22 Бегство

«Типичный панк» — первое, что пришло в голову Мэтью Мерфи.

Он просматривал крайне невыразительное полицейское досье на Майкла О’Коннела, которое повествовало о регулярных незначительных нарушениях закона. Мошенничество с кредитными картами (очевидно, использование краденых карт, решил Мерфи), угон автомобиля чуть ли не в подростковом возрасте, физическое нападение (драка в баре, из которой О’Коннел, судя по всему, вышел победителем). Самым серьезным наказанием за различные мелкие преступления, в которых О’Коннела обвиняли, было условное осуждение, и лишь один раз он провел пять месяцев в окружной тюрьме, так как не мог внести совсем небольшой залог. За это время назначенный судом защитник сумел свести обвинение в нападении к простому нанесению побоев, за что, вдобавок к проведенному за решеткой сроку, был назначен штраф и еще шесть месяцев пробации, то есть условного заключения. Мерфи подумал, что надо позвонить сотруднику отдела пробации, надзиравшему за О’Коннелом в этот период, хотя не особенно рассчитывал на его помощь. Отдел этот занимался в основном крупными преступлениями, а О’Коннел, насколько Мерфи мог видеть, не представлял собой ничего интересного — по крайней мере, с точки зрения правоохранительных органов.

Разумеется, собранная информация давала основания посмотреть на все это и по-другому: О’Коннел мог быть виновен в чем угодно, просто не был пойман.

Мерфи покачал головой: не особенно выдающийся преступник. Пять месяцев в провинциальной каталажке можно было рассматривать лишь как временное неудобство, предоставляющее вместе с тем возможность перенять кое-какие полезные навыки у более опытных сокамерников — если держать глаза и уши раскрытыми и не попасть в число жертв, преследуемых наиболее жестокими представителями системы. Успех в криминальном деле требует, как и ученая степень, основательного обучения и подготовки, полагал Мерфи.

В деле имелись черно-белые фотографии О’Коннела в фас и в профиль. Вряд ли они знаменовали начало пути, — скорее всего, парень многому научился еще до заключения.

Знакомый полицейский, доставший для Мерфи все эти данные о приводах и судимостях О’Коннела, не смог получить доступ к досье, которое описывало похождения О’Коннела в подростковом возрасте. Это казалось подозрительным. Бог знает что там могло содержаться. Однако в имевшихся у Мерфи на руках распечатанных документах практически ничего не говорилось о преступлениях, совершенных с применением насилия, что несколько успокаивало. По всей вероятности, парень просто сбился с пути, но девятимиллиметровой пушкой обзавестись не успел.

Из досье можно было почерпнуть кое-какие сведения о прошлом О’Коннела: он вырос в трейлерном парке на побережье в Нью-Гемпшире. Вероятно, детство у него было не слишком радостным. Он не жил в белом домике с нарядным фасадом, где на кухне пекут яблочный пирог, а на лужайке дети играют в мяч. Скорее всего, ему частенько доставались тумаки. В школе занимался вполне успешно — когда ходил туда. Обучение происходило со значительными пропусками. Возможно, содержался в исправительных учреждениях? Тем не менее среднюю школу окончил. «Небось, специалистам по работе с трудными детьми пришлось потрудиться», — подумал Мерфи. О’Коннелу хватило способностей поступить в местный колледж. Затем бросил учебу. Снова поступил в колледж, но так и не окончил его. Переехал в Бостон и перевел документы в Массачусетский университет. Умеет обращаться с техникой, был неплохим механиком. Очевидно, те же способности позволили ему с успехом освоить компьютер. Короче, есть в чем покопаться, если это надо Салли Фримен-Ричардс. Что именно он откопает, Мерфи приблизительно представлял себе. Скорый на руку отец. Пьяница-мать. Или, как вариант, отсутствующий отец и падкая на мужчин мать, работающая прислугой или подсобницей на производстве. Бурные субботние вечера с алкоголем.

