Фатальная ошибка

14 Глупость

Скотт ерзал на табурете у стойки бара, держа в руках бутылку пива и поглядывая одним глазом на входную дверь и другим — на Эшли, сидевшую в одиночестве в одной из кабинок. Она ждала О’Коннела, нервно теребя салфетку и столовые приборы и барабаня пальцами по столу.

Скотт дал ей указания насчет того, что ей следует сказать по телефону, договариваясь с О’Коннелом о встрече, и как ей держаться с ним. Во внутреннем кармане пиджака он держал наготове конверт с пятью тысячами долларов стодолларовыми купюрами. Увесистая пачка будет выглядеть внушительно, когда он выложит ее на стол; он надеялся, что создастся впечатление, будто в конверте даже больше пяти тысяч. При мысли о деньгах у него начинали потеть подмышки, но Эшли, вероятно, чувствовала себя еще хуже — все у нее внутри завязалось тугим узлом. Тем не менее ее скромные актерские способности должны были помочь ей во время разговора. Скотт прочистил горло и допил пиво. Он напряг мышцы под пиджаком и уже в десятый раз повторил себе, что человек, запугивающий женщину, скорее всего, спасует перед мужчиной, не уступающим ему в физической силе и к тому же более старшим и опытным. Ему не раз приходилось сталкиваться со студентами вроде этого Майкла О’Коннела, и он, как правило, заставлял их отступать. Он дал знак бармену принести ему еще пива.

Эшли же бросало то в жар, то в холод. Говоря по телефону с О’Коннелом, она была осмотрительна и придерживалась тактики, выработанной ею вместе с отцом по дороге в Бостон: держаться без вызова, но и никак его не обнадеживать. Теперь же, напоминала она себе, надо вызвать его на откровенный разговор, а отец в случае необходимости вмешается.

— Майкл, это Эшли.

— Куда ты пропала?

— Уезжала из города по делу.

— По какому делу?

— Которое нам с тобой надо обсудить. Почему ты не пришел тогда в музей?

— Мне не понравилась обстановка. И я не хотел выслушивать то, что ты собиралась сказать. Эшли, я считаю, что у нас с тобой все идет хорошо.

— Если ты так считаешь, давай встретимся сегодня в том же ресторане, где мы с тобой были во время нашего первого и единственного свидания. Ты согласен?

— Только в том случае, если ты пообещаешь, что не собираешься расстаться навсегда. Ты нужна мне, Эшли. И я тебе нужен, я знаю.

Это прозвучало просительно, почти по-детски, и Эшли несколько растерялась.

— Хорошо, я обещаю, — ответила она, поколебавшись. — В восемь?

— Давай. Это будет здорово. Нам о многом надо поговорить. О нашем будущем, например.

— Замечательно, — произнесла Эшли с притворным воодушевлением.

Она положила трубку, ничего не сказав ему ни о том, как ей было страшно, когда он преследовал ее под дождем по дороге к метро, ни о мертвых цветах, ни о чем-либо другом, что пугало ее.

И теперь она старательно отводила глаза от отца, сидевшего у стойки, наблюдала за входом в ресторан и, по мере того как время приближалось к восьми, все больше надеялась, что на этот раз не повторится то, что было в музее. План, разработанный ею с отцом, был прост: они придут в ресторан пораньше, Эшли займет место в кабинке и, когда появится О’Коннел, Скотт неожиданно подсядет к нему, так что он не сможет уйти, пока они не выскажут ему все, что собирались. Они будут действовать как слаженная команда, настаивая на том, чтобы О’Коннел оставил ее в покое. У них будет численное преимущество, они будут находиться в публичном месте, и, как утверждал Скотт, они задавят О’Коннела психологически и будут полностью контролировать ситуацию. «Будь сильной и решительной. Выскажи ему свои требования четко и недвусмысленно, чтобы у него не оставалось никаких сомнений, — авторитетно наставлял ее Скотт. — Помни: нас двое. Мы умнее его, лучше образованны и располагаем бо́льшими средствами. Всё в наших руках».

