38 Мера зла

Скотт подходил к дому своей бывшей жены, раздираемый противоречивыми чувствами и сомнениями. Он уже поднял руку, чтобы позвонить, передумал, обернулся и стал всматриваться в темноту. Он подобрался совсем близко к О’Коннелу, но тот прятался от него. И не исключено, что пристально наблюдал за Скоттом. Он не знал, как опередить О’Коннела, взять над ним верх. Вряд ли это было возможно. Даже сейчас, по всей вероятности, О’Коннел следил за ним из какого-нибудь темного угла. Эта мысль привела Скотта в такую ярость, хоть кричи. У него появилось ощущение, что сегодняшние розыски, которые для него самого оказались непредвиденными, были на самом деле предсказуемы, ожидаемы, предусмотрены. Он не мог избавиться от дикой, невероятной мысли, что О’Коннелу каким-то образом известно все, что Скотт делал в этот день.

Он вдруг почувствовал, что вспотел, и сдавленно застонал. Неожиданно для себя самого он отступил от двери, словно желая схватиться с тем, кто исподволь за ним наблюдал.

В это время дверь дома открылась. На пороге стояла Салли.

Проследив за взглядом Скотта, она догадалась, что он высматривает.

— Ты думаешь, он там? — Тон ее был ровным и холодным.

— Да. И нет.

— Выбери что-нибудь одно.

— Я не знаю, может, он прячется где-нибудь в тени, следя за каждым нашим шагом. А может, и нет. Но разница небольшая. И в том и в другом случае мы пострадавшие.

Салли положила руку ему на плечо. Этот жест показался ей самой удивительно нежным и странным — она вдруг осознала, что уже много лет не прикасалась к человеку, с которым когда-то делила постель.

— Пошли, — сказала она. — В доме все такие же пострадавшие, но там хотя бы тепло.


Хоуп пила пиво, то и дело прижимая холодную бутылку ко лбу, словно у нее был жар. Салли отправила Эшли и Кэтрин на кухню готовить ужин, хотя всем было ясно, что это лишь предлог и их хотят удалить из комнаты, где будет обсуждаться план действий. Скотт все еще испытывал некоторое напряжение, как будто принес с собой то чувство, которое охватило его в темноте около дома. Салли была настроена решительно. Она обратилась к Скотту, указывая на Хоуп:

— Она не сказала почти ни слова с тех пор, как вернулась. Но, по-моему, она что-то раскопала.

Прежде чем Скотт успел ответить, Хоуп со стуком поставила бутылку на стол.

— Похоже, все хуже, чем нам представлялось, — заявила она.

— Хуже? Что может быть еще хуже, черт побери? — спросила Салли.

У Хоуп перед глазами возник жуткий оскал замерзшего кота.

— Он больной, ненормальный. Он мучает и убивает животных.

— Откуда ты это знаешь?

— Я видела.

— Господи Исусе! — вырвалось у Скотта.

— Значит, он садист? — спросила Салли.

— Возможно, отчасти. По крайней мере, похоже на то. Но это не все, что я выяснила. — Голос Хоуп был твердым и жестким, как гранит. — У него есть пистолет.

— Вы его тоже видели? — спросил Скотт.

— Да. Я пробралась в его квартиру, пока его не было.

— Как вам это удалось?

— Какая разница? Главное, что я была там. Подружилась с его соседкой, а у нее случайно был ключ от его квартиры. И то, что я увидела внутри, убедило меня, что ничего хорошего нам ждать не приходится. Все будет только хуже. Он действительно патологический тип. Насколько патологический? Я не знаю. Способен ли он убить Эшли? Я не увидела там ничего, что говорило бы о том, что он не станет этого делать. Все файлы в его компьютере посвящены Эшли. Один называется «Любовь к Эшли», другой — «Ненависть к Эшли». В нем, очевидно, содержится то, что нам надо бы узнать в первую очередь. Есть там файл и про всех нас. Но раскрыть эти файлы я не смогла. Его одержимость Эшли, вероятно, далеко не исчерпывает всего, с чем мы имеем дело. Он ненормален, одержим и непреклонен. Вот и скажите мне: во что все это выливается? Можем ли мы избавиться от этого? Возможно ли это вообще?

— К чему ты ведешь, Хоуп? — спросила Салли.

— Я хочу сказать, все говорит о том, что трагедии не миновать. Вы сами понимаете, что это значит.

Хоуп преследовали образы, запечатлевшиеся в мозгу после посещения квартиры О’Коннела: мертвые коты, пистолет в ботинке, голые стены и это грязное, запущенное место, где все посвящено одной цели — Эшли. Она скрючилась в кресле, думая о том, как трудно остальным осознать, что у О’Коннела не было в жизни ничего, кроме этой цели.

Салли обратилась к Скотту:

— А как твои розыски? Ты узнал что-нибудь?

— Да, многое. И ничто не противоречит тому, о чем рассказала Хоуп. Я разговаривал с его отцом. Трудно найти более подлого, порочного и злобного мерзавца.

