Фатальная ошибка

6 Первые намеки на то, что грядет

Эшли не находила в себе сил подняться с постели до самого полудня, пока комната не наполнилась солнечным светом и успокаивающим уличным шумом. Несколько мгновений она смотрела в окно, словно хотела убедиться, что начинается обычный день, который не принесет никаких неприятностей. Она провожала взглядом людей, проходивших мимо ее дома. Эшли не знала никого из них, и вместе с тем они выглядели знакомо, их нетрудно было отнести к той или иной категории. Бизнесмен. Студент. Официантка. Все целеустремленно спешили по своим делам. В мире, отделенном от нее оконным стеклом, были цель и смысл.

Эшли ощущала себя в этом мире одиноким островом. Она вдруг пожалела, что рядом с ней нет близкой подруги, что она не снимает квартиру на двоих с какой-нибудь девушкой. В Бостоне у нее было много приятельниц, но ни одной подруги, которая села бы с другой стороны кровати с чашкой чая, готовая по любому поводу посмеяться вместе с ней, поплакать, выразить сочувствие. А главное, не было никого, с кем она могла бы поделиться своими проблемами, особенно такими, как Майкл О’Коннел. У нее была добрая сотня друзей, но ни одного настоящего друга. Эшли подошла к письменному столу, где рядом с ноутбуком были навалены журналы и книги по истории искусства, ее собственные незаконченные работы и компакт-диски. Порывшись в этом хаосе, она нашла клочок бумаги с цифрами.

Затем, сделав глубокий вдох, набрала номер телефона Майкла О’Коннела.

Он снял трубку после второго гудка:

— Да?

— Майкл, это Эшли.

Она помолчала. Следовало бы заранее продумать, что она будет говорить, сочинить яркие, убедительные фразы и веские заявления. Она же вместо этого позволила эмоциям овладеть ею.

— Не звони мне больше, я не хочу этого! — выпалила она.

Он ничего не ответил.

— Когда ты позвонил сегодня, я еще спала. Ты напугал меня до смерти.

Она ожидала, что он извинится или, по крайней мере, объяснит свой звонок. Однако никаких извинений и объяснений не последовало.

— Пожалуйста, Майкл. — Это прозвучало так, будто она просила его о большом одолжении.

Он молчал.

— Послушай, — продолжала она, запинаясь, — в конце концов, это была всего одна ночь. Мы развлекались, выпили, и дело зашло дальше, чем следовало. Я не хочу сказать, что сожалею об этом, но боюсь, что ввела тебя в заблуждение и ты неправильно меня понял. Давай расстанемся друзьями и пойдем каждый своей дорогой.

Эшли слышала, как О’Коннел дышит на другом конце провода, но он по-прежнему хранил молчание. Она продолжала говорить, сознавая, что ее слова звучат все более беспомощно и жалко:

— И поэтому не пиши мне больше писем — тем более таких, какое ты прислал на прошлой неделе. Это ведь ты его написал, да? Больше некому. Я знаю, что у тебя много дел и забот, я тоже закрутилась с работой и диссертацией, и у меня просто нет никакой возможности поддерживать серьезные отношения. Тебе это должно быть понятно. Мне не до того. Я хочу сказать, что мы оба очень загружены и у меня сейчас нет времени на это, да и у тебя, я уверена, тоже. Ты согласен?

Вопрос повис в воздухе, растворившись в его молчании. Она решила воспринять это как знак согласия:

— Майкл, я искренне благодарна тебе, что ты выслушал меня. И я желаю тебе всего наилучшего, правда желаю. Может быть, в будущем мы еще встретимся и узнаем друг друга лучше. Но не сейчас, ладно? Прости, если я разочаровала тебя. Но если ты действительно любишь меня, как ты говоришь, тогда ты поймешь, что сейчас я не могу ничем себя связывать, мне надо заниматься своими делами. Бог его знает, что нас ждет в будущем, но сейчас я просто не могу, понимаешь? Давай расстанемся по-хорошему, ладно?

Она по-прежнему слышала, как он дышит в трубку. Ровно, ритмично. Вдох-выдох.

