Жнец и его тень

Глава 25. ♜ Чужая невеста

Благодать стояла — словами не описать! На небе ни облачка, солнышко ласковое греет, да не жжёт. Ветерок забавляется, с колосьями вызревшей пшеницы играет. Куда ни глянь — поле кругом, будто золото разлитое.

А может, просто весь мир краше становится, когда ты счастлив?

— Велеслав!

Растревожив пшеничное море, Варвара бросается в его объятия — как в омут, с головою.

«Милая, любимая, единственная. Моя».

Это лето стало для них волшебной сказкою, что девушки шепотом на посиделках рассказывают. А после вздохнут мечтательно: «ах, какая любовь! жаль что не бывает такой на свете»...

И пусть даже сказать нельзя никому: только старая нянька об их чувствах знала, да держала рот на замке. Пусть на трапезах княжеских они и не глядели друг на друга, будто чужие, пусть перед Мировидом напарниками надёжными притворялись, не более. Зато наедине оставшись, можно было целовать эти уста сахарные без спроса, до дрожи, до головокружения. В миг такой кажется, что солнце лишь для двоих светит, что счастью не будет конца...

— Княжна! — Голос няньки необычно строг.

Варвара обернулась, вторжением недовольная:

— Приключилось чего?

— Да уж приключилось, — молвила старушка с материнской укоризною, — аль запамятовала, что батюшка тебе после полудня к нему явиться велел? Ох ты горе луковое, совсем бы счет времени потеряла без меня...

— Как же не хочется уходить, — погладила Варвара Велеслава по щеке, прядь непослушную за ухо заправила. — Но ничего, я как отцовское дело узнаю, сразу свидимся.

Велеслав как сердцем почуял неладное — да только не раз и не два такое случалось, что князь дочь свою видеть желал, вроде и поводов для беспокойства нет никаких. Смолчал, отпустил.

А после до вечера как на иголках просидел. Слава богам, Мировид не заметил ничего, только подивился, как он с грамотами вдвое быстрее сегодня управился.

Варвара пришла когда уж темнеть начало. Об отсутствии своём сказала только:

— Ерунда. Опять дела государственные.

А у самой глаза покрасневшие, будто плакала долго, а потом ледяной водой умывалась, чтобы понезаметней вышло.

Варвара смекнула быстро, что он углядел, попросила с мольбой:

— Ты меня сейчас ни о чём более не спрашивай. Сама расскажу, как время придёт.

Покорился Велеслав. День терпел, два, третий пошёл — уж совсем невмоготу стало. Вроде приободрилась Варвара, опять шутки шутить стала, а всё одно чувство такое, будто в гроб ложиться собралась.

Выманил её в ночь на берегу городского рва посидеть да и не выдержал:

— Ты скажи, что за печаль тебя гложет. Может, хоть помочь смогу?

— Ничем ты не поможешь, — вздохнула Варвара, — из города соседнего в следующую неделю княжич приедет. Отцы наши сговорились земли объединить, новое большое княжество построить. А для того стану я княжичу невестою...

В ушах зазвенело. Будто купол неба на сыру землю упал, на мелкие осколки разлетелся.

Ужель не знал Велеслав, что тем всё закончится? Что не положено ордынцу-полукровке места подле сиятельной княжны? Да пожелал забыть об том, не вспоминать. Любовью своей дышать, пока дышится — а дальше будь что будет.

— Чего ж ты сразу не сказала? — как упрёк, наверное, прозвучало, но вот само вырвалось.

— Хотела на последние деньки наш покой растянуть, — понурила Варвара голову, в косу, ища поддержки, вцепилась, — да не смогла, видать, лицо сохранить.

Последнее самообладание её покинуло, шею Велеславову руками обхватила, носом в плечо уткнулась:

— Ты только не оставляй меня, пожалуйста. Обещай, что не оставишь.

Вот что на такое благочестивому мужу отвечать? Как давать такие обещания чужой почти что жене? Но Велеславу вдруг наплевать стало на законы людские и божие.

— Не оставлю. Никогда не оставлю. И даже смерть не разлучит нас.

Средь ясного неба молния сверкнула, дерево вдалеке загорелось. А после гром громыхнул, предвещая скорую грозу.

Как подтверждение клятве. А может, проклятию.

С той ночи Велеслав Варвару не видел.

Княжич приехал, как оговорено. Был он хорош собой, холёный, лицом разумный. Родом своим не кичился, был что с боярами, что со слугами приветлив. Князь их даже друг друг представил, сразу опосля десницы воеводы.

— Вот, — говорит, — герой в нашей дружине незаменимый. От него ни один лихоимец не уходил.

