Глаз бури

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Как и большинство солдат, политиков я никогда не любил. Бóльшая часть из них представляются мне мелкими, болтливыми существами, которые занимаются политикой или ради того, что они могут получить от нее, или из-за раздутого чувства собственной важности, а может быть — что более вероятно — из-за сочетания и того, и другого. В нашей стране им, по крайней мере, не дают слишком злоупотреблять атрибутами власти всевозможные демократические системы сдержек и противовесов, но то же самое не всегда можно сказать о некоторых других, менее демократических странах мира. Тамошние политики часто проявляют такой цинизм, который мог бы посрамить пирата восемнадцатого века, и никогда он не проявляется так ярко, как в моменты, когда они чувствуют для себя угрозу. Для зарубежного диктатора, у которого дома возникли проблемы, нет ничего лучше войны, позволяющей отвлечь внимание народа от отсутствия свободы, растущей инфляции, массовой безработицы или чего-то еще такого, что начинает угрожать власти их самозваного лидера.

Поэтому, когда второго апреля 1982 года аргентинский президент и военный диктатор Леопольдо Галтьери приказал своим войскам вторгнуться на Фолклендские острова, — зависимую территорию Великобритании, — я, как и многие другие, счел это уловкой, чтобы укрепить его падающую популярность в Аргентине и, в частности, в ее столице Буэнос-Айресе.

Фолклендские острова — группа из двух основных и более сотни мелких островов — представляют собой небольшое пятнышко суши посреди Южной Атлантики, в 400 милях от восточного побережья Аргентины и в 8070 милях от Великобритании. Впервые английские моряки высадились на островах в 1690 году, а с 1833 года они находятся под постоянным британским протекторатом и управлением.

В 1982 году на Фолклендах проживало менее 2000 человек, и большинство из них — на Восточном Фолкленде, где находится столица островов, город Порт-Стэнли. Почти все жители были родом из Британии. Они ездили с левой стороны дороги, говорили по-английски с явным западно-английским говором, и, насколько было известно, они являлись такими же британцами, как и жители Кента или Камбрии. Однако аргентинцы уже давно положили глаз на острова, которые они называли Мальвинскими (от слова Les Malouines, по имени французских моряков из Сен-Мало, которые первыми их колонизировали), и которые они и в самом деле недолго оккупировали в XIX веке.

Было это по праву или нет, но большинство аргентинцев считало, что Фолкленды должны принадлежать Аргентине. Поэтому, когда Великобритания объявила, что и без того крошечное присутствие ее Королевских ВМС в этой части света будет почти полностью ликвидировано вместе с утилизацией антарктического исследовательского судна «Индьюренс», военная хунта во главе с Галтьери, управлявшая Аргентиной, сочла это подходящим моментом для «освобождения» Мальвинских островов и роста популярности внутри страны, где дикая инфляция и недовольство населения жестоким правительством грозили перерасти в широкомасштабные гражданские беспорядки.

Ранним утром в пятницу, 19-го марта 1982 года, банда из примерно сорока аргентинских собирателей металлолома высадилась на острове Южная Георгия, другом британском владении, расположенном примерно в 800 милях восточнее и чуть южнее Фолклендов — зверски холодном, негостеприимном измученном метелями острове, покрытом горами и ледниками. Во времена угольных судов Южная Георгия использовалась как пункт бункеровки для огромного Королевского флота. Помимо этого, когда китобойный промысел все еще являлся крупным бизнесом, британские китобои регулярно использовали остров для сдачи своего улова, который перерабатывался на здешних заводах.

Все, что осталось в бухтах у подножия ледяных вершин от этой давно прекратившейся деятельности, — так это горстка древних барж да ржавеющие механизмы, размещенные в сараях из проржавевшего гофрированного железа, которые давно сдались на волю ветра и снега. Именно эти остатки и прибыли якобы разбирать аргентинские металлоломщики. Однако они были доставлены на Южную Георгию на борту транспортного судна ВМС Аргентины, и их присутствие здесь почти наверняка являлось частью планов аргентинских военных по скрытному захвату британских подмандатных территорий в Южной Атлантике. Через несколько часов после прибытия на старую китобойную станцию в Лейте, над суверенной территорией Великобритании поднялся сине-белый флаг Аргентины.

В тот момент единственными обитателями острова были небольшая научная экспедиция, сидевшая на базе Британской антарктической службы в Грютвикене, и две женщины-натуралистки, снимавшие документальный фильм о дикой природе для телекомпании «Anglia Television», причем одна из них была дочерью председателя совета директоров этой компании. Узнав о присутствии аргентинцев на острове, ученые связались по радио с Рексом Хантом, губернатором Фолклендских островов, который, в свою очередь, запросил Лондон. Началась дипломатическая потасовка. Хант проинструктировал ученых, чтобы те приказали аргентинцам снять свой флаг и запросить соответствующее разрешение на их присутствие на Южной Георгии; он также направил туда корабль Ее Величества «Эндьюранс», который высадил отряд Королевской морской пехоты из состава небольшого гарнизона Фолклендов[67].

Очевидно, в ответ на давление Великобритании, 23-го марта аргентинский военно-морской транспорт покинул Лейт с частью собирателей металлолома на борту. Однако на следующий день на место прибыло вооруженное исследовательское судно ВМС Аргентины, высадившее сильный отряд морской пехоты, якобы для защиты оставшихся там рабочих. В тот же день прибыл и «Эндