Фатальная ошибка

43 Открытая дверь

Еще во время первого приезда сюда Скотт наметил место, где было удобно ждать.

Понятно, что надо было держаться как можно незаметнее: если бы кто-то увидел его и узнал в нем того господина, который в деловом костюме и при галстуке расхаживал по округе с расспросами, могли возникнуть нежелательные осложнения. Но ему надо было держать под наблюдением дом и особенно подход к нему, не привлекая внимания соседей и местных собак. В результате он выбрал место, находившееся чуть дальше от объекта наблюдения, чем хотелось бы, но зато удовлетворявшее его во всех других отношениях. Полуразвалившийся, никому не нужный сарай с просевшей крышей торчал среди прочих домов, как соринка в глазу. Пристроившись у одного из углов, Скотт мог видеть дом О’Коннела. Он надеялся, что Майкл О’Коннел, гоня на полной скорости, наделает много шума на повороте и при подъезде к дому, что будет отмечено соседями. «Жми на полную катушку, устрой тут дым коромыслом!» — мысленно призывал Скотт О’Коннела, вдыхая холодный воздух.

В окнах соседних домов горел свет, некоторые освещались традиционным мерцанием телевизионных экранов. Иногда за окнами мелькали какие-то фигуры.

Поднеся руку к лицу, Скотт посмотрел, не дрожит ли она, и решил, что дрожит, но не настолько, чтобы принимать меры.

В эту ночь многое должно было определиться. Он получит ответ на возникавшие время от времени вопросы: что он собой представляет, что представляют собой Салли и Хоуп?

При мысли о Хоуп он внезапно встревожился, подумав, что совсем не знает ее, а между тем вся его жизнь зависела в данный момент от того, на что она способна.

Вздохнув, он спросил себя, какая дурь на него нашла, заставив поверить, что их троица может провернуть нечто абсолютно чуждое им во всех отношениях. Но тут его колебания развеял звук быстро приближавшегося автомобиля.

Салли между тем вернулась в Бостон и направилась в модный торговый центр в Бруклине. Остановившись у банкомата напротив одного из магазинов, она сняла с карты сто долларов. Когда машина выплюнула деньги, она не забыла поднять голову, чтобы камера видеонаблюдения запечатлела ее лицо, и, аккуратно сложив квитанцию с указанием времени выдачи денег, сунула ее в карман.

После этого она прошлась по пассажу и задержалась у магазинчика, торгующего дамским бельем. Потолкавшись у вешалок с шелковыми кружевными сорочками, она выбрала одну из молодых продавщиц, на вид не старше Эшли.

— Не могли бы вы помочь мне? — спросила она, подойдя к продавщице.

— Конечно, — отозвалась та. — Что вас интересует?

— Я хотела бы купить что-то для дочери, она примерно вашего роста и комплекции. Что-нибудь особенное, что порадовало бы ее, а то она вот уже две недели ходит расстроенная. Порвала отношения с молодым человеком — вы знаете, как это бывает, — так что мне хочется подарить ей что-то такое, что помогло бы ей вернуть веру в свою соблазнительность и привлекательность, которую поколебал этот кобель. Ну, вы, наверное, понимаете, что я имею в виду.

— Еще бы не понимать! — ответила продавщица. — Вы на редкость внимательны к своей дочери.

— Мать есть мать. И знаете, еще я хотела бы сделать подарок одной близкой подруге, которую недавно обидела. Может быть, шелковую пижаму, как вы думаете?

— Можно и пижаму. Вы знаете ее размер?

— Да, я же говорю, это очень близкая подруга. Мы живем в Западном Массачусетсе, у нас много общего. В последнее время наши отношения немного расклеились, и мне хотелось бы как-то поправить это. Можно было бы купить цветы, но цветы недолговечны, а когда хочешь наладить прочные отношения с человеком, лучше подарить что-нибудь такое, что сохранится надолго, правда ведь?

— Совершенно верно, — улыбнулась девушка.

Салли не случайно упомянула Западный Массачусетс — район, известный тем, что там селились многие лесбийские пары. Это поможет продавщице лучше запомнить ее. Да и все остальное было сказано ею с той же целью. Она подумала, что расплатиться надо кредитной картой, — это тоже привяжет ее к этому упомянутому району. А еще перед уходом можно было поговорить с директором и сделать ей комплимент по поводу удачного подбора персонала. Впоследствии подобный разговор легко будет вспомнить, если понадобится.

Салли чувствовала себя как актриса, играющая роль на сцене.

— Вы сделали очень хороший выбор, — сказала продавщица. — Это из лучших наших вещей.

