Глава 15. ♜ Княжеский дознаватель

Когда год сворачивал к осени, из далёких земель возвращались купцы, везя с собой чужеземные товары: ромейские, греческие... всякие разные. Корабли да караваны заходили в города, и затевалось даже не торжище, а целая ярмарка!

Страже, конечно, в такие дни нужно держать ухо востро — карманники да мошенники, и свои, и заезжие на таких сборищах на год вперёд поживиться стараются. Зато простому люду раздолье: везде шатры цветастые, диковинки невиданные, на пристани не протолкнуться, гусляры и скоморохи представления дают на каждом шагу.

Велеслав, как положено, в кольчуге, при оружии, неспешно прохаживался меж торговых рядов, то и дело вышитый плащ поправляя. Неудобный он, собака, за меч цепляется, по земле метёт, но сотник сказал всем десятникам надеть обязательно, пусть гости дорогие полюбуются, какой у них город нарядный да величавый.

Зато матушка как увидела — так и умилилась.

«Какой ты у меня, сынок, красивый, сразу видно — жених!»

Кто про что, а Ждана про свадьбу. Похоже, гнетёт её дело незавершённое, как камень не шее. Вот даже кажется, что скорее бы уж встретить свою наречённую, чтобы не приносить жизнь молодую в жертву матушкиному спокойствию...

— Ты только глянь, как выплясывает, будто шило в штанах!

Сызнова Хан тут как тут, торчит прямо посреди ярмарки, на чью-то телегу локтем опираясь, да на выкрутасы скоморохов смотрит.

— Ты чего здесь делаешь, окаянный? — взъелся на него Велеслав. — А ежели нас вместе увядит?

— За плащик свой да конуру в казармах переживаешь? — в ответ съязвил степняк. — Так чего ж неделей ранее причитал: «Не могу я так! На кой мне оно?»

— Причитать-то причитал, а всё ж таки вытерпел, так что не отправляй мои страдания коту под хвост, — Велеслав тоже был не лыком шит.

— Ты зазря страху не нагоняй, — отмахнулся Хан. — На ярмарке и ордынец желанный гость, ежели у него звонкие монеты водятся. Дело у меня к тебе. Сдюжишь — героем сделаешься, как хотел.

— И какое такое дело?

— Петушка на палочке купишь — скажу.

Велеслав аж поперхнулся:

— Вот же ж гнусный вымогатель! Только что про монеты распинался, а сам, значит, с пустыми карманами ходишь? Совсем что ли совесть потерял?

— Невозможно потерять то, чего никогда не было, — заулыбался степняк самодовольно. — Да ты не жадничай, заплати своему чёрту за услуги.

— Признался-таки.

— Просто решил, что сравнение мне приятно.

Врезать ему по наглой морде захотелось до невозможности. Но он на службе, люди смотрят, силы, как вспомнилось, не равны, да и любопытно, что греха таить, что у него за дело такое...

Махнул Велеслав на Хана рукой, мол, твоя взяла, да пошёл лоток со сластями искать. Только расплатиться успел, Прасковья плывёт лебёдушкой. Сарафан лучший надела, в косу лента шёлковая вплетена. Смотрит из-под ресниц украдкою.

— Ты, Велеслав, чего тут? Тоже на ярмарку?

Улыбнулся он девушке вежливо, ничего не обещая:

— Служба у меня. Твой покой от лиходеев охраняю.

А всё равно на свой счёт приняла, зарделась:

— Когда ты на посту, мне ничего не страшно. Ой, а кому это ты петушка купил? Неужто... возлюбленной?

Последнее слово молвила с придыханием, словно надеялась на что. На беду свою замешкался Велеслав с ответом.

— Мне купил, — откуда ни возьмись Хан объявился, леденец отобрал да в рот напоказ засунул. — Думала, только дефушкам слафти полофены?

Изменилась Прасковья в лице, сморщилась, будто уксуса выпила:

— Чокнутый.

И удалилась, гневно мотнув косою.

— Ну и пошто ты девицу обидел? — Хана стыдить — что воду в ступе толочь, да удержаться никак невозможно.

— А тебе какая печаль? Ты ж на ней жениться не собирался, а теперь она и сама тебя десятой дорогой обойдёт. Или на всякий случай всё ж-таки стойло запасное готовил?

— Куда уж ордынцу, что такое любезность, понимать!

— Ой, вот чья бы корова мычала, ведьмин внучок!

Не стерпел Велеслав, замахнулся на гнусно хохочущего Хана — но приметил, что люди смотрят на него с опаской, впрямь как на умалишенного, да так и опустил руку. Плащ поправил и прочь пошёл, не оглядываясь. Вот только от чёрта просто так не отделаться.

