Фатальная ошибка

39 На подступах к небезупречному преступлению

Молчание нарушила Салли:

— Прежде всего необходимо четко распределить обязанности. Надо составить план действий и строго придерживаться его.

Она с удивлением слушала то, что сама говорила — холодно и расчетливо. Ей казалось, что слова произносит кто-то другой, посторонний. Ни один из них совершенно не подходит на роль убийцы, думала Салли. Она глубоко сомневалась, что им удастся осуществить то, что она предлагала.

— Я в этом полный профан, — заявила Хоуп. — Меня даже никогда не штрафовали за превышение скорости. Я не читаю триллеров и детективных романов. Единственное, что я прочла когда-то студенткой, — это «Преступление и наказание» и «Обыкновенное убийство».[34]

Скотт усмехнулся:

— Великолепно! В первой из книг убийцу доводит чуть ли не до сумасшествия чувство вины и он в конце концов сознается, а во второй преступники невежественны и бестолковы, их ловят и казнят. Вряд ли эти книги подойдут нам в качестве руководства.

«Забавно, — подумал Скотт, — только вот никто не смеется».

— Знаете что, — сказала Салли, махнув рукой, — давайте забудем об этом. Никакие мы не убийцы и зря вообще завели об этом речь.

Двое других растерянно молчали. Первым заговорил Скотт:

— Иначе говоря, давайте ждать, пока что-нибудь не случится, и надеяться, что все как-нибудь обойдется?

— Нет. Или да. Не знаю. — Салли вдруг охватила полнейшая неуверенность. — Возможно, мы недооцениваем законные способы защиты. Может быть, лучше все-таки добиться запретительного приказа. Иногда это действует очень эффективно.

— Но это же ничего не решает, — возразил Скотт. — И по-прежнему оставляет нас, и в первую очередь Эшли, в состоянии перманентного страха. Так жить невозможно… Допустим, это заставит О’Коннела на время прекратить преследование. Где гарантия, что он не возьмется за свое вновь? Мы будем ежедневно ожидать этого. Нет, это не решение проблемы, это иллюзия безопасности! И даже если опасность действительно исчезнет, как мы об этом узнаем? Мы не можем быть уверены ни в чем.

— Скотт, — вздохнула Салли, — ты очень убедительно доказываешь то, что и так всем понятно. Лучше скажи, ты можешь нажать на курок и убить человека?

— Да! — выпалил он.

— Слишком быстрый ответ, продиктованный чувством, а не рассудком. А ты, Хоуп, можешь убить кого-нибудь, чтобы защитить Эшли, или в последний момент тебе придет в голову мысль: «Что я делаю? Она даже не моя дочь!»

— Не придет мне такое в голову! — возмутилась Хоуп.

— Это опять же спонтанный, необдуманный ответ.

Скотт почувствовал приступ раздражения:

— А ты, адвокат дьявола, ты сможешь это сделать?

Салли нахмурилась:

— Да. А может быть, нет. Я ни в чем не уверена.

Скотт откинулся на стуле:

— Скажи мне вот что. Ты помнишь, когда Эшли болела еще совсем маленькой, а ты, наверное, молилась о том, чтобы она выздоровела и чтобы вместо нее заболела ты сама?

— Я думаю, такие чувства испытывает всякая мать, — кивнула Салли.

— Разве ты не отдала бы жизнь за своего ребенка?

У Салли перехватило горло, и она смогла лишь кивнуть.

— Да, я смогу сделать это, — медленно ответила она, проглотив комок в горле. — Я смогу спланировать преступление. Я достаточно знаю об этом. Может быть, у нас все получится. Может быть, нет. Но даже если мы все попадем в тюрьму, мы будем знать, что по крайней мере попытались спасти ее. А это уже немало.

— Да, но вряд ли достаточно, — ответил Скотт с холодностью, удивившей его самого. — А что именно ты задумала?

— Как по-вашему, в чем О’Коннел наиболее уязвим? — спросила Салли.

