Фатальная ошибка

9 Две встречи

Когда Скотт не смог дозвониться до Эшли ни по городскому, ни по сотовому телефону, он начал волноваться и даже немного вспотел, но стал убеждать себя, что это ничего не значит. Середина дня, она куда-то вышла, а зарядку к мобильнику, как обычно, не взяла с собой.

Так что, оставив на автоответчике сообщение: «Просто интересуюсь, как дела», он откинулся на спинку стула и стал с беспокойством думать о том, надо или не надо ему беспокоиться. Почувствовав, что пульс его учащается, Скотт поднялся и стал мерить шагами свой маленький кабинет. Затем снова сел и попытался заняться работой — ответил по электронной почте на вопросы студентов, распечатал пару статей. Короче, пытался убить время, хотя не был уверен, что оно у него есть.

Вскоре он стал, слегка раскачиваясь на стуле, вспоминать эпизоды из детства Эшли, связанные с чем-нибудь плохим. Когда ей было чуть больше года, у нее открылся сильный бронхит, подскочила температура, она беспрерывно кашляла. Он держал ее на руках всю ночь, пытаясь успокоить, найти ласковые слова, которые смягчили бы сухой, отрывистый кашель. Дыхание девочки становилось все более затрудненным и поверхностным. В восемь утра он позвонил в детскую поликлинику, и ему велели сейчас же принести ребенка. Врач послушал Эшли и, обратившись к Скотту и Салли, сердито спросил, почему они не вызвали «скорую» раньше.

— Что?! — воскликнул врач, услышав ответ. — Вы думали, что, продержав ребенка всю ночь на руках, вылечите его?

Скотт ничего не ответил, хотя именно так он и думал.

Разумеется, антибиотики были более верным средством.

После их развода Эшли жила попеременно то у отца, то у матери. Когда она бывала у Скотта и задерживалась где-нибудь вечером, он метался взад и вперед по квартире, воображая самое худшее: автомобильные аварии, нападения, наркотики, алкоголь, секс — все опасности, подстерегающие подростка. А Эшли отчасти выражала этим свой протест — неизвестно только, против чего. Он знал, что Салли в таких случаях ложилась спать. Беспокойство изматывало ее, она никогда не умела справляться с ним. Можно подумать, что если будешь спать, то ничего плохого не случится.

Это злило Скотта. Он всегда чувствовал себя одиноким, даже до их развода.

Схватив карандаш, он стал яростно крутить его в пальцах, пока не сломал.

Скотт решил, что сидеть так и изводить себя бессмысленно. Надо предпринять какие-то шаги, пусть даже неверные.

Эшли пришла на работу минут на десять раньше обычного, подгоняемая гневом. Мысли о Майкле О’Коннеле изменили ее обычную ленивую походку; сжав зубы, она настроилась на быстрые и решительные действия. Секунды две она смотрела на гигантские дорические колонны по бокам от входа в музей, похожие на крепостные башни, затем бросила взгляд на противоположную сторону улицы. Эшли была довольна собой. Здесь она работала, здесь был ее мир, а не его. Ей было хорошо среди произведений искусства, она понимала их, ощущала энергию каждого мазка кисти. Картины, как и сам музей, были огромны, занимали значительное пространство стены и доминировали над окружающим. Они внушали трепет многим посетителям, превращая в карлика всякого, стоящего перед ними.

Она была довольна. Самое подходящее место, чтобы избавиться от идиотских притязаний Майкла О’Коннела. Все вокруг принадлежало ее миру, здесь не было ничего, принадлежащего ему. В музее он почувствует себя маленьким и незначительным. Она предполагала, что их свидание пройдет быстро и относительно безболезненно для обоих.

Эшли настроилась на встречу. Она будет держаться вежливо, но твердо и не пойдет ни на какие уступки.

Никаких истерик, никаких слезливых «Пожалуйста» и «Оставь меня в покое».

Она будет говорить строго по существу. Их знакомство подошло к концу, вот и все.

Никаких споров по поводу «вечной любви» и дальнейших перспектив. Ни слова о проведенной вместе ночи, об электронных письмах или мертвых цветах — ничего, что звучало бы как обвинение и повлекло бы за собой выяснение отношений. Полный, никого ни к чему не обязывающий разрыв: «Спасибо. Сожалею. Между нами все кончено. Прощай». И на этом точка.

