Живы, пока не взойдет солнце

Глава 3. Ее звали Джулия

“Прячусь в тенях

Беру молоток

Стоишь на коленях —

you're so low

Я помню — ты любишь погорячей

(Зажмурься, детка…)

Time to blowing up the brain (Е!)”.

— No Promise

Самолет приближался к аэропорту Андреевска. Пересадочный рейс из Южной Кореи задержали на час, поэтому Юле пришлось понервничать, ведь любое промедление могло расстроить ее планы. Артистка устала от папарацци и жутких фанатов, поэтому постаралась, чтобы ее визит домой обошелся без огласки. Девушка полетела экономом, не потому, что считала себя лучше других звезд к-попа. Наоборот, все последние годы, Ким пытались вдолбить обратное. Юля истязала организм изнурительными тренировками и диетами долгих пять лет. Она терпела пренебрежение от чистокровных корейцев, усердно учила язык и мечтала, как умоется слезами конкуренток. И вот, этот час настал.

Год назад ее группа “No Promise” покорила музыкальные чарты с синглом “Time to blowing up the brain”. Там, на сцене, сиротка из Андреевска умерла навсегда, уступив место Джулии — рэперу в самой многообещающей женской k-pop группе.

Душно. Кондиционер барахлил, а качок, размером с киоск, провонял салон самолета квашенной капустой. Он уплетал ее прямо из банки, чавкая и рыгая.

— Даю восьмерку, но только за артистизм… — произнесла Юля, подмигнув девчонке, листавшей журнал на соседнем кресле. Прежде чем ответить, малышка с опаской покосилось на женщину в темно-синем костюме юриста, сидевшую рядом. Дамочка сопела, нацепив маску для сна, так что никак не могла сделать непоседе замечание.

— Всего восемь?! Это точно была десятка!

— Думаешь? По-моему не дотягивает. Вот, пару минут назад было мощно, а сейчас ме-е…

— Ему бы к врачу сходить. Там не желудок, а засорившийся унитаз, — хихикнула малышка.

— Варвара… где манеры? А если твоя мама услышит? — театрально оскорбилась Ким, приложив руку к груди.

— У меня нет мамы.

Юля покосилась на женщину в строгом костюме.

— Это соцработник, — выдохнула Варвара, проследив за взглядом Ким, — Везет обратно в детдом. Новые родаки оформили возврат.

Услышав про “детдом” Ким оторопела. На секунду ей показалась, что самолет падает. Юле пришлось схватиться за подлокотники кресла, чтобы не сползти на пол. Во рту все пересохло, а на кончике языка появился металлический привкус. Певица рассеянно улыбнулась, пытаясь скрыть тот ужас, что склизким языком лизнул позвоночник. Благо, провонявший капустой лев, разродился очередным рыком.

— О-о, в-вот это уже по-интересней… — ляпнула Ким, — Девятка, а? К-как считаешь?!

Варя растерялась. Девочка не знала, что делать, когда взрослые начинали себя странно вести. Разумеется, она подумала, что Ким так отреагировала на нее.

“Я ей противна?”, “это потому, что я одна?”, “это потому, что от меня избавились?”, — все эти вопросы навалились на малышку, не позволив ей поднять головы.

Варвара ничего не ответила. Пожав плечами, девочка уткнулась в иллюминатор, весь остаток пути не проронив ни слова.

Для Ким это был очень долгий перелет.

Похороны пройдут через пару дней. Так что, у Юлии оставалось достаточно времени, чтобы прийти в себя. Менеджер группы срывал телефон, но все его негодование затерялось в ящике для голосовых сообщений. Юлю это мало волновало, она просто хотела проститься с бабушкой.

Ким попросила таксиста выключить радио, и они ехали от аэропорта в тишине, слушая, как дождь барабанил по стеклам автомобиля. Город за окном расплывался желто-красными пятнами фонарей. Вывески магазинов и забегаловок загорались манящим неоном, дымчато сиявшим сквозь серую пелену ливня. Юля закрыла глаза и перед ней предстал образ бабули в инвалидном кресле. Когда мама была жива, бабушка разрешала катать себя по квартире и угощала конфетами. А потом, мамы не стало, а Маргарита Игоревна… Время отобрало у нее разум и остатки сил. Ким навестила ее в доме престарелых, перед самым вылетом в Корею. Старушка со спутанными волосами сидела в инвалидной коляске, уставившись на картину бессмысленным рыбьим взглядом.

Юля вылетела в Сеул стремительно, убегая от прошлого, пока оно извернувшись не цапнуло ее за пятки. Но сейчас, когда бабуля умерла, ей хотелось иметь хоть что-то на память о том времени, когда у нее была семья.

— Вы могли бы заехать еще в одно место? Я оплачу.

— Любой каприз за ваши деньги, красавица!