— Ну куда же ты побежал, Велеславушка? Ужель не интересно дело моё стало?

Догнал, схватил под локоть, понуждая остановиться.

— Руки убери, чёрт верёвочный.

Не только не убрал, ещё за плечи приобнял, развернул к помосту, где скоморохи по-прежнему выступали.

— Ты не ругайся, а приглядись. Что вон о том вертлявом скажешь?

Пригляделся Велеслав, да впрямь любопытно стало:

— Глаза молодые, без морщин, а усищи, как у дядьки в годах. На вид худосочный, рубашку будто с чужого плеча натянул, больше что ли хочет казаться?..

— Совет напоследок прими: глаз с него не спускай, — прошептал Хан на ухо и наконец ушёл, на ходу догрызая леденец.

Можно на чёрта злиться, можно попрекать — а только ни разу он ещё не ошибся, как сказывал, так и выходило. Дождался Велеслав конца представления да за скоморохом тем тайно пошёл. То по соседнему ряду пройдёт, то у лотка остановится товар рассмотреть, а сам за ним подглядывает. Долго кругами по ярмарке скоморох ходил — и вдруг исчез, как не бывало. Огляделся молодой десятник тревожно, ведомый чутьём неведомым за ближайший шатёр завернул. Скоморох будто этого только и ждал — руку в карман зазевавшегося горожанина засунул, кошель выхватил — и бегом припустил, пятками сверкая.

В сердцах проклиная мешающий плащ, Велеслав бросился в погоню. По счастью, бегал скоморох хуже, чем плясал — попался всего-то через тройку шатров. И это при том, что плащ, скотина, таки разок за что-то зацепился. Вырываться не стал, только огрызнулся сдавленно — то ли горло болит, то ли голос ломается:

— Вот ведь принесла нелёгкая! Отпусти, руку сломаешь, сам пойду!

На редкость покладистый воришка оказался. Обычно байки жалостливые травить начинают, мол сами мы не местные, а дома сёстры малолетние голодают... Этот не такой: покражу безропотно вернул, в темницу пошёл, даже руки связывать не пришлось. Всю дорогу Велеслав ждал подвоха — может в погреб чей сиганёт или за телегу ухватится, но нет. Волей-неволей задумываешься, что самому ему туда надобно зачем-то.

Но как бы не хотелось за скоморохом проследить от и до, всёж-таки на ярмарку вернуться следовало. В клеть завёл, замок повесил, велел часовому глаз не спускать — как порядок того требует. Тут покрутился, с тем парой слов перекинулся, достаточно глаза помозолил... Так время и пролетело.

Вернулся Велеслав в подземелье уже когда месяц на небосклон выполз да звёзды зажглись. Часовой бдительно посапывал, голову на стол свой уронив. По уму стоило его разбудить да внушение сделать, но сейчас он только мешать будет. Проскользнул десятник мимо него к клетям, да близко не подошел, затаился, голос услышав.

— Да где же... Должно же быть...

А голос тот девичий, пусть окромя скомороха никого в темнице быть не должно.

Поближе подкрался, смотрит: расхаживает тот по клети, стены прощупывает, будто тайный ход разыскивает, ворчит негромко.

— Ты что, девица?

Подскочил от вопроса воришка, но с духом собрался, подбоченился:

— Я — Громобой, скоморох удалой! Не построив моста, нечего через реку ходить, не узнавши добра молодца — нечего его стыдить!

Велеслав только пальцем молча на ус отклеившийся указал, что поперёк губы болтался. Приладил его скоморох на место поспешно, да сдался таки:

— Ну девица, дальше что? Ужель отпустишь за глаза красивые? Или непотребство какое задумал? Так знай, сунешься — мигом в глаз получишь!

— Да уймись ты, бесноватая! Сдалась ты мне, как козе пятая нога! Скажи лучше, на кой тебе в темницу понадобилось?

— И вовсе даже не понадобилась. Кабы ты меня не поймал, стащила бы кошель — и была такова!

— Я, может, в этом плаще как дурак выгляжу, — ответил Велеслав с назиданием, — вот только не просто так на меня его надели. Я за свою службу воришек переловил больше, чем ты пряников съела. Так что не надо мне врать.

Оглядела девица камни беспомощно, решетку пальцами ощупала, да и решилась:

— Меня добрый друг попросил вызнать — ну на случай чего, от сумы и темницы не зарекаются, как отсюда лиходеи исчезают. Может, лазейка какая есть...

