Эльфийский бык 3

Глава 48 Где еще один путь завершается и начинается новый

— И что дальше? — Таська сидела на краю дощатой сцены и качала ногами. Семечек не захватила, а жаль…

— В каком смысле?

Бер сел рядом, а с другой стороны — Маруся со своим Ванькой, который, надо признать, из всех эльфов выглядел самым нормальным.

Ну не то, чтобы она была против остальных. Но как-то оно… смущало, что ли?

— В прямом…

Появление водяничек она пропустила, хотя и почувствовала, как зазвенела в воздухе знакомая мелодия. Сперва без звука, сперва это как будто струны настраивали, а потом они и запели.

И ключи наверняка открыли новые, позволяя воде самой найти дорогу.

— Не знаю. А что дальше? — Бер положил меч рядышком. — Надо будет Веду отдать. Пусть домой заберет. Родовая реликвия как-никак…

Родовая реликвия лежала смирно, разве что по клинку пробегали золотые искры.

— А сам?

— Не… если я поеду, то это надолго будет. А надолго нельзя. У меня ж практика!

— У меня тоже, — Иван приобнял Марусю. — На два года, между прочим… вот я тут подумал, возможно, получится перенести часть конопли на другое поле. Правда, ещё не совсем понятно, сколько надо перевозить, чтоб точно сообщество устоялось, но в любом случае ей на старом месте тесновато будет…

— Серьёзно? — Таська нахмурилась. — Ты вот о конопле сейчас думаешь?

— Ага… ещё дом. Смотри, им жить где-то надо? Надо…

Иван указал на темнокожих эльфов, которые обступили посла. Тот отчаянно чесался и пытался что-то объяснить. Может, помощь нужна? Хотя чем им Таська помочь может?

— Только тоже вопрос, примет их дом или как… — поддержал Ивана Бер. — Скорее всего «или как», а значит, надо думать, куда их пристроить. Да и в целом помогать… тысяча лет же прошла. Мир изменился.

На душе стало спокойнее.

Нет, Таська верила… кольцо опять же. Никто не дарит такие кольца просто вот…

— Сидите? — Сашка подошёл и, подняв Алёнку, тоже на сцену посадил, а потом забрался следом. — Уф… умаялся я… пожрать будет чего?

— Пусто, — Бер похлопал по карманам. — Извини…

Император вздохнул и окинул взглядом площадь.

— А это… тут не должны продавать там… пряники? Шашлык?

И в животе тяжко заурчало.

— Карамельки есть, — Маруся протянула пару петушков на палочке. А Таська подумала, сможет ли держава прокормить императора, если он — дракон? Или это… змей?

— О! Спасибо! — Сашка посмотрел на три петушка, вздохнул и протянул один Алёнке. — Извини вот… сам не знаю, что на меня нашло… просто вдруг испугался, что… ну, как бы что кто-то до тебя доберётся и умыкнёт. И я решил, что лучше первым умыкну. Надёжнее, что ли.

Петушка она приняла.

— Это нормально, — сказала Алёнка, раздирая упаковку. — Змеи… они собственники большие. И золото ещё любят… и силу чуют.

— Ну да…

— О! Вы тут! — Юлиана помахала рукой. — Слушайте, а может, фото? Для истории!

И сделала.

В историю Таська вошла с перекошенною рожей.

Дом остался.

И ограда.

Только вот теперь чугун покрылся толстой коростой ржавчины, а к вечеру и вовсе пылью рыжей разлетится. Камень дорожки хрустел под ногами, рассыпаясь на куски. По ступенькам пошли трещины, как и по стенам.

Тьма покинула это место, но след её остался.

Сумароков открыл дверь сам и встал на пороге, посдлеповато щурясь. Он держал в одной руке очки, а в другой — мягкую тряпочку.

— Целый, — сказал он с чувством огромного удовлетворения. — Хорошо. Инге сейчас переживать не след. Хотя, конечно, она смотрела.

— Что смотрела? — Волотов снял пиджак, порвавшийся в нескольких местах.