В этот погожий день, обещавший неплохой улов, Мэтью Мерфи сидел в своем автомобиле перед закопченным зданием, в котором жил О’Коннел. Клочки голубого неба проглядывали в щелях между обветшалыми многоквартирными домами, а вдали, над спортивным комплексом «Фенуэй-парк», виднелся логотип нефтяной компании «СИТГО». Оглядевшись, Мерфи пришел к выводу, что улица в принципе ничем не отличается от многих других в Бостоне: молодые люди на подъеме к светлому будущему и старики на спуске от чего-то лучшего в прошлом. И отдельные личности вроде О’Коннела, для которых это место было лишь промежуточной станцией на пути к чему-то худшему.

Добыв через знакомого полицейского распечатку данных о Майкле О’Коннеле, Мерфи хотел добавить к ней хорошую фотографию объекта. На сиденье рядом с ним лежала современная цифровая камера с длиннофокусным объективом — самый главный инструмент частного сыщика.

Мерфи давно уже разменял шестой десяток, то есть достиг того рубежа, с которого открываются безрадостные перспективы пожилого возраста. Он был разведен, детьми не обзавелся и тосковал больше всего по тем дням, когда был молодым сотрудником дорожной полиции и гонял на патрульной машине по Массачусетской автомагистрали смена за сменой, поддерживая силы за счет кофе и адреналина. Работа в отделе по расследованию убийств тоже нравилась ему, но он был достаточно разумен, чтобы понимать, что при том количестве врагов, какое он нажил, вряд ли он дотянет на этом месте до старости. Мерфи внутренне улыбнулся. Ему всю жизнь хватало ловкости уцелеть в любой передряге, уйти из-под удара в последний момент. Через год после прихода в дорожную полицию он вдребезги разбил машину, преследуя пьяных подростков, гонявших на отцовском «БМВ», — и отделался легкими царапинами, в то время как все усилия медиков из скорой помощи по оживлению юных тел были напрасны. Однажды у него состоялась ночная перестрелка с наркодельцом, накачавшимся до того, что у него уже глаза наружу вылезали. Тот выпустил в Мерфи из пистолета целую обойму, и все до одной пули изрешетили стену за головой полицейского, а сам он уложил наркодельца на месте единственным выстрелом, который произвел зажмурившись. Язык у Мерфи был хорошо подвешен, и детектив уже даже не помнил, сколько раз он выручал его в отчаянных ситуациях. Так произошло, например, когда Мерфи столкнулся один на один с преступником, за которым тянулся целый хвост убийств. В одной руке тот держал мясницкий нож, в другой — девятилетнюю девочку; у ног его валялся труп его жены, а на кухне в луже крови — тело ее матери. Мерфи задержал его и получил за это благодарность в приказе. Задержанный также выразил ему свою благодарность и пообещал, что Мерфи будет его следующей жертвой, как только он выйдет на свободу. Последнее, правда, было маловероятно. Мерфи считал, что накопленные им угрозы в свой адрес служат лучшим послужным списком. Вспоминая их, он сбивался со счету.

Майкл О’Коннел по сравнению со всем этим был лишь мелкой неприятностью, не более того.

Детектив еще раз просмотрел лежащие у него на коленях бумаги, пытаясь отыскать свидетельство того, что О’Коннела невозможно запугать. Он такого свидетельства не нашел. Пожалуй, именно в этом направлении и надо действовать; он предложит это Салли Фримен-Ричардс. Нагрянуть в гости как-нибудь вечером в сопровождении двух не занятых на работе приятелей из полиции. Неформальный визит, но запоминающийся. Что-что, а припугнуть человека они умели. Чуточку потрепать парня и представить ему подписанный судьей запрет преследовать девушку. Пусть О’Коннел подумает, стоит ли овчинка выделки. А главное, надо внушить ему, что в противном случае Мерфи самолично устроит ему веселую жизнь.

Он улыбнулся. Это должно было подействовать.