Салли изобразила улыбку опытной покупательницы:

— Да, действительно.

Примерно в то же время Кэтрин и Эшли находились в миле от дома Салли и Хоуп, в супермаркете «Хоул фудз», где продаются свежие фрукты, овощи и всякие «органические» товары. Они в молчании наполнили всякой всячиной целую тележку.

В одном из проходов недалеко от касс Эшли заметила целую пирамиду из свежих тыкв, украшенную сухими кукурузными стеблями. Пирамида была сооружена в честь Дня благодарения. Ее обрамляли ряды грецких орехов и клюквы, а в середине красовалась индейка из бумаги. Эшли толкнула Кэтрин локтем в бок. Та кивнула.

Когда они приблизились со своей тележкой к самому столику, на котором возвышалось произведение искусства, Кэтрин воскликнула:

— Вот черт! Мы забыли соевый соус!

Они стали разворачивать тележку с таким расчетом, чтобы колесо ее зацепилось за ножку стола. Пирамида закачалась, и Эшли с испуганным возгласом наклонилась к ней якобы для того, чтобы предотвратить разрушение, а на самом деле толкнула одну из крупных тыкв, уложенных в основании пирамиды.

Сооружение с грохотом обрушилось. Кукуруза и сушеные бутылочные тыквы рассыпались вокруг стола, а бутылки с фруктовым соком и большие желтые тыквы весело запрыгали по всем направлениям.

— О боже! — громко воскликнула Кэтрин.

Спустя несколько секунд команда юношей-подсобников накинулась вместе с менеджером на порушенную пирамиду и принялась восстанавливать ее. Кэтрин и Эшли рассыпались в извинениях и предложили деньги за нанесенный ущерб. Менеджер отказался от денег, тем не менее Кэтрин вытащила пятидесятидолларовую купюру и стала совать ее менеджеру со словами:

— Тогда, по крайней мере, раздайте их в виде вознаграждения этим замечательным молодым людям, которые исправляют то, что мы с Эшли испортили!

— Нет-нет, мадам, — сопротивлялся менеджер. — Поверьте, это лишнее.

— Я настаиваю, — сказала Кэтрин.

— И я тоже, — присоединилась к ней девушка.

Менеджер, пожав плечами, взял деньги, к большой радости молодых людей.

Кэтрин и Эшли направились к кассам, где Кэтрин расплатилась за покупки кредитной картой. Обе они, как и Салли, постарались, чтобы их лица запечатлелись в камерах видеонаблюдения. Вряд ли можно было сомневаться, что в магазине их запомнят. Последняя инструкция в списке, составленном Салли, гласила: «Обязательно совершите что-нибудь запоминающееся, что подтверждало бы, что вы в это время находились недалеко от дома».

Они справились с этой задачей. Что происходит в других районах штата, они не знали, но подозревали, что нечто не столь безобидное.

Фары автомобиля, на котором прибыл О’Коннел, осветили мрачный фасад его некогда родного дома и отразились от полированного борта отцовской машины. Дверца автомобиля громко хлопнула, и Скотт увидел Майкла О’Коннела, который так молниеносно кинулся к кухонной двери, что, казалось, он оставляет светящийся след в темноте.

«Если О’Коннел в гневе, это хорошо, — подумал Скотт. — Люди в таком состоянии не обращают внимания на многие детали, которые впоследствии могут оказаться очень важными».

Парень схватился за ручку двери и исчез в доме. Скотт видел его всего несколько секунд, но этого было достаточно, чтобы убедиться: Эшли настроила его правильно.

Пригнувшись, Скотт перебежал через дорогу, стараясь держаться в тени, и устремился к автомобилю О’Коннела. Он вытащил из сумки хирургические перчатки и натянул их, затем достал деревянный молоток с головкой из твердой резины и коробку оцинкованных кровельных гвоздей. Кинув взгляд в сторону дома, он сделал резкий вдох и загнал один из гвоздей в заднюю покрышку автомобиля. Наклонившись, он услышал шипение выходившего наружу воздуха. После этого он кинул на подъездную дорожку еще два-три гвоздя.

Подобравшись как можно тише к кузову грузовика О’Коннела-старшего, Скотт оставил в кузове открытую коробку с гвоздями и молоток, который сразу затерялся среди прочих инструментов.

Первая часть задания была выполнена. Скотт пошел обратно, к сараю, в котором прятался. Переходя через улицу, он услышал в доме разговор на повышенных тонах, в котором явственно чувствовались электрические искры гнева. Хорошо бы задержаться и подслушать, о чем они говорят, но так рисковать было нельзя. Дойдя до сарая, Скотт достал мобильный телефон и вызвал Хоуп по системе быстрого набора.