— Ну, это должно быть что-то связанное с его папашей, — ответил Скотт.

— А точнее, — подхватила Салли, — с их плохими отношениями. Я подозреваю, что О’Коннел не способен совладать со своей ненавистью к отцу.

Скотт и Хоуп молча слушали ее.

— И точно так же, как он нашел наше слабое место, мы должны использовать его слабость. У него есть чему поучиться. Он переворачивает все с ног на голову и благодаря этому контролирует ситуацию. И мне кажется, что мы могли бы сделать то же самое. Вмешаться в его жизнь, нарушить привычный порядок вещей. Не оставив при этом следов.

Скотт и Хоуп по-прежнему молчали, но все, что говорила Салли, было для них полно смысла. Они новыми глазами глядели на женщину, которую любили когда-то или продолжали любить.

— Надо свести отца и сына вместе. Это будет критический момент. Не исключено, что они подерутся. Надо организовать это так, чтобы у следователей не оставалось сомнений: они встретились и подрались. И в эту обстановку взаимной ненависти должны вмешаться мы. Тихо и незаметно, не оставляя никаких следов и не видимые никому, кроме человека, которого мы убьем. — Салли была не в силах встретиться взглядом с двумя другими и перевела взгляд на потолок. Ее тон стал задумчивым, в нем чувствовалась чуть ли не увлеченность. — Это будет очень правдоподобно. Они ненавидят друг друга и не доверяют друг другу. Акты насилия уже имели место в этом доме. Счеты между ними не сведены. Кто будет сомневаться, что сын, придя в ярость, убил отца?

— Это верно, — сказал Скотт. — Восстановление справедливости по образцу греческой трагедии. Но они же не разговаривают годами. Как мы заставим их…

Салли остановила его, подняв руку, и проговорила заговорщическим тоном:

— Если он будет думать, что Эшли находится в доме его отца…

— Что?! — взорвался Скотт. — Использовать Эшли как приманку? — Он покачал головой. — Это невозможно.

— У нас нет другой приманки, — холодно парировала Салли.

— Но мы же решили отстранить Эшли от всего этого, — вмешалась Хоуп.

Салли пожала плечами:

— Она может позвонить ему, не зная наших намерений. Дадим ей готовый текст, и она его зачитает.

Хоуп подалась вперед:

— Ну хорошо. Предположим — пока это только предположение, — нам удастся заманить О’Коннела к отцу. А затем появимся мы… Как мы его убьем? — Она тут же ужаснулась тому, что говорит.

Салли задумалась:

— Да, у нас не хватит сил… — Внезапно лицо ее напряглось. — Ты сказала, что у Майкла О’Коннела есть пистолет?

— Да, спрятан в шкафу.

Салли удовлетворенно кивнула:

— Мы используем этот пистолет. Не просто такой же, а именно его. С его отпечатками пальцев и, возможно, образцами его ДНК.

— Но как мы его добудем? — спросил Скотт.

Хоуп, ни слова не говоря, полезла в карман джинсов и вытащила ключ от квартиры О’Коннела.

Скотт и Салли уставились на нее в изумлении. И у обоих мелькнула одна и та же мысль: «Это возможно».

Салли осталась в гостиной одна, двое остальных отправились на кухню, где Кэтрин и Эшли приготовили на скорую руку ужин. Неожиданно для нее самой ее подавленное настроение исчезло, она чувствовала прилив энергии и чуть ли не радостное возбуждение в предвкушении убийства.

Ей хотелось смеяться над парадоксальностью ситуации. Они собирались совершить нечто такое, что изменит их всех, ради того, чтобы ничего в их жизни не менялось. Слыша голос Хоуп, она думала о том, что на пути к восстановлению их прежних отношений им нужно решить вопрос с Майклом О’Коннелом и его отцом. Может ли смерть быть залогом любви? Она считала, что может. Солдаты, пожарные, спасатели, полицейские — все они должны быть готовы в любой момент сделать этот выбор. Принести себя в жертву, чтобы выжили другие. Разве они сейчас делают не то же самое?

