Эльфийский бык 3

Глава 3 Об эльфах и пользе медитаций для сохранения душевного равновесия

На рассвете Калегорм остановился и не усталость была тому причиной. Скорее уж появилось совершенно иррациональное желание увидеть рассвет.

Именно этот.

Поскольку желаний у Калегорма в принципе давно не возникало, он вяло удивился.

И остановился.

Сделал вдох, отмечая чистоту воздуха. От этой чистоты, на иначе, в носу засвербело, и Калегорм чихнул. Огляделся, убеждаясь, что свидетелем его позора была лишь крохотная сонная ещё овсянка, и прижал палец к губам.

А потом опустился на пыльную обочину просёлочной дороги и, чуть смежив веки, настроился…

Попытался.

Стрекозу, севшую на ухо, Калегорм стряхнул. Потом стряхнул с другого уха. Потом оба дёрнулись уже непроизвольно, нарушая начавшуюся медитацию.

— Брысь, — сказал Калегорм и начертил руну отвращения, потому что что-то подсказывало, что одними стрекозами дело не ограничится. А он не настолько просветлён, чтобы не замечать комаров.

Калегорм поёрзал, спихивая в сторону шишку, что удивительным образом вынырнула из травы и упёрлась острым концом в копчик.

Снова закрыл глаза.

На границе небосвода прорезалась тонкая полоса золота. И приветствуя светило, разом загомонили птицы. Голоса их перекликаясь, наполняли душу радостью. Калегорм сделал глубокий вдох, позволяя силе пробуждения проникнуть в утомлённое тело. Ещё немного…

Грохот мотора нарушил равновесие созерцания. И поток силы схлынул, зато Калегорма накрыло облако придорожной пыли.

Он опять чихнул.

И заставил себя успокоиться. Не вина водителя, что Калегорм выбрал столь неудачное место для утренней медитации. Он достал платок и осторожно промокнув нос. Посмотрел на солнце, край которого уже показался над черной лентой леса.

И решил пересесть.

Дорога, конечно, выглядела пустынной, но Калегорм был достаточно стар, чтобы не доверять этой кажущейся пустоте. А потому он поднялся и отошёл на пяток шагов.

Подумал.

И ещё на пяток.

Дальше?

Солнце поднималось. Ещё немного и весь смысл уйдёт. Так что он отложил походный мешок и сел. Выпрямился, поёрзал, прислушиваясь к ощущениям. Шишек в сухой траве не наблюдалось, зато сама эта трава, поднимаясь высоко, так и норовила коснуться.

То носа.

То ушей.

Раздражало.

Нет, раздражение Калегорм подавил. Сделал глубокий вдох. Прикрыл глаза, поскольку свет поднимающегося солнца очень уж в эти глаза лез.

А в штанину с той же настырностью лез муравей.

Надо было отрешиться.

Дышать.

Отыскать в себе глубины покоя и предвечную тишину. Поймать мгновенье, когда тело наполняется силой мира…

Муравьиные жвалы вцепились в кожу. И тут же, прямо над ухом считай, зазвенело:

— Пинь-пень-пинь-пень…

Калегорм медленно повернул голову, встретившись взглядом не со светилом, которое собирался благодарить за день грядущий, но с мелкою пичужкой, что устроилась на ветке.

— Пинь… — пискнула она, почуяв нечто недоброе. — Пень.

И убралась.

А вот муравьев в штанах стало больше. Кажется, он выбрал на редкость неудачное место. Наверное, стоило бы отказаться от медитации вовсе, тем паче солнце поднималось как-то слишком уж быстро, и в этой быстроте чувствовалась скрытая насмешка.

— Ну уж нет, — сказал Калегорм и отошёл на три шага. Бросил взгляд влево, убеждаясь, что дорога видна, но не слишком близка, так что облака пыли не помешают. Бросил взгляд вправо — до муравейника, что черной горкой поднимался меж двух сосенок тоже было прилично.