Оторопел Велеслав на краткий миг, с трудом смог виду не показать. Хан если сам и не чёрт, то точно с таковыми знается! Вот он, дознаватель княжеский! Про друга да суму история шита белыми нитками, в такую разве что Тришка поверит. Но подыграть ей надобно.

— Есть лазейка, — он поближе к решётке наклонился, голос приглушил. — Скажу тебе, если обещаешь сделать, как велено.

— Как-то быстро ты, десятник, согласился, — прищурилась плутовка недоверчиво. — Искусишь меня свободой, да потом втрое за побег взыщешь.

С этим поспорить, пожалуй, трудновато будет. Решил Велеслав этого и не делать — сразу к сути перейти, авось поубедительнее выйдет.

— У тебя деньги есть?

— Есть, да не про твою честь! — огрызнулась. — Одному дай, второму дай, а виру всё равно платить придётся!

— Ты дослушай, а потом напраслину возводи!

Достал Велеслав из-под кольчуги кошель, ордынскими узорами вышитый. Тяжко было, конечно, бабкину память полузнакомой девице доверять, но в другой раз может и не случится такой удачи.

— Кошель возьми, деньги пересчитай хорошенько, туда положи да тому, кто за вирой придёт, отдай, не торгуясь.

— Вот оно что, — наконец сообразила она, — ты думаешь, что кто-то в страже княжью казну со своим карманом равняет?

— Да тихо ты, вслух такое не сказывают. Сделаешь?

— Сделаю.

Что ж, дело сделано, отступать поздно. В другой раз Велеслав прокрался мимо часового, благо, тот всё спал, так что никак девицу отчаянную с ним не свяжут. Решил во что бы то ни стало дождаться, когда сотник в темницу пойдёт. Готов был даже ночевать в казармах, ежели придётся. Но видать закручинился тот без Некрасовых податей, полночь не минула — спустился.

Верно всё Велеслав рассчитал — ночью-то в казармах никого, кто и на службе — те в дозор ушли. А самому сотнику несподручно таким заниматься, протолкнул только девицу освобождённую в каморку да приказал коротко:

— Злодеяния свои воришка оплатил, но чтобы духу его завтра в городе не было! Проводи до ворот да убедись, что ушёл.

Решение сие понятно: свои-то жулики языком трепать не будут, им ещё тут жить. А вот пришлый — леший его знает. Может, сильно-то ничего не испортит, но подгадить — подгадит. Кивнул Велеслав понятливо, под локоток плутовку подхватил да повёл прочь — сквозь торжище затихшее — да к воротам, по ночной поре запертым. Часовой тот же попался, что в ту ночь, когда он Некраса ловил, на посту стоял.

— Велеслав, — крикнул он, удостоверившись, кто стучит, — ты знаешь, что так часто, как ты, никто по ночам не шастает? Опять скажешь, что татя поймал и в темницу ведёшь?

— Нет, из темницы, — ответствовал Велеслав невозмутимо. — По приказу сотника, так что открывай.

— Сделай одолжение, переночуй снаружи, — позубоскалил часовой, прежде чем налечь на ворот, — там сейчас весело, купцы, скоморохи, может, девки заезжие. Найди уже себе кого-нибудь под стать, чтобы некогда было честным дозорным в темень докучать.

— Я подумаю. Ты не языком трепли, а колесо крути!

— Раньше ты поприветливее был. Испортил тебя плащ десятника, ой испортил...

Ничего не стал Велеслав говорить, а на сердце обида зашевелилась. Что раньше он с часовыми переругивался, что сейчас — разницы никакой. Да вот только покуда он стражником простым был, всё тем и заканчивалось, а теперь каждый плащом норовит попрекнуть. Знать бы, что окажись другой на его месте, Тришка там или ещё кто, ему бы так же в вину вменяли! Но чуял Велеслав, что другим бы позавидовали — да быстро простили. А вот его ведьмина кровь не даёт людям покоя...

Решётка наконец поднялась настолько, чтобы их выпустить. А там, чуть поодаль, за земляным валом — словно не ночь, а ясный день! Факелы меж шатров и подвод горят, гуляет торговый люд. В городе-то больно не пошумишь, тишину соблюдать велено. Зато за стенами — чем не раздолье?

Девица туда не спешила, остановилась, от ворот пару шагов отойдя, спросила участливо:

— Давно ль тебя за то, кто ты есть, укоряют?

— Да сколько себя помню, — горько отозвался Велеслав. — Да только откуда ты прознала об этом?

— Так тот, кто на своей шкуре ощутил, сотоварища за версту учует, — проронила ничуть не радостней, — у батюшки моего дочерей — как яблок в урожайный год, но вот только их. Я его первеница, умница и красавица, меня он любит и балует. Да никогда не даст забыть, что не сын.

