8 Первые признаки паники

Наклонившись к монитору, Эшли вчитывалась в каждое слово на экране. Она сидела в этом положении уже больше часа, и спина у нее стала уставать. Мышцы голеней слегка подрагивали, словно она пробежала трусцой больше обычной нормы.

Электронные письма представляли собой ошеломляющую мешанину из любовных признаний, картинок в виде сердечек и воздушных шариков, плохих стихов, сочиненных О’Коннелом, и хороших стихов, украденных у Шекспира, Эндрю Марвелла[16] и даже Рода Макьюэна.[17] Все это выглядело до невозможности банально, по-детски, и вместе с тем вызывало у Эшли озноб.

Пытаясь понять, в чем заключается его «полезная информация», она так и сяк комбинировала слова и фразы из различных писем. В них не за что было уцепиться — не было никаких слов, набранных курсивом или заглавными буквами, которые могли бы послужить подсказкой. Промучившись почти два часа, Эшли в раздражении бросила карандаш. Она чувствовала себя бестолковой, неспособной понять элементарных вещей, не представлявших трудностей для любого любителя кроссвордов и головоломок. Она терпеть не могла подобные игры.

— В чем тут хитрость? Что ты хочешь мне сказать? — крикнула она, обращаясь к экрану и слыша в своем голосе несвойственную ему пронзительность.

Она вернулась к самому началу и стала вызывать одно сообщение за другим, тут же сбрасывая их и пытаясь отгадать загадку: ЧТО?

И тут она поняла что.

Сообщение Майкла О’Коннела не содержалось ни в одном из присланных им писем.

Оно заключалось в самом факте, что он мог прислать их — от всех ее корреспондентов. Дело было не в его неуклюжих признаниях в любви на уровне пятого класса школы, а в том, что он получил доступ к ее почте и хитростью заставил ее прочитать поочередно все свои послания. И возможно, открывая их одно за другим, она открывала ему доступ ко всем своим папкам и файлам. О’Коннел забрался к ней в компьютер, словно вирус, и был теперь так близко к ней, как если бы сидел на соседнем стуле.

Эшли вцепилась в ручки кресла и так резко откинулась назад, что чуть не опрокинулась. Голова у нее закружилась; она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя.

Девушка повернулась и медленно оглядела комнату. Майкл О’Коннел провел здесь всего одну ночь, да и то не целиком. Они оба были слегка пьяны, и она пригласила его к себе. И теперь, трезвая и напуганная, Эшли пыталась воспроизвести в памяти события той ночи. Она никак не могла вспомнить, сколько бокалов он опрокинул. Пять? Или всего один? Может быть, в то время как она пила, он лишь притворялся? Вся атмосфера того вечера была какой-то разнузданной, совершенно чуждой ей, но она пребывала в нервном возбуждении и поддалась этому настроению. Они торопливо скинули одежду, путаясь в ней, и яростно накинулись друг на друга. Это было нетерпеливое, стремительное совокупление без всякой нежности. Все длилось считаные секунды. Насколько Эшли помнила, сама она, по крайней мере, никаких нежных чувств при этом не испытывала. Для нее это был бунт, подобный взрыву акт освобождения от накопившегося напряжения, из-за которого она и была в тот момент способна на безрассудные поступки. Она переживала последствия бурного и неприятного разрыва с приятелем, отношения с которым завязались еще на первом курсе и тянулись аж до последнего, несмотря на растущее взаимное неудовлетворение и регулярные ссоры. Кроме того, Эшли была поглощена заботами, связанными с окончанием колледжа и выбором пути, и к тому же чувствовала себя изолированной от родных и друзей. Все в ее жизни, как ей казалось, совершалось по принуждению, принимало неестественные формы, было перепутано и негармонично. Среди всей этой неразберихи и случилась эта окаянная встреча с О’Коннелом. Он был красив, обольстителен, отличался от студентов, с которыми она встречалась в колледже, и она не обратила особого внимания на то, с каким странным выражением, лишенным всякой романтики, он поедал ее глазами за столом, словно стараясь запечатлеть в памяти каждый дюйм ее кожи.

Она только головой покачала.

После полового акта они откинулись на подушки. Эшли ощущала кислый вкус во рту, перед глазами все плыло, и она сразу провалилась в сон. А он что делал? Он закурил сигарету. Утром она поднялась, не приглашая его повторить вчерашнее, соврала, что у нее деловая встреча, и, не поцеловав его и не предложив завтрака, удалилась в ванную, где стала тщательно тереть себя губкой под горячими струями воды, словно старалась смыть чужой запах. Она надеялась, что он в это время уйдет, но он не ушел.

Эшли помнила последовавший за этим краткий разговор, натянутый и полный фальши. Она напустила на себя холодный деловой вид, всячески стараясь дистанцироваться от него, пока наконец не повисло долгое молчание, во время которого О’Коннел пристально смотрел на нее. Затем он улыбнулся, кивнул и, не сказав почти ни слова, вышел.