Они помолчали, понимая, что можно выяснить еще много деталей, но это не добавит ничего принципиально нового к тому, что им уже известно.

Салли нарушила молчание:

— Нам нужно… — Она запнулась, чувствуя, что с каждым словом ее пронизывает все больший холод. Ей казалось, что если бы ей сейчас сделали кардиограмму, то самописец прочертил бы на ленте прямую линию. — Он действительно способен на убийство? Это точно?

— Как можно сказать это точно? — отозвался Скотт. — Об этом говорит все, что я узнал о нем. Но пока он не сделает этого в действительности…

— Он, возможно, убил Мерфи.

— С таким же успехом можно обвинять его в том, что он убил Джимми Хоффу и Дж.Ф.К.?[33] — сердито откликнулся Скотт. — Надо исходить из того, что нам достоверно известно и в чем мы уверены.

— «Уверены» — это наименее подходящее слово, — сказала Салли. — Мы практически ни в чем не уверены, кроме того, что он тяжкое бедствие для нас и что он постоянно крутится где-то поблизости. И что он может убить Эшли. А может и не убить. Может преследовать ее всю жизнь, может сделать или не сделать все, что угодно.

В комнате опять повисла тишина. Хоуп казалось, что они заблудились в лабиринте, из которого нет выхода.

— Только чья-нибудь смерть может разрешить эту проблему, — произнесла Салли шепотом.

Тишина стала звенящей.

Наконец, посмотрев на бывшую жену, Скотт хрипло проговорил, словно у него болело горло:

— Ты собиралась подыскать преступление, которое можно приписать О’Коннелу.

— Мы можем быть уверены — тьфу, черт, опять это слово — в каком-то успехе только в двух случаях. Во-первых, если придумаем какую-нибудь сложную комбинацию, но на это у нас может не хватить времени. И во-вторых, если Эшли наврет, что О’Коннел избил ее. Это нападение с применением насилия, за что он может получить солидный срок. Но сделать это придется нам самим, а обвинить — его. У Эшли должны остаться синяки и прочие свидетельства побоев; кому-нибудь из нас тоже не мешает для пущей убедительности выбить несколько зубов и поломать одну-две конечности. Как вам такой сюжетик? А если дотошный следователь камня на камне не оставит от нашей выдумки, то в качестве альтернативы у нас остается все то же обращение к суду за запретительным приказом. Вы верите, что этот клочок бумаги способен защитить ее?

— Нет.

— Исходя из того, что нам известно об О’Коннеле, думаете ли вы, что он может сделать ошибку, нарушив запретительный приказ, но не причинив вреда Эшли? В этом случае против него может быть выдвинуто уголовное обвинение, но это длительный процесс, во время которого он будет выпущен на свободу на поруки.

— Нет, черт побери, конечно, это не пойдет, — проворчал Скотт.

— А что ты можешь сказать о его отце? — спросила Салли.

— Жуткий тип, насквозь порочный.

— В каких отношениях он с сыном?

— Они ненавидят друг друга. Не видятся годами.

— Расскажи об этом подробнее.

— О’Коннел-старший плохо обращался с женой и с сыном. Он из тех, кто слишком много пьет и при этом распускает руки. Соседи терпеть его не могут. Если бы на месте Майкла О’Коннела был другой ребенок, он, наверное, страдал бы еще больше.

— А можно ли сказать… — медленно проговорила Салли, пытаясь представить в разумном виде то, что выходит за границы разума, — можно ли сказать, что отец ответствен — с психологической точки зрения — за то, каким стал Майкл О’Коннел?

— Конечно, — кивнул Скотт, — любой доморощенный психоаналитик подтвердит это.

— Насилие порождает насилие.

— Да.

— И вот теперь О’Коннел-младший преследует Эшли потому, что много лет назад его отец развил в нем нездоровую, маниакальную и опасную для окружающих потребность любить и быть любимым любой ценой, обладать кем-то, разрушать и гибнуть самому, — не знаю даже, как это лучше сформулировать.

— Да, у меня сложилось такое впечатление, — сказал Скотт. — И тут есть еще один момент. Мать О’Коннела, которая тоже была не подарок, погибла при невыясненных обстоятельствах. Не исключено, что муж убил ее. Но это невозможно было доказать.

— Так, значит, помимо того что он вырастил потенциального убийцу, он, возможно, и сам является убийцей?

— Да, скорее всего, так и есть.

— Короче говоря, — продолжала Салли с нажимом, — ты согласен, что угроза, которую Майкл О’Коннел представляет для Эшли, взращена в его психике отцом?

— Да.

— Тогда все просто, — бросила Салли.

— Что просто? — спросила Хоуп.

Салли мрачно улыбнулась:

— Вместо того чтобы убивать Майкла О’Коннела, мы убьем отца. И сделаем так, чтобы обвинили сына.

В комнате повисла гнетущая тишина.

— Все будет правдоподобно, — быстро продолжила Салли. — Сын ненавидит отца, отец ненавидит сына. При их встрече возможно все, вплоть до смертельного исхода, так?

Скотт медленно кивнул.