Хоуп откликнулась после второго гудка.

— Вы далеко? — спросил он.

— Осталось меньше десяти минут.

— Спектакль начался. Позвоните мне, когда подъедете.

Хоуп, не тратя времени на разговоры, прервала связь и нажала на газ. По плану она должна была прибыть к дому минут на двадцать позже Майкла О’Коннела. Они вполне укладываются в график, подумала Хоуп. Однако эта мысль не доставила ей особой радости.

Майкл О’Коннел и его отец стояли друг против друга в обшарпанной гостиной.

— Где она? — кричал сын, сжав кулаки. — Где?

— Кто? — спросил отец.

— Эшли, чтоб тебе было пусто! Эшли! — крикнул Майкл, дико озираясь.

Отец издевательски расхохотался:

— Вот это да, черт побери! Вот это да!

— Она что, прячется? Куда ты ее дел?

О’Коннел-старший покачал головой:

— Что ты несешь? Ни хрена не понимаю. Кто такая эта Эшли? Какая-нибудь девица из твоей школы?

— Нет. Ты знаешь, о ком я говорю. Она звонила тебе. Она должна быть здесь. Она сказала, что едет сюда. Прекрати хитрить со мной, или… — Младший О’Коннел занес кулак.

— Или что? — насмешливо спросил отец. Он сохранял спокойствие. Не спеша он глотнул пива из бутылки, глядя на сына прищурившись. Затем с подчеркнутой невозмутимостью подошел к раскладному креслу, опустился в него, сделал еще один большой глоток и пожал плечами. — Не имею понятия, о чем ты толкуешь, малыш. Я ни черта не знаю про эту твою Эшли. То тебя не видно и не слышно годами, то вдруг ты врываешься сюда и начинаешь вопить о какой-то юбке, как какой-нибудь молокосос из восьмого класса, пристаешь с какой-то хренью, о которой я ни ухом ни рылом! Чего ты мне тут истерику устраиваешь? Можно подумать, мир перевернулся. Скажи толком, чего тебе от меня надо, а то я не усекаю, о чем речь. И перестань вести себя как младенец, угомонись, вон лучше пива себе возьми.

— Не хочу я твоего пива! Я вообще ничего от тебя не хочу. Никогда не хотел. Все, что я хочу, — это знать, где Эшли.

Отец опять пожал плечами и развел руками:

— Не имею ни малейшего представления, о чем и о ком ты талдычишь. Кончай чушь городить.

Майкл О’Коннел в запальчивости ткнул пальцем в сторону отца:

— Сиди здесь. Сиди и не двигайся. Я осмотрю дом.

— Да не собираюсь я никуда двигаться. А ты осмотри дом, осмотри. Правда, с твоего отъезда здесь мало что изменилось.

— Совсем не мало, — сердито возразил О’Коннел-младший, пробираясь по гостиной и отпихивая ногой наваленные на полу газеты. — Не дом, а помойка, и сам ты стареешь, небось, еще и спиваешься.

Старший О’Коннел лишь проводил сына глазами и не тронулся с места.

Первым делом Майкл пошел в свою бывшую комнату. Его старая двойная кровать по-прежнему стояла в углу, на стене висели прикрепленные им когда-то афиши рок-групп «AC/DC» и «Слейер», парочка спортивных призов, старая футболка и большая картина, изображавшая красный «шевроле-корвет»; тут же валялись школьные учебники. Пройдя к противоположной стене, Майкл распахнул дверцы стенного шкафа, ожидая обнаружить там Эшли, но увидел лишь пару старых пиджаков, пропахших пылью и плесенью, и несколько коробок устаревших видеоигр. Он пнул одну из коробок, рассыпав ее содержимое по полу.

Все в этой комнате напоминало ему о том, что он ненавидел: о его прошлом. На постели были навалены вещи, принадлежавшие его матери, — платья, брючные костюмы, плащи, сапоги, аляповатые коробки с дешевой бижутерией и фотография, изображавшая их троих во время одной из редких совместных поездок в кемпинг в Мэне. Фотография пробудила в нем лишь горькие воспоминания о непрерывной пьянке, ссорах и возвращении домой в гробовом молчании. Похоже, отец убрал сюда с глаз долой все напоминавшее ему об умершей жене и покинувшем его сыне, и теперь это все пылилось и пропитывалось запахами времени.

— Эшли! — крикнул Майкл. — Где, черт побери, ты прячешься?

— Никого и ничего ты там не найдешь, — отозвался отец из гостиной. — Но ищи-ищи, если тебе от этого легче. — Он рассмеялся фальшивым, ненатуральным смехом, еще больше разъярившим сына.

