его.
— Ты не знаешь меня настоящую. Ты встретил меня в мой самый низкий момент. Честно говоря, были дни, когда я едва могла выйти из дома без паники. Иногда я всё ещё это чувствую. Я потеряла моих маму и папу. У меня нет братьев и сестёр. Ни один дедушка или бабушка не остались в живых. Я сирота в этом мире, и слишком молода, чтобы ею быть. Если это не так плохо, то у меня есть стая злобных сводных родственников, мучающих меня на каждом шагу. Потом появился ты и твои люди, так что извини, если я сразу не напомнила тебе Амелию Эрхарт. Но в моём сердце есть место приключениям.
— Амелия кто? — это то, что он выбирает.
— Первая женщина, которая самостоятельно пролетела Атлантику, — отвечаю я. — Знаменитый исследователь и лётчик. Забудь. Ты, вероятно, не знаешь о ней, потому что она женщина, а они хороши только для того, чтобы принести и унести, верно? И угождать тебе в постели.
Выражение его лица становится всё более мрачным, но я не останавливаюсь.
— Ты так мало знаешь, Нико. Ты, твоя семья, твой мир. Ты знаешь Николая Волков?
— Ты же знаешь, что да.
— Хорошо, его жена владеет успешной арт-галереей.
Он поднимает руки вверх.
— Эй, принцесса, слезай с этой высокой лошади. Я не мешаю тебе делать что-нибудь. Ты, кажется, хотела жить на коленях, покрытая сажей, Синдерс.
Наклоняясь ближе, он шепчет:
— Мне показалось, что тебе там понравилось.
Я поворачиваюсь к нему, меня пронзает ярость.
— Пошёл ты, Нико. Можешь забыть свой глупый брак. Я бы не вышла за тебя замуж, будь ты даже последним мужчиной на Земле.
Я выбегаю из оранжереи, слёзы застилают глаза, и направляюсь к конюшням.
— Оседлай для меня Красавчика, — приказываю Ли.
Он колеблется.
— Ты планируешь оседлать его в таком настроении? Не уверен, что это хорошая идея.
О, Господи, что это с мужчинами, которые постоянно говорят мне, что делать?
— Просто сделай, как я прошу. Ты работник, — я огрызаюсь на него.
Он вздыхает, но делает, как я сказала.
— Они реагируют на напряжение, ты знаешь? Они — животные-жертвы, которых легко напугать. Я всегда говорю не ездить верхом, пока не успокоишься, пока не узнаешь их хорошо, а они не узнают тебя. Когда он тебя узнает, и ты попадёшь в его настроение, он возьмёт тебя в галоп и позволит тебе выплеснуть весь гнев. Он ещё не знает тебя. Ты не знаешь, как он отреагирует на всё это напряжение.
— Ты хочешь сказать, что ей опасно ездить на нём в таком состоянии? — от низкого голоса Нико, раздавшегося позади меня, у меня сжимается живот.
— Да, сэр, так и есть.
Сэр? Чёртов сэр?
Я издаю возмущённый вопль и устремляюсь к дому.
— Ты хочешь, чтобы я продолжил его седлать, или нет? — спрашивает Ли.
Я игнорирую его и всё, что говорит ему Нико.
Когда я вхожу в дом, один из идиотов Нико лезет передо мной, почти сбивая с ног.
— Смотри, чёрт возьми, куда идёшь, — я протискиваюсь мимо него и топаю вверх по лестнице.
Тяжёлые шаги преследуют меня.
Я иду не на чердак, а комнату, которая раньше была моей.
Рука обхватывает меня за талию, и Нико поднимает меня на руки.
— О, нет. Ты не сделаешь это дерьмо снова. Отпусти меня.
— Нет.
— Да.
— Синдерс… — в его голосе звучит опасная нотка предупреждения.
Он несёт меня на чердак и ставит на пол, запирая за собой дверь. Он убирает ключ в карман и смотрит на меня. В его взгляде есть что-то такое, чего я раньше не замечала. Он смотрит на меня так, словно только что загнал дикую кошку в тесную ловушку. Хорошо. Он должен волноваться, потому что я достигла своего предела.
— Зачем ты забрал ключ? — спрашиваю я, мой голос обманчиво спокоен.
— Потому что ты выглядишь так, будто собираешься сделать что-то безумное, и ты можешь навредить себе, или кому-то ещё.
— Это точное описание моего настроения.
— Я не могу тебе позволить сделать это.
Я насмехаюсь.
— О, потому что ты так сильно обо мне заботишься.
— Кажется, именно это я делаю.
