Живым или Мертвым

Глава 56

Международный аэропорт близ Архангельска обслуживал в основном внутренние рейсы, которых даже летом было немного (а зимой — и того меньше). Местные жители предпочитали ездить на юг поездом, что оказывалось гораздо дешевле. Дело было еще и в том, что «Аэрофлоту» так и не удалось избавиться от заработанной за много лет репутации авиакомпании, крайне мало заботящейся о безопасности пассажиров. Но имелся здесь и второй терминал, где шла куда более активная жизнь. В основном оттуда возили рыбу, которую нужно было переправить, пока она свежая, в самые разные рестораны своей и чужих стран.

Там их добычу погрузили в сорокалетний «DC-8» компании «Асин эр фрейт». Он должен был лететь в Стокгольм, а там, сменив экипаж, на юг в Афины и далее в Объединенные Арабские Эмираты — в международный аэропорт Дубай.

— Что это такое? — спросил таможенник, взглянув на свежевыкрашенную «батарею».

— Научное оборудование. Какая-то рентгеновская аппаратура, — ответил его коллега.

Контролеры видели, что бумаги заполнены правильно, а больше их, на самом деле, ничего не волновало. Что не бомба — это точно. Форма совсем другая. Так что он расписался на длинной зеленой черте и тиснул полагающийся штамп. Никакой взятки он не получал. Что-нибудь военное он так просто не пропустил бы, но это было определенно не оружие. А так: он не спрашивал, они не предлагали. И им лучше, и ему спокойнее. Пневматический погрузчик подхватил аппарат — он весил около семисот килограммов — и перевез на платформу, стоявшую под грузовым люком. Оттуда ее вручную перетащили в самолет и надежно закрепили на алюминиевом полу.

Пилоты проводили предполетный осмотр — ходили вокруг самолета, глядели, нет ли утечки горючего, присматривались ко всяким деталям. Известно, что на ремонте грузовых самолетов все и всегда экономят, и летчики, чья жизнь, в общем-то, проходит в кабине, делали все возможное, чтобы свести влияние этой небрежности к минимуму. Шину левого шасси нужно было заменить не позже чем через десять взлетов-посадок. Помимо этого машина должна была выдержать предстоящие восемь часов полета. Убедившись в этом, они вернулись в служебную половину здания, где выпили местного кофе (никудышного) с местным же хлебом (изумительным). Бортпаек уже находился в самолете, его погрузил бортинженер, который продолжал возиться с двигателями.

Через полчаса они вернулись, забрались по старомодному приставному трапу в самолет и принялись готовиться к вылету. Подготовка заняла еще пятнадцать минут, после чего самолет вырулил в конец взлетно-посадочной полосы 18, чтобы начать разбег. Старая машина за свою жизнь провела в воздухе тридцать семь тысяч часов. Начинала как пассажирский лайнер «Юнайтед эрлайнс» и летала в основном внутри страны, между восточным и западным побережьями. Совершила несколько полетов в Сайгон как «птица свободы»,[31] о чем самолет, будь у него память, должен был бы вспоминать с улыбкой. Оторвавшись от земли, он неторопливо вскарабкался на свою крейсерскую высоту в девять тысяч шестьсот метров, направился на запад, потом над Финляндией повернул на юг, неторопливо пересек Ботнический залив и начал снижаться, чтобы приземлиться в Стокгольме. Все происходило обычно — самолет опустился на полосу 26 и, закончив пробежку, свернул налево к грузовому терминалу. Тут же подъехала машина-заправщик, минутой позже появилась бригада техобслуживания и принялась задавать дежурные вопросы о том, как проходил полет и какие у экипажа имелись проблемы. Все оказалось в норме, и экипаж покинул самолет, сел в машину и отправился в местный отель для экипажей самолетов. Там имелся хорошо известный авиаторам и любимый ими паб с холодным разливным пивом. Они еще не успели выпить по первой пинте, когда сменный экипаж вновь поднял «DC-8» в воздух.

Между тем Муса находился в России, в главном терминале московского аэропорта Домодедово, похожем на внеземную космическую станцию. Новое здание аэропорта примыкало к старому, выстроенному в знаменитом сталинском стиле — в виде торта с множеством кремовых украшений. Муса звонил сейчас по международному телефону в Берлин. Когда соединение произошло, он сказал собеседнику, что автомобиль благополучно продан, а деньги он получит при следующей встрече. Друг с этим согласился, и разговор закончился. До вылета рейса «KLM» в Нидерланды оставалось еще два часа, и Муса со своими людьми направился в один из баров аэропорта, где они за немыслимую цену выпили русской водки (по крайней мере, одного из лучших сортов). В качестве закуски им подали нарезанный огурец и хлеб. Они расплатились евро, оставив бармену крайне скудные чаевые, и погрузились в салон первого класса «Боинга-747», где бесплатно подавали спиртное, которому они тоже отдали должное. Муса нисколько не переживал по поводу совершенных им двух убийств. Они были необходимы. Он знал это еще до того, как отправился в Россию и погрузился на нанятое судно неверных. Вспоминая события последних дней, он немного удивлялся тому, что они с товарищами не выпили ни капли водки во время плавания, хотя ничего странного тут на самом деле не было. Старинная мудрость говорила, что дело само по себе, а развлечения сами по себе, тем более что дело было очень серьезным, а в таких делах о выпивке следует забыть. Интересно, говорил ли Виталий об этом плавании кому-нибудь из своих местных друзей? Выяснить это не было никакой возможности. Но если и говорил — что из того? Ни их настоящих имен, ни адресов он не знал, никто их не фотографировал, так что улик просто не могло остаться. Север России напоминал ему то, что он видел в старых кинофильмах об американском Диком Западе, и вряд ли убийство двух моряков окажется по зубам местной полиции. Пистолет он выбросил, так что, решил он, беспокоиться не о чем. С этой мыслью он откинул спинку кресла и позволил выпитому увлечь себя в сон.

