Жизнеописание оболтуса

Москва

Самолет начал снижение и через полчаса приземлился в Москве. Там нас встретил столичный родственник — двоюродный брат бабушки, бравый полковник в отставке по имени Михаил. Он пожал руку папе, похлопал по плечу маму и потрепал меня по голове.

— У пацана глаза умные. А руки — как воробьиные коленки. Ничего, в армии станет настоящим мужчиной, — весело сказал родственник.

Мама незаметно скривила губы и закатила глаза, обозначив свою позицию по поводу перспектив моей военной карьеры. Я расстроился, потому что очень хотел стать солдатом и когда-нибудь в отдаленном будущем героически пасть за Родину, чтобы все плакали и говорили, мол, был Витька хорошим парнем. Такой, знаете, про которого можно сказать, что был и ладно скроен, и крепко сшит. А красавец какой!

Оказалось, что наши московские родственники были скорее «подмосковскими». В том смысле, что жили они в Подмосковье. Полковник на своей белой «Волге» больше часа вез нас от аэропорта к себе домой по красивой широкой дороге. Мимо нас проносились леса, луга и поселки. Наконец мы приехали в какой-то уютный городок и заявились в большую трехкомнатную квартиру родственников, каковые проявили гостеприимство и приютили нас на несколько дней.

Кроме отставного полковника в квартире проживала его жена — приятная и добрая женщина Валентина, а также, гостивший у них внук Коленька — пухлый бутуз лет семи с вечно недовольным лицом.

Родители открыли чемоданы и осчастливили московских родственников дачными помидорами и патиссонами. Они были действительно рады: таких деликатесов в этих северных широтах не водилось. Коленька долго и недоверчиво изучал патиссон, не веря, что природа могла создать столь странный «фрукт».

— Дедушка, а это не новейшая американская мина, про которую ты говорил? — поинтересовался мальчик.

Полковник посмеялся и откусил кусок патиссона, обнажив внутренности обычного советского огурца. Бутуз успокоился, переведя внимание на мешочки с алма-атинскими шоколадными конфетами.

— А вот и наши знаменитые конфеты, почти что ваши земляки. Алма-атинская кондитерская фабрика — практически московская, — со значением произнес папа.

— Как так? — удивились родственники.

— Это наследство эвакуированных во время войны московских фабрик, кажется, «Бабаевской» и «Рот Фронт».

— Да, было время… Сейчас уже не все москвичи помнят, что знаменитые панфиловцы, стоявшие здесь насмерть, приехали из Казахстана. Меняется страна, — вздохнул полковник и смахнул ладонью слезу. — Ладно, давайте выпьем за встречу.

— Коленька, возьми конфетки, — предложила Валентина, — и не забудь с Витюшей поделиться.

Бутуз в несколько приемов сгреб большую горсть конфет и рассовал их по карманам. Потом он развернулся и потопал в свою комнату.

— Коленька, ты куда? А как же поделиться? — обеспокоилась Валентина.

— В свою комнату. Там удобней делиться, — пробурчал Коленька, который мне уже начал не нравиться.

— Деловой. Настоящий москвич, — шепнул мне на ухо папа.

— Хорошо, мой маленький, — откликнулась Валентина. — Витюша, идите в комнату и поиграйте. Коленька, покажи свои игрушки. А мы пока тут поговорим.

Мы вошли в комнату Коленьки. Он выгреб конфеты из карманов и спрятал их под подушку кроме двух штучек. Одну он дал мне, а вторую быстро избавил от обертки и жадно засунул в рот. Устало вздохнув, бутуз с надменным видом начал показывать свои богатства. Надо сказать, что московские игрушки поражали воображение: тут были и роботы на дистанционном управлении, модельки машин, пистолеты с присосками и даже автомат ППШ — практически как настоящий. Я вспомнил свой ярко-оранжевый АК-47, который совершенно не походил на боевой, и взгрустнул. Нет, конечно же, у меня игрушек тоже хватало. Я мог бы похвастать коллекцией солдатиков, которых было сотни полторы, а также красивыми железными танками и бронетранспортерами. А еще настольными футболом и хоккеем. Но все объекты моей гордости были далеко. Эх, надо было «срезать» этого беспардонного московского родственника!

— Обычные игрушки, скукота. А у меня свой верблюд есть, — скучающим голосом заявил я.

— Как это? — встрепенулся Коленька.

— У нас в Казахстане у всех школьников есть верблюды. Мы на них в школу ездим. Они такие большие, теплые и с двумя горбами.