Мерфи приходилось в свое время сталкиваться с психопатами, настолько одержимыми идеей преследования, что их не могли удержать ни угрозы, ни требования закона, ни даже огнестрельное оружие, которым перед ними размахивали. Со свирепой целеустремленностью питбулей они были готовы кинуться в огонь и воду, чтобы добраться до объекта своих притязаний. О’Коннел казался по сравнению с ними мелким пакостником, каких Мерфи повидал на своем веку более чем достаточно. Но чем дольше детектив читал досье Майкла О’Коннела, тем больше удивлялся тому, что этот червяк решился связаться с такими людьми, как Салли Фримен-Ричардс и ее дочь. Ему доводилось расследовать убийства, когда брошенный муж или любовник мстил женщине за то, что она пошла своим путем. Мерфи сочувствовал людям, пытавшимся разорвать тягостные, унижающие их отношения. А в данном случае он не мог понять, каким образом у О’Коннела могла зародиться столь сильная страсть. Ему всегда казалось, что ничего нет глупее, чем отказываться ради любви от свободы, от возможностей, которые могут представиться в будущем, и уж тем более от жизни.

Мерфи бросил взгляд на дверь дома.

— Ну давай же, парень! — произнес он вслух. — Выходи и покажись мне. Меня ждут более интересные дела.

Словно по его сигналу, дверь отворилась, и по фотографиям трехлетней давности Мерфи сразу узнал О’Коннела.

Он схватил камеру и навел объектив на лицо молодого человека. К его удивлению, тот на миг застыл на месте, глядя почти прямо на Мерфи. Детектив быстро нащелкал с полдюжины кадров.

— Ну, вот я тебя и засек, — опять произнес он вслух, ухмыльнувшись. — Это было совсем не трудно.

Мерфи не догадывался, что то же самое можно было сказать и о нем самом.


Позвонить знакомому тренеру по футболу для Скотта не составляло труда, хотя на то, чтобы договориться с ним, ушло какое-то время. Тренер находился в своем офисе, где обсуждал стратегию и тактику игры с координатором защиты. Скотт встречался с ним на различных общественных мероприятиях и старался не пропускать игры с участием его команды.

— Тренер Уорнер? Это Скотт Фримен.

— Рад слышать вас, Скотт! Только, к сожалению, я сейчас занят…

— Какой-нибудь необыкновенно хитроумный план защиты, призванный сбить противника с толку и сделать его абсолютно беспомощным на поле?

— Именно так, — рассмеялся тренер. — Нас устроит только его полное моральное разложение. Но я подозреваю, что вы звоните не по этому поводу?

— Я хотел бы позаимствовать у вас немного физической силы.

— Ну, этого добра у нас хватает. Однако у ребят плохо со временем — занятия, тренировки.

— А как насчет воскресенья? Мне надо двух-трех парней для очень непродолжительного таскания тяжестей. Расплачусь наличными и не буду скупиться.

— В воскресенье? Это можно. А что и куда надо таскать?

— Да понимаете, тренер, моя дочь съезжает с квартиры в Бостоне, и требуется срочно перевезти кое-какие вещи в камеру хранения.

— Ну, эта работа, слава богу, не требует значительных интеллектуальных усилий, и мы, футболисты, справляемся с ней без труда, — со смехом отозвался тренер. — Договорились. Сегодня же после тренировки найду добровольцев и пошлю их к вам.

Трое молодых людей, появившиеся в дверях кабинета Скотта на следующее утро, отличались внушительными габаритами и были полны желания подзаработать. Он объяснил им, что работа будет заключаться в том, чтобы взять напрокат грузовик в воскресное утро, доехать до квартиры Эшли в Бостоне, уложить все ее вещи в картонные коробки, погрузить их на машину и перевезти на склад на окраине города.

— Это необходимо сделать как можно скорее, — добавил он.

— А почему такая спешка? — спросил один из парней.

Скотт предвидел этот вопрос и тщательно обдумал, что он скажет молодым людям. Разумеется, не правду.