— Разве не ясно, — повернулась Салли к Хоуп, — что оба они угрожают жизни Эшли?

Хоуп кивнула тоже.

— Можем ли мы стать убийцами? — вопросила Салли. — Можем ли мы убить человека — пусть ради самой благородной цели — и, проснувшись на следующий день, продолжать жить как ни в чем не бывало?

Хоуп посмотрела на Скотта и подумала, что на этот вопрос, в отличие от предыдущих, он вряд ли сможет ответить утвердительно с такой же легкостью.

Салли безжалостно продолжала развивать свою мысль:

— Убийство неизбежно меняет в жизни все. Но, совершив убийство, мы вернем Эшли туда, где она была до встречи с О’Коннелом. При этом надо постараться максимально оградить ее от участия в этом — что, конечно, нелегко. Но на нас, задумавших убийство, оно неизбежно повлияет, вы согласны? Это необходимо осознать. Потому что уже сейчас, говоря об этом, мы переступаем черту. До сих пор мы были добропорядочными гражданами, стремящимися защитить нашу дочь. Но, сделав этот маленький шаг, мы сразу становимся даже более тяжкими преступниками, чем О’Коннел, потому что точно не известно, что он сделал и планирует сделать. Исходно им движут свойственные всем людям психологические факторы, принявшие уродливую форму из-за его воспитания, из-за условий, в которых он вырос. Возможно, его нельзя обвинять в том, каким он стал. Его психика — продукт перенесенных им унижений и боли. И потому все его действия должны рассматриваться скорее в моральном плане. Да, они ненормальны, но их можно объяснить. Мы же должны быть готовы совершить преступление сознательно и хладнокровно, без смягчающих вину обстоятельств. Кроме разве что одного.

Хоуп и Скотт слушали Салли как завороженные. Она же ерзала на стуле и раскачивалась, словно каждое произнесенное слово причиняло ей боль. Лишь замолчав, она замерла в полной неподвижности.

— Какого? — спросила Хоуп.

— Эшли будет в безопасности.

Все опять замолчали.

Салли, вздохнув, добавила чуть ли не шепотом:

— Но это зависит от одного существенного условия.

— Какого условия? — спросил Скотт.

— Нельзя, чтобы на нас пало подозрение.

* * *

Спустилась ночь. Мы расположились в садовых креслах в ее маленьком дворике, вымощенном каменными плитами. Жесткие сиденья, жесткие мысли. Меня распирали вопросы; как никогда, хотелось увидеться с кем-нибудь из главных действующих лиц этой истории или, по крайней мере, с человеком, который мог бы подробно рассказать о том моменте, когда они превратились из жертв в участников сговора. Но она была до невозможности упряма. Не поддаваясь на уговоры, она задумчиво смотрела во влажную летнюю тьму.

— Удивительно, на что только не пойдет человек, если загнать его в угол, — сказала она.

— Ну, если за спиной прочная стена… — отозвался я.

Она безрадостно рассмеялась:

— Но в том-то и дело. Они думали, что за спиной у них эта пресловутая стена. Но разве можно быть в этом уверенным?

— Их страхи были вполне оправданны. О’Коннел представлял несомненную угрозу. Просто они ничего не знали наверняка. И в этой туманной обстановке воспользовались обстоятельствами.

— У вас все это выглядит так просто и убедительно, — улыбнулась она. — А попробуйте взглянуть на это с другой стороны.

— С какой?

— Со стороны правоохранительных органов. Перед вами влюбленный молодой человек, неотрывно следующий за девушкой своей мечты. Такое бывает сплошь да рядом. Мы-то с вами знаем, что это была нездоровая одержимость, но как полиция может это доказать? Ведь наверняка Майкл О’Коннел надежно упрятал следы своего вмешательства в их жизнь с помощью компьютера. А что делали они? Пытались подкупить его. Угрожали. Наняли человека, чтобы тот избил его. Поставьте себя на место полицейского. Кто, с его точки зрения, подлежит преследованию по закону в первую очередь? Я думаю, Скотт, Салли и даже Хоуп. Они лгали, были двуличными. Даже Эшли нарушила закон, приобретая револьвер. А в довершение всего они вступили в преступный сговор с целью убийства. Убийства невинного человека. Возможно, с психологической или моральной точки зрения он был не совсем невинным, но официально… Мало того, они хотели устроить так, чтобы на них даже подозрение не пало. Могли ли они претендовать на то, что их позиция этически оправдана?

Я ничего не ответил ей. Мне страшно хотелось узнать, как им удалось совершить задуманное.

— Вы помните, кто говорил им, что одно дело — сказать что-то и совсем другое — совершить? Кто говорил, как трудно нажать на курок?

— Да, — улыбнулся я. — О’Коннел.

Она горько рассмеялась:

— Правильно. И сказал он это самой многоопытной из них, той, у которой почти вся жизнь была позади и которая меньше всех рисковала бы, разрядив в него дробовик. И в этот критический момент она спасовала. — Она помолчала, уставившись в темноту. — Но нашелся другой человек, которому хватило храбрости.

Загрузка...