— Не может быть, — бутуз недоверчиво посмотрел мне в глаза. — А где вы их держите? Дома?

— Нет. На ночь мы отправляем их пастись. А утром они сами приходят к дому и отвозят нас прямо к дверям школы. А когда я перейду в седьмой класс, то получу собственную лошадь и буду целыми днями скакать на ней, как Чапаев.

Пацан изумленно смотрел на меня, открыв рот. Надо было остановиться, но чрезвычайно удовлетворенный произведенным эффектом, я уже не мог прекратить врать.

— А когда я вырасту, то смогу по казахским обычаям взять две, а то и три жены. У вас в Москве так нельзя. Будешь всю жизнь с одной жить.

Не думаю, что Коля до этого момента вообще имел какие-либо матримониальные планы. Однако известие о том, что у какого-то заезжего провинциального родственника будет чего-то в два или три раза больше, чем у него, расстроило избалованного пацана вконец.

— А я могу к вам в гости приехать и на верблюде покататься? — умоляющим голосом спросил Коленька.

— Ну не знаю. Верблюды только казахский язык понимают. Чтобы его позвать, надо знать слова «салам алейкум». Говоришь «алга» — он вперед едет. Скажешь «рахмет» — он останавливается и ложится, чтобы ты смог слезть. А вечером надо произнести «жол болсын». Тогда он идет пастись в степь. Вряд ли ты запомнишь.

— Я запомню! Ты только на бумажке напиши эти слова!

— Оно мне надо? — безразлично ответил я.

— Я тебе за это автомат подарю! И лучшую модельку! — срывающимся голосом запричитал бутуз.

— Ну ладно. Мне, конечно, твой автомат не особо нужен, у меня дома три таких валяется. Ну, раз ты просишь, то возьму. И модельку.

Оставшийся вечер мы дружно играли, а стремящийся завоевать мое расположение бутуз даже притащил из-под своей подушки половину конфет.

Прогулка по Москве

Утром я получил небольшой нагоняй. Взволнованный Коленька перед сном, естественно, рассказал бабушке и дедушке о своем намерении поехать в Казахстан, поведав о верблюдах, лошадях и возможности завести нескольких жен. Давясь от смеха, родственники доложили о моих шалостях родителям, а те, в свою очередь, не в силах сдержать улыбки, провели профилактическую беседу. Мне пришлось просить прощения у Коленьки, но тот был смертельно на меня обижен, и вопрос получения вожделенного автомата, судя по всему, был снят с повестки.

Полковник завел свою «Волгу» и отвез нас на Красную площадь. Первым делом мама потащила всех в ГУМ. Идея была крайне неудачной. Дело в том, что основная масса наших денег уже была обменена на восточногерманские марки. Тратить небольшие запасы оставшихся рублей в самом начале путешествия было довольно рискованно: кто знает, какие могут приключиться неприятности. Поэтому, проходя мимо витрин и стеллажей ГУМа, мама стоически повторяла: «В Германии я куплю такую же, но лучше и дешевле». Пережив невероятные потребительские испытания, она все-таки приобрела венгерскую «губнушку» в качестве компенсации за страдания. Покинув величественный ГУМ, родители решили погулять по Москве.

Мы пристроились в конце длинной очереди. Перед нами стояла группа детей из Средней Азии, туристы из Болгарии и еще сотни разных людей.

— А почему такая длинная очередь? — спросил я. — Дефицит дают? Мороженое или «Пепси-колу»?

— Тихо ты. Мы в Мавзолей идем.

Хорошо, пусть будет мавзолей. Я, правда, не знал, что это такое, но такая очередь не будет стоять ради какой-то ерунды. Стоп! Нам же в школе говорили! Это же Мавзолей Ленина. Я же октябренок! Эх, значок дома оставил!

Разношерстная очередь продвигалась быстро, и через полчаса мы вошли в небольшое помещение, где лежал маленький ухоженный старичок. Он не был похож на тот могучий памятник в сквере у нашей школы, но я все равно его узнал. Сделав скорбно-возвышенное лицо, как в фильмах о войне, я торжественно и вдохновленно прошел вокруг саркофага. Мы вышли на улицу.

— А почему Ленин здесь лежит? — спросил я.

— А где же ему еще быть? Понимаешь, он ведь — основатель Советского Союза, — отец присел на корточки передо мной. — А здесь он лежит, чтобы люди помнили о нем и его великих делах.