Эшли даже думала уже о том, что после сегодняшнего разговора с О’Коннелом ей, может быть, позвонит Уилл Гудвин. Она удивлялась, что он до сих пор не позвонил. Ей еще не встречались молодые люди, которые не звонили бы ей повторно после первой встречи, и она не знала, как на это реагировать. Она некоторое время думала о Гудвине, противопоставляя его О’Коннелу, пока шла по коридорам музея, кивая знакомым и погружаясь в целительную атмосферу нормальной повседневности.

Когда подошло время ленча, она прошла в кафе и заняла место за столиком с таким расчетом, чтобы увидеть Майкла О’Коннела в тот момент, когда он будет подниматься по ступеням музея к широким стеклянным дверям. Никакой еды она не заказала, только стакан дорогого шипучего лимонада. Взглянув на часы, она увидела, что уже ровно 13.00. Она была уверена, что О’Коннел не заставит себя ждать.

Эшли почувствовала легкую дрожь в руках, под мышками стало жарко. «Никаких поцелуев в щечку или рукопожатий, — напомнила она себе. — Никакого физического контакта. Просто укажешь ему с улыбкой на место напротив себя. И не позволяй сбить себя с толку».

Она вытащила пятидолларовую банкноту, чего было более чем достаточно за стакан воды, и положила купюру в карман, откуда ее можно было быстро достать. Она не хотела, чтобы ее что-нибудь задерживало, когда она соберется уходить. «Что-нибудь еще?» — спросила она себя. Нет, она учла все и похвалила себя за предусмотрительность. Она была возбуждена, но приготовилась к приходу О’Коннела, и оставалось только дождаться его.

Эшли посмотрела на стеклянные двери. Прошли несколько пар, затем двое молодых родителей, тащивших за руки скучающего шестилетнего малыша. За ними по ступеням стали подниматься двое пожилых мужчин, дружно останавливавшихся время от времени, словно по сигналу. Она кинула взгляд вдоль улицы в обоих направлениях. Майкла О’Коннела нигде не было видно.

В десять минут второго она начала ерзать.

Пять минут спустя подошла официантка и вежливо, но настойчиво спросила, не будет ли Эшли заказывать что-нибудь еще.

В половине второго Эшли поняла, что он не придет, но продолжала ждать.

В два часа она оставила на столе пять долларов и вышла из кафе.

На улице Эшли огляделась, но О’Коннела не увидела. Чувствуя внутри большую черную пустоту, она вернулась на рабочее место. Первым делом она схватилась было за телефон, намереваясь позвонить О’Коннелу и потребовать объяснений. Однако рука ее в нерешительности повисла.

Какое-то время она тешила себя мыслью, что он, возможно, пошел на попятную. Понимая, что его ждет резкий отпор, он предпочел уклониться от ее лобовой атаки. Не исключено, что он уже исчез навсегда. В этом случае звонок был бы совсем ни к чему, он лишь возобновит ненужные объяснения.

Хотя она не слишком верила в такую удачу, все же была вероятность, что она неожиданно стала абсолютно, восхитительно свободной.

Не вполне уверенная, как расценивать эту ситуацию, она принялась за работу, стараясь отвлечь себя рутинными заботами.

Эшли задержалась на работе допоздна, хотя особой необходимости в этом не было.

Когда она вышла из музея, сеялся дождь — холодный и сердитый, выбивавший монотонный ритм на панели. Натянув пониже вязаную шапочку и запахнув плащ, Эшли осторожно стала спускаться по ступеням, нагнув голову. Внизу она хотела было повернуть, но тут обратила внимание на отражение красной неоновой вывески магазина на противоположной стороне улицы. Проносившиеся мимо автомобили размывали его светом фар. Она не сразу поняла, что именно привлекло ее внимание, но, вглядевшись, увидела похожую на призрак фигуру.

Фигура стояла чуть в стороне, так что лишь половина ее была освещена, а другая находилась в тени. Это был ожидавший ее Майкл О’Коннел.

Эшли застыла на месте.

Их глаза встретились.

На нем была темная вязаная шапка с помпоном и военного покроя парка грязноватого оливкового оттенка. Он выглядел в ней замаскированно и неузнаваемо и вместе с тем излучал какой-то странный интенсивный свет.

Внезапно девушке стало жарко, она сделала судорожный вдох, словно ей не хватало воздуха.

О’Коннел не подал ей никакого знака — можно было подумать, что он не узнает ее, если бы не его пристальный, устремленный на нее взгляд.

В это время один из проезжавших автомобилей внезапно вильнул, чтобы избежать столкновения с такси, и осветил тротуар перед ней. Послышались гудки клаксонов, визг покрышек на мокрой мостовой. Это отвлекло Эшли на какой-то момент, а когда она вновь посмотрела на то место, где стоял О’Коннел, его там уже не было.