Очертил круг.

Подумал… заклинание отчуждения, конечно, избавило бы Калегорма от назойливых насекомых и не только их, но тогда и медитация потеряла бы смысл.

Потоки энергии, исходящие от небес к земле, упёрлись бы в щит.

Как и обратные.

Нет.

Он с некоторой, неподобающей возрасту и положению поспешностью опустился на траву, выпрямил спину, возложил руки на колени.

Прислушался.

Стрёкот сорок, но дальний.

Дятел опять же долбит больной ствол, но тоже не близко. Пеночка заткнулась. Муравьи… муравьи пока не мешали. Калегорм выдохнул и, прикрыв глаза, сделал очередной глубокий вдох. Пусть он упустил момент, чтобы получить силу солнца, но от земли тоже исходил мощный поток. И он устремлялся ввысь, и потому…

Дыхание успокаивалось.

Калегорм возвращал и душевное равновесие. Он сидел, дышал, почти достигнув момента слияния с природой, ощущения себя частью чего-то великого. Оставалось пара ударов сердца, чтобы полностью раскрыть сознания и слиться с миром, когда всеобщее равновесие было нарушено рёвом мотора.

Не одной машины.

И ревели так, назойливо, но Калегорм усилием воли выдвинул звуки на периферию сознания. Нельзя отвлекаться.

Он спокоен.

И умиротворён.

Он подобен ручью, что пробивается сквозь толщу земли и несёт свои воды…

Рев стих.

— Шаневский, куда намылился?

— Ща, я минутку…

…он — земля, непоколебимая и великая…

— Отлить надо!

…и небеса, которым случалось видеть и не такое.

— А я тебе говорил, что не хрен столько пива жрать! Давай уже, а то…

Вряд ли на небеса кто-то мочился. К сожалению, разум Калегорма находился в том просветленном состоянии, когда заботы земные воспринимались, как нечто малозначащее. Ну, до тех пор, пока разум всецело не осознал размер этой конкретной заботы. В симфонию утреннего рассвета вплелось журчание мочи, струя которой ударила в ствол рядом с Калегормом, и довольное покряхтывание человека. Ветерок донёс не только запахи — собственно мочи, перегара и застарелого пота, но и мелкие брызги, которые коснулись волос…

И лица.

А затем в лоб ударило что-то твёрдое. Бутылка?

Вот тут сознание окончательно вернулось в тело.

И Калегорм поднялся.

Медленно поднялся, чувствуя, как его буквально распирает от эмоций.

— Шаня! — заорали с дороги. — Ты, кажись, мужика какого-то обоссал!

— О-ба! — Шаня моргнул, должно быть впечатлённый величием эльфийской расы. — Ты… это… мужик… того… я не специально.

И молнию на джинсах застегнул.

А потом нахмурился так.

— Странный он какой-то… — произнёс презадумчиво. А в следующее мгновенье вытащил пистолет и, поправ всякие конвенции, нагло ткнул им в грудь. — Ты кто такой?

— Эльфийский посол, — Калегорм пытался понять, стоит ли ему взять эмоции под контроль, рискуя вновь их утратить, или же повиноваться и оторвать голову наглецу.

Голова гудела.

На лбу мелко пульсировало место столкновения с бутылкой, которую пальцы сжимали за горлышко. Обычная бутылка. Пивная. Стеклянная.

— Эй, Вихров! — заорал тип с револьвером и ткнул им же, но в другое место. — У нас тут эльфийский посол!

И заржал.

И те, на машине, тоже рассмеялись.

Ну да, вероятно, нынешний вид Калегорма была далёк от привычного в посольстве, однако следует понимать, что в джинсах и майке путешествовать много удобнее, даже если идёшь тропой. Калегорм подумал, что, верно, стоит извлечь парадное облачение, прихваченное для случая, если понадобится представлять интересы юноши.