— Слушай, — произнесла она устало и чуть раздраженно, — мы ведь даже не знаем толком друг друга. Мы встречались всего один раз и были нетрезвы, так ведь? Когда ты мог полюбить меня? Почему ты вбил это себе в голову? И откуда ты взял, что мы идеально подходим друг другу? Это полный бред. Ты не можешь жить без меня? Но это просто бессмыслица! Я прошу у тебя только одного: оставь меня в покое, ладно? Я уверена, ты найдешь девушку, которая подойдет тебе. А я не такая девушка, Майкл. Пожалуйста, оставь меня. Ты слышишь?

О’Коннел не произнес в ответ ни слова и лишь засмеялся. Она не сказала ничего смешного или хотя бы ироничного, и его смех прозвучал как нечто постороннее, донесшееся бог весть откуда. Он заставил ее похолодеть.

А затем О’Коннел повесил трубку.

Несколько секунд Эшли стояла, уставившись на телефонную трубку в руках и задавая себе вопрос: разговаривала ли она на самом деле только что по телефону? Она даже почти засомневалась, слушал ли ее человек на другом конце провода, но затем вспомнила, что одно слово он все-таки произнес. Как мало она его ни знала, но спутать его голос с чьим-то еще не могла. Она медленно положила трубку и боязливо огляделась, словно ожидала, что кто-то набросится на нее. С улицы до нее доносился приглушенный шум, но он не уменьшал охватившего ее ощущения полного и абсолютного одиночества.

Эшли опустилась на краешек кровати, чувствуя себя опустошенной и невероятно маленькой. На глазах ее выступили слезы.

Она не вполне сознавала, что происходит, и только ощущала, как что-то, набирая скорость, угрожающе надвигается на нее. Ситуация пока еще не была неуправляемой, хотя дело шло к этому. Она вытерла слезы и подумала, что надо взять себя в руки. Оставшийся после разговора осадок, ощущение беспомощности следовало вытравить раз и навсегда, быть жесткой и решительной.

Эшли сердито покачала головой и произнесла вслух:

— Надо было лучше подготовиться к разговору.

Звук собственного голоса, резонирующий в замкнутом пространстве небольшой комнаты, еще больше выбил ее из колеи. Она хотела говорить с О’Коннелом твердо и бескомпромиссно и вместо этого проявила слабость, хныкала, умоляла, а ведь она считала, что это совсем ей не свойственно. Девушка резко поднялась с кровати.

— Будь все проклято! — пробормотала она. — Что за паскудная, дурацкая история! — После этого она разразилась целым потоком ругательств, сотрясая воздух самыми грубыми и непристойными словами, какие могла вспомнить. Гнев и раздражение изливались из нее водопадом.

— Он просто злобный мелкий пакостник, — громко объявила она, пытаясь обрести уверенность в себе. — Мне такие уже встречались.

И хотя в глубине души Эшли понимала, что это не так, собственная яростная тирада послужила разрядкой, она почувствовала себя лучше. Взяв полотенце, она решительно направилась в ванную. Эшли скинула одежду и включила горячий душ. После разговора с О’Коннелом она чувствовала себя запачканной и, стоя под испускающими пар струями воды, докрасна терла тело губкой, словно пытаясь смыть какой-то неприятный запах или въевшееся в кожу пятно, которое никак не хотело исчезать, несмотря на все ее усилия.

Выключив душ, Эшли протерла запотевшее зеркало и внимательно посмотрела себе в глаза. «Действуй целеустремленно, — сказала она себе. — Не обращай внимания на подонка, и он отстанет». Она фыркнула и согнула руки в локтях, затем внимательно осмотрела свое тело, оценивая округлость грудей, твердость живота, форму ног. Она сочла себя достаточно крепкой, подтянутой и привлекательной. Вполне сильная личность. Эшли вышла из ванной и оделась. Ей хотелось надеть что-нибудь новое, незнакомое. Она сунула ноутбук в сумку и проверила, есть ли деньги в кошельке. Распорядок дня у нее был обычный: несколько часов занятий в библиотечном крыле музея среди груды книг по истории искусства, затем на работу. Ей надо было дописать или отшлифовать несколько статей, и она надеялась, что научные тексты, гравюры и репродукции великих полотен помогут ей избавиться от мыслей о Майкле О’Коннеле.

Убедившись, что взяла с собой все, что нужно, она распахнула дверь в коридор.

И застыла на месте как вкопанная.

Внезапно ее охватил холод, горло будто ледяными тисками сдавило.

К стене напротив ее двери скотчем был прикреплен букет роз.

Мертвых роз, увядших и наполовину облетевших.

