Единственное желание. Книга 5

44 Время прощаться

Настя предпочла бы никогда больше не видеть величественные башни Эруарда. Не видеть их хозяйку, эту северную Калипсо[1] с янтарными очами.

Но колесо жизни неумолимо прикатилось сюда. Не миновать Эруарда.

Пусть так! Она будет сражаться до конца. Она не позволит отнять у неё Кайла.

Так думала Настя ровно до того мига, как они въехали в ворота замка. Вся решимость улетучилась, как утренний туман, стоило Келэйе выйти им навстречу.

Великая Мать, как же это больно! Как больно видеть сияние любви и нежности в глазах твоего мужчины, если эти глаза смотрят не на тебя!

Посыпались приветствия, вопросы:

— Ну что? Как там? Нашли врага?

— А… — махнул рукой Ворон. — Женщины… Как всегда — женщины!

Эливерт оглядел двор, нахмурился чуток:

— Эрра Шэрми, а матушка где? Отчего не встречает?

Домоправительница удручённо покачала головой, глаза отвела.

— Ох, эрр Эливерт, скверные у меня вести…

У Эливерта сердце чуть не остановилось, и тонкие пальчики Ланы больно впились в его ладонь.

— Что?

— Нет, нет! Жива! — замахала руками Шэрми, сама испугавшись своих слов. — Да только не знаю, сколько ещё протянет… Плоха совсем. Есть перестала два дня назад. Видно, вот-вот…

— Веди нас к ней! — нетерпеливо перебил Эл.

— Пойдём!

И пришлось задержаться.

Куда сейчас ехать? Нельзя же оставить Ворона в такое время.

Эливерт целыми днями пропадал у Лаисы, а иногда и ночами тоже.

А Дэини целыми днями изводилась от ревности к Келэйе.

В какой-то из этих бесконечно долгих дней явились, как и было обещано, гости из столицы. В Эруарде сразу поднялся переполох.

Ещё бы — не каждый день королевская чета в твой замок заявляется!

Это хоть на время отогнало грустные думы. Но только на время.

Даже встреча с Крисом, которого не видела так давно, за которого так волновалась, не спасла. Где-то в глубине души, даже в минуты искренней радости, звенели тревожные отголоски горечи, обиды и нехороших предчувствий.

Уехать! Уехать надо!

Но как? Не бросать же Эла одного сейчас…

Лаиса улыбалась сквозь слёзы.

Терпеливо сносила боль. Безропотно принимала снадобья, которые приносила Шэрми. Смотрела на сына и внучку с нежностью, от которой перехватывало дыхание. И улыбалась сквозь слёзы.

А Эл пытался шутить и болтать всякий вздор, отвлекая её от тяжёлых мучений, хоть сердце выло тоскливо, как волк в полнолуние. И улыбался сквозь слёзы.

Лана тоже была рядом все эти дни. Сначала плакала, потом перестала. Просто была рядом, просто молчала.

В отличие от взрослых, она не улыбалась. Она была честна.

Смотрела своими огромными прозрачными глазёнками. Смотрела на бабушку. А ещё на него…

И было в этих чистых глазах столько веры, словно Ворон — великий маг, способный исцелить бедную женщину одним своим прикосновением.

Да только он не умел…

Отнять жизнь — это да! Отнять и разрушить всегда проще.

Головой Эливерт уже понимал — это конец. Зараза по всему телу пошла, и это уже не остановить никому. Но сердцем верить отказывался.

Ведь только обрёл, только отыскал, не насмотрелся ещё, не наговорился…

Светлые Небеса, за двадцать с лишним лет — всего несколько коротких денёчков, разве это справедливо?! Но лучше уж так, чем совсем ничего.

Несколько дней. Но они бесценны. И они останутся в памяти навсегда.

Как и эта её тихая улыбка со слезами на глазах. Улыбка матери — бесценный дар, за который он будет благодарен до конца своих дней…

Лаиса умерла через неделю после их возвращения. Ночью.

Эливерт сидел с ней почти до рассвета, оставил лишь на пару часов. А вернувшись, вдруг понял — всё.

Казалось, она просто крепко спит. Такой покой на лице, такая светлая безмятежность.

Ушла легко. Ушла навсегда.

Нет. Он знал, что увидит её снова. Увидит, когда придёт и его час. Когда Вечная Дева явится за его мятежной душой, чтобы наконец навсегда увести в свои владения.

Смерти нет.

Но есть погост. Есть погребальный костёр. Костер, на котором вместе с телом твоей матери горит твоё сердце. И, когда ты видишь, как пламя пожирает ту, которая дала тебе жизнь, так сложно помнить и верить, что это не навсегда.

Эрру Лаису из Вифрии похоронили на погосте Эруарда, на морском утёсе, в самой дальней окраине Герсвальда, вдали от родной земли, которую она не видела полжизни.

Справили тризну. Она успела пожить в замке совсем недолго, но у всех для этой женщины нашлись добрые слова, когда её вспоминали в тот вечер.

Вот и всё.

Вроде бы теперь ничего больше не удерживало их на Побережье.

Но на вопрос Анастасии, когда же домой, Кайл только пожал плечами неуверенно:

— Подожди немного! Дай Элу опомниться!

Это был веский довод. И она только кивнула послушно.

Да только Ворон готов был сорваться в путь хоть сегодня…

У Эливерта давно душа была не на месте.

Граю столько времени одна. Элу казалось, что он её тоску ловит даже на таком расстоянии. Дочка снилась каждую ночь. И разлука становилась невыносимой.

Орлех тоже торопил в путь. Жениться ему приспичило.

Вот уж чудеса чудесные!

Его никто не отговаривал, а то вдруг передумает ещё. А второй раз такого чуда ещё лет сто ждать.