Потом подумал, что юноши здесь нет.

— Ты… посол… не пошёл бы? — схохмил тип и опять пистолетом ткнул.

— Куда? — уточнил Калегорм.

— А вот… к нам… в гости, — и указал на машинку.

Джип.

Военного образца, пусть и переданный для гражданских нужд, но обводы и вот эти черные наросты, под которыми скрывались щитовые установки, не спрячешь. Разве что артефакты или разрядились, или были демонтированы. Во всяком случае, энергетическое поле виделось Калегорму весьма разреженным.

— Мужик, ты что, тупой? Двигай, кому говорят… посол ссаный.

И слова тип поддержал оплеухой, которую отвесил со всего размаху и так, что Калегорм от неожиданности — всё же послом он был последнюю сотню лет и как-то привык что ли к собственной физической неприкосновенности — эту оплеуху пропустил.

Более того, перчатка на человеке была артефакторной.

С усилителем.

И сила удара оказалась такова, что Калегорма опрокинуло.

В куст.

В тот куст, под которым мочился человек.

И гогот его товарищей окончательно разрушил путы разума.

— Шевелись, урод ушастый, пока я тебе тут…

Человек не успел понять, как умер.

Наверное, если бы так и не случившаяся медитация, Калегорм сумел бы смирить и гнев, и иные эмоции, теперь напрочь затмившие разум. Всё же работа послом накладывала свои ограничения.

Он бы попытался договориться.

— … ты это снял? Во ржака…

Донеслось от машины.

— Эй, ты чего творишь! — до них, кажется, начало доходить. И громко резко бухнул выстрел. Завоняло порохом и железом, но пулю Калегорм отвел рукой. Сила, почти остановившая движение в его теле, что и заставило осознать близость финала, вдруг покатилась волной.

— Вот…

И обозвали нехорошо.

Ладно, послов обзывали. Это случалось не единожды, особенно во времена прежние, когда правители часто изволили себе выражать свои мысли прямо, не особо заботясь о чужих чувствах.

Град пуль затарабанил по щиту.

Послов и казнили.

Вешали.

Рубили головы. Эдайма Печального, отправленного в году тысяча четыреста тридцать седьмом на острова Ирландии, вовсе четвертовали. А его прадеда еще прежде зашили в мешке со змеями, но это уже было в Пустынном Халифате.

Да и выжил он.

В отличие от правнука.

Не важно. Главное, что никогда ни в одной стране на посла не мочились! Этого оскорбления душа снести не могла. И лук предков сам лёг в руку.

— Чё он творит? — нервно поинтересовался кто-то, перезаряжая. — Конь, да вальни ты по нему от души! Тоже маг…

Человек привстал над машиной и над головой его закружила сила.

Маг, стало быть.

Уровень третий-четвертый, чего вполне хватит произвести впечатление на местных. И все эти искры-огоньки оттуда же, от желания впечатлить. У Калегорма такого желания не было. Поэтому стрела просто пробила защитный полог и лобную кость аккурат над переносицей.

— Мать…

Кто-то заорал.

Кто-то полез на заднее сиденье, явно пытаясь отыскать оружие помощнее. А вот водитель завёл мотор. Калегорм вытащил ещё стрелу.

Джип дёрнулся и задом выполз на дорогу, неуклюже развернулся. При этом люди, оставшиеся в нём, продолжали стрелять, явно надеясь пробить щиты количеством.

Калегорм наложил стрелу, раздумывая, как поступить.

С одной стороны не он был инициатором нападения. С другой инцидент определённо мог обострить отношения с Империей…

Что-то бухнуло.

И машина, подпрыгнув, кувыркнулась и слетела с дороги, избавив Калегорма от моральных терзаний. Впрочем, лук убирать он не стал. Переступил через покойника, лежавшего смиренно и в таком виде вызывавшего куда большую симпатию, чем в исходном, и подошёл к горящему автомобилю.