Словно не выдержав ее взгляда, темно-красный, почти черный от времени, лепесток оторвался и медленно упал на пол. Она беспомощно смотрела на цветы.

Сидя за столом в своем маленьком кабинете в колледже, Скотт вертел в пальцах карандаш и думал, как лучше всего вмешаться в жизнь своей почти взрослой дочери, чтобы она этого не заметила. Если бы Эшли была в подростковом или более раннем возрасте, он прибег бы к стандартной родительской политике силы и потребовал бы, невзирая на слезы и обиды, чтобы она сказала все, что он хотел узнать. Но Эшли находилась в переходной стадии от юности к взрослому возрасту, и Скотт не знал, каким образом ему лучше поступить. И с каждой секундой нерешительности и промедления его тревога возрастала.

Нужно было действовать тонко, но эффективно.

На одной из книжных полок, забитых трудами по истории, стояла в рамке Декларация независимости. На углу стола и на стене напротив Скотта было несколько фотографий Эшли. Самый яркий снимок был сделан в школе во время баскетбольной игры. Она прыгнула, чтобы отобрать мяч у двух спортсменок команды противника, — лицо напряжено, собранные в «конский хвост» рыжевато-белокурые волосы взметнулись вверх. В ящике стола была спрятана еще одна фотография, его собственная. Скотт снялся, когда ему было двадцать, — чуть меньше, чем его дочери сейчас. Он сидит на ящике с боеприпасами позади 125-миллиметровой гаубицы рядом с пирамидой блестящих снарядов. Сняв шлем, он курит сигарету, что в непосредственной близости от груды взрывчатых материалов вряд ли разумно. У него утомленное лицо и отсутствующий взгляд. Иногда Скотт думал, что эта фотография — единственная оставшаяся у него память о войне. Он вставил ее в рамку, но никому не показывал. Насколько он помнил, он не показывал ее даже жене в тот период перед рождением Эшли, когда они оба еще думали, что любят друг друга. Скотт пытался вспомнить, расспрашивала ли его Салли вообще когда-нибудь о том времени, когда он был на войне. Он поерзал на стуле. Думая о прошлом, он начинал нервничать. Он предпочитал заниматься прошлым других людей, а не своим собственным.

Покачиваясь на стуле взад и вперед, Скотт стал воспроизводить в уме текст письма. Это навело его на мысль о телефонном звонке.

У Скотта была привычка, и полезная и вредная, хранить все карточки и обрывки бумаги с записанными на них номерами телефонов. Привычка барахольщика. Почти полчаса он рылся в ящиках стола и шкафах с бумагами, но в конце концов нашел то, что искал. Он надеялся, что номер сотового телефона остался прежним.

После третьего звонка он услышал знакомый тонкий голос:

— Алло?

— Это Сьюзен Флетчер?

— Да. А с кем я разговариваю?

— Сьюзен, это Скотт Фримен, отец Эшли… Вы учились с ней на первом и втором курсе и, наверное, помните меня.

После секундного замешательства Сьюзен обрадованно произнесла:

— Мистер Фримен? Ну конечно! Прошло уже два года…

— Да, время летит быстро.

— Это точно. Слушайте, а как Эшли? Я не видела ее уже бог знает сколько месяцев.

— Я, в общем-то, по поводу Эшли и звоню.

— А что? С ней что-нибудь случилось?

Скотт помедлил:

— Боюсь, что да.

Сьюзен Флетчер была молодая, темноволосая, порывистая — ну просто маленький смерч. Ее энергия была неисчерпаема, а активность достигала такого уровня, что это казалось чуть ли не недостатком. В голове у нее постоянно бурлило не меньше полдюжины идей, которые она претворяла в жизнь за письменным столом и компьютером. Сразу по окончании университета она попалась в сети Первого Бостонского национального банка и трудилась там в отделе финансового планирования.

Она стояла у окна возле своего стола и смотрела, как самолеты один за другим приземляются на поле аэропорта Логан. После разговора со Скоттом Фрименом Сьюзен пребывала в некоторой растерянности. Пообещав ему, что постарается разобраться в ситуации, она плохо представляла себе, как за это взяться.

