Единственное желание. Книга 5

1 Ночь чёрной луны

А дочь моя боится темноты.

Я сам её боюсь, давно уж взрослый.

Виктор Смирнов

Этой ночью…

Как душно! Невозможно дышать.

Лето только началось, а ночи уже такие знойные.

Эливерт тяжело вздохнул. В маленькой комнатке стояла просто невыносимая духота. Вифриец подошёл к окну, толкнул слюдяные створки, и лица коснулась бархатной лапкой ночная свежесть.

На улице тоже жарковато, но так хоть немного легче.

Ночь заглянула в окно — беспросветная глухая ночь. Почти никаких огней.

Новолуние. Сегодня луна скрыла свой бледный лик в чёрной тени. Угасло её колдовское сияние.

Луна умирала каждый месяц, чтобы вновь возродиться на небосводе. И это было тёмное время…

Ночи чёрной луны — когда в душе вдруг просыпается всё самое губительное и мрачное, что скрыто в другое время, когда отчаяние берёт тебя за горло. Глядя в эту бездонную тьму небес, где даже звёзд сегодня почти не видно, невозможно поверить, что ещё не всё потеряно, что завтра будет новый день, и солнце осветит уснувший городок.

Мрак заполняет пустоту внутри, он ставит на колени истерзанную душу, и тьма кажется вечной и непобедимой. В такие ночи понимаешь, как ты ничтожно слаб. Жалкий человечек, поверивший в то, что ты хозяин своей жизни и своей судьбы. В такую ночь наступает час расплаты за свою гордыню.

Эливерт вернулся к столу, плеснул в кружку, хлебнул залпом, даже не распробовав вкус.

Сколько же надо выпить, Ворон, чтобы это прекратилось? Чтобы не чувствовать больше эту невыносимую…

Как же хочется выдрать сейчас сердце из груди и вышвырнуть его вон, туда, в окно, в беспросветную ночь!

Рука снова потянулась к бутыли… Нет, хватит!

Эливерт вернулся к окну, закрыл глаза, подставив лицо едва уловимому ночному ветерку.

Пить нынче — непозволительная роскошь.

Скоро проснётся Граю. И он должен быть рядом. Он должен быть трезв и силён. По крайней мере, она должна верить в то, что он трезв и силен.

Он должен отгонять навязчивый кошмар, что теперь приходит за её душой каждую ночь. Верный страж, оберегающий малышку от зла этого мира. Он должен спасать её в своих объятиях от жутких снов каждый раз, когда она просыпается с криками на рассвете.

Потому что он оказался беспомощен! Он не смог уберечь её, не смог защитить, и теперь каждую ночь она расплачивается за его слабость, просыпаясь в слезах. И в этот миг пробуждения он должен быть рядом, чтобы искупить хоть как-то свою вину, вину, за которую ему никогда не будет прощения…

Несколько дней назад…

Вириян заглянула в его комнату. Глаза покраснели от слёз. Но уже успокоилась немного.

Всё обошлось, слава Великой Матери! Но от мысли, что озёрная тварь едва не сожрала Граю, даже у Эливерта до сих пор дрожали руки. А Вириян чуть с ума не сошла, когда узнала о произошедшем.

— Собрался уже?

Он кивнул. В углу комнаты громоздилась кучка каких-то верёвок, крючьев и оружия.

— На рассвете пойдём… — доложил вифриец. — Надо эту тварюгу выуживать, пока ещё на кого-нибудь не напала. Граю уснула?

— Да, пока уснула, — Вириян присела рядом, на край постели, тяжело вздохнула. — Боюсь, она теперь не сможет спокойно спать, дурные сны замучают…

Вириян замолчала, пристально разглядывая приготовленные на завтра снасти.

— Эл, обязательно тебе идти? Ты же не единственный мужчина в Сальваре.

— А кто должен идти? — скривился Ворон. — Ну? Это мою дочь чуть не съели! Да и не один ведь я. Нас там целое воинство набралось. Нельзя же, чтобы вся округа пошла чудище бить, а я дома отсиживался. Так я говорю? На что тебе такой муж, который за спины других прячется?

Вириян безрадостно улыбнулась.

— Мне живой муж нужен, а куда он там прячется… Ты прав, конечно. Просто тревожусь за тебя.

— Не бойся! Орлех за мной приглядит, — успокоил Эл. — Он тоже с нами собрался.

— Ой, надо было его к нам позвать ночевать! — встрепенулась Вириян. — Я совсем голову потеряла, как ты мне сказал про Граю. С перепугу даже не поблагодарила его толком.

— Ему в трактире веселее — девки, вино, танцы, — покачал головой Эливерт. — А поблагодарить успеешь ещё… Да он бы и не остался. Понимает, что сегодня он здесь лишний.

— Я как подумаю, что вас там могло не оказаться… — Вириян отчаянно покачала головой. — Если бы с ней… Я бы…

Она снова не сдержала слёз, судорожные всхлипы так и рвались из груди.

Эл обнял жену за плечи, притянул к себе, утешающе поглаживая по волосам и спине, пока рыдания не стихли.

Она подняла лицо. В глазах, чистых и светлых, драгоценными камнями сияли слезинки.

— Эл, я так тебе благодарна за всё… Я…

Она потянулась к нему — робко, застенчиво, смущённо. Мягкие тёплые губы коснулись едва-едва. Мокрые острые ресницы дрогнули, опустившись в пол.

Эливерт осторожно притянул её к себе, усаживая на колени. Вириян обвила руками шею, прижалась мягкой щекой.

От неё пахло сладкой выпечкой, яблоками и уютной домашней негой. И так хотелось окунуться с головой в это нежное тёплое облако. Сердце забилось неистово.