Ворон в путь готов. Орлех в путь готов. Настя в путь готова.

А Кайл время тянет, бродит по замку отцовскому, бледный, словно призрак. Иногда казалось, что он не прочь остаться здесь навсегда.

Наутро после похорон Лаисы Эл, едва проснувшись, отправился на погост.

Поникшую фигурку Ланы в рассветных лучах солнца заприметил издали. Наверное, вовсе не спала, мелюзга.

Бедная девочка… Как тяжело терять в первый раз!

Она, конечно, сирота. Но мать-то свою толком не помнит. А вот Лаиса была её единственной родной душой в этом мире. И как принять эту утрату?

Эл коснулся её плеча. Она глянула исподлобья. Глаза, понятное дело, на мокром месте. Прижалась к нему доверчиво. Всхлипнула.

Ворон погладил её по голове. Молча. Самому слова в такие минуты всегда казались лишними. А ведь они с ней — два сапога пара.

Так они и стояли, обнявшись. Каждый думал о своём, а выходило, что об одном и том же.

Странно, ещё совсем недавно этот человек был для неё чужим. Казался опасным, лживым, злым, как и все остальные. Она привыкла не верить никому, кроме бабушки. Она привыкла быть одиночкой.

А теперь вот не мыслит и дня без этих надёжных рук, без этих понимающих глаз, без его добрых насмешек, без его небрежной заботы.

Как удивительно, что его присутствие согревает сильнее, чем лучи восходящего солнца, согревает даже здесь, на ледяном ветру, у холодных памятных камней.

Как славно, что даже теперь, когда в сердце чернильная тьма горя и безысходности, рядом с ним Лана не боится своего одиночества.

Теперь у неё есть Эливерт, а у Эливерта есть она.

И вместе они сильнее любой беды!

— Лана…

Девочка вздрогнула в его руках, словно предчувствовала, о чём речь пойдёт.

И Ворон, казалось, с трудом заставил себя произнести то, что хотел:

— Я возвращаюсь в Кирлию. Меня ждёт дочь.

Сразу стало пусто и холодно.

И одна единственная злая мысль мелькнула в голове — вспыхнула и угасла, как искорка: «Дурочка! Никого у тебя не осталось. Никого!»

Лана отстранилась, кивнула, проглотив комок слёз, застрявший в горле.

Эливерт посмотрел вдаль — море лениво перекатывало серебряные воды, чайки парили в небесах, солнце золотило облака.

— Я ночью думал о тебе и… обо всём…

Лана смотрела себе под ноги, закусив губу, чтобы не разрыдаться в голос.

Он замолчал.

Потом решительно продолжил:

— Поедем со мной! Я не могу остаться. Но и тебя я не брошу, Лана! Я больше не хочу разлук. Ну? — Эл сжал её плечи, заглянул в обескураженное лицо. — Поехали? Знаешь, Граю говорит, из меня неплохой отец вышел. Вот и проверишь!

— Нет! — она замотала головой, стирая непрошеные слёзы. — Не буду я проверять!

И Эл осёкся на полуслове.

— Я и так знаю, что это правда! — вымученно улыбнулась девчонка. — А Граю… она…

Эливерт глубоко вздохнул — отлегло от сердца.

— Поладишь с ней, не сомневайся! Будет у тебя младшая сестрица…

Настя не очень удивилась решению Эливерта. Точнее, вовсе не удивилась. После всего, что случилось… Настя, как и Ворон, иного варианта просто не видела.

Кайл недоумённо пожал плечами — ему казалось, разумнее девочку оставить здесь, в Эруарде. Отсюда её никто не выгонит: накормят, оденут, присмотрят, воспитают. Но советы полукровка давать поостерегся, не его это дело — пусть Ворон сам разбирается.

Орлех фыркнул насмешливо: дескать, давай-давай, одной чужой сиротки мало!

А Эливерт на всё это сказал:

— Спасибо хозяйке за гостеприимство, но пора и честь знать! Давайте-ка домой!

Вот тут Кайл и выдал:

— Может быть, ещё хоть на недельку останемся? Куда так спешить?

Эливерт посмотрел на него в упор, моргнул удивлённо, и твёрдо добавил:

— Я дочь уже третий месяц не вижу! Как хочешь, рыцарь… Я тебе указывать не могу. Но мы с Ланой и Орлехом уезжаем утром.

И отправился в дорогу собираться.

Дело было в Каминном зале. Кайл покосился на Рыжую.

— Может, в самом деле, ещё погостим? А то… когда потом вернёмся на Побережье? Пусть едут без нас.

Настя поднялась из-за стола, усмехнулась невесело:

— Так, может, ты здесь насовсем останешься?

И, не дожидаясь ответа, ушла прочь.

Чуть погодя Кайл отыскал Настю на замковой стене. Подошёл, обнял сзади, полюбовался, как гулявший на равнине ветер гладит нежной рукой курчавые пряди вереска.

Наконец, заговорил:

— Дэини, ну, что с тобой? Я же просто спросил…

— Давай вернёмся домой! — дрогнувшим голосом произнесла Настя.

Она обернулась, и полукровка разглядел горькие слёзы отчаяния в её изумрудных глазах.

— Я боюсь, Кайл! Я прошу тебя! Умоляю! Уедем, пока ещё можно! Мне кажется, этот замок тебя уже не отпустит…

— Что ты говоришь? — хмыкнул он, но вышло несколько фальшиво. — Я могу уехать отсюда хоть сегодня, если захочу.

Кайл отвернулся к морю, помолчал.

И добавил тихо:

— Только я не хочу…

[1] В греческой мифологии нимфа, влюблённая в Одиссея, несколько лет удерживала героя на своём острове, не отпуская домой, к жене.