Ей нравилась Эшли, но они не виделись уже почти два года. Во время обучения на двух первых курсах колледжа девушки были соседками по комнате в общежитии, и поначалу обе были поражены тем, насколько они разные, а впоследствии еще больше поразились, обнаружив, как хорошо они уживаются друг с другом. Когда после второго курса они поселились по отдельности вне университетского кампуса, то стали видеться гораздо реже, но встречи их были радостны и приносили обеим удовольствие. Теперь у них было мало общего, и Сьюзен не выбрала бы Эшли в подружки на свою свадьбу, однако испытывала к ней самые теплые чувства. По крайней мере, ей так казалось.

Сьюзен взглянула на телефонный аппарат.

Она испытывала неловкость в связи с просьбой Скотта Фримена. По сути говоря, ее попросили пошпионить за подругой. Но это могло оказаться всего лишь необоснованной родительской тревогой. Возможно, требуется сделать всего один звонок, убедиться, что так оно и есть, сообщить об этом Скотту Фримену — и все станет на свои места. К тому же у Сьюзен будет лишняя возможность пообщаться со старой подругой, что уже само по себе ценно. А если Эшли воспримет это с недовольством, то будет винить отца, а не ее.

Прогнав ненужные сомнения, Сьюзен потянулась к телефону на письменном столе, взглянула еще раз на вечерние тени, спускавшиеся на гавань, и набрала номер Эшли.

После пятого гудка, когда Сьюзен уже решила, что придется оставлять сообщение на автоответчике, трубку сняли.

— Да? — холодно и отрывисто прозвучал голос Эшли.

Это немного удивило Сьюзен.

— Привет, свободная девушка! Как жизнь? — произнесла она, употребив прозвище, данное ею Эшли на первом курсе.

Они вместе посещали семинар по положению женщин в двадцатом веке и как-то вечером за пивом пришли к выводу, что словосочетание «свободный мужчина» звучит как представление в службе знакомств, «свободная женщина» — слишком претенциозно, а вот «свободная девушка» — вполне нормально.

Эшли стояла у ресторана «Молот и наковальня», подняв воротник куртки, чтобы защититься от ветра, и чувствуя, как холод каменного тротуара просачивается сквозь подошвы ее туфель. Она приехала на несколько минут раньше назначенного времени, а Сьюзен никогда не опаздывала — она органически не переносила никаких задержек. Эшли взглянула на часы, и в тот же миг один из подъехавших автомобилей подал сигнал.

Стекло боковой дверцы опустилось, и вечерний сумрак озарился ухмылкой Сьюзен Флетчер.

— Эй, свободная девушка! — завопила она. — Надеюсь, ты не думала, что я опоздаю? Заходи в зал и займи нам столик, а я где-нибудь припаркуюсь. Буду минуты через две от силы.

Эшли помахала ей рукой и понаблюдала за тем, как Сьюзен выруливает с обочины. Шикарный новый автомобиль. Красного цвета. Заметив, что Сьюзен свернула на платную стоянку в квартале от ресторана, Эшли направилась в зал.

Сьюзен поднялась на третий этаж, где было свободнее и можно было оставить «ауди», не боясь, что другая машина заблокирует выезд. Автомобиль, которому исполнилось всего две недели, был наполовину подарком ее родителей, гордящихся своей дочерью, и наполовину ее подарком самой себе, и не хватало только, чтобы в тесноте бостонского центра кто-нибудь попортил его сияющую новизну.

Сьюзен включила звуковую сигнализацию и направилась в ресторан. Не дожидаясь лифта, она поднялась по ступеням и через пару минут, сняв плащ, уже спешила к столику, за которым ее ждала Эшли с двумя высокими стаканами пива.

Они обнялись.

— Привет, подружка! — воскликнула Сьюзен. — Мы что-то уж очень давно не виделись.

— Я заказала пиво, но поскольку ты теперь солидная бизнес-леди и прописана на Уолл-стрит, то, может быть, тебе по протоколу полагается скотч со льдом или сухой мартини?

— Пусть это будет пивной вечер. Эш, ты выглядишь потрясающе.

«Это не совсем так», — подумала Сьюзен. Лицо у ее старой подруги было какое-то бледное и встревоженное.

— Вряд ли я могу с тобой согласиться, — ответила Эшли.

— Почему? Какие-то неприятности?

Эшли пожала плечами и огляделась. Всюду яркий свет, зеркала. За одним из столиков поднимают тост, за другим — воркует парочка. Радостный гул голосов. В этой беззаботной атмосфере ей казалось, что утренний инцидент произошел в каком-то странном, параллельном мире.

— Ох, Сьюзи, просто я связалась с одним подонком, вот и все. Он немного выбил меня из колеи, но это пустяки.