Эшли отшатнулась.

Он словно в воздухе растворился. На миг она усомнилась, видела ли его в действительности. Это было, скорее, похоже на галлюцинацию.

Эшли нерешительно двинулась вперед. Она шла нетвердыми шагами, но не так, как ходит подвыпивший человек или безутешная вдова на похоронах. Это были шаги, исполненные сомнения. Девушка опять оглядела улицу, пытаясь обнаружить О’Коннела, но не увидела его. Ее охватило ощущение, что он где-то тут, у нее за спиной. Резко обернувшись, Эшли чуть не столкнулась с мужчиной, спешащим куда-то с деловым видом. Подавшись в сторону, она едва не налетела на молодую парочку, которая отскочила с криком: «Эй! Осторожнее!»

Эшли быстрым шагом устремилась за ними, шлепая по лужам и вертя головой влево и вправо, но О’Коннел не появлялся. Ей хотелось остановиться и посмотреть, что делается сзади, но даже это она боялась сделать и неслась вперед чуть ли не бегом.

Через несколько секунд Эшли была на станции метро и, проскочив через турникет, с облегчением очутилась в людском водовороте среди ярких огней подземного зала.

Она всматривалась в группы людей, ожидавших поезд и спускавшихся по лестнице, но О’Коннела среди них не было. Хотя поручиться она не могла. Невозможно же разглядеть всех, кто стоит на платформе, — мешают другие люди, колонны, рекламные щиты. Эшли наклонилась, высматривая, не идет ли поезд. Больше всего в этот момент ей хотелось как можно скорее уехать отсюда. Девушка успокаивала себя тем, что на заполненной людьми станции с ней ничего не может случиться, но как раз в этот момент почувствовала толчок в спину и на какую-то полную смятения секунду подумала, что сейчас потеряет равновесие и упадет на рельсы. Охнув, она отскочила от края платформы.

Эшли проглотила комок в горле и покачала головой. Она собралась и напрягла мышцы, как спортсмен, ожидающий столкновения с противником. Ей казалось, что Майкл О’Коннел стоит сзади, готовясь толкнуть ее. Она слышала его дыхание у себя за спиной, но не могла заставить себя обернуться. Подошедший поезд наполнил зал скрежетом тормозов. Она с облегчением вздохнула, когда поезд остановился и двери вагона с шуршанием раскрылись перед ней.

Толпа внесла Эшли в вагон, где она опустилась на свободную скамейку. С одной стороны от нее тут же втиснулась женщина постарше, а с другой — какой-то студент, пропахший табаком. Несколько человек маячили перед ней, держась за металлические стойки и поручни над головой. Эшли внимательно оглядела всех.

Двери с таким же шуршанием закрылись. Поезд дернулся и устремился вперед.

Сама не зная почему, Эшли повернулась и, бросив взгляд на оставшуюся позади платформу, с трудом удержалась от крика. На том самом месте, где она была несколько секунд назад, стоял О’Коннел. Он был совершенно неподвижен, как статуя. Но прежде чем исчезнуть из ее поля зрения, он пристально посмотрел ей в глаза.

Поезд ритмично укачивал Эшли, набирая скорость и увозя от человека, преследовавшего ее. Но как бы быстро поезд ни шел, она понимала, что расстояние между ними очень относительно и в конечном счете не играет никакой роли.

Массачусетский университет расположен в Дорчестере, возле бостонской гавани. Здания его солидны и внушительны, как средневековые укрепления, и в знойный летний день кажется, что коричневые кирпичные стены и серые бетонные дорожки аккумулируют жар. Университет — простодушный сводный брат средней школы. Он удовлетворяет потребности тех, кто желает вторично вкусить плоды просвещения, и раздает их с такой же безыскусной покорностью, с какой пехотинец несет службу, — они так же малопривлекательны, но в критический момент незаменимы.

Я заблудился в бетонных джунглях и вынужден был спросить дорогу, после чего наконец нашел нужную мне лестницу, спускавшуюся к довольно убогому кафе со столиками на улице. Осмотревшись, я увидел профессора Коркорана, махавшего мне из-за столика в более или менее тихом углу.

Обменявшись рукопожатием, мы обсудили невиданную для этого времени жару и перешли к делу.

— Итак, — произнес профессор, усевшись на свое место и сделав большой глоток из бутылки с водой, — чем конкретно я могу быть вам полезен?

— Я надеюсь, вы помните некоего Майкла О’Коннела? Он посещал два ваших семинара по информатике несколько лет назад.

— Ну еще бы! — кивнул Коркоран. — Хотя я вовсе не обязан помнить всех, кто у меня учился, так что это говорит само за себя.