Она достала свой желтый адвокатский блокнот и ручку и начала набрасывать план действий. Первым делом она перечислила все вещи, которые им понадобятся, и все детали, которые должны будут создать убедительную картину для следователей. Как они будут расценивать роковой выстрел — вот что самое главное. Вдохновленная этой идеей, как студент на экзамене, вспомнивший ответ, она стала изобретать убийство, рассматривая его в обратном хронологическом порядке.

«Мы собираемся стать теми, кого мы всегда ненавидели», — подумала Салли. Она подняла руку и, держа ее перед глазами, сжала в кулак, воображая, что пальцы ее сжимают горло О’Коннела, перекрывая доступ воздуха в его легкие и стирая его с лица земли.

Час был поздний, и я в нерешительности задержался в дверях.

Вы выслушиваете чью-то историю, которую вам рассказывают тихим голосом. И внезапно у вас появляется ощущение, что эта история порождает массу вопросов и далеко не на все из них есть ответы. Должно быть, она почувствовала это, потому что спросила:

— Кажется, вы начинаете понимать, почему они не решаются встретиться с вами?

— Разумеется, — ответил я. — Они боятся судебного преследования. В отношении убийства срок давности не действует.

— Так ответить проще простого! — сердито фыркнула она. — Это лежит на поверхности. Постарайтесь разглядеть более глубокие мотивы под чисто прагматическими соображениями.

— Ну хорошо. Их смущает неизбежное предательство, связанное с их поступком.

Она сделала резкий вдох, как будто испугавшись чего-то:

— И что же, скажите на милость, вы имеете в виду под этим очаровательным словом «предательство»?

— То, что Салли получила юридическое образование, — ответил я, подумав, — и должна была бы относиться к закону с бо́льшим пиететом.

— Понятно, — кивнула она. — Участвуя в работе суда, она видела лишь недостатки закона и недооценивала его возможности. А другие?

— Скотт, как историк, наверное, должен был бы лучше других понимать опасность агрессивных действий одной стороны против другой. У него было развито чувство социальной справедливости.

— Вы хотите сказать, он всегда считал, что участие в насилии ниже его достоинства, а тут так легко согласился на это?

— Да. Даже в молодости он пошел на войну не из воинствующего патриотизма, это был скорее акт политического сознания — или, может быть, совесть его побудила. И поэтому руки его были если и не стерильно чистыми, то и незапачканными, как у многих других. А Хоуп…

— Да, что насчет Хоуп? — спросила она с интересом.

— Мне представляется, что преступление было ей еще более чуждо, чем Скотту и Салли. Но ведь эта история и затрагивала ее меньше, чем других.

— Разве? А вам не кажется, что она теряла больше всех? Ведь она посвятила свою жизнь любви к женщине, приняв на себя все неизбежные последствия: она отказалась от желания иметь собственную семью, предстать перед обществом нормальной и относилась к Эшли как к своей дочери. Что она чувствовала, глядя на Эшли? Воспринимала ли она ее как часть самой себя? Видела ли она в ней то, чем сама могла бы стать? Завидовала ей? Наверное, глубочайшая привязанность, которую она испытывала к Эшли, отличалась от той, какая бывает у обычных родителей. И к тому же, как спортсменка, она привыкла действовать прямо и решительно.

Ее неожиданный горячий монолог обволакивал меня, как ночная тьма.

— Да, — сказал я, — я согласен, все это в ней было.

— Она всю жизнь следовала своим инстинктам, не боялась отдаться внутреннему порыву и рисковать. Именно это делало ее таким интересным человеком.

— Возможно. Я как-то не думал об этом.

— А вам не кажется, что Хоуп была в некоторых отношениях ключом ко всей этой истории?

— И да и нет.

— Как это?

— Все-таки ключом была Эшли.