Жизнеописание оболтуса

Дорожные заметки

— Что такое командировка? Это удовлетворение личных желаний и потребностей за счет работодателя, — глубокомысленно изрек опытный оператор Валера.

Нас отправляли в командировку, меня — в первую, а его — «хрен знает» в какую. Наши журналисты и операторы всегда стремились отправиться в рабочую поездку по разным городам и весям. И причин было несколько.

Во-первых, командировка — это интересно. Только представьте: вы оказываетесь в незнакомом городе, знакомитесь с людьми, узнаете местные новости и вникаете в наболевшие проблемы. С горящими глазами вы начинаете собирать информацию, записывать интервью с экспертами, местными жителями и оппонирующими им чиновниками. Скажу банальность, но наши ребята любили свою работу и зачастую в командировках пахали даже больше, чем под домашним присмотром руководства. Разъезды и съемки по двенадцать-четырнадцать часов в день были нормальным делом.

— Слушай, мне тут местные сказали, что в пригороде поселок есть. Там были шахты и предприятия. Все закрыли. Люди разбежались, и целые пятиэтажки какие-то бомжи разбирают на кирпичи. Нормально так с колен встаем. Давай сюжет снимем! А еще недалеко мужик живет, он микроминиатюрой занимается, типа мастера Левши. На маковом зернышке домик смастерил, на волосах умеет гравировки наносить. Там вообще, говорят, такая коллекция! А, кстати, вот еще нам самогон подарили! — Валера горит работой после общения с местными мужиками.

Во-вторых, командировка — это весело.

— Лучше поездом ехать, — рассказывает еще один опытный оператор Степаныч. — Смотри, салага, уже подсчитано, суточных хватает примерно на суточный запас алкоголя и закуски. А-ха-ха, понял? Поэтому они и называются суточными. Так вот, в машине выпивать неудобно, особенно с нашими дорогами, можно расплескать больше, чем выпьешь. А в поезде — красота! Пейзажи, книжки, коньяки — отдых, как в санатории. Только не ешь пирожки на станциях — чревато. Даже внутреннее обеззараживание не спасает. И пиво, мерзавцы, летом теплое продают. Они его прохладным называют.

Ну, что тут сказать? Да, выпивали. А чем еще себя занять вечером парочке молодых и не очень охламонов? Но гуляли культурно, и только после работы. Все-таки пресса, ронять авторитет нельзя.

В-третьих, командировка — это романтично. Конечно, молодые журналисты и операторы заводили знакомства с барышнями в других городах. Ну, а что делать, если в чужом населенном пункте приходится куковать еще неделю, а в вечернем кафе тебе уже вовсю строят глазки?

— Мальчики, так вы с телевидения? Как интересно! А расскажите про свою работу! Мы тоже хотим быть ведущими!

Особенно результативным в романтических делах был Федя. Если он съездил в какой-то город больше одного раза — будьте уверены, там у него уже есть пассия. В некоторые командировки он отправлялся, взяв с собой только ежедневник, ручку и кассеты. Все остальное, включая полотенце, трусы, зубную щетку, завтраки, обеды и ужины, ждало его в квартире очередной боевой подруги.

— Знакомиться надо с одинокими от тридцати до сорока лет, — делится своей мудростью Федор. — Они обычно с детьми и жилплощадью. А еще на них спрос меньше, поэтому они более верные, покладистые и без комплексов. А еще хозяйственные.

В-четвертых, командировка — это выгодно. По правилам конторы мы должны были проживать в гостиницах и предоставлять для отчета документы. Но позвольте, это же расточительно — жить в номерах, когда в соседнем доме старушка сдает квартиру в три раза дешевле. Именно поэтому наши ребята снимали жилплощадь у частников, но обязательно в ближайшей гостинице за мзду малую оформляли там несуществующее проживание. В те времена гостиничные девочки с ресепшена без проблем давали такие документы. В итоге ты отчитывался за гостиничный номер, а по факту тратился на однушку в хрущевке. На этой разнице можно было получить от четверти до половины месячного клада, в зависимости от длительности командировки.

В-пятых, мы действительно старались рассказать о проблемах жителей маленьких городов и поселков, показывали неприглядную изнанку жизни и даже иногда добивались позитивных изменений.

— Здравствуй! Ты ведь журналист с телевидения? — на выходе из магазина в небольшом уездном городке мне преграждает путь мужчина средних лет.

— Я. Чем-то могу помочь?

— Спасибо тебе, парень, только ты про нас правду рассказываешь, — мужчина жмет мне руку. — Меня Степан зовут. Слушай, в соседнем пгт моя мама живет. Раньше там котельная была, давала тепло и горячую воду. Только закрыли ее. Начальники говорят, что котельную невыгодно содержать. Да твою же мать, при коммунистах, значит давали тепло людям, а при этих бл@дских эффективных менеджерах вдруг стало невыгодно. Прошу, навести ты этот поселок, расскажи по телевидению, что там происходит. Может быть, услышит районное или областное руководство. Я вас на своей машине отвезу. Пожалуйста, помогите!