— Спасибо за службу, — сказал княжич искренне и руку протянул. — Надеюсь, и я смогу заслужить твою верность.

Руку Велеслав пожал — попробуй не пожми у всего терема на глазах. Хотя больше всего хотелось те руки оторвать и кое-куда поглубже засунуть. Неприятное, злое — но невероятно искреннее чувство.

Дни ему до свадьбы отведённые на пиры и охоты княжич тратить не стал — то уловку по укреплению рва подскажет, то с боярами в палате засядет, как и что расспросит. Как бы любую другую княжну в жёны брал — Велеслав бы с радостью назвал его своим князем. А так весь долг побоку — лучше бы отчалить незваному гостю, откуда пришёл... да хоть сквозь землю провалиться!

В самый канун дня праздничного собрал княжич парней молодых на пир честной, угостил по совести, о наболевшем слушал да обещал поспособствовать. И вот уже каждый правителя своего будущего лучшим другом считает...

Дождался Велеслав, покуда все покрепче захмелеют, да тихонечко из трапезной выскользнул. Рискованно было, но ноги сами его в женскую половину несли — не мог не пойти. У двери схоронился, прислушался, нет ли кого, постучал стуком условным.

Сначала тихо было, потом засов заскрипел натужно.

Посмотрел на Варвару — аж дыхание перехватило, до того хороша она была в наряде свадебном. Покров алый, жемчугами да каменьями самоцветными расшит, губы соком ягодным подведены, щёки румяные.

Да только боль в глазах такая, что он один бы смог увидеть, — и самому заплакать хочется. Но нельзя, ведь мужчины не плачут.

Варвара помедлила миг, а потом к груди прижалась, покров шалью на плечи сполз.

— Забери меня отсюда. Давай убежим? Всё к чертям пошлём, хоть по лесам и весям странствовать будем...

Виски заныли. Правда что ли перечеркнуть всё, чего потом и кровью добивался? Место насиженное, уважение людское, золото чеканное?

Но когда на твоих руках рыдает чужая невеста, и сердце рвётся от невыносимой боли, разве есть в этом мире что-то, что пожалеешь бросить к её ногам?

А потом наступила тьма.

Занималось утро. Велеслав вскочил с постели, будто шмелём ужаленный. Как он здесь оказался? Что Варваре ответил? Не вспомнить. Начался обряд или ещё нет? Смотреть на него — как самому себе горло резать, но не пойти — всю жизнь потом себя в малодушии обвинять.

Оделся Велеслав скорёхонько да из светлицы вышел. А в тереме тишина. Слуги едва не на цыпочках ходят. Что случилось либо не знают, либо молчат загадочно. Один дедок шепнул только:

— Тут дело затруднительное. Иди в покои княжича — сам посмотри.

Около гостевой стражи видимо-невидимо, любопытных отгоняют. Велеслава, впрочем, пустили, как опытного дознавателя.

Несостоявшийся жених на кровати своей лежал, перина в красный цвет окрасилась. Рубанул кто-то от души — рана глубокая, от плеча наискосок.

Князь от гнева багровел, на воеводу бранился:

— И как мне это понимать прикажешь?! Посредь терема, дружиной заполненного! И никто не видал ничего!

— Может, чары какие? — стушевался воевода, чем ещё больше князя рассердил.

— Тогда Марье твоей нужно в упрёк поставить! Разленилась, стало быть, на княжьих харчах, мышей не ловит!

— Я спрошу, не почуяла ли чего.

— Да уж спроси! И богам помолись, чтоб почуяла!

Дружинники за спиной заволновались, кому-то стали слабо возражать да не сдюжили — Варвара сквозь строй прорвалась, растрёпанная, платье в беспорядке. В комнату заглянула, руку к губам прижала, борясь с тошнотой.

— Это что ж это... я вдовой, минуя жену, сделалась?..

— Уведите её отсюда!!! — приказал князь.

Велеслав взял её за руку крепко и прочь повёл, подальше от упокойника. Молчала сперва, потом спросила тихо, боясь самого вопроса:

— Ты об том говорил, когда обещал вчера придумать что-нибудь?

То так то эдак он прикидывал, кому смерть княжича более всего выгодна, а тут будто на ухо кто шепнул, в словах своих не сомневаясь:

«Тебе».

Отчётливо понял Велеслав тогда, чьих рук дело. Тяжесть вины за беспечность свою навалилось: не ушёл чёрт, поблизости кружил, выжидая, чтобы дело своё чёрное сделать.

— Я его не убивал... — выдавил он из себя. Как жалкое оправдание.

— Я тебе верю, — Варвара руку крепче сжала, ободрить пытаясь, — ты хороший, добрый. Зазря душу чужую не заберёшь.