Эти слова заставляют меня колебаться. Я хмурюсь, глядя в окно.
— Я бы точно не позволил никому другому разговаривать со мной таким образом, — он размышляет об этом как бы про себя. — Любого другого я бы вышвырнул отсюда.
— Хмм, это мой дом, — подчёркиваю я.
— Это бы меня не остановило, — холодно говорит он.
— Так что тебя останавливает?
— Я не знаю точно.
— Ты не заботишься обо мне. Я пешка в игре. Игрушка. Кто-то, кому тебе хочется и нравится причинять боль, но я никто, кроме этого.
— Мне нравится делать тебе больно… немного. Только потому что тебе это тоже нравится, и мой член твердеет, когда я вижу твою попку всю розовой.
— Ты больной, — я ухмыляюсь, но это удар ниже пояса, потому что если он болен, то и я тоже. — Спорим, тебе бы не понравилось, если бы туфля была на другой ноге, и я бы била тебя.
Он подходит ко мне и притягивает к себе.
— Я никогда не бил тебя, и никогда не буду. Я отшлёпал тебя, и, надо сказать, чертовски легко. Ты стала мокрой, я стал твёрдым, и в этом нет никакого преступления. Хочешь связать меня и заняться мной? Давай.
Я внимательно за ним наблюдаю.
— Ты позволишь мне связать тебя?
— Если ты захочешь.
Эта мысль имеет определённую привлекательность. Вся эта сила сдерживается, но на самом деле это не так, потому что я понимаю с ослепительной, ледяной ясностью, что не хочу, чтобы он сдерживался. Я хочу, чтобы его власть была надо мной, подо мной, во мне.
Его размеры, его сила и да, сила его личности — всё это возбуждает меня, и подайте на меня в суд, если это означает, что у меня что-то не в порядке с головой.
Он наблюдает за мной так же пристально, как и я за ним. Воздух в комнате замер в ожидании, когда мы поймём друг друга.
Его пальцы сжимают мой подбородок.
— Не думаю, что ты хочешь связать меня, не так ли? На самом деле, Синдерс, я думаю, тебе нравится, что я садист, который делает с тобой плохие вещи, потому что тогда тебе не нужно признаваться даже самой себе в глубине души, как сильно ты меня хочешь. Я заставляю тебя это делать, не так ли? Я подкупаю тебя. Принуждаю тебя. В результате ты остаёшься чистенькой и всё ещё хорошей девочкой, которой ты всегда себя считала. Милой девочкой.
Он наклоняется ближе и лижет сбоку моё горло, оставляя стон на моей коже.
— Может быть, ты девушка, у которой по венам течёт кровь ведьмы. Девушка, которая в глубине души хочет быть, как её предок, которая любила пирата. Может быть, у женщин в твоей родословной есть свои пороки.
Я вздыхаю напротив него. Мои соски такие твёрдые, что болят, и мой клитор ноет от желания.
— Ты хочешь меня и мои тёмные соблазны, но не хочешь признавать это. Так что позволь мне отнять у тебя эту борьбу. Как насчёт того, чтобы с этого момента заставить тебя?
Дыхание сбивается, и я так возбуждена, что ноги дрожат.
— Заставить меня?
— Да, tesoro, — его голос стал хриплым.
— Заставить меня как?
— Заставить. Тебя.
Я едва могу дышать. Моё сердце бьётся слишком сильно. Я в ужасе, потому что то, что он говорит, кажется таким правильным. Я чувствую себя так, словно вернулась домой, в какое-то мрачное, развратное, прекрасное место, где я всегда была своей, но никогда не знала об этом.
— Я не знаю… — говорю я. Мой голос дрожит. Я имею в виду, что это действительно опасная игра. Что, если мне действительно понадобится, чтобы ты остановился?
Он задумчиво смотрит в окно, а затем снова притягивает меня к себе.
— Какие растения ты пытаешься выращивать? Те, которые не цветут долго?
— Орхидеи? — потерянно отвечаю я.
— Да, эти. Используй это слово. Если ты хочешь что-то прекратить, скажи «орхидея». Кроме этого, за этой дверью — я, блядь, главный.
Его глаза удерживают мой взгляд маяком желания и потребности, и я уверена, что мои глаза отражают это в ответ.
Позади меня комод, и без предупреждения Нико поворачивает меня и толкает на него.
Воздух покидает мои лёгкие с удивлённым «ооооох».
Он грубо стягивает с меня джинсы и оттягивает трусики в сторону, а его пальцы погружаются в мои мокрые складки.
— Я чист, — говорит он. Его слова не сразу доходят до меня.