— Выбил из колеи? А что он сделал?

— Он, собственно, ничего особенного не сделал, но пристает ко мне со всякой чушью. Он меня якобы любит, я — та девушка, которая предназначена ему судьбой, он не может без меня жить. Если я не достанусь ему, то, значит, и никому другому. И тому подобный вздор. Мы провели с ним всего одну ночь, и тут я, конечно, сваляла дурака. Я пыталась вежливо отделаться от него, сказала: «Спасибо, не надо». Надеялась, что на этом инцидент исчерпан, но сегодня, выходя из дома, увидела около двери букет цветов.

— Хм. Цветы — это по-джентльменски.

— Это были мертвые, увядшие цветы.

Сьюзен помолчала.

— Да, это совсем другой коленкор. А почему ты думаешь, что это он их оставил?

— Не представляю, кто еще это мог быть.

— И что же ты собираешься делать?

— Делать? Да просто не буду обращать на него внимание, пока он не отцепится. Всем им это в конце концов надоедает.

— Да-а, это грандиозный план. И главное, тщательно продуманный.

Эшли рассмеялась, хотя ей было совсем не весело:

— Ну, придумаю что-нибудь, когда понадобится.

— Напоминает мне твои занятия по математике на первом курсе, — усмехнулась Сьюзен. — Если не ошибаюсь, ты точно так же относилась к экзаменам в середине семестра и затем повторила финт с заключительными.

— У меня всегда было плохо с математикой, и зря я ею занялась. Это мама уговорила меня. Но она, я думаю, осознала свою ошибку и с тех пор предоставляла мне самой выбирать предметы и курсы.

Они рассмеялись, склонившись друг к другу. Мало что может придать столько же уверенности, как встреча со старой подругой, которая хоть и вращается теперь в другом мире, но не забыла ваши старые шутки. И потому не имеет значения, насколько разными вы стали.

— Хватит об этом подонке. Я познакомилась с другим парнем — по-моему, сто́ящим. Надеюсь, он мне позвонит.

— Знаешь, Эш, — улыбнулась Сьюзен, — в чем я уж точно была уверена, когда жила с тобой, так это в том, что любой парень обязательно тебе позвонит.

Она не задавала больше вопросов о Майкле О’Коннеле, и Эшли тоже не заговаривала о нем, но, по мнению Сьюзен, она уже знала факт, который говорил о многом, — мертвые цветы.

Выпив, закусив и вдоволь насмеявшись старым студенческим шуткам, они вышли из ресторана. Эшли от души обняла подругу:

— Я так рада, что мы повидались, Сьюзи. Надо бы нам встречаться почаще.

— Позвони, когда разделаешься со своей диссертацией. Хорошо бы встречаться регулярно — скажем, раз в неделю. Ты будешь художественно оформлять мои жалобы на тупое начальство и дурацкие финансово-экономические модели.

— Это было бы здорово.

Эшли всматривалась в темноту новоанглийской ночи. Туч не было, и над уличными фонарями и очертаниями зданий простерся сине-черный балдахин, усеянный звездами.

— Знаешь, Эшли, — сказала Сьюзен, роясь в сумочке в поисках ключей, — меня все-таки немного беспокоит этот тип, который липнет к тебе.

— Майкл Липучка? А, ерунда, — небрежно отмахнулась Эшли, чувствуя, что это звучит неубедительно. — Не пройдет и двух дней, как я избавлюсь от него, Сьюзи. Таким парням надо твердо сказать «нет». Какое-то время они будут хныкать и жаловаться, а потом закатятся в пивной бар с приятелями, потешат свое самолюбие, заявив, что все женщины подлые твари, и на этом все кончится.

— Надеюсь, так и будет. Но я была бы плохой подругой, если бы не сказала тебе, чтобы ты звонила мне в любое время дня и ночи, если этот тип не отстанет.

— Спасибо, Сьюзи, но, думаю, можно не суетиться.

— Как ты знаешь, суетиться я как раз умею очень хорошо.