А теперь, оказывается, у них необыкновенная любовь. Откуда бы ей взяться?

Эшли вспомнила, с каким каменным лицом он покидал ее квартиру, и поежилась.

Другие мужчины, с которыми ей случалось провести ночь, уходили либо сердитыми, либо настроенными оптимистично и даже с некоторой бравадой. О’Коннел же повел себя иначе. Он заморозил ее своим молчанием и удалился. Как будто был уверен, что уходит ненадолго, подумала она.

Пока она спала и долго мылась в ванной, он мог делать у нее за спиной все, что угодно. Был ли выключен ее компьютер? Что лежало на письменном столе? Какие номера и пароли он узнал? Что он успел разнюхать?

Вопрос был непраздный, но она даже боялась над ним задумываться.

Комната опять закружилась у нее перед глазами. Эшли вскочила, кинулась в ванную, склонилась над унитазом, и ее вырвало.


Умывшись, Эшли села на краю кровати, набросив на плечи одеяло, и стала думать, что ей предпринять. Она чувствовала себя как жертва кораблекрушения, выброшенная на берег после многодневного кружения по морю.

Чем дольше она так сидела, тем больший гнев ее охватывал.

По ее разумению, Майкл О’Коннел не имел никакого права претендовать на что-либо и требовать от нее ответных чувств. Его речи о вечной любви были просто смешны.

В принципе Эшли относилась к людям с пониманием, она не любила конфликтов и старалась избегать их. Но эта дурь — другого слова она просто не могла подобрать, — спровоцированная единственной проведенной вместе ночью, зашла слишком далеко.

Она отбросила одеяло и поднялась на ноги.

— Черт побери! — произнесла она. — Пора с этим кончать. Сегодня же. Хватит с меня этого идиотизма!

Она подошла к письменному столу и схватила мобильник. Не думая о том, что будет говорить, она набрала номер О’Коннела.

Он ответил практически сразу.

— Привет, крошка, — произнес он чуть ли не весело.

Его фамильярность разозлила Эшли.

— Я тебе не крошка.

Он ничего не ответил.

— Слушай, Майкл, давай с этим кончать.

Он опять не откликнулся.

— Кончим с этим, ладно?

Снова молчание. Она даже не была уверена, слушает ли он ее.

— Майкл?

— Да, я здесь, — холодно бросил он.

— Все это позади.

— Я не верю тебе.

— Между нами все кончено, слышишь?

Последовала пауза, затем он сказал:

— Я так не думаю.

Эшли открыла рот, чтобы ответить, но поняла, что он отключил свой телефон.

— Вот скотина! — выругалась она и снова набрала его номер.

— Хочешь еще раз попытаться? — спросил О’Коннел.

Она набрала в грудь воздуха.

— Ну ладно, — произнесла она сухо. — Если не хочешь по-хорошему, придется действовать жестко.

Он рассмеялся, но ничего не ответил.

— Давай встретимся где-нибудь за ленчем.

— Где? — спросил он.

Эшли задумалась на секунду, выбирая подходящее заведение. Лучше, если это будет знакомое и многолюдное место, где ее знают, а его нет, где она будет чувствовать себя в своей стихии. Там ей легче будет найти слова, чтобы отвадить его раз и навсегда, подумала она.

— В кафе художественного музея, — ответила она. — Сегодня, в час. Идет?

Она, словно наяву, видела, как он ухмыляется, и ее пробрала внезапная дрожь, как будто из приоткрытого окна вдруг потянуло сквозняком. Очевидно, ее предложение было принято, потому что О’Коннел прервал связь.

* * *

— Мне кажется, — сказал я, — что тут бо́льшую роль играло умение предвидеть опасность. Они должны были осознать, что происходит.

— Да, — ответила она. — Однако это легко сказать, но не так-то легко сделать.

— Разве?

— Да. Всем нам кажется, что мы можем распознать появившуюся на горизонте опасность. Ее действительно нетрудно избежать, если она снабжена звонками, свистками, красными сигнальными огнями и сиренами. Но гораздо труднее сделать это, если не знаешь толком, с чем имеешь дело.

Она задумалась на миг и поднесла к губам чашку чая со льдом.

— Эшли знала, — заметил я.

Она покачала головой:

— Нет. Она была не только напугана, но и раздражена, и это мешало ей увидеть, в каком отчаянном положении она находится. И в конце концов, что она знала о Майкле О’Коннеле? Совсем немного. Гораздо меньше, чем он знал о ней. Интересно, что Скотт, находясь дальше всех от центра событий, лучше понимал истинный характер происходящего, потому что он — по крайней мере, сначала — прислушивался к голосу инстинкта.

— А Салли и ее партнерша Хоуп?

— Они в тот момент еще не испытывали страха. Правда, так было недолго.

— А что чувствовал в это время О’Коннел?

Она задумалась.

— Они не понимали его, по крайней мере тогда.

— Чего именно не понимали?

— Что он стал извлекать из всего этого удовольствие.

Загрузка...