«Боинг-747» приземлился в берлинском аэропорту Темпельхоф в час по местному времени. Муса и его спутники вышли из самолета порознь, так же порознь прошли иммиграционный контроль, предъявив свои нидерландские паспорта, получили багаж и направились на стоянку такси, откуда немцы на «Мерседесах» развозили пассажиров, называвших адреса преимущественно на английском. Мусе нужен был район, который именовался Городом тарелок, поскольку спутниковых телевизионных антенн — «тарелок» — там было во много раз больше, чем в любой другой части города. Здесь обитало очень много арабов, которые таким образом смотрели телевидение на своем родном языке.

Хозяин уже ждал — его предупредили из Амстердама, — так что Мусе пришлось лишь раз стукнуть в дверь. После положенных рукопожатий, объятий и поцелуев Муса оказался в маленькой гостиной тесной квартиры. Мустафа — так звали хозяина — приложил палец к губам и к левому уху. Это значило, что он считал, что в квартире могут быть установлены «жучки». Что ж, если живешь в стране неверных, предосторожности не помешают. Мустафа включил телевизор, где шел повтор сегодняшнего игрового шоу.

— Работа прошла успешно? — спросил Мустафа.

— Идеально.

— Хорошо. Не желаешь чего-нибудь?

— Вина, — ответил Муса.

Мустафа отправился в кухню и вернулся со стаканом, почти до краев полным белым рейнским вином. Муса сделал большой глоток и закурил. День у него выдался очень продолжительным, а тут еще эти два убийства, о которых он, непонятно почему, все же вспоминал с беспокойством. В общем, заснул он сразу же после того, как допил вино и улегся на раздвинутый для него Мустафой диван-кровать. Завтра ему предстояло вылететь в Париж, дождаться там извещения о благополучном прибытии груза и отправиться вслед за ним. В Дубае он сможет несколько дней отдохнуть — инженер, который будет работать с грузом, человек знающий и надежный, и особого присмотра за ним не потребуется. Тем более что Муса и не сможет толком присмотреть за ним. Он ведь не имел ни малейшего представления о том, что и как нужно делать с добытой ими штукой.

Странное имя у этого города, думал Керсен Касеке. Так называется то место, где Наполеон потерпел свое последнее поражение — от войск Веллингтона. Может быть, правильнее будет сказать: где божественным соизволением удача отвернулась от тирана, взявшего было под свою руку чуть не полмира. И все же встреча с таким названием в самом сердце Кукурузного пояса оказалась для него неожиданностью. Как, впрочем, очень многое другое в Америке. Люди здесь казались вполне приличными и относились к нему хорошо, невзирая на его диковинное для них имя и резкий акцент. Он был уверен, что ему помогало и то, что он выдавал себя за христианина, приемного сына лютеранского миссионера, погибшего вместе со всей семьей два года назад при взрыве, устроенном террористом-смертником возле Кучинга.[32] Как выяснилось, эта история, рисующая в самом черном свете веру в Истинного пророка и весь ислам, смягчала сердца даже самых подозрительных из обитателей городка, населенного в основном «синими воротничками» и фермерами. Нет, он не питал к этим людям никакой ненависти — он ненавидел их правительство. К великому сожалению, простым гражданам предстояло расплатиться за наглую и жестокую политику, которую их власти проводили на переломе тысячелетий. Что касается живущих здесь людей — просто судьба у них такая. Судьба и воля Аллаха. Кроме того, напомнил он себе, то, что случится с этими людьми, все равно будет во много-много раз меньше того, что пришлось вытерпеть его стране. Пусть трагическое повествование о погибших миссионерах было формально ложью, но по духу своему история все же была правдивой. Улицы Загреба, Риеки, Осиека и множества других городов десятилетиями умывались в мусульманской крови, а Запад пальцем не пошевелил, чтобы им помочь. «Что произошло бы, — думал Касеке, — если бы светловолосых, голубоглазых детей христиан стали бы убивать на улицах Лондона или Лос-Анджелеса? Что тогда?»

Согласно инструкции, полученной по электронной почте, Касеке доехал на своем «Форде рейнджер» 1995 года выпуска до автобусной станции компании «Трейлвейз» на Сикамор, между 3-й стрит и Парк-авеню. Там он завел «Рейнджер» на стоянку «Паба Дойла», прошел квартал обратно и вошел в здание автобусной станции. Ключом, полученным неделей раньше по почте, он открыл 104-й ящик камеры хранения. Там находилась коробка из толстого картона, завернутая в коричневую оберточную бумагу. Коробка оказалась тяжелой, фунтов тридцать весом, и была перевязана крепкой веревкой. На бумаге не было никаких надписей. Он вынул коробку, поставил ее на пол между ногами, быстро посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, и поспешно протер ключ рукавом свитера. Не прикоснулся ли он к чему-нибудь еще? Не оставил ли отпечатки пальцев где-то рядом? Нет, он трогал только ключ.

Касеке взял коробку, вышел на улицу и вернулся к машине. Свою ношу он положил на пассажирское сиденье в кабине. Потом обошел машину, сел на свое место, включил зажигание и вдруг подумал, не стоит ли переставить ее на пол. Если он попадет в аварию… Нет, решил он. Никакой необходимости в этом нет. Он знал, что находилось в коробке, по крайней мере, имел об этом вполне основательное представление — в подготовительном лагере ему хорошо все объяснили. Он был хорошо обучен для того, чтобы выполнить одно, только одно дело.

Этот груз был совершенно безопасен. До поры, до времени.