Они рассмеялись, обнялись еще раз, и Эшли неторопливо направилась по улице, освещенной светом неоновых вывесок над магазинами и ресторанами. Сьюзен Флетчер посмотрела ей вслед. Она никогда не могла понять Эшли до конца — в той таинственным образом сочетались наивность и тонкая проницательность. Неудивительно, что парней всегда тянуло к ней, хотя она оставалась загадочной и недостижимой. Уже то, как она двигалась по полутемной улице, казалось каким-то явлением не от мира сего. Сьюзен глубоко вдохнула холодный ночной воздух, чувствуя, как мороз пощипывает лицо. Ее немного мучила совесть из-за того, что она скрыла от Эшли, что она позвонила ей не случайно, а по просьбе ее отца. К тому же и для него она собрала не так уж много информации. Майкл Липучка и мертвые цветы.

Это либо ничего не значило, либо, напротив, значило очень многое. Она не могла решить, какое из этих взаимоисключающих соображений верно и что она скажет Скотту Фримену.

Девушка громко фыркнула, негодуя на собственную бестолковость, и направилась к автостоянке. В руке она держала ключи и баллончик со слезоточивым газом, подвешенный на той же цепочке. Сьюзен была не из трусливых, но считала, что предосторожность никогда не помешает. Она пожалела, что не надела туфли на более мягкой подошве. Громкий стук ее каблуков по тротуару смешивался с уличным шумом. И в этот момент ее вдруг охватило такое чувство, будто она осталась одна на всей улице, в центре города и даже, может быть, во всем городе. Сьюзен опасливо огляделась. Прохожих на улице действительно не было. Проходя мимо ресторана, девушка хотела было заглянуть в окно, но оно было занавешено. Она остановилась, глубоко вздохнула и оглянулась.

Никого. Улица была пуста.

Сьюзен покачала головой и упрекнула себя в трусости. Достаточно было поговорить о каком-то там подонке, чтобы у нее стали сдавать нервы. Она медленно вдохнула холодный воздух. Мертвые цветы. В самом звучании этих слов было что-то тревожное, делавшее каждый ее шаг нерешительным. Она опять приостановилась, поплотнее запахнула плащ и ускорила шаги.

Покрутив головой вправо и влево, Сьюзен никого не заметила, но у нее возникло ощущение, что кто-то преследует ее. Она сказала себе, что у нее разыгралось воображение, но это не успокоило ее, и она поспешила дальше.

Через несколько шагов ощущение, что за ней следят, усилилось. Она окинула взглядом улицу и окна окружающих зданий, чтобы определить, кто наблюдает за каждым ее шагом, но опять же не увидела ничего, что могло бы послужить причиной охватившего ее холодного, парализующего и сжимавшего горло страха.

«Будь благоразумной», — приказала она себе и ускорила шаги, насколько это позволяли высокие каблуки. У нее было чувство, что она все делает неправильно, что она нарушила все правила безопасного поведения в городе, расслабилась и поставила себя в уязвимое положение. Однако она не могла понять, откуда исходит угроза, и это заставляло ее идти все быстрее.

Сьюзен споткнулась и чуть не упала, но удержалась на ногах и лишь выронила сумочку, из которой высыпались губная помада, ручка, записная книжка и кошелек. Собрав все это, она продолжила путь.

Вход на стоянку был уже в двух шагах, и она чуть ли не бегом добежала до стеклянных дверей. Тяжело дыша, она ворвалась в узкий коридор. У стены из шлакобетона находилась будка, в которой сидел служитель, собиравший плату при выезде со стоянки. Сьюзен подумала, услышит ли он ее, если она крикнет. Наверное, нет. Да если и услышит, вряд ли сделает что-нибудь.

Сьюзен постаралась взять себя в руки. «Действуй! Найди свою машину и уезжай. Перестань вести себя как ребенок».

Она заглянула в лестничную шахту. Там было темно и притаились тени. Отвернувшись, девушка нажала кнопку лифта и стала ждать, глядя на лампочки, загоравшиеся при спуске кабины. Четвертый этаж. Третий. Второй. Первый. Дверь, трясясь и дребезжа, открылась.

Она хотела было войти, но застыла на месте.

Из кабины выскочил какой-то мужчина в парке и лыжной шапочке и прошмыгнул мимо нее, отвернув лицо и чуть не сбив ее с ног. Сьюзен отшатнулась.

Она заслонилась рукой, ожидая удара, но мужчина уже выскочил через дверь на лестницу и так быстро растворился в темноте, что она не успела его разглядеть. Все, что она заметила, — это джинсы, черную шапочку и темно-синюю парку. Сьюзен не поняла, высокий он или низкий, толстый или худой, молодой или старый, белый или негр.

— Господи помилуй! — прошептала Сьюзен. — Что за чертовщина?