Пламя охватила его целиком и сразу.

И происхождение имело явно непростое.

Калегорм покачал головой и, влив толику силы, погасил огонь. Не хватало ещё лес поджечь. Он задрал голову, убедившись, что солнце окончательно поднялось. Посмотрел на дорогу, но других машин на ней не было.

Обернулся к трупу.

И вздохнув, вытащил сотовый. Геометку надо поставить, всё же тела стоит подобрать. Заодно пусть на артефакты проверят. Что бы там ни рвануло, оно было явно незаконным и нестабильным.

Впрочем, это не было проблемой Калегорма.

Он вышел на дорогу и сверился с телефоном. Да, место правильное и до Подкозельска оставалась пара коротких переходов.

Тропа сама легла под ноги. А с ней вернулось почти утраченное спокойствие.

Почти вернулось.

Нет, это додуматься надо было… посла и в лужу макнуть… редкостное неуважение. И ноту протеста Калегорм тоже выдвинет. Или… не стоит? Свидетелей позора не осталось. А нанесённое оскорбление он смыл кровью. Точнее жизнью… или смыл жизнью не очень правильно с точки зрения языка?

Тогда как правильно?

Под эти умиротворяющие размышления эльфийский посол продолжил путь.

Часом позже он оказался на другой дороге, мало отличавшейся от первой. Калегорм не планировал здесь останавливаться, но ощутил некоторую нестабильность тропы. И соступив с неё, позволил себе осмотреться.

Дорога.

Машины.

Люди.

Заграждения, правда, какие-то… условные. Знак ремонта, но никакой тяжелой техники рядом. Зато из крыши джипа, наполовину ушедшего в землю, торчат кривые корни.

— Доброго дня, — сказал Калегорм, поправив походный мешок. Лямки его за годы расшатались и теперь мешок норовил сползти с плеча. Это тоже несколько раздражала.

— Доброго, — к нему подходили медленно и с явною опаской, хотя лук со стрелами Калегорм предусмотрительно убрал.

Всё же международные пакты не предусматривали передвижения послов с артефактным оружием.

Хотя… по документам лук проходил как историческая ценность, принадлежащая роду. Что, в принципе, тоже было правдой.

— Доброго, — произнёс бритоголовый парень и замер шагах в десяти. Причём поза его выдавала некоторую испытываемую парнем напряжённость. — А вы в Подкозельск, верно?

— Верно, — Калегорм изобразил дружелюбную улыбку, отчего человек вздрогнул и попятился было, но остановился, наткнувшись на остальных.

— Тогда… вам туда. Прямо по дороге и никуда не сворачивая. Главное аккуратно, тут лужа большая. И берега топкие. Но если по краюшку, то пройти можно.

— Благодарю, — Калегорм отвесил поклон. — Учту.

Лужу он слегка подправил.

Да и почву размытую укрепил. Вежливым людям он всегда был готов помочь.

— Стоять! — Тимур успел ударить по руке напарника, который вытащил-таки пистолет и теперь старательно целился в долговязую фигуру.

Эльф спокойно шагал по дороге.

Как спокойно.

Три шага и фигура словно поплыла, растекаясь в воздухе.

— Ты чего? — Пашка пистолет убрал ровно в тот момент, когда очертания её вовсе размыло. — Совсем того… с чего ты вообще с ним цацкался.

— А тебе мало? — поинтересовался Тимур, успокаивая дрожь в руках. И сдержался, чтобы эти руки не поскрести.

Зудели.

Левая пошла волдырями, то ли от укусов, то ли от нервов. А на щеке проступили красные пятна. И вспомнились матушкины рассказы о его, Тимура, тяжком детстве и атопическом дерматите, с которым матушка сражалась, не жалея нервов и сил.

Вернулся, стало быть.