— Я на таблетках, — признаюсь я. Я не говорила ему об этом раньше, потому что знала: как только он узнает, он захочет взять меня незащищённым, а я боялась стереть этот барьер между нами. Теперь не осталось никаких барьеров. Только тот, вокруг которого я установила колючую проволоку. Тот, что у моего сердца. Я не могу позволить этому мужчине перешагнуть через него, иначе мне конец.
Он — мой тёмный заклятый враг и моя спасительная милость, всё в одном. Бог знает, кто я для него. Его Синдерс, но, возможно, также его принцесса, его милая, как он ласково мурлычет мне.
— Я собираюсь трахнуть тебя без защиты. Я собираюсь кончить глубоко внутри тебя. Потом ты наденешь свои трусики, не моясь, и будешь чувствовать меня в себе весь день.
Всевышний. Я стону, моя щека горит там, где прижимается к дереву.
Он вторгается в меня без предупреждения, и я вскрикиваю. Он такой большой и толстый. Он не продвигается дальше, а остаётся неподвижным, позволяя мне привыкнуть. Его пальцы находят мой клитор, и он мастерски играет с ним, кусая меня за шею, за ухо, и целуя в щеку. Одна щека усеяна мягкими поцелуями, а вторая — прижимается к потёртому дереву.
— Ты чертовски сводишь меня с ума, — рычит он, толкаясь в меня. — Я никогда такого не чувствовал. Сколько бы я тебя ни имел, это не сдерживает мою тягу — я хочу тебя ещё больше.
— У меня то же самое, — признаюсь я.
— Ты — наркотик. Зависимость, — он проникает глубоко, и мои пальцы сжимают дерево.
Удовольствие от того, что он берёт меня вот так, что у меня нет права голоса, а есть только одно слово, чтобы заставить его остановиться, если я действительно этого захочу, и никаких других возможностей — пьянящее и дурманящее. Он трахает меня так сильно, что комод бьётся о стену у окна. Если под нами кто-то есть, он точно знает, что происходит.
Нико посасывает мою шею и добавляет немного зубов. Это должно оставить след. Нас может услышать кто-либо. Все увидят этот след. Я буду вся пахнуть им. Запахом секса. Его сперма будет капать в мои трусики весь день.
Я кончаю.
Это застаёт меня врасплох и заставляет кричать. Нихрена себе.
Я кончаю так сильно, что это больно.
Я упираюсь ядром в дерево, задерживая его руку в погоне за каждой унцией удовольствия, и когда я чувствую, как он вливает в меня горячие струи, кончаю снова.
— Ебать, — выкрикивает он перед тем, как сказать ещё что-то на итальянском. Это звучит грубо, как ряд проклятий.
Он наваливается на меня, тяжело дыша.
— Ебать, — говорит он снова, более мягко. — Я думаю, что ты действительно ведьма, Синдерс.
Он выходит из меня, оставляя пустоту и боль. Он натягивает на меня трусики и поднимает джинсы.
Я застёгиваю их дрожащими пальцами. Я не могу смотреть на него. Что, чёрт возьми, мы делаем?
Он поворачивает меня и удивляет, впиваясь в меня глубоким, горячим поцелуем. Он так много говорит в этом поцелуе, и я отвечаю ему взаимностью.
Это как симфония чувств, завёрнутых в бессловесные вкусы, гул и стоны, когда мы теряем себя друг в друге.
— Не катайся на грёбаной лошади сегодня.
Я улыбаюсь ему, и он невольно улыбается в ответ.
— Что? — говорит он.
— Думаю, теперь я вполне могу кататься верхом. Ты вытряхнул из меня всю враждебность, — я хихикаю, и к моему удивлению, он присоединяется к моему смеху.
Вскоре мы вдвоём так сильно смеёмся, что у меня на глазах выступают слёзы.
Когда наш смех утихает, мы смотрим друг на друга, и в воздухе между нами витает что-то заговорщицкое. Как будто сейчас мы действительно вместе.
— Может, я ведьма, и возможно, ты можешь быть моим пиратом, — говорю я. Я целую его в щеку и протягиваю руку. — Могу я получить ключ, пожалуйста? Я хочу пойти в теплицу и заняться садоводством. Я достаточно спокойна, чтобы не убивать растения своим плохим настроением.
Нико даёт мне ключ, я целую его в щеку и ухожу.
Оказавшись в оранжерее, я сразу же смотрю кое-что в телефоне.
Pirata: это означает «пират» по-итальянски. Также может значить «мошенник», как говорит мне Оксфордский словарь, или «захватчик». Это подходит. Нико определённо захватил моё сердце.