Сжав зубы, Майкл заглянул в ванную и отдернул позеленевшую от плесени занавеску. Пузырек с какими-то таблетками, стоявший в углу умывальника, упал на пол, таблетки высыпались. Подняв пузырек, он увидел, что это сердечное средство, и злорадно рассмеялся.

— Что, механизм заедает? — спросил он громко.

— Оставь мои вещи в покое! — крикнул отец в ответ.

— Пошел ты! — тихо прошипел Майкл О’Коннел. — Надеюсь, ты помучаешься как следует, прежде чем подохнешь.

Швырнув пузырек на пол, он раздавил его каблуком вместе с таблетками и прошел во вторую спальню.

Двуспальная кровать была не убрана, простыни грязные. В комнате пахло табаком, пивом и нестираным бельем, которым была доверху набита пластмассовая корзина в углу. На столике у кровати валялись упаковки с лекарствами, полупустые пузырьки и сломанный будильник. О’Коннел высыпал таблетки себе в карман, а пустые упаковки бросил на кровать. Маленький сюрприз для папаши, когда тому понадобятся лекарства.

Подойдя к стенному шкафу, он раскрыл двойные дверцы. Половина, которую некогда занимали вещи матери, была пуста. Во второй половине висели вещи отца: брюки, рубашки, спортивные пиджаки и галстуки, которые он никогда не надевал.

Оставив дверцы шкафа нараспашку, Майкл О’Коннел прошел к стеклянной раздвижной двери, выходившей на задний двор. Дверь была заперта. Он прижал лицо к стеклу, вглядываясь в темноту, затем отпер дверь и вышел во двор, не обратив внимания на окрик отца: «Какого хрена ты там делаешь?»

Посмотрев направо и налево, он убедился, что во дворе спрятаться негде. Постояв, парень вернулся в дом.

— Я проверю погреб! — крикнул он. — Ты избавил бы меня от лишних хлопот, если бы сказал, где она. А не скажешь, так мне придется выколачивать ответ.

— Давай-давай проверяй. И нечего мне угрожать. Не воображай, что я тебя боюсь.

«Это мы увидим», — подумал Майкл О’Коннел.

Одностворчатая дверь в коридоре вела в подвальное помещение. Там было темно и душно, полно пыли и паутины. Однажды, когда ему было девять лет, отец запер его в подвале. Мать ушла, а он чем-то рассердил отца. Двинув сына по уху, отец спихнул его вниз по лесенке и запер в темноте на целый час. Стоя на лесенке, мальчик думал, что больше всего ненавидит своих родителей за то, что, сколько бы они ни орали и ни дрались, это, казалось, лишь сильнее привязывало их друг к другу. Все, что должно было бы вести к их разрыву, лишь укрепляло их отношения.

— Эшли! — крикнул он. — Ты здесь?

О’Коннел включил свисавшую с потолка лампочку и при ее тусклом свете заглянул во все углы. В подвале никого не было.

В груди у него закипал гнев, растекавшийся по рукам и сжимавший пальцы в кулаки. Он вернулся в гостиную, где отец ждал его.

— Она ведь была здесь, да? — спросил Майкл О’Коннел. — И говорила с тобой. Я приехал слишком поздно и не застал ее. А она велела тебе наврать мне, что ее не было, так?

— Полный бред, — пожал плечами отец.

— Скажи мне правду!

— Я и говорю тебе правду. Не имею понятия обо всем этом.

— Если ты не скажешь мне, как она приехала, что говорила и куда делась, тебе не поздоровится. Я не шучу. Тебе будет очень-очень больно, а мне будет плевать на тебя, как и всегда. Лучше признайся, что ты ей сказал, когда она приехала?

— Слушай, ты либо еще более чокнутый, чем я думал, либо совсем тупой. Не могу вот только сказать пока, что точнее.

О’Коннел-старший приложил бутылку ко рту и откинулся в кресле.

Майкл сделал шаг вперед и, размахнувшись, выбил бутылку из его рук. Ударившись о стену, бутылка разбилась. Отец никак не реагировал на это, лишь проследив глазами за полетом бутылки. Затем произнес, глядя на сына:

— Мне всегда хотелось знать, кто из нас подлее.

— Пошел на х… Лучше отвечай на вопрос!

— Дай-ка мне сперва другую бутылку.

Майкл О’Коннел схватил отца за рубашку и наполовину приподнял его с кресла. Отец в тот же миг вцепился в воротник свитера сына сзади и так сильно закрутил его, что Майклу стало трудно дышать. Между их лицами было всего несколько дюймов, они сцепились взглядами. Наконец О’Коннел оттолкнул отца, тот тоже отпустил сына.