Эшли взяла стоявший перед ней стакан с водой и сделала глоток. Губы ее были сухими и запеклись. У нее вдруг возникло ощущение, словно она плывет в открытом море на спасательном плоту.

Она поставила стакан и в этот момент увидела входившего в ресторан О’Коннела. Приподнявшись с диванчика, она помахала ему. О’Коннел быстро окинул взглядом зал, но трудно было сказать, обратил он внимание на Скотта или нет. Она скосила глаза на отца. Тот заметно напрягся.

Сделав глубокий вздох, она мысленно проговорила: «Итак, Эшли, занавес поднят. Звучит увертюра. Представление начинается».

О’Коннел быстро пересек зал и скользнул на диванчик напротив нее.

— Привет, Эшли, — бросил он. — Как здорово увидеться с тобой!

— Почему ты не пришел тогда в кафе? — не сдержавшись, упрекнула его Эшли. — И стал вместо этого преследовать меня на улице?

— Ты испугалась? — спросил он, улыбнувшись, словно она бросила ему какую-то шутку.

— Да. Если ты говоришь, что любишь меня, то почему ведешь себя так странно?

Он опять улыбнулся, вместо ответа, и Эшли вдруг подумала, что и не хотела бы услышать его. Майкл О’Коннел слегка откинул голову назад, затем наклонился к ней и собирался взять ее за руку, но она быстро спрятала руки под стол. Она не желала, чтобы он прикасался к ней. Он фыркнул и откинулся на спинку диванчика:

— Значит, это все-таки не романтический ужин вдвоем?

— Нет.

— Значит, ты солгала, пообещав, что это не будет прощальная встреча, да?

— Майкл, я…

— Мне не нравится, когда люди, которых я люблю, лгут мне. Это меня злит.

— Я пыталась…

— Мне кажется, ты не вполне понимаешь меня, Эшли, — спокойно проговорил он, не повышая голоса. Можно было подумать, что они разговаривают о погоде. — Ты не думаешь, что у меня тоже есть чувства?

Он произнес это ровным, чуть ли не деловитым тоном. «Нет, не думаю!» — хотелось ей крикнуть, но вместо этого она сказала:

— Послушай, Майкл, зачем растравлять себя и делать еще тяжелее то, что и так тяжело?

— А что тут тяжелого? — улыбнулся он. — Ничего тяжелого не случится. Я люблю тебя, Эшли. А ты любишь меня. Ты этого просто еще не сознаешь. Но ты поймешь, скоро поймешь.

— Да нет, Майкл, ты ошибаешься.

Произнеся это, она поняла, что обсуждает с ним их отношения, то есть говорит совсем не то, что нужно.

— Ты что, не веришь в любовь с первого взгляда?

— Ох, Майкл, ну почему ты не можешь оставить меня в покое?

Он слегка усмехнулся, и у Эшли промелькнула пугающая мысль: «Он получает от этого удовольствие».

— Похоже, я должен доказать тебе свою любовь, — сказал он, снова улыбнувшись.

— Ты ничего не должен мне доказывать.

— Ты ошибаешься, — произнес он самодовольно. — Все твои представления — это ошибка. Я бы даже сказал, смертельная ошибка, но боюсь, ты можешь меня неправильно понять.

Сделав резкий и испуганный вздох, Эшли поняла, что разговор складывается совсем не так, как она надеялась, и дважды отбросила волосы с лица правой рукой. Это был условный знак, призывающий отца вмешаться. Краем глаза она видела, как он соскочил с табурета, в три шага пересек небольшой зал и встал у их столика, загородив О’Коннелу выход из кабинки.

— Мне кажется, вы не слушаете, что она говорит, — произнес Скотт ровным тоном, в котором, однако, чувствовалась уверенная сила. Он разговаривал таким тоном с упрямыми студентами.

О’Коннел по-прежнему смотрел на Эшли:

— Значит, ты решила, что тебе понадобится помощь?

Она кивнула.

О’Коннел слегка повернулся и смерил Скотта взглядом.

— Салют, профессор, — спокойно проговорил он. — Присаживайтесь.

Хоуп наблюдала за Салли, разгадывавшей кроссворд в номере «Нью-Йорк таймс», прибереженном с прошлого воскресенья. Она всегда работала ручкой, а не карандашом и постукивала ею по зубам, постепенно заполняя клетки кроссворда буквами. Стояла тишина — она стала привычной атмосферой в их доме, подумала Хоуп. Глядя на Салли, она задавалась вопросом, что именно заставляет ее чувствовать себя такой несчастной.

— Салли, тебе не кажется, что нам следует поговорить об этом парне, который, похоже, неотвязно преследует Эшли?

Салли подняла голову. Она как раз собиралась написать «Гейси» в седьмом слове по горизонтали, где требовалось назвать имя убийцы-клоуна.[19]

— Не вижу, о чем тут говорить, — ответила она, помолчав. — Я думаю, Скотт вместе с Эшли уладят это дело, позвонят нам и скажут, что инцидент исчерпан. Finita la comedia. Жизнь продолжается. Жаль только, что мы потеряли на этом пять тысяч.

— Ты не боишься, что этот парень может оказаться гораздо опаснее, чем нам представляется?

— Неприятный тип, что и говорить, — пожала плечами Салли. — Но у Скотта есть опыт общения с самыми разными студентами, так что, полагаю, он справится и с этим.

Хоуп очень старательно сформулировала свой следующий вопрос:

— Разве в твоей практике участия в бракоразводных процессах и в улаживании семейных неурядиц часто удается так легко откупиться?

Вопрос был скорее риторическим: Салли не раз жаловалась ей на твердолобость и несговорчивость клиентов.

— Я считаю, — ответила Салли размеренным тоном, жутко раздражавшим Хоуп, — что нам следует подождать и посмотреть, как будут развиваться события. Какой смысл биться над проблемой, если мы даже не уверены, существует она или нет?

Но Хоуп уже понесло. Она сердито помотала головой.

— Это предельно тупая позиция — не видеть дальше своего носа! — выпалила она, чуть повысив голос. — Мы не уверены, что грянет буря, так зачем запасаться едой, свечами и батарейками? Мы не уверены, что подхватим грипп, так зачем делать прививки?

Салли отложила кроссворд.

— О’кей, — сказала она, тоже начиная раздражаться, — какими именно батарейками ты предлагаешь запасаться и какие делать прививки?

Хоуп посмотрела на давнюю подругу и подумала, как плохо она, в сущности, знает и Салли, и саму себя. А ведь они столько лет вместе! В нынешнем мире понятие нормы допускает множество толкований, и Хоуп иногда казалось, что все бродят по минному полю.

— Ты и сама знаешь, что у меня нет ответа на этот вопрос, — медленно проговорила она. — Просто мне кажется, что мы должны сделать что-то, а не сидеть и ждать, пока позвонит Скотт и скажет, что порядок восстановлен. Я, кстати, нисколько не верю, что это произойдет, и не считаю, что мы этого заслуживаем.

— В каком смысле — заслуживаем?

— Порассуждай об этом сама, пока будешь разгадывать кроссворд, а я почитаю книжку. — Хоуп тяжело вздохнула, думая, что Салли следовало бы поломать голову над куда более сложным кроссвордом, нежели тот, что в «Таймсе».

Салли кивнула и вернулась к своей газете. Ей хотелось сказать Хоуп что-нибудь ласковое, успокоить ее, разрядить напряженную атмосферу, но в этот момент она увидела, что слово номер три по вертикали должно служить ответом на вопрос: «Что воспевала богиня?» — и вспомнила начало гомеровской «Илиады»: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса…» Поскольку слово состояло из четырех букв и третьей было «е», она без колебаний написала «гнев».