Какое-то мгновение она прислушивалась, но все было тихо. Мужчина исчез так же внезапно, как и появился, и чувство одиночества стало еще более острым.

— Господи помилуй, — повторила девушка.

Она чувствовала, как стучит ее сердце, накачивая адреналин, подступавший к вискам. Ее разум, здравый смысл и ощущение собственного «я» были подавлены страхом, с которым она безуспешно пыталась бороться.

Двери лифта стали закрываться. Сьюзен кинулась вперед, остановив их, и, ворвавшись в кабину, нажала кнопку третьего этажа. Когда двери закрылись, отгородив ее от внешнего мира, и лифт со скрипом тронулся с места, она почувствовала облегчение.

Но на втором этаже кабина остановилась и двери с содроганием и лязгом открылись.

Сьюзен хотела крикнуть, но не смогла издать ни звука.

Перед ней стоял мужчина, выскочивший из лифта на первом этаже. Те же джинсы, та же парка. Только вот вязаная шапочка была натянута на лицо и превратилась в маску, так что Сьюзен были видны только глаза, сверлящие ее взглядом. Она прижалась спиной к задней стенке кабины, и ей казалось, что мужчина излучает силовое поле, которое давит на нее, сжимает, сводит на нет. Она хотела защититься, но чувствовала себя совершенно беспомощной.

Между тем мужчина не двигался с места, не шевелился. Он просто стоял и пристально смотрел на нее.

Сьюзен забилась в угол, отгораживаясь от него рукой. Ей казалось, что она уже не дышит.

А мужчина по-прежнему стоял неподвижно и разглядывал ее, словно запоминая ее лицо, одежду, панику в глазах. Неожиданно он прошептал:

— Теперь я тебя знаю.

И тут же дверь лифта стала закрываться.

На этот раз она никуда не спешила, когда я позвонил. Но говорила без всякого выражения, словно заранее продумала мои вопросы и свои ответы и теперь мы читали готовый сценарий.

— Я все-таки не могу постичь, что движет Майклом О’Коннелом. То мне кажется, что я начинаю понимать его, то…

— То он совершает что-то неожиданное?

— Да. Взять эти мертвые цветы. Вроде бы все ясно, и вместе с тем…

— Иногда наибольший страх вселяет в нас не что-то неизвестное, а то, что мы хорошо понимаем и предвидим.

Тут она была права. Помолчав, она продолжила:

— Майкл делал не то, чего от него ожидали в данной ситуации. Его оружием было запугивание. Вы согласны, что это действенный прием?

— Да, но…

— Он хотел, чтобы на какой-то миг Сьюзен почувствовала ужас и полную беспомощность, а в следующее мгновение угроза исчезла бы, словно ее и не было.

— Но можно ли утверждать, что это был Майкл О’Коннел?

— Утверждать нельзя, но, если бы этот мужчина на автостоянке хотел ограбить или изнасиловать Сьюзен, он и попытался бы сделать это, разве не так? Обстановка была вполне благоприятная для этого. Он же поступил совершенно непредсказуемо, потому что у него было другое на уме. — Она сделала паузу, словно тщательно подбирала слова. — Наверное, надо учитывать не только то, что произошло, но и какие это имело последствия.

— Тут я без вашей подсказки вряд ли разберусь.

— Сьюзен Флетчер была способная и решительная молодая женщина, здравомыслящая и осмотрительная. Она разбиралась во многих вопросах. А сильный страх глубоко ранил ее. Страх может обезоружить человека надолго. После того, что она пережила в кабине лифта, она почувствовала себя уязвимой и беспомощной. И таким образом потенциальная поддержка, которую она могла оказать Эшли, была успешно нейтрализована.

— Да, я, кажется, понимаю…

— Толковый и решительный человек, который мог помочь Эшли, был убран с дороги очень простым, эффективным и устрашающим способом. Но знаете, что было самое скверное и страшное во всем происходящем?

Задумавшись на секунду, я ответил:

— Майкл О’Коннел постепенно узнавал то, что ему было нужно.

Она не сразу отозвалась. Я представил себе, как, держа трубку одной рукой, она пытается успокоить себя, справиться с чем-то, чего я еще не понимал. Когда она ответила, то произнесла слова шепотом, словно они давались ей с трудом:

— Да, правильно. Он узнавал то, что ему было нужно. Но давайте вернемся к Сьюзен.