— Моя дочь заканчивает колледж в Бостоне. Некоторое время назад она подала заявку на получение гранта для учебы за границей. Она не особенно рассчитывала на то, что ее просьбу удовлетворят, но на днях ей совершенно неожиданно сообщили, что грант ей выделен. Однако с переездом надо уложиться в определенные сроки. Короче говоря, теперь уже решено: она едет на шесть или девять месяцев во Флоренцию, где будет изучать искусство Ренессанса. Через несколько дней она должна выехать, а платить за квартиру, в которой она не будет жить, у меня нет желания. Я и так теряю на депонировании ценных бумаг, — притворно вздохнул он. — Но что делать! Раз уж ей нравятся картины, на которых мучают святых и рубят головы пророкам, то, стало быть, надо ехать в Италию. Правда, не уверен, что это увлечение хорошо сочетается с такими понятиями, как работа или карьера.

Молодые люди засмеялись — коллизия была им знакома. Договорившись встретиться со Скоттом в воскресенье, они ретировались.

Скотт подумал, что они запомнят сказанное им и, если кто-нибудь спросит их, ответят, что девушка уехала за границу, во Флоренцию. Вполне правдоподобно.

Он догадывался, кого могут заинтересовать эти сведения, если тот заметит погрузку.


Эшли чувствовала себя немного глупо.

Она уложила недельный запас одежды в рюкзак и запас на вторую неделю в небольшой чемодан на колесиках.

Накануне сотрудник курьерской службы «Федерал экспресс» доставил ей посылку от отца. Посылка включала два путеводителя по городам Италии, англо-итальянский словарь и три больших альбома по искусству Возрождения (два из которых принадлежали Эшли). Там же находилась выпущенная колледжем Скотта брошюра под названием «Справочник студента, отъезжающего на учебу за границу».

Скотт приложил также собственноручно отпечатанное фиктивное приглашение на курсы с впечатляющей фиктивной шапкой и именем профессора, с которым Эшли должна была связаться по прибытии. Профессор не был фиктивным — правда, работал в Болонском университете, а не во Флоренции. Скотт познакомился с ним на одной из конференций по истории. Скотт знал, что профессору предоставлен годичный отпуск для научной работы и он совмещает ее с преподаванием в одной из стран Африки. Вряд ли Майкл О’Коннел поедет разыскивать его в Африку. Да если даже он и нападет на его след, то смесь выдумки с правдой, полагал Скотт, способна запутать человека, как ничто другое. Приглашение было оставлено в квартире — якобы в спешке.

Скотт подробнейшим образом проинструктировал Эшли относительно того, что и как она должна сделать. По ее мнению, меры предосторожности были даже чрезмерными. Однако отец взял с нее слово, что она ни на шаг не отступит от придуманного им плана. План изобиловал всевозможными хитростями, призванными ввести О’Коннела в заблуждение. Осуществить задуманное без обмана было бы невозможно.

Один из путеводителей надо было засунуть в наружный карман рюкзака таким образом, чтобы название бросалось в глаза даже тем прохожим, которым это вовсе не было интересно. Остальные книги следовало разбросать на видных местах по всей квартире — до тех пор, пока их не упакуют вместе с другими вещами.

Перед отъездом Эшли должна была вызвать такси, затем позвонить в телефонную компанию и попросить, чтобы отключили ее телефон.

Когда прибудет такси, она запрет дверь квартиры и положит ключ на дверную притолоку, где его смогут найти грузчики-футболисты.

Эшли оглядела квартиру, которую она уже привыкла считать своим домом. Плакаты на стенах, цветы в горшках, блекло-оранжевая занавеска в ванной — все это тоже принадлежало ей, было среди ее первых приобретений. Девушка удивлялась тому, какие сильные чувства вызывают у нее эти простейшие предметы. Иногда она думала, что еще не понимает толком, что она собой представляет и кем хочет стать, а квартира была первым шагом к пониманию.

— Будь ты проклят! — вырвалось у нее. И без имени было ясно, к кому она обращается.

Эшли взглянула на составленный отцом регламент. Действуя в соответствии с ним, она подошла к телефону, вызвала такси и, выйдя в парадное, стала ждать его, немного нервничая.