Скотт сел на диванчик рядом с О’Коннелом, заперев его в углу кабинки, как и планировалось. Это был ближний бой. Как раз в этот момент к ним подошла официантка с меню.

— Мы сделаем заказ через несколько минут, — сказал ей Скотт.

— Принесите мне пива, — распорядился О’Коннел и повернулся к Скотту. — Первый раунд за вами. — Затем он обратился к Эшли: — Ты приготовила мне сегодня целую кучу сюрпризов. Тебе не кажется, что это касается только нас двоих?

— Я пыталась объяснить тебе свою позицию, но ты не слушаешь.

— И ты решила привлечь отца… — Парень снова повернулся к Скотту. — Странно. А с какой именно целью?

Вопрос был обращен к Эшли, но ответил Скотт:

— Я здесь для того, чтобы вам было легче понять, что если она говорит, что между вами все кончено, то, значит, все кончено.

О’Коннел еще раз внимательно оглядел Скотта:

— Силу вы не применяете. Убедить меня не пытаетесь. Так как же вы собираетесь поступить, профессор? Что у вас на уме?

— Я хочу сказать, что пора оставить Эшли в покое. Займитесь своими делами, а у нее и без вас забот невпроворот. Она работает и учится. У нее нет времени завязывать длительные отношения и уж тем более такие, на которые вы намекаете. Так что моя цель — помочь вам осознать это.

О’Коннел был, похоже, ничуть не обескуражен этими словами:

— Почему вы считаете, что наши отношения — это ваше дело?

— Это стало моим делом, так как вы не желаете прислушаться к тому, что говорит Эшли.

— Может быть, и так, — улыбнулся О’Коннел, — а может быть, и нет.

Официантка принесла ему пиво, он залпом выпил половину и опять ухмыльнулся:

— С какой стати, профессор, вы убеждаете меня отказаться от Эшли? Откуда вы знаете, что мы не подходим друг другу? Что вы вообще обо мне знаете? Абсолютно ничего. Может быть, я на вид и не соответствую тому идеалу, который вы для нее выбрали. Я, конечно, не какая-нибудь важная шишка с гарвардским дипломом и на «БМВ» не разъезжаю, если вы об этом, но я очень много чего умею, и Эшли мог бы попасться кто-нибудь гораздо хуже. А то, что я не вашего круга, ни черта, по-моему, не значит.

Скотт не знал, что на это ответить. О’Коннел повернул разговор в направлении, которого он не ожидал.

— Мне вовсе ни к чему знать вас, — сказал он. — Все, что я хочу, — чтобы вы оставили мою дочь в покое. И я готов сделать все, что потребуется, чтобы вы поняли это.

— Я что-то сомневаюсь, — ответил О’Коннел, помолчав. — Все, что потребуется? По-моему, это не может быть правдой.

— Назовите цену, — произнес Скотт холодно.

— Цену?

— Не делайте вид, что не понимаете меня. Назовите цену.

— Вы хотите, чтобы я оценил в деньгах свои чувства к Эшли?

— Перестаньте валять дурака, — бросил Скотт. Ухмылка О’Коннела и его небрежный тон выводили его из себя.

— Я никак не могу этого сделать. И ваши деньги мне не нужны.

Скотт достал из кармана белый конверт с деньгами.

— Что это? — спросил О’Коннел.

— Пять тысяч долларов. За обещание, что вы оставите Эшли навсегда.

— Вы хотите дать их мне?

— Да.

— Я ведь ничего не говорил о деньгах, верно?

— Верно.

— То есть вы даете их мне без всяких просьб и вымогательств с моей стороны.

— Да, в обмен на ваше обещание.

— Я никогда не просил у тебя денег, правда? — обратился О’Коннел к Эшли.

Та покачала головой.

— Я не слышу ответа.

— Нет, ты никогда не просил у меня денег.

О’Коннел взял в руки конверт:

— Значит, если я возьму деньги, это будет подарок от вас, верно?