Парень подошел к телевизору:

— Это здесь ты проводишь вечера? Напиваешься и пялишься в ящик?

Отец ничего не ответил.

— Слишком много этого идиотизма вредно для человека. Ты что, не знаешь?

Выждав секунду, чтобы насмешка дошла по назначению, парень нанес по телевизору удар ногой на манер каратиста. Телевизор рухнул, экран разлетелся на множество осколков.

— Ах ты, ублюдок! Ну подожди, ты заплатишь за это!

— Да ну? Давай я разобью еще что-нибудь, — может быть, тогда ты скажешь мне, что тут у вас произошло. Сколько она пробыла здесь? Что она тебе пообещала? Что ты должен сделать?

Не дожидаясь ответа, он подошел к книжным полкам и смел с одной из них на пол стоявшие там безделушки и фотографии.

— Эта дребедень осталась от твоей матери, так что мне наплевать.

— Ты хочешь, чтобы я нашел что-нибудь более ценное для тебя? Что она тебе сказала?

— Слушай, малыш, — проговорил О’Коннел-старший сквозь зубы, — я не знаю, что за хвост тянется за тобой и во что ты ввязался. Это какие-то денежные разборки?

Майкл посмотрел на отца:

— Ты о чем?

— Что за люди тебя ищут, малыш? Я подозреваю, что они могут нагрянуть в любую минуту, и вряд ли они будут очень учтивы. Но ты, наверно, и без меня это знаешь.

— Ну хорошо, — медленно проговорил Майкл О’Коннел. — Даю тебе последний шанс, прежде чем начну отплачивать тебе все долги, которые приобрел в детстве, когда ты меня бил. Приезжала сюда девушка по имени Эшли? Просила тебя помочь ей отделаться от меня?

О’Коннел-старший смотрел на сына прищуренным и полным ненависти взглядом. Он сжал зубы, не давая ненависти прорваться наружу, и процедил:

— Нет и нет, черт побери! Не было никакой Эшли. Не было ничего из того, о чем ты говоришь. И хочешь верь, хочешь не верь, но это правда.

— Ты врешь! Врешь, старый козел!

О’Коннел-старший помотал головой и засмеялся. Это взвинтило его сына еще больше. Он чувствовал себя так, словно идет по узкому карнизу над пропастью и пытается сохранить равновесие. Больше всего в данный момент ему хотелось разукрасить как следует физиономию папаши. Но он взял себя в руки, так как ему надо было знать, что происходит и почему его заманили сюда.

— Она сказала…

— Я не знаю, что она сказала. Эта мисс, как бы ее там, на хрен, ни звали, здесь не появлялась.

Майкл О’Коннел сделал шаг назад. Его мозг лихорадочно работал, пытаясь понять, что задумала Эшли, послав его в родительский дом. Что ей это дает?

— Кто на тебя наехал? — спросил отец.

— Никто. Что ты несешь? — огрызнулся Майкл О’Коннел, сердясь, что отец мешает ему думать.

— Из-за чего весь сыр-бор? Из-за наркотиков? Или ты увел какие-то деньги с дружками, а потом смылся с их долей? Почему какие-то парни с деньгами ищут тебя? Ты что, спер у них что-то?

— Не понимаю, что ты плетешь.

Его озадачивало самодовольное выражение отцовского лица. Даже разгром телевизора его, похоже, не очень расстроил. «Не иначе как ожидает получить какой-то куш, на который купит новый», — решил Майкл.

— С кем ты связался, малыш? Потому что кое-кто всерьез намерен свести с тобой счеты.

— Да кто тебе это сказал?

— Никто прямо так не говорил. Это само собой понятно.

Майкл О’Коннел недоуменно выпрямился. «Чушь какая-то, — подумал он. — А может быть, и не чушь».

— Усвой, я могу сделать из тебя котлету. Ты уже стар, и силы не те. Давай выкладывай, что значит весь этот бред? — Подскочив к отцу, он опять угрожающе навис над ним, но тот не двинулся с места и лишь ухмылялся, гадая, достаточно ли долго удерживает сынка в доме и успеет ли этот таинственный мистер Смит со своими приготовлениями, в чем бы они ни заключались.

В полумиле от дома О’Коннелов, на соседней улице, Хоуп заметила несколько брошенных как попало на обочине, порядком изношенных автомобилей с крылатыми наклейками «Харлей-Дэвидсон». В стоявшем на некотором удалении от дороги полуразвалившемся одноэтажном доме горел свет и слышались голоса, заглушавшиеся раскатами хард-рока. Явно какая-то вечеринка. Пиво и пицца, предположила она, с метамфетамином на десерт. Она остановила машину рядом с одним из припаркованных автомобилей, так что все выглядело так, будто она тоже участник вечеринки.