Опять умолкла. Лишь у светлицы своей заговорила:

— Мне стыдно такие мысли думать... Но мне сейчас так страшно. Что с нами со всеми будет, не пойдёт ли князь соседский войной по праву кровной мести — и в то же время легко.

Сказала и дверь поскорее захлопнула. Оно и правильно — сейчас им лучше вместе на глаза не попадаться, как бы кто не подумал чего.

Велеслав к себе поспешил. Дверь отворил, уже зная, кого за ней увидит. И точно: тут как тут, кафтан с золотыми бляхами, шапка, лисьими хвостами украшенная — сегодня особенно тошно было смотреть на степное убранство.

— Ты убил его.

В глазах Хана словно пламя Пекельное сверкнуло, улыбнулся он зубы обнажив:

— Давай, Велеслав, поведай мне, какой я душегубец, княжича ни за что ни про что на тот свет отправил. Славного парня и дельного управителя, который никому не сделал зла, чем накликал на город всяческие бедствия и с соседями отношения попортил на годы вперёд. Обрушь на меня всю мощь своего красноречия — в то время как сердце твоё мне «спасибо» сказать хочет.

И как не пытался, не смог Велеслав придумать, как ему возразить — а от того ярость в груди пуще прежнего закипела.

— Убирайся!

Хан ухмыльнулся только, поближе подошёл да руку, что на окно недвусмысленно указывала, с силой вниз опустил:

— Я больше не уйду. Понял я, что без меня ты и шагу ступить не можешь. Только и умеешь, что мелких жуликов ловить. А как игра посерьёзнее начинается — так готов всё стерпеть, любимую несчастной сделать, но ручек не замарать.

— А тебе что за дело? Только не надо мне сейчас об ордынском сотовариществе!

— Чтобы бабке твоей, Бахире, в чертогах предков в глаза без стыда смотреть! Каково ей будет, коли внук непутёвый, что великим шаманом бы вырос, ежели постарался, силы своей не знает, перед людишками недостойными пресмыкается!

В тот миг вспомнилась Велеславу с Марьей первая встреча, шёпот её змеиный: «ты, ведьмак, что хочешь делай...»

— Ты что несёшь? Какой из меня шаман?

— Вспоминай, брат мой, вспоминай... Пять лет тебе от роду было...

— Ордынец, ордынец!

Смех чужой уши терзает, будто не дети это человеческие вовсе, а черти злоречивые.

И он бежит меж домов, землю и слёзы по щекам размазывая. Одну улочку пробежать — и за материнскую юбку уцепиться, она-то в обиду не даст, как замахнётся метлой на обидчиков, так и разбегуться, как цыплята пугливые...

— Сбежать решил? — сын плотника, на пару годков постарше, дорогу преградил. В грудь толкнул — больно слегка, но больше обидно. — Не по вкусу землица пришлась? А я слыхал, что в степи грязью и питаются...

Большой ком подобрал, шагнул вперёд, ухмыляясь. Назад тоже нельзя — вся свора подтянулась, ржут, что те кони...

В страхе великом взмахнул Велеслав рукой, глаза прикрывая...

Откуда ни возьмись ветер с реки налетел, да такой силы, что солома с крыш посыпалась. Кого навзничь опрокинуло, а сынка плотника аж головушкой об плетень приложило.

Шепоток пошёл, в тревожный ропот превратился:

— Ведьмин внучок... ведьмин внучок...

Случай забыли, на совпадение списали, а ведьминым внучком он с той поры навсегда остался.

— Помнишь, — промурлыкал Хан одобрительно. — По глазам вижу, что помнишь.

— Откуда... ты про то прознал? — закралось у Велеслава подозрение великое, — ты тогда сам, считай, едва из пелёнок выбрался! Что с бабкой моей тебя связывает?

— Ещё не догадался? — расхохотался Хан так язвительно, что волей-неволей дураком себя ощутишь. — Что ж, тебе же хуже. А пока запомни, что великое это дело — кровь... брат мой.

Лишь на миг Велеслав отвлёкся, странный звук за дверью услышав — а Хана уж нет, растаял степняк, утёк летним ветром, за грудки не взять, правду не вытрясти...

Гнев отца княжича убиенного Велеслав увидел воочию. Аж половицы от голоса его зычного дрожали. Князь обещал виновного найти да голову ему отрубить — нельзя было не обещать. Вот только знали все, что плата за такие просчёты одной головой никогда не ограничивалась.

Едва за последним конём ворота закрылись, князь совет большой созвал и молвил горько:

— Готовьтесь к битве, братцы. Ибо коли чтит наш сосед обычаи, явится за кровавой вирой не позднее осени.