— Репортаж… очень живо получилось. Так, что даже я почти поверил, что там была ярмарка… но ты всё одно лучше позвони.

— Телефон…

В кармане пиджака осталась горсть деталей.

— Вот, — Сумароков протянул свой. — Позвони…

— Спасибо.

— Кофе будешь?

— Я бы и поел чего, — признался Волотов. — Дом скоро рухнет.

— Ты же здесь. Значит не рухнет.

Всегда удивляло это непробиваемое спокойствие Сумарокова, хотя и сам Волотов не считал себя нервозною личностью. Но вот чтобы настолько… хотя да, не рухнет. На это сил ещё осталось.

Он набрал Ингу.

— Знаешь, — сказала она, поняв, кто звонит. — Ты пока домой не возвращайся, а то ж я с тобой не знаю, что сделаю!

— Я тебя тоже люблю и сильно.

— Честно?

— Душой клянусь.

Молчание.

— И вот как на тебя, Волотов, злиться? Может, у меня настроение было скандал закатить. А теперь вот и неудобно даже.

Улыбается.

Для этого не надо её видеть. Ведагор и без того знает, что она улыбается.

— Тогда вернусь и высморкаюсь в занавеску, чтоб повод был. Идёт?

— Договорились. А когда вернёшься?

— Скоро. Тут уже основное закончилось. А дальше — сама знаешь… надо с мелочёвкой разной разобраться. Хотя… Чесменов, думаю, работать останется. И в целом я не так-то и нужен… зато подарок привезу.

Он вытащил из кармана ожерелье из тёмных, будто оплавленных монет.

— Подарки я люблю…

— Это не от меня. Это от предвечной тьмы. И честно, не уверен, что стоит вообще его принимать. Хотя… в общем, посмотришь.

— Дяде Жене дай. Если опасно, он почует.

— Дам.

— Тут твоя мама звонила… просила передать, что вы — два олуха, но она вами гордится. И когда сумеет дозвониться, то сама всё скажет. В подробностях.

— Знаешь… я вот, наверное, телефон не скоро куплю… я просто буду пользоваться стационарным.

— Трус.

— Благоразумный человек.

— Ладно, я поговорю с ней. Пусть лучше мне выскажет. А я передам… ты только не задерживайся, ладно.

— Не буду.

Сумароков сварил кофе и даже тосты пожарил, пусть от хлеба слегка тянуло сыростью да плесенью. Яичница. Пачка начатого печенья.

И Офелия, которая устроилась на диванчике, забравшись на него с ногами. В одной руке она держала печеньку, в другой — леденец на палочке. Взгляд её был устремлён в окно и на Волотова Офелия не обратила никакого внимания.

— Прошу простить, что не помог, — Сумароков поставил кофе перед Ведагором. — Но её нельзя было оставлять одну.

Офелия мурлыкала под нос песенку. Какую-то… совсем детскую, что ли?

— Что с ней?

— Она очень долго находилась под двойным воздействием. С одной стороны — тьма, которая влияет на разум и тело, с другой — отец, желавший тьму контролировать. Её организм на грани. Её годами травили препаратами, подавляющими волю. А с другой стороны — внушали свою. Хотя здесь скорее двойное воздействие пошло на благо. Тьма часть химии нейтрализовала, но вот разум… разум — хрупкая вещь.

— Там птичка! — Офелия вытянула руку и обернулась. — Папа, там птичка!

— Да, милая. Это синичка.

Ведагор сумел сдержать вопрос.

— Несомненно, и то, что она сотворила, не могло пройти бесследно.

— Птичка! — Офелия подпрыгнула. — Ещё!

— Её разум просто-напросто рассыпался.

— И что теперь?

— Теперь — это ребёнок во взрослом теле. Ребёнок с очень сильным и очень опасным даром. Тьма не хотела её убивать. Думаю, даже берегла по-своему, вот тело и изменилось.

— Некромант?

— Не совсем… два воздействия снова сплелись. Тебе Инга не рассказывала, откуда пошли Сумароковы?