Хоуп быстро натянула купленный Салли черный комбинезон, в карман сунула синий вязаный шлем-маску и надела хирургические перчатки, а поверх них кожаные. Запястья и лодыжки она обмотала черной изолентой, чтобы ничто не светилось между комбинезоном и перчатками или туфлями.

Перебросив сумку с пистолетом через плечо, она трусцой устремилась к дому О’Коннелов. Черный костюм позволял ей слиться с темнотой. В руках у нее был мобильный телефон, и она на ходу позвонила Скотту:

— Я здесь, ярдах в двухстах. Как мне их найти?

— У сына пятилетняя красная «тойота» с массачусетским номером, у отца черный грузовичок-пикап под навесом. Наружный свет горит только у боковых дверей, где вход на кухню. Он вам и нужен.

— Они все еще беседуют?

— Да. Слышно, как что-то бьется.

— Больше никого не видно?

— Да вроде бы нет.

— А где мне спрятаться?

— Под навесом возле грузовичка, справа. Там разобранный двигатель и полно всяких инструментов, так что легко остаться незамеченным.

— О’кей, — сказала Хоуп. — Наблюдайте там, а я позвоню вам после… всего.

Скотт отключил связь. Прислонившись к стене старого сарая, он продолжал наблюдать. «Хорошо, что тут так темно, — подумал он, — никаких уличных фонарей. Если Хоуп будет вести себя осторожно, все у нее будет хорошо».

Тут он мысленно содрогнулся, поскольку выражение «все у нее будет хорошо» было бессмысленно. Ни у кого из них ничего хорошего больше не будет. Кроме, может быть, Эшли. Ради этого они все и затеяли.

И еще одна мысль пришла ему в голову: если его так подавляет и пугает то, что им предстоит сделать, то как же справляется со своими чувствами Хоуп, фактический исполнитель их замысла?

Согнувшись в три погибели, больше напоминая какого-то зверька, чем спортсменку, Хоуп перебежала через двор и прижалась к задней стенке навеса. Она опустилась на землю и огляделась. Ближайшие дома находились ярдах в тридцати-сорока на другой стороне улицы. Запрокинув голову и закрыв глаза, Хоуп попыталась разобраться в своих эмоциях, словно хотела найти такую, которая придаст ей сил на ближайшие минуты. Она вспомнила мертвого Потеряшку у себя на руках и вообразила на его месте Эшли.

Это подействовало.

Помогла также мысль, что О’Коннел не оставит в покое и ее мать. Кэтрин, конечно, будет драться до последнего, но победить в этой схватке ей не суждено.

Прибавив к этому угрозу, нависшую над ними всеми, Хоуп получила приличную сумму, из которой надо было вычесть неуверенность и сомнения. Их тоже было немало. Все, что казалось таким очевидным, когда они составляли свой план в уютной гостиной, теперь выглядело недопустимым, неправильным и абсолютно невозможным. Она вся взмокла, руки дрожали.

«Кто я такая?» — подумала она вдруг.

Ей вспомнилось, как вскоре после смерти отца она всерьез испугалась за себя. Испугалась не того, что останется без поддержки, а того, что не сумеет оправдать надежд, которые отец возлагал на нее. И сейчас она пыталась убедить себя, что отец одобрил бы то, что она сидит ночью на сырой земле, прислонившись к стенке, потому что это надо для того, чтобы защитить других. Он всегда стоял за то, чтобы дочь брала на себя ответственность, к добру то было или не к добру. Ей чудился его голос: «Ты капитан».

Она подумала, что так можно и с ума сойти.

«Прочисть мозги», — велела она себе.

Она натянула на голову шлем-маску, спрятав лицо. Порывшись в сумке, она вытащила из пластикового пакета пистолет.

Хоуп впервые в жизни держала в руках огнестрельное оружие. Жаль, конечно, что у нее совсем нет опыта, однако она с удивлением почувствовала, как из стальной рукоятки к ней в руку перетекает энергия. Это было непривычное, возбуждающее ощущение.

Подобравшись к краю навеса, она прислушалась к сердитым голосам, доносившимся из дома, выжидая момент, когда надо будет действовать.

— Мне нужно знать, что происходит! — взорвался Майкл О’Коннел. Каждое его слово было пропитано, во-первых, любовью к Эшли, а во-вторых, многолетней ненавистью к человеку, с удобством развалившемуся в кресле. Сердце его бешено стучало, голова почти кружилась от гнева.