Нет, Орлех был не прав — он никогда не смотрел на Вириян как на сестру. Просто он не позволял себе думать о ней вот так, как сейчас. Ведь знал, что она никогда…

Эта женщина, которая нежданно-негаданно оказалась так близко, слишком прекрасна и слишком желанна, чтобы сдерживать себя. И всё-таки Эливерт старался быть предельно ласковым и острожным, чтобы не напугать её закипавшей в крови страстью.

Он припал к её мягким податливым губам, теряя голову от прикосновений к гладкому шёлку волос, к дрожащему телу в своих руках. Желание внутри всё нарастало. Он потянул шнуровку на платье, стаскивая с белоснежного плеча кружевные оборки. Губы торопливо спускались с лебяжьей шеи к наливным яблочкам, вздымавшимся так трепетно из выреза платья.

Но внезапно она напряглась в его руках, словно окаменев на мгновение.

Эливерт остановился, хоть это было не просто, поднял на неё глаза. По лицу Вириян снова катились слёзы.

— Нет, не могу!

Она соскользнула стремительно с его коленей, стыдливо натягивая обратно приспущенный рукав.

— Не могу я! Прости!

Он поймал её на пороге, не позволив убежать. Обнял, всхлипывающую и дрожащую, прижал к себе.

— Я же не прошу ничего… Не прошу ничего…

Она перестала вырываться, только плакала безутешно, прижавшись к плечу, и шептала сквозь эти рыдания:

— Я так хочу сделать тебя счастливым, Эл! Я так хочу этого! Но не могу я! Не могу! Хоть режь ты меня! Мне кажется, будто я его целую, его обнимаю. Мне всё время Давмир мерещится. Я не знаю, как с этим наваждением быть. Не могу так больше!

— Ты меня и делаешь счастливым! — Эл заглянул ей в лицо, чтобы она увидела его глаза, чтобы поверила, что это не просто слова утешения. — Вы обе. Не мучь ты себя! Я ни о чём не жалею.

— Нет тебе счастья со мной, — упрямо покачала она головой. — Зачем ты мне врёшь?

— Мы собирались оставить прошлое за порогом, — напомнил Ворон. — Это было главное условие, помнишь? Но теперь мне кажется, что оно всё ещё дышит нам в спину. Не пора ли, в самом деле, начать всё сначала? Давай просто жить и не терзать себя!

— Это оказалось мне не по силам, — вздохнула она. — Не просто отринуть то, что было частью меня столько лет. Я пытаюсь, ты же видишь, но ничего не выходит…

— Прости меня! — вздохнул Ворон.

— Это ты меня прости! Как у тебя терпения на меня хватает… — она высвободилась из кольца его рук и шагнула к двери. — Светлой ночи!

— Вириян! — окликнул он жену, прежде чем та успела выйти. — Останься!

Она смотрела на него, широко распахнув красивые бездонные глаза.

— Просто останься! Ты мне нужна… И я тебе нужен сегодня. Так ведь?

Она осталась.

Целовать её снова он даже не пытался. Страсть уже отпустила. Всё вернулось в привычное русло.

Необычным было только то, что она лежала рядом, в его комнате, в его постели. И он, прижав её к себе одной рукой, слушал, как стихают отзвуки недавних рыданий в её груди, как дыхание становится спокойным и размеренным.

И так хорошо было знать, что он сейчас не один, и она не одна. Разве это не важнее пылких страстей и жгучих поцелуев?

— Она красивая? — вдруг тихо спросила Вириян. — Та… к который ты уезжаешь иногда?

Эл убрал руку с её плеча, лёг на спину, глядя в высокий потолок.

— Обыкновенная, — нехотя откликнулся Ворон. — Просто милая. И всё понимает…

— Ты её любишь?

Эливерт снова придвинулся ближе, сгрёб её в охапку, прижал к себе.

— Я люблю тебя, мою жену, самую красивую, самую добрую и самую лучшую!

— Но, если бы не я, ты бы женился на ней, так?

— Нет, на ней я бы никогда не женился, хоть она и славная, — честно ответил Ворон. — Я выбрал тебя. Вириян, зачем ты это спрашиваешь, зачем?

Она повернулась к нему лицом, заглянула в серые прозрачные глаза.

— Я твою жизнь сломала…

— Да с тобой… С вами! Моя жизнь только и началась… — он провёл ладонью по её щеке. — Хочешь, я больше туда не поеду? Никогда. Хочешь?

— Нет, я тебя держать не стану, — она снова отвела взгляд. — Я просто хочу быть как все. Любить тебя, быть с тобой — и душой, и телом. Не мучить больше ни себя, ни тебя! Я однажды смогу, Эл. Я обязательно смогу!

— Конечно, — он поцеловал её в лоб, укрывая пледом. — А теперь спи! Вы сегодня наревелись обе… Спи!

— Мне так страшно… — тихо прошептала она, закрывая глаза.

— Ничего не бойся! Я буду рядом… — пообещал он.

Вириян уснула быстро. А Эливерту не спалось. В голове снова прокручивал всё, что за день случилось: разговор по душам с Орлехом, жуткая тварь, едва не отнявшая у него дочь, а теперь ещё эти откровения с Вириян, безуспешная попытка стать его женой по-настоящему.

Она сейчас во сне казалась такой беззащитной, нежной. Стальной стерженёк внутри растаял бесследно. И он любовался её бесхитростным, почти детским лицом. Если бы Эливерт знал, кто такие ангелы, и как они выглядят, он решил бы, что в ту ночь один из них уснул в его постели.