По совету отца она надела темные очки и вязаную шапочку, закрывавшую волосы. Воротник ее куртки был поднят. «Ты должна выглядеть как человек, который спасается бегством и не хочет, чтобы его узнали», — написал Скотт. Эшли чувствовала себя как актриса на сцене и не была уверена, что все это так уж необходимо и разумно. Когда подъехало такси, она положила ключ от двери на условленное место и быстро пробежала к машине, пригнув голову и не глядя по сторонам. Вся эта скрытность предназначалась для О’Коннела, который, предположительно, мог наблюдать за ней. Утро кончилось, начинался день, и солнечные лучи пронизывали холодный воздух и отбрасывали причудливые тени в переулках. Закинув рюкзак и чемодан на заднее сиденье, Эшли влезла вслед за ними сама.

— Аэропорт Логан, международные рейсы, — бросила она водителю и съежилась на сиденье, делая вид, что прячется.

В аэропорту она дала водителю скромные чаевые и, согласно инструкции, произнесла:

— Лечу в Италию. Буду учиться во Флоренции.

Она не была уверена, разобрал ли водитель что-нибудь из сказанного ею.

Эшли отвезла свой багаж в зал отправления под аккомпанемент рева реактивных самолетов, непрерывно взмывающих в воздух над водами гавани. На пропускном пункте выстроилась возбужденная очередь, стоял многоязычный гул голосов. Бросив взгляд на пропускные ворота, Эшли резко повернула направо, к лифтам. Она оказалась в одной кабине с толпой ирландцев, прилетевших рейсом «Эр лингус» из Шаннона. Все они были белокожие, рыжие, все быстро говорили что-то с характерным акцентом, все были одеты в кельтские шерстяные фуфайки с бело-зелеными полосами, и все ехали на какой-то большой семейный праздник в Южном Бостоне.

Прошмыгнув в заднюю часть просторной кабины, она поспешно раскрыла рюкзак, запихала туда шерстяную шапочку, куртку и темные очки и надела вместо них кожаное коричневое пальто и темно-бордовую бейсболку Бостонского колледжа. Если ее попутчики и заметили эти манипуляции, то не обратили на них особого внимания.

Эшли вышла на третьем этаже и прошла по проходу к центральной автостоянке. Она быстро пересекла крытую площадку, где пахло бензином и поминутно раздавался визг колес на спиральном пандусе, и, следуя указателям, прошла на стоянку автобуса, подвозившего пассажиров к станции метро.

В вагоне метро было полдюжины человек, не считая Эшли, и ни один из них не был Майклом О’Коннелом. Он никак не мог бы проследить за всеми ее перемещениями. Во всяком случае, так думала Эшли. Она испытывала легкое возбуждение и пьянящее чувство свободы. Пульс ее участился, и она поймала себя на том, что улыбается — наверное, впервые за много дней.

Однако она продолжала следовать инструкциям отца. Возможно, его рекомендации казались слегка бредовыми, но до сих пор оправдывали себя. Она вышла на станции «Конгресс-стрит» и, по-прежнему волоча свой багаж, прошла несколько небольших кварталов до Детского музея. В музее она сдала багаж на хранение, купила билет и поднялась на второй этаж. Она ходила по запутанному лабиринту помещений из одного зала в другой, от конструкций из «Лего» к научным объектам, окруженная группами хихикающих детей, их родителей и учителей. В этой возбужденной и весело шумящей толпе она оценила замысел отца: Майклу О’Коннелу ни за что не удалось бы спрятаться в музее, несмотря на множество лестниц, подъемников и коридоров с поворотами. Он сразу бросился бы в глаза как нечто чужеродное, в то время как Эшли ничем не отличалась от детсадовской воспитательницы или няни.

Она устало бродила по музею, поглядывая на часы, и ровно в четыре забрала свои вещи из камеры хранения, вышла из музея, внимательно осмотрелась и, не увидев О’Коннела, взяла одно из стоявших перед музеем такси. Музей был окружен бывшими складскими и торговыми помещениями, на широкой открытой улице перед ним негде было спрятаться — ни бульвара с деревьями, ни каких-либо темных закоулков.