— Что вы хотите этим сказать?

— Десятки — нет, сотни студентов посещали за последние годы те два семинара. Множество зачетов, множество выпускных работ, множество разных лиц. Спустя какое-то время они сливаются в единый образ студента в синих джинсах и перевернутой задом наперед бейсболке, работающего на двух работах, чтобы в конце концов выбиться в люди.

— А О’Коннел…

— Скажем так: меня не удивляет, что вдруг появляется человек и задает вопросы об О’Коннеле.

Профессор был маленький, жилистый, с редеющими волосами песочного цвета и в бифокальных очках. При нем был потертый, набитый до отказа коричневый парусиновый портфель, из кармана рубашки торчали ручки и карандаши.

— О’кей, — сказал я. — И почему это вас не удивляет?

— Я, в общем-то, всегда ждал, что вот явится какой-нибудь сыщик и начнет задавать вопросы об О’Коннеле. Или фэбээровец, или, может быть, помощник прокурора. Знаете, кто ходит ко мне на занятия? Те, кто совершенно справедливо полагает, что полученные здесь знания помогут им значительно улучшить их финансовое положение. Проблема в том, что чем больше знаний они приобретают, тем яснее им становится, как можно использовать их не по назначению.

— Не по назначению?

— Да, мягко говоря. Одна из моих лекций целиком посвящена различным видам компьютерного мошенничества.

— И О’Коннел?..

— Большинство ребят, которых привлекают, так сказать, темные делишки, — он хмыкнул, — представляют собой сами знаете что. Тупоумные переростки и абсолютные ничтожества. Занимаются хакерством, загружают видеоигры без лицензии, крадут музыкальные файлы и даже голливудские фильмы, прежде чем они выпускаются на DVD, и создают людям прочие проблемы такого рода. Но О’Коннел был другой.

— А какой?

— Он был гораздо опаснее и страшнее.

— Вот как? Почему?

— Дело в том, что компьютер был для него тем, чем он и является, — инструментом, орудием. Какие орудия выбирает преступник? Нож? Пистолет? Угнанный автомобиль? Зависит от того, какое преступление он собирается совершить, не правда ли? Компьютер в грязных руках может наделать не меньше бед, чем девятимиллиметровый пистолет. А у него, поверьте мне, руки были уж точно нечистые.

— Как вы это определили?

— Это было видно с первого взгляда. Знаете, как обычно выглядят студенты — растрепанные, слегка ошарашенные? А в нем была — как бы это сказать? — ну, словом, чувствовалось, что ему на все наплевать. Он был довольно красив, хорошо сложен. Но рядом с О’Коннелом возникало ощущение опасности. Как будто все, что его заботило, — это какая-то заложенная в нем нереализованная программа. А когда на него смотрели внимательно, он отвечал взглядом, который приводил в замешательство. Этот взгляд говорил: «Не советую вставать у меня на пути». Однажды он сдал мне задание с двухдневным опозданием, и я поступил так же, как делаю всегда в таких случаях и о чем предупреждаю студентов заранее: снизил оценку на балл за каждый просроченный день. О’Коннел пришел ко мне и сказал, что это несправедливо. Это был, как вы понимаете, не первый случай, когда студент был недоволен оценкой. Но на этот раз у нас состоялся не совсем обычный разговор. Даже не знаю, как ему удалось повернуть его, но только мне пришлось оправдываться и объяснять, почему это справедливо. И чем дольше я объяснял, тем больше сужались его глаза. Он мог ожечь тебя взглядом, который воспринимался как удар. Точно такое же ощущение. Тебе становилось очень неуютно под этим взглядом. Он не угрожал открыто и не делал никаких намеков, но во время этого разговора я чувствовал, что именно это он подразумевает. Это была угроза.

— И забыть этот взгляд было, наверное, нелегко?

— Я не мог уснуть той ночью. Жена спрашивала меня, что случилось. Я отвечал ей, что ничего, но сам-то понимал, что это не совсем так. У меня было такое чувство, будто я едва избежал какой-то страшной опасности.

— Ваш разговор не имел продолжения?

— Однажды он бросил мне мимоходом, что случайно узнал, где я живу.

— И что?

— И вскоре после этого наш спор был разрешен.

— Каким образом?

— Я поступился всеми своими принципами. Потерпел полное моральное поражение. После занятий я подозвал его к себе, сказал, что был не прав, и поставил ему высший балл за данное задание и за весь семестр.

Я воздержался от комментариев.

— Так кого он убил? — спросил профессор Коркоран, собирая свои вещи.