— В обмен на ваше слово, — сказал Скотт.

— Хорошо, — улыбнулся О’Коннел, держа конверт в руках. — Мне не нужны ваши деньги, но я даю слово.

— Что вы оставите Эшли в покое? Не будете с ней общаться, следить за ней и беспокоить ее?

— Это то, чего вы хотите?

— Да.

Помолчав, О’Коннел спросил:

— Значит, все получают то, что хотят, да?

— Да.

— Кроме меня. — Он, прищурившись, посмотрел на Эшли с таким ледяным выражением, что она даже не могла до конца его понять. Пронзительный взгляд сопровождался широкой беспечной улыбкой, но Эшли показалось, что холоднее этой улыбки она ничего в жизни не видела. — Значит, поездка была не напрасной, профессор?

Скотт ничего не ответил. Он был готов к тому, что О’Коннел швырнет деньги на стол или ему в лицо, и напрягся, стараясь держать себя в руках.

Но молодой человек не стал делать театральных жестов. Он вновь повернулся к Эшли и буквально впился в нее взглядом, так что она невольно поежилась.

— Знаешь, что пели «Битлз», когда твой отец был молодым?

Она покачала головой.

— «За деньги любовь не купишь».

Не спуская глаз с Эшли, он сунул в карман конверт с деньгами, совершенно сбив их с толку, и произнес:

— Ладно, профессор, выпускайте меня. Думаю, на обед я все-таки не останусь, но за пиво спасибо.

Скотт поднялся, и О’Коннел проворно выбрался из кабинки и, встав в проходе, снова выразительно посмотрел на Эшли. Затем, усмехнувшись, резко повернулся и быстро вышел из ресторана.

Они молчали почти целую минуту.

— И как это понять? — спросила Эшли.

Скотт не ответил. Он не знал, что и подумать. В это время к ним подошла официантка.

— Значит, обед на двоих? — спросила она, вручив им меню.

Около дома Эшли ночные тени перемежались с отдельными лучами света, исходившими от уличных фонарей и безуспешно пытавшимися бороться со сгущавшейся осенней темнотой. Припарковаться было негде, так что Скотт остановил свой «порше» около пожарного крана. Не выключая двигателя, он повернулся к дочери:

— Возможно, тебе имеет смысл уехать на несколько дней куда-нибудь на запад, пока мы не убедимся, что этот парень верен своему слову. Можешь провести пару дней у меня, потом пару дней у матери. Пускай время и расстояние поработают на тебя.

— Но почему я должна куда-то бежать и прятаться? — возмутилась Эшли. — У меня занятия, работа.

— Я понимаю. Но лучше избыток осторожности, чем ее недостаток.

— Это черт знает что! Просто черт знает что!

— Да, конечно. Но, радость моя, я не могу предложить ничего другого.

Эшли вздохнула, затем с улыбкой повернулась к отцу:

— Просто он немного выбил меня из колеи. Все утрясется, пап. Парни вроде него на поверку оказываются трусами. Он пыжился, разглагольствуя о деньгах, но на самом деле ты поставил его на место. Выпьет с приятелями, обзовет меня по-всякому и пойдет своей дорогой. Все это, конечно, неприятно, и деньги ты потерял…

— Совершенно непонятное поведение, — отозвался Скотт. — Сказал, что деньги ему не нужны, и сунул их в карман. Можно подумать, что он тайком записывал разговор на магнитофон. Говорил одно, а делал другое. Противно.

— Будем надеяться, что все позади.

— Да. Слушай, вот тебе наставление. Если он опять появится на горизонте, подаст хоть какой-то знак — тут же звони кому-нибудь из нас: матери, Хоуп или мне. Сразу же, в любое время дня или ночи, поняла? Малейшее подозрение, что он следит за тобой, звонит, пишет или просто наблюдает, — и ты звонишь нам. Даже если у тебя возникнет какое-то неприятное ощущение — ты звонишь. Договорились?