Улыбнувшись, Эшли попросила водителя отвезти ее на станцию автобусной компании «Питер Пен». Водитель что-то пробурчал — дескать, тут и пешком два шага, — но она не обратила на это внимания. У нее пропало ощущение, что за ней наблюдают, которое столько времени преследовало ее. Она даже напевала себе под нос, пока такси везло ее по центральным улицам Бостона.

Эшли купила билет на автобус, отправлявшийся в Монреаль через десять минут. По пути к канадской границе через Вермонт автобус делал остановку в Братлборо, где она и собиралась сойти. Она с радостью ждала встречи с Кэтрин.

В салоне пахло выхлопными газами и смазкой. Уже стемнело, и неоновый свет фонарей сливался со сверканием серебристого корпуса автобуса. Эшли устроилась на одном из сидений позади, около окна. Вглядываясь в темноту на улице, она удивлялась тому, что не испытывает никакой неуверенности или беспокойства и чувствует себя, наоборот, почти свободной. Водитель захлопнул дверь, включил двигатель и, выехав задом с посадочной площадки, повел автобус с возрастающей скоростью по вечерним городским улицам к междугородной автомагистрали. Хотя вечер только что наступил, ритм движения убаюкал Эшли, и она провалилась в глубокий крепкий сон.

* * *

Солнце палило нещадно, когда я припарковался в нескольких кварталах от агентства Мэтью Мерфи. Это был один из характерных для Долины дней, когда кажется, что неподвижный воздух заперт между холмами и все плавится от жары. Горячий воздух волнами поднимался от тротуара, как адские испарения.

Во многих старых городах Новой Англии обычно хорошо видна та граница, где кончились деньги на восстановительные работы, так как местные политики, подсчитав голоса избирателей, решили, что затраты на социальные нужды не оправдывают себя. Один-два квартала шикарных офисов сменяются обшарпанными и убогими строениями. Они не разрушаются до основания, как гнилой зуб, а просто покорно ветшают.

Квартал, в котором приютилось агентство Мерфи, выглядел, пожалуй, даже чуть хуже других. На углу был полуосвещенный бар с темными нишами; написанная от руки вывеска в витрине под красной неоновой рекламой пива «Будвайзер» извещала, что здесь «Вышший класс целый день и целый ноч». Напротив находился небольшой погребок с гондурасским флагом над входом, где прямо на полу были составлены бутылки мексиканского солодового пива «Текате» и пирамиды консервированных продуктов, фруктов и чипсов. Остальные здания представляли собой знакомые жителям любого города сооружения из красного кирпича. Мимо меня проехала полицейская патрульная машина.

Вход в здание находился в середине квартала. Место было ничем не примечательное. На табло рядом с лифтом значились четыре учреждения, занимающие два этажа.

Агентство Мерфи размещалось на одном этаже с бюро социальных услуг. На простой деревянной дощечке черного цвета, прибитой рядом с дверью, позолоченными буквами было написано его имя и под ним фраза: «Конфиденциальные расследования любого характера».

Я хотел войти, но дверь была заперта. Я довольно настойчиво постучал. Никакого результата.

Постучав еще раз, я тихо выругался: впустую потратил целый день, добираясь сюда.

В это время открылась дверь бюро социальных услуг и вышла женщина средних лет с кипой папок. Увидев меня, она вздохнула и произнесла:

— Там больше никого нет.

— Он что, переехал?

— Ну да, вроде того. Вы не читали об этом в газетах?

Посмотрев на мое недоумевающее лицо, она нахмурилась:

— У вас какое-то дело к Мерфи?

— Хотел задать ему несколько вопросов.

— Могу сказать вам его новый адрес, — буркнула она. — Это всего в нескольких кварталах отсюда.

— Великолепно. И какой адрес?

Она пожала плечами:

— Прибрежное кладбище.

Загрузка...