— Да как-то… не доводилось.

— Наш далёкий предок был палачом. Даже не совсем так. Это не в полной мере отражает, как бы сейчас выразились, весь спектр его обязанностей. Он был палачом земель и людей. Он возглавлял Чёрный тумен, который имел право нести не только своё знамя, но и знак золотого ханского змея на нём. Он шёл туда, куда направляла его рука Хана. И потом, после, на землях не оставалось живых. Разумных, я имею в виду. Скот… он мало интересен.

Офелия добралась до окна и, уперевшись ладошками в стекло, прильнула к нему.

— А вот люди… люди умирали. Мучительно. Кроваво. Страшно. И чем страшнее, тем лучше. Слава о Чёрном хане должна была лететь во все концы мира, чтобы враги его дрожали от страха и с того теряли силы. Впрочем, иных, кого хан полагал достойными высокой чести, он отдавал в руки моего прадеда, и тогда смерть их длилась долго…

Он не похож на палача, Евгений Сумароков.

Маг смерти? Да.

А ещё лучший детский онколог не только в Империи. Да к нему со всех концов мира стремятся попасть. Невысокий. Не особо впечатляющий, что фигурой, что чертами лица. Привычно-скромный, избегающий даже общества. Впрочем, то отвечало взаимностью.

— Маги смерти растут, убивая. Но однажды он понял, что устал. Маг смерти устал убивать… а ещё осознал, что если всё продолжится так, то скоро погибнет и весь мир. Что жить во тьме не сможет ни он, ни дети. У него было два сына, слишком юных, чтобы воевать, и дочь, которой Чёрный хан оказал великую честь, взяв в жёны. Но мой прадед знал, что ни одна из жён хана не продержалась дольше месяца.

Ещё одна часть той, былой, истории.

— И он попросил о встрече с дочерью. Сказал, что мать её больна и желает увидеть перед смертью свою любимицу. Призвал он и сыновей.

— А она была больна?

— Да… она знала, что у свободы детей будет своя цена. И была готова заплатить её. Мой… предок сумел связаться с теми, кто желал остановить хана. И заключил договор. А его дети обрели новое имя. И новую семью. Хан, узнав о предательстве, сделал бы всё, чтобы уничтожить род. Весь. До последней капли крови. И в тот момент остановить его вряд ли бы получилось. Поэтому детей спрятали.

— Сумароков?

— Да, это было имя человека, который дал свою кровь и с нею — слово защищать и беречь. Он исполнил обещание. А от предка нам достался лишь проклятый дар… впрочем, оказалось, что дело вовсе не в нём. Он умирал долго, тот, кто предал доверие своего Повелителя. Тьма сожрала его душу, не оставив шанса на посмертие… так нам казалось.

— Офелия упоминала, что её учил маг смерти.

— Верно. Мы… говорили. Пока она ещё могла. И я знаю, что теперь душа моего предка обрела покой. И не только она. Уже за одно это я… ей должен.

— Вы не отдадите её?

— Нет, — покачал головой Сумароков. — Да и кому? Зачем? Убить? Ты сможешь её убить?

Офелия дышала на стекло и, глядя, как расползается по нему пятно, смеялась. А потом нарисовала сердечко.

— Нет, — Ведагор ясно понял, что и вправду не сможет. Возможно, это будет правильно. Для спокойствия мира. Для блага всех. Но… нет, нельзя.

— Обычная лечебница не справится с её даром. Он ведь никуда не делся. Более того, она будет использовать его так, как использует силу дитя, не особо задумываясь о других. Запереть? Это окончательно её разрушит. Когда-то Сумароковы взяли в род троих из числа тех, кого все считали врагами. И дали им дом. Имя. Дали шанс…

— Птички улетели! — Офелия нахмурилась. — Я хочу…

— Тише, — Евгений взял её за руку. — Какао хочешь?

— Хочу…

— Тогда садись. Сейчас сделаю. Вот сюда давай. Печеньку?