— Степан, обещаю, сделаем, что сможем.

Едем с оператором Мишей в поселок. Находим местного начальника Антона Борисовича и просим устроить экскурсию. Это Миша так придумал: снимать местные «красоты» и заодно записывать комментарии чиновника. Идем по поселку.

— Вообще это село очень давно появилось. Большое было. Потом пришли большевики, будь они неладны. Совковый свой колхоз организовали, создали небольшие предприятия, построили школу, клуб, больницу. Несколько тысяч человек здесь жило. Слава Богу, потом выгнали коммунистов. Храм восстановили, людям свободу дали. Так они уезжать начали.

— А что с колхозом? — интересуюсь.

— А на фиг он нам нужен⁈ Все стали свободными фермерами. Правда, почти все они быстро разорились. А вот бывший председатель скупил их земли, и теперь у нас вместо колхоза — эффективное частное предприятие. Только ему тоже трудно с импортом конкурировать, поэтому зарплаты здесь у народа маленькие. Ничего не поделаешь, свободный рынок, а не какой-то там совок.

— Школа и больница работают?

— Нет, еще в девяностые закрылись. Денег не было, народ разъезжаться начал. Вообще, знаете, до моего прихода здесь еще хуже было!

— Ну, вон у вас куча мусора и развалины, куда ж еще хуже?

— Объясню! До моего прихода куча мусора была в три раза больше, а развалины в пять раз более разваленные. Так что идем в ногу с политикой президента.

— Так, а в чем заключается эта политика?

— Эм-м, в повышении благосостояния людей и в росте остальных показателей.

— Растут показатели?

— Когда как. Тут ведь какое дело. Сначала нам бомбу большевики подложили. Вот смотрите, какая дорога раздолбанная. Тут проехать можно только на моем джипе или тракторе. А до революции здесь никакой дороги не было. И ремонтировать ничего не надо было. А потом взяли при совке и построили, а мне теперь всю плешь проели из-за этой дороги-недотроги. А где мне денег взять? В девяностые годы такую великую страну развалили, а либералы вывели бабло за рубеж, вот и средств теперь не хватает. Хоть сейчас восстанавливаться начали, а могли бы вообще загнуться. Ну ничего, дайте еще несколько лет — и будет у нас свой рывок!

— А что с котельной?

— Закрыли родимую. Жалко.

— Почему закрыли?

— Ну а кто виноват, если совки построили экономически неэффективную котельную? Топила она наши пятиэтажки сорок лет. А потом отдали ее частнику. И оказалось, что она убыточная. Вот дела! Подняли тарифы, а у людей таких денег нет. Долги пошли. Ну, и что прикажете делать? Против рынка не попрешь. Пришлось закрыть.

— И как теперь людям жить?

— Нормально живут, буржуйки поставили. Бывший председатель фирму организовал по поставке угля. Ну, а что? Спрос есть. Правда, на пенсию много не купишь, но ничего, народ у нас стойкий.

— А как вы видите жизнь поселка в будущем?

— Да никак, он бесперспективный. У государства нет денег на содержание поселка, а частные инвесторы сюда не идут. Может быть, дороги подлатаем, какого-нибудь фельдшера выпишем. Но это не поможет. Молодые уезжают, старики умирают. Со временем останется ферма с работниками, да и все.

— Не жалко поселок?

— Жалко, но что поделаешь, не может же государство содержать сотни неэффективных поселков. Инвесторов не хватает, вот беда! Правда, в последнее время китайцы стали наведываться. То ли лес хотят валить, то ли теплицы ставить. В общем, на них одна надежда.

Выключаем камеру.

— Антон Борисович, извините за личный вопрос не на камеру. Вы такую хрень целый час несете, может быть, вы — дурак?

— А что, похоже?

— Есть немного.

— Слушай, думаешь я сам не вижу, какая здесь задница? Я здесь родился, вырос и вижу, как регион деградирует. А причина простая: нам денег выделяют с гулькин х@й. Сами там в столицах жируют, а на нас у них средств нет. Я ж не могу тебе это в камеру сказать, меня тогда сразу уволят, а мне детей поднимать надо. Да хрен с ним, даже если скажу, кто такое на экраны выпустит? Тебя же и попрут вслед за мной. Так и живем. Все всё видим, а рот на замочке держим.

С тяжелым сердцем возвращаемся к Степану.

— Что скажете, есть надежда, что котельную снова запустят? Покажете сюжет по телевидению?

— Сюжет сделаем, все расскажем. Только надежды, что котельную вновь запустят, очень мало. Забирайте маму отсюда. Поселок бесперспективный. Вряд ли здесь что-то восстановят.

— Да, мужики, — сокрушается Степан, — если так и дальше пойдет, то и страна у нас тоже скоро станет бесперспективной. Твою мать, чем дальше от Союза, тем страшнее жить.