Ким сморщилась от отвращения, когда старческий запах облепил ее, точно сальные волосы кикиморы. Вонь забивалась в рот и ноздри, душила, заставляла кожу зудеть. Юля заплатила таксисту, чтобы тот доставил ее вещи в отель, но теперь она пожалела, что не отправилась вместе с ними.

Одна из сиделок, проводила Юлю в комнату, где жила Маргарита Игоревна: стены с изъеденными молью коврами, драный линолеум, и четыре панцирные койки, застеленные ватными одеялами. Лики икон на тумбочке встретили Ким осуждающим взглядом, и стыд ужалил сердце артистки. Девушка презирала себя за то, что оставила бабушку умирать в этом хлеву.

Все жильцы ушли ужинать, поэтому сиделка попросила Юлю подождать, пока та принесет коробку с вещами умершей. Но не успела она выйти, как дверные петли скрипнули и позади раздался сдержанный кашель:

— Спасибо, Ирочка. Дальше я сам.

Ким обернулась и расплылась в улыбке. В дверях стоял высокий сухой человек с глубокими залысинами. Белый халат висел на сутулых плечах доктора Гусева, как мантия волшебника. Евгений Леопольдович не только присматривал здесь за стариками, но и работал врачом в детском доме, в котором росла Ким. И что более важно, именно ему она обязана своей новой жизнью.

Ким бросилась на шею доктора, заключив его в объятья.

— Евгений Леопольдович! — завизжала она, точно ребенок, увидевший Деда Мороза.

— Ну-ну, пожалей мою поясницу, — усмехнулся врач, похлопывая бывшую пациентку по спине, — Я тоже рад тебя видеть, деточка.

Ким отпустила доктора и только сейчас заметила, что он держал под мышкой небольшую картонную коробку, с торчащими из нее вязальными спицами. Гусев отбарабанил быструю дробь по картонке, отвлекая Юлю от грустных мыслей.

— Пошли-ка в мой кабинет, Юлька! Угощу тебя чаем… или тебе уже можно чего покрепче?

— Чай сойдет, — согласилась Ким.

Они сидели в кабинете доктора. Юля рассказывала Евгению Леопольдовичу о жизни в Сеуле, о своем творчестве и новых знакомых, обо всем, чему научилась за границей. Доктор молча слушал, подливая чай, и досыпал в хрустальную вазочку овсяное печенье.

И вот, когда Гусев в очередной раз пошел за кипятком, Юля все же набралась храбрости спросить:

— Бабуля мучилась?

Евгений Леопольдович замер с чайником в руках.

— У нее была тяжелая жизнь, Юлечка, но очень легкая смерть, — сказал доктор, — Тромб оторвался — Маргарита Игоревна ушла мгновенно. Она даже не успела ничего почувствовать, поверь мне.

— Как и всегда, — сказала Ким, — вы единственный кому я могла верить в том гадюшнике.

Гусев долил кипяток в чашку Юли, заботливо положил на блюдце печенье:

— Ты всегда была слишком строга к детскому дому. Он сильно изменился с тех пор, как ты уехала. Да и ты уже другой человек… почему бы не оставить все обиды в прошлом?

Под столом Юлины кулаки сжались так сильно, что ногти до крови впились в ладони. Ее взгляд опустел, точно на миг от девушки осталась лишь оболочка.

— Юля, я чего-то не знаю?

Ким замотала головой.

— Н-нет, ничего такого…

Ким поднялась из-за стола, подхватив с пола коробку. Она спешно поблагодарила доктора за чай и почти бегом покинула кабинет. Евгений Леопольдович окликнул ее, но Юля уже неслась по коридору. Больше всего на свете ей хотелось убраться подальше из этого места. Из этого проклятого города.

Отель “Паллада”, где певица сняла люкс, представлял собой шестнадцатиэтажное здание в стиле ампир. Фасадные скульптуры Афины украшали стены, а крышу охраняли каменные совы-гаргульи. Портье помог гостье с багажом: услужливый сотрудник отеля затащил чемодан в лифт, и проводил Юлю до ее номера на предпоследнем этаже.

Ким оставила коробку с вещами на трюмо, швырнула ключи на стеклянный столик, чуть не сбив вазу с лилиями. Оценив просторное джакузи, певица плюхнулась на двуспальную кровать, завешенную тяжелым балдахином. Ким закрыла глаза, попытавшись уснуть, но отвратительный запах отложенной смерти преследовал ее даже здесь.

“Черт, надо выпить”.

Он ждал ее в баре отеля — призрак прошлого, которое должно было сдохнуть с дебютом “No Promise”. Низенький лупоглазый мужчина, с пивным брюшком потягивал самый дорогой коктейль из карты напитков. Перед ним, на барстойке, лежала желтая папка. Он поглаживал ее, точно любимого кота.