Тут и душа смягчилась, будто бы взаправду сродство учуяв.

— Как звать хоть тебя, умница и красавица?

— Варвара я. Ты можешь не говорить, слыхала.

Назвавшись, задумалась маленько да и пошла вдоль стены, завернула за башню сторожевую, чтобы с дороги было не видно. Велеслав за ней пошёл — на всякий случай.

— Ты чего делать-то собираешься?

Вместо ответа Варвара кушак развязала, вытащила из-под рубахи сарафан, вкруг поясницы обмотанный. За лямки его расправила, через локоть перекинула, к вороту потянулась, да руку остановила вовремя:

— Ты, может быть, отвернёшься?

Вроде бы глаз с неё не спускать надобно, а с другой стороны — нехорошо это, девицу смущать, уж тем более ежели они совместное дело делают. Повернулся Велеслав к ней спиной, но прислушался чутко — не задаст ли стрекача. Нет — только одёжа шуршит. С перерывами редкими — ужель проверяет, что не подглядывает?

— Всё, — наконец вымолвила Варвара, да первая его обошла, поворота не дожидаясь. Коль плохо бы ни было видно в отсветах пламени из стоянки купеческой, а всё ж таки сразу понятно, что скомороху неказистому не чета: коса длинная, фигурка справная, со всеми положенными округлостями, кои ткань намотанная да рубаха безразмерная скрывали. Пожалуй, даже поприятнее посмотреть, нежели на Прасковью али какую другую незамужнюю дочку соседскую...

Варвара котомку на плече нетерпеливо поправила:

— Ты чего это, застыл чурбаном? В город мне обратно надо, с десницей воеводы до исхода ночи за постоялым двором встретиться. Проводишь, али как?

— Провожу, отчего ж не проводить? — пожал Велеслав плечами неопределённо, будто только от доброты душевной соглашается. Добавил весело: — вот мне часовой позавидует: ушёл с мужиком, а вернулся с девицей.

— В другой раз перья перед сослуживцами распустишь, — шутки Варвара не разделила. — Нельзя нам через ворота, вдруг заподозрят чего, сотнику твоему передадут, он начеку будет. Пусть взаправду думает, что ты с купцами загулял.

— Неужто на стену лезть прикажешь?

— Есть одна лазейка. К реке спуститься надобно.

Махнула она рукой, вниз по склону холма, на котором город стоял, увлекая. Долго ли коротко шли по темени, потом Варвара кусты какие-то приметила, долго меж них шарила, кажется, даже подол оборвала, а потом исчезла в них, будто и не было её.

Делать нечего, Велеслав, чертыхаясь, полез следом, плащ, как водится, за все ветки по разу али два зацепился. А за кустами — лаз узкий, одному человеку протиснуться, потом проход тёмный. Хорошо ещё, что выпрямляться стал медленно — головой об потолок земляной не ударился. Низко, что только внаклонку идти, хоть и не тесно.

— Надо было факел прихватить.

— Ничего, тут недалеко, — вот вроде рядом слышишь Варварин голос, а уже не видать её.

Так и пришлось на ощупь пробираться, стены для уверенности касаясь. И будь ты хоть трижды удалец, всё одно в темени кромешной не по себе делается. Через пару десяток шагов стало даже чудится, что Хан рядом ступает, и видно его, чёрта, одного средь черноты... Благо, недолго мытарство длилось — выбрались. То ли задворки чьи-то, то ли амбары бесхозные — лучше места для тайного хода не сыскать. Велеслав почувствовал себя даже уязвлённым немного — сколько в дозоры ходил, а о крысьей норе ни слухом ни духом.

Тихо внутри стен крепостных, спит люд честной, никого окрест нет. Обрадовалась Варвара:

— Кажется, везёт нам. Если напрямки пройдём — в миг у постоялого двора окажемся. Дельце оказалось даже проще, чем я думала...

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — чуть поумерил её пыл Велеслав, уже не раз на напрасных надеждах обжегшийся.

— А ты не каркай, — не осталась в долгу девица.

Она накликала, али он таки накаркал, но и пары переулочков не прошли — поднялся в городе гомон, конные дружинники пронеслись, факелами себе путь освещая. Брони звенят, из-под копыт пыль летит, голоса по пустым улицам далеко разносятся:

— Ворота не открывать! Каждому встречному остановиться для дознания!

Струхнула Варвара, за спину Велеславу ненароком переместилась, прошипела сердито:

— Вот и гончие псы по мою душу. Я-то думала, хоть до утра подождут, колоброды...

Загрузка...