Я понимающе кивнул и весь день ходил под впечатлением от посещения Мавзолея, тайно мечтая о том, как расскажу всем одноклассникам об увиденном. Они будут поражены, удивлены и станут страшно завидовать. Я хотел было еще раз встать в очередь и вновь посмотреть на Ленина, но родители меня отговорили.

Оставшийся день мы бродили по Москве. Удивились у Царь-пушки, поохали возле Царь-колокола, покатались на речном трамвайчике и по инициативе мамы обошли все местные магазины. Москва была прекрасна: огромные здания, чистые улицы и улыбчивые люди со всего света. В первый раз в жизни я увидел здесь африканцев. Так и хотелось подойти к одному из них и сказать: «Приятель, обещаю: Советский Союз больше никогда не позволит возродить рабство». А он бы понимающе кивнул и крепко пожал мне руку.

Ближе к вечеру родственник забрал нас на своей «Волге» и отвез домой. Взрослые собрались на ужин и весело разговаривали. Мы с Колей тоже присутствовали за столом. Папа по своему обыкновению шутил и травил байки.

— Наши родители — все политические. Ходят на собрания и выборы, смотрят международную панораму. Мы с женой — профсоюз. Трудимся, получаем путевки и премии. А Витька у нас — анархист.

Взрослые рассмеялись.

— Папа, а Ленин тоже был анархистом? — серьезно спросил я.

На кухне стало тихо, женщины переглянулись, папа поперхнулся, а отставной полковник сурово посмотрел сначала на меня, потом на него.

— Нет, Ленин был верным… ленинцем, — обескураженно ответил папа.

— А почему ты меня тогда анархистом назвал? Я, между прочим, сегодня в Мавзолее был, — авторитетно заметил октябренок в моем лице.

— Анархист — это человек, который не признает порядка. Помнишь, ты двойку за поведение получил, когда девчонкам юбки задирал? Вот. Ты поступал, как форменный анархист, — выкрутился папа.

Полковник улыбнулся.

— Тогда ты меня таким словом больше не называй. Я — октябренок, и девочкам юбки задирать больше не буду, — я серьезно посмотрел на папу.

— Не зарекайся, — папа чуть было не начал опять шутить, но под внимательным взглядом полковника быстро спохватился. — Конечно, сын. Больше никакой анархии и задранных юбок!

Полковник одобрительно покачал головой.

Вообще, московские родственники были очень милыми, гостеприимными людьми. Мы помирились и даже подружились с Колей, и вечерами, свободными от прочесывания Москвы, играли в его игрушки. Валентина каждое утро и вечер накрывала нам вкусные завтраки и ужины, а суровый на первый взгляд отставной полковник оказался добрым дедушкой, рассказывавшим анекдоты и истории о своей молодости. Правда, я не всегда понимал их смысл из-за обилия незнакомых слов: самоходка, махорка, самокрутка, горбатый, ишак и тридцатьчетверка. Выяснилось, что он тоже бывал в Германии, но почему-то рассказывал не о магазинах и универмагах, о которых так мечтала мама, не о пивных реках из фантазий папы, а о суровых боях, танках и самолетах. Правда, по вечерам полковник ненадолго становился злым и едким: он включал телевизор и начинал с ним ругаться.

— Ну, Миша, ну ты — пи@дабол. Хуже Троцкого. Перестройка у него! Что ты делаешь? Куда ты страну толкаешь? Ты еще хуже Никитки-кукурузника! Кто стучится в Мавзолей, с раскладушечкой своей! Эх, Сталина не хватает!

О чем речь — мне неведомо. Видимо, Сталин — это какой-то очередной дефицит, раз его не хватает. Перед глазами встает картинка: утро, магазин, у прилавка толпится народ.

— Почему Сталина опять не хватает? — спрашивает полковник с авоськой.

— Не завезли, — слегка по-хамски отвечает надменная продавщица.

— А когда будет? Все время обещаете, а его нет! — шумят люди.

— Не знаю. На склад не завезли. Вообще в городе нигде нет, — работница торговли корчит кислую мину. — Хватит уже сюда ходить! Я слышала, что его вообще перестали выпускать. Устаревшая модель. Говорят, что никому не нужен.

— Как же никому? — от возмущения на секунду у полковника спирает дыхание. — Вот нам здесь всем нужен! Он всей стране сейчас необходим!

— Нужен! Отдайте его! — кричат люди. — На самом деле у них есть! Это заведующий Мишка припрятал!

В магазине появляется наряд милиции с новенькими резиновыми дубинками.

— Граждане, не надо скандалить и возмущаться. Расходимся. Ходят тут, права качают…