Офелия печеньку взяла, а на Ведагора поглядела с подозрением.

— Сумароковых всегда трое… когда силу обретает четвертый, мы знаем, что кому-то пришла пора уйти. Наш род… не то, чтобы проклят… но договор был заключён не только с людьми. Если верить семейной легенде, тогда сама Смерть остановила нас. Она и позволила укрыться. Сбежать. Спрятала под пологом чёрного крыла. Может, так оно и правда. Или нет. Но как бы то ни было, эта же легенда говорит, что род наш крепко задолжал миру. За загубленные жизни, за пролитые слёзы, за горе и муки. И пока долг не будет выплачен, то и мы останемся своего рода заложниками. Мы не можем умереть, как бы того ни желали, пока не найдётся третий. Но и не сможем остаться и помогать ему, когда он найдётся. Вот так и рассчитываемся потихоньку… жизнь за жизнь. Боль за боль… как умеем.

Скольких он спас? Этот тихий и сугубо мирный человек, который, пожалуй, и вправду с лёгкостью смог бы стереть с лица земли небольшой город.

Или даже большой.

— Какао! — капризно напомнила Офелия.

— Сейчас… так вот… мой сын обрёл силу. Как и ту, которая поможет эту силу удержать. Тоже часть… договора? Обряда? К сожалению, предки не удосужились описать всё подробно. Идём вот, что называется, наощупь. В общем… лет двадцать у меня ещё есть, полагаю. Или даже больше. Вполне успею немного поработать…

Инга знает?

Должна.

Она не родная дочь Сумарокова. Правда, вряд ли кто рискнёт это сказать дяде Жене в лицо. И любит Инга его как родного отца, который, возможно, тоже её любил бы — как её возможно не любить — но погиб ещё до рождения…

И как быть Ведагору?

Молчать?

Сказать?

— А…

— Инга знает. Но это же просто легенда… да и трое — это не значит, что я умру, когда родится четвертый. Сила. В ней дело. Когда четвертый входит в силу, кто-то из троих её утрачивает. Обычно самый старший. Но знания-то остаются. А я и без силы на многое способен.

В этом Ведагор не сомневался.

— Я об ином… это возможность выплатить ещё один долг. Девочка многое натворила. И даже сейчас в её душе хватает демонов. Я не могу обещать, что у неё получится с ними совладать. Я лишь попробую ей помочь. Дар у неё… уникальный.

— Какой?

— Темный менталист.

— Это как?

— Это… я вот лечу тело. Я вижу в нём смерть и могу забрать её. Уменьшить опухоль. Убить бактерию там или даже вирус. Локальное заражение. Остановить сепсис… в тели. Однако болеют и души.

Сумароков поставил перед Офелией кружку с какао.

— Осторожно, дорогая, горячий.

— Да, папа…

— Ей так проще. И мне. Она всегда хотела отца, который бы её любил. А мне очень не хватает дочери.

Не ложь.

Инга будет ревновать? Или не будет.

— Её душа расколота, как и разум. Она приняла в себя тьму. А с нею — всех тех, кого тьма проглотила. Она слушала их истории. Вместо колыбельной. Она видела их глазами. Она чувствовала в себе их боль. И она знает, какие демоны водятся там, на другой стороне. И если справится с ними, то…

Сумароков замолчал и посмотрел на девушку, которая водила ложечкой по коричневой поверхности какао.

— У неё появится шанс рассчитаться со своими долгами. Как-то вот так.

— Чем я могу помочь?

— Поручиться. Сумароковы имеют определённый вес. Но опасаюсь, что в этом случае нашего слова будет недостаточно.

— Волотовы скажут своё.

Мама наверняка обзовёт его олухом, а может привычно отвесит затрещину… или нет? Всё-таки Ведагор давно уже вырос. Но Сумароков прав.

Смерть — это не выход.

— Хорошо. Спасибо.

— Но говорить лучше здесь и сейчас… тут не так далеко, до поля если. Машину я оставил в начале улицы.