— В том и дело, что хоть одного придурка положил бы…

— Идиот, — высказал мнение Тимура Евпатий, который почти не пострадал, ибо и в предыдущий раз предпочёл отступить в стороночку.

— Да он же… он же ж даже без оружия!

— Это эльф, — Евпатий вытащил блистер и протянул Тимуру. — На. Противоаллергенное… тебе бы к врачу.

А лучше б в отпуск.

Вот тебе и непыльная работенка. Дорогу перекрыть. Машины заворачивать, которые на Подкозельск попрут.

— Спасибо.

— И что? — Пашка никак не мог уняться. — Тем более… эльфы — они же ж эти… как их… пацифисты… во! Я сам слышал! Да и не стал бы я насмерть… так, в ногу там… в руку б стрельнул, чтоб место свое знал…

— В башку себе стрельни, — посоветовал Евпатий и тоже поскрёбся. В стороне или нет, но и ему досталось. — Вернее будет. Эльфы… они хоть и пацифисты, но с фантазией.

Евпатий даже лоб промокнул.

— И чё?

— И ничё, Пашка… ничё… убери свою пукалку и радуйся, что жив-здоров и в естественной, так сказать, комплектации остался.

— Чё?

Тимуру подумалось, что Пашкина тупость начинает напрягать.

— Чё ничё не отвалилось у тебя из нужного. И не выросло из ненужного. А твоя игрушка его всё одно бы не достала.

— Да…

— Эльфы — пацифисты. А ещё их очень мало, — Евпатий ствол опустил. — Но вот ты не задумывался, как в этом нашем грёбаном мире, где всё через задницу, пацифисты не только живут по триста лет, но ещё и неплохо так, и никому в голову не приходит взять и завоевать их чудесный Пресветлый лес.

Пашка задумался.

Крепко.

Даже видно было, как под бритой кожей черепушки мысль ходит и на эту черепушку изнутри давит.

— Ну…

Евпатий же поманил Тимура в сторонку.

— Этот, конечно, идиот, но ты вроде ничего так, потому говорю, как есть. Валить надо.

— Куда? — с тоской спросил Тимур. — Домой нельзя.

Там ипотека.

И долг, который он ремонт квартиры взял у хозяина, ещё радуясь, что дают и без процентов. И вообще…

— Откуда, — поправил Евпатий. — Отсюда. Тополев звонил. Сказал, что мы уроды.

Сам он такой, но… кто это осмелится сказать и в глаза? То-то и оно.

— И что скоро подкрепление подъедет. Точнее те, кто пойдут на этот несчастный Подкозельск. Основная масса с другой стороны ударит. А мы, стало быть, тут будем. Вылавливать тех, кто сбежать захочет.

Твою же ж…

— А это, Тимурка, уже не мелкое хулиганство, как с дорогой, где нам если что бы и вменили, то не сказать, чтоб серьёзное. Это уже прямое нарушение уголовного. А пойдут Чёрные вепри, которые из Европы… полные отморозки. И Волки. И всех-то он выгреб. Это уже война.

Долг.

Ипотека.

Или жизнь… квартиру жаль, конечно. Да и в городе оставаться нельзя. Тополев не простит предательства. Но лучше живым и в другом, чем.

— Твою же ж… — уже вслух произнёс Тимур.

— Вот именно. Я чего… я за тобой приглядывал. Ты вроде не совсем отмороженный. Дружок у меня есть. Давно зовёт на Севера. Там работы хватает. Официальной, причём. И надбавки идут всякие. За вредность и прочее. Жильё вон выделяют, общаги, конечно, но есть и семейные, если вдруг кто потянет. Выходит неплохо так…

— А подвох?

— Условия. Работа вахтой. Вахты в тайге. Лес кругом. Зверье… и ни одной живой души.

Тимур огляделся и понял, что это его не пугает.

Лес.

Зверьё…

Нормальный лес, нормальное зверьё и ни одной живой души. Сказка, а не работа.