— Да. Послушай, пап, он ведь напугал меня, помимо всего прочего. Я не пытаюсь храбриться. Я просто хочу, чтобы жизнь вернулась в нормальное русло, пусть она и не была у меня идеальной.

Она снова вздохнула, расстегнула ремень безопасности и достала из сумки ключи от квартиры.

— Подняться с тобой?

— Не стоит. Просто подожди, пока я не зайду к себе, если не возражаешь.

— Радость моя, я не собираюсь возражать против чего бы то ни было. Я только хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу забыть об этом деле и о Майкле О’Коннеле, хочу, чтобы ты защитила диссертацию по истории искусства и стала бы жить в свое удовольствие. И твоя мама хочет того же. И так оно и будет, поверь мне. Пройдет немного времени, ты встретишь какого-нибудь замечательного парня, а этот эпизод промелькнет как крошечная вспышка и навсегда останется в прошлом. Ты о нем и не вспомнишь.

— Ну да, крошечный ночной кошмарик. — Она наклонилась к отцу и чмокнула его в щеку. — Спасибо, папа. За то, что ты приехал, помог, и просто… не знаю… просто за то, что ты — это ты.

Слышать это было исключительно приятно, но он покачал головой:

— Я-то, в отличие от тебя, ничего особенного собой не представляю.

Эшли вылезла из машины, и Скотт напутствовал ее:

— Спи спокойно и позвони нам завтра на всякий случай, чтобы мы знали, что все в порядке.

Дочь кивнула, а у Скотта вдруг мелькнула мысль, зародившаяся в каком-то темном уголке его сознания. Он импульсивно сказал:

— Знаешь, Эшли, я хочу спросить тебя одну вещь.

Эшли, уже закрывавшая дверь, вернулась к машине:

— Какую?

— Ты говорила О’Коннелу что-нибудь обо мне или о матери?

— Н-нет, — ответила она не очень уверенно.

— Может быть, что-нибудь рассказывала ему во время того, первого свидания?

— Нет-нет, — покачала она головой. — А что?

— Да нет, ничего, я просто так спрашиваю. Иди к себе и позвони завтра.

Улыбнувшись, Эшли откинула волосы со лба и кивнула. Скотт сказал ей с улыбкой:

— Я долечу до дому за пару минут. Сегодня у всех полицейских выходной.

— Надеюсь, папа, ты никогда не повзрослеешь. Это было бы грустно.

Девушка взбежала по ступенькам, открыла наружную дверь, затем внутреннюю и помахала Скотту на прощание. Убедившись, что она поднимается по лестнице, он включил зажигание и выехал из-под пожарного крана, размышляя о том, откуда О’Коннелу известно, что он профессор.

— Итак, они успокоились?

— Да. Более или менее. Конечно, они не прыгали от восторга, как человек, чудом спасшийся от смерти, но в тот момент испытывали вполне понятное облегчение. Некоторые неясности и тревоги еще оставались, но в целом они успокоились.

— И напрасно?

— Стала бы я вам рассказывать эту историю, если бы это был конец? Заплатили пять тысяч баксов — и на этом все, не поминайте лихом?

— Ну да, понятно.

— Я ведь уже говорила, что это история о смерти.

Мне нечего было на это сказать. Подняв голову, она посмотрела в окно, и солнце четко высветило ее профиль.

— Вас не удивляет, — спросила она медленно, — как легко все в жизни человека может разом перевернуться с ног на голову? А что может послужить нам защитой от этого? Религиозный фанатик скажет — вера, академик — знание. Врач, наверное, выберет умение и мастерство, полицейский — девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет, а политик, скорее всего, — закон. Но на что же все-таки нам опереться?

— Я полагаю, вы не ждете от меня ответа на этот вопрос?

Откинув голову назад, она рассмеялась:

— Нет, конечно нет. По крайней мере, пока не жду. Эшли, разумеется, тоже не знала ответа.