Увидев Ким, мужчина кокетливо помахал ей, одними пальцами — крупными мозолистыми сардельками. Его поблескивающие от Май-тая губы, сложились в гадкой ухмылке:

— Сколько лет, моя дорогая! Сколько зим! Ну, подойди же сюда, чертовка. Дай на тебя полюбуюсь. В какую красавицу выросла… все же, пластическая хирургия творит чудеса! — прокричал он через весь бар.

Юля замерла. Мурашки омерзения пробежали по спине. Тошнота подступила к горлу, а сердце провалилось под ноги.

Ким медленно выдохнула, с трудом скрывая отвращение. Она не хотела поднимать шум, так что Юля просто подошла, стараясь не запнуться. Услышав голос Эдуарда Сологубова, она вновь почувствовала себя беспомощной сироткой — игрушкой директора детдома “Магнолия”.

— Сложно было исправить неправильно сросшийся нос, но врачи справились. Чем обязана, мудила?

Мужчина скривил физиономию так, словно его обдало зловонное дыхание.

— Уж по чему я не соскучился, так это по твоему острому языку, негодница. Ему есть куда более полезное применение, — Эдуард попытался коснуться руки Юлии, но та мгновенно отдернула ее, как от раскаленной печки.

— Зачем ты пришел?

— Ну-ну, Юлечка, к чему эта грубость? Звезде не пристало так общаться с фанатами, а я о-очень большой твой поклонник, но ты права, я пришел не распалить прежние чувства, и уж точно не за автографом. Мне нужны твои замечательные навыки и я говорю не о пении. Моя маленькая пташка, мне нужно, чтобы завтра ты составила компанию одному очень важному человеку. Послушала, о чем клиент будет говорить — все хорошенько запомнила. Ну, не буду же я тебя заново всему учить…

— Пошел на хуй, урод. Если ты сейчас же не уберешься из отеля — я приложу все усилия, чтобы превратить твою жизнь в ад. Ты проклянешь тот день, когда твой член перевесил инстинкт самосохранения, — сквозь зубы процедила Ким. Ее голос дрожал от захлестнувшего ее гнева.

— Ну-ну… Юлечка, похоже, вспышки фотокамер совсем тебя ослепили. Пташке с подрезанными крыльями уже никогда свободно не летать. Ты можешь изменить имя, исправить сломанный нос, и сверкать бедрами на сцене со своими шлюшками-подружками, но в глубине души ты все еще в “Магнолии”… и вот тому доказательства, — Эдуард постучал указательным пальцем по папке на барной стойке.

Взгляд Юли упал на папку. Зрачки задрожали, от осознания того, что могло скрываться внутри:

— Что там?

— Правда, — заключил директор, вручая компромат бывшей подопечной.

Ким быстро схватила папку, распахнув ее. И, как из ящика Пандоры, на нее вырвались все пережитые невзгоды. Фотография за фотографией.

— Ублюдок… я была ребенком!

— Ты им и осталась, Юлечка. Для меня ты всегда будешь “моей маленькой девочкой”. И не волнуйся — это копии. У меня хватит материала, чтобы завалить им весь интернет. Боже, благослови современные технологии, — Эдуард вынул из кармана брюк смартфон, потряс им перед носом Ким, и победоносно положил его перед собой, — Что скажут фанаты или твои подруги, когда узнают кто ты на самом деле? Тебя вышвырнут на улицу еще до того, как откроешь свой милый ротик.

Ноги подкосились и Юля без сил рухнула на барный стул.

— Я надеюсь, ты будешь гореть в аду, но не слишком долго. Сатане по вкусу мясо с кровью, — в глазах Ким защипало, но она сдержалась, чтобы не разреветься при этом чудовище, — Почему именно я? Как ты вообще меня нашел?

— О, ты же знаешь, у меня очень много влиятельных друзей, — директор отхлебнул коктейль из бокала, — а ты теперь знаменитость. Кто откажется от приятного вечера в компании “Джулии” из “No Promise”? — Эдуард захихикал, отчего чуть не пролил на пузо остатки коктейля, — В общем, работенка плевая. Встреча пройдет здесь, в отеле, так что тебе и ходить никуда не надо… Видишь, как я пекусь о твоей репутации, Юлечка.

— Я тебя убью. Богом клянусь.

— У каждой девочки должна быть мечта, — ухмыльнулся директор, поднимаясь со стула, — Завтра, в девять вечера. В вестибюле отеля — будь как штык и не забудь помыться — никто не любит замарашек. Что насчет Фотографий — можешь оставить на память.

Эдуард уже направился к выходу, но его окликнул бармен:

— Мужчина! Вы забыли заплатить.

Директор картинно похлопал по карманам:

— За счет этой юной особы, любезнейший. Так ведь, Юлечка?

Ким лишь коротко кивнула в ответ. Она ненавидела этого гада. Но больше всего на свете она ненавидела себя.

С самого детства.