— Что происходит? Ты буйствуешь тут и вопишь о какой-то девчонке, тогда как тебе надо подумать о том, что ты нажил опасного врага, — ответил отец, помахивая в воздухе рукой.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я никого не обманывал.

Отец пожал плечами, и Майкл разъярился не на шутку. Он шагнул к отцу со сжатыми кулаками, и тот наконец выбрался из кресла и, расправив плечи, встал перед сыном:

— Так ты полагаешь, что уже достаточно вырос, чтобы справиться со мной?

— Это лишний вопрос, старик. Ты, по-моему, потерял форму, отрастил пузо. Эта твоя старая фиктивная травма, наверно, начала беспокоить тебя по-настоящему. Ты всегда держался молодцом против женщин и маленьких детей, но это было давно. Я уже не маленький ребенок. Подумай об этом как следует.

Его презрительный тон несколько охладил пыл О’Коннела-старшего. Тем не менее он выпятил грудь и покачал головой:

— Да, тогда мне ничего не стоило образумить тебя. Вырос-то ты вырос, но, что бы ты ни говорил, я запросто могу свернуть тебе шею.

— Да ты и тогда был слабак, а уж сейчас тем более. Даже мама могла противостоять тебе. Если бы она не пила, ты не мог бы ее избивать. Вот как было на самом деле. А в ту ночь она была слишком пьяна, чтобы сопротивляться. Ты воспользовался этим и убил ее.

Отец при этих словах злобно зарычал.

— Зря я тогда соврал копам. Надо было сказать им правду, — произнес Майкл О’Коннел с горечью.

— Не гони волну, — холодно отозвался отец. — Не трогай то, что тебе трогать не положено.

Чем лаконичнее становилась их речь, тем больше она была заряжена ненавистью. Стоя в нескольких футах друг против друга, они напоминали двух рычащих псов, готовых вцепиться друг в друга.

— Думаешь, можно прибить и меня тоже и это сойдет тебе с рук, как тогда? Я так не думаю, старик.

Отец неожиданно сделал выпад и со всей силы двинул сына по лицу. Звук удара эхом разнесся в небольшом помещении.

Майкл О’Коннел свирепо ухмыльнулся. Выбросив вперед правую руку, он схватил отца за горло. Ощутив, как сжимаются ткани под его пальцами, он почувствовал сладкое удовлетворение и непреодолимое желание довести дело до конца. Отец в панике схватил душившую его руку и, вонзив в нее ногти, попытался оторвать от горла, однако ему отчаянно не хватало воздуха. Когда лицо отца стало наливаться кровью, Майкл О’Коннел неожиданно отпустил его и оттолкнул. Отец налетел на кофейный столик, свалив на пол все, что на нем было, упал на спину и, пытаясь подняться, ухватился за ручку кресла, но перевернул его. В результате он остался лежать на полу, задыхаясь и ошарашенно выпучив глаза. Майкл О’Коннел рассмеялся и плюнул на отца:

— Валяйся там, старик. Оставайся там навсегда. Но запомни: если когда-нибудь Эшли или кто-либо связанный с ней обратится к тебе и ты согласишься помогать им, я приеду и убью тебя. Но перед этим я тебя помучаю как следует, так что тебе будет очень больно. А потом убью. Понял? Я хотел бы уничтожить все из моего прошлого, тогда мне стало бы гораздо легче. А начать мне больше всего хотелось бы с тебя.

Отец продолжал недвижно лежать на полу. Майкл О’Коннел заметил страх в его глазах и впервые в этот вечер подумал, что приехал сюда все-таки не зря.

— Молись о том, чтобы никогда больше не встречаться со мной, жалкий старик. Потому что после моего следующего визита ты очутишься в ящике глубоко под землей. Там твое место, оно ждет тебя уже много лет.

Он повернулся и, не оглядываясь, вышел на улицу. Ночной холод ударил его в лицо, как еще одно неприятное воспоминание, но его беспокоила лишь мысль о том, что́ за игру Эшли придумала и почему она решила, что его отец ей поможет. Кто-то из них обманывал его.

Сев за руль автомобиля, он завел двигатель и подумал, что выяснить все это надо немедленно.

Сжимая в руках пистолет, Хоуп прислушивалась к перебранке отца и сына и шуму драки. Она затаила дыхание, когда Майкл О’Коннел выскочил из дома и прошел к своей машине всего в нескольких шагах от нее. Она не трогалась с места, пока он не вывел машину со двора и не исчез в ночи, набирая скорость.

Наступил критический момент.

«Не медли, — говорила ей Салли. — Не тяни ни одной секунды. Заходи в дом, как только он уедет».

Хоуп поднялась на ноги. В ушах у нее звучал голос Салли: «Не жди, ни о чем не думай. Заходи прямо в дом. Не говори ни слова. Просто нажми на курок и сразу уходи не оглядываясь».

Глубоко вздохнув, Хоуп вышла из-под навеса, быстро пересекла полукруг света около двери и взялась за ручку. Рывком открыв дверь, она перешагнула через порог.

Она оказалась в кухне, но, как и говорил Скотт, видела часть гостиной. Застыв на месте, она смотрела, как отец Майкла О’Коннела медленно поднимается с пола.

Повернувшись и увидев ее, он не удивился.

— Вы от мистера Джонса? — спросил он, выпрямляясь и отряхивая пыль с одежды. — Вы опоздали всего на минуту. Этот подонок как раз отчаливает на своей тачке.

Хоуп заняла стойку и подняла пистолет.

О’Коннел-старший заморгал глазами.

— Алё-алё! — бросил он. — Вам же не я нужен, а этот чертов ублюдок!

Все вокруг стало вдруг неестественно преувеличенным. Все краски стали ярче, все звуки громче, все запахи острее. Дыхание Хоуп отдавалось в ее ушах шумным низвергающимся каскадом.

Стараясь не думать о том, что делает, она прицелилась в грудь О’Коннела и нажала на курок.

И… ничего не произошло.

Следователь принес большую коробку, когда-то запечатанную клейкой красной лентой, теперь разорванной, и со стуком бухнул ее на стол. Затем, наклонившись ко мне и слегка усмехнувшись, он спросил:

— Вы видели, наверное, детишек в рождественское утро? Как они глядят на коробки и пакеты под елкой?

— Да, но какое отношение?..

— Для нас вещественные доказательства вроде этих рождественских подарков. Детишки всегда думают, что самый большой подарок самый лучший. Но это не обязательно так. Часто наиболее ценный подарок содержится в неприметной и некрасивой коробке. Так случается и в нашем деле. Когда нападешь на след, то бывает, что какая-то незначительная деталь оказывается самой важной. Поэтому при осмотре места преступления или во время обыска надо обращать внимание на все мелочи.

— А как было в данном случае?

Следователь ухмыльнулся и вытащил пластмассовый контейнер с пистолетом, также запечатанный красной лентой. Он вручил контейнер мне, и я стал разглядывать сквозь прозрачную стенку пистолет, обсыпанный порошком для изучения отпечатков пальцев.

— Будьте осторожны, — предупредил детектив. — Не думаю, что эта штука заряжена, но обойма вставлена, так что чем черт не шутит. — Он улыбнулся. — Удивительно, сколько инцидентов, почти фатальных, бывает в камере хранения, когда люди начинают размахивать оружием, полагая, что оно не заряжено.

Я осторожно держал контейнер в руках.

— На вид ничего особенного.

— Да, дерьмовое оружие, — кивнул следователь. — Из самых дешевых, какие можно найти. Их производит одна компания в Огайо. Штампуют на станке все детали по отдельности, соединяют их, упаковывают и отсылают какому-нибудь торговцу с подмоченной репутацией. Уважающий себя оружейный магазин никогда не возьмет подобный хлам. А профессионал никогда им не воспользуется.

— Но он все же работает.

— Ну да, вроде того. Легкий, двадцать пятого калибра. Киллеры-профессионалы — а их у нас тут не так уж много, как вы догадываетесь, — любят оружие мелкого калибра, потому что к нему легко пристроить самодельный глушитель, а работу свою оно выполняет исправно. Но это, разумеется, не относится к такой халтуре, как эта. Слишком ненадежен. Плохо слушается, предохранитель и ударную часть то и дело заедает, точно стреляет только с очень близкого расстояния. И ко всему прочему, не так уж эффективен. Питбуля средних размеров или громилу выпущенная из него пуля не остановит — разве что вам повезет с первого же выстрела попасть в самое сердце или какое-нибудь другое жизненно важное место. — Полицейский ухмыльнулся. — Или же надо стрелять с близкого, совсем близкого расстояния — например, обнимая человека в постели. Но если вы хотите кого-то убить, то орудовать этой штукой в такой близи от него небезопасно.

Я кивнул, и следователь вновь уселся на свое место.

— Век живи, век учись.

Я еще раз внимательно рассмотрел пистолет, словно он действительно мог сообщить мне что-то.

— Но при всем при том, — заключил следователь, — этот дрянной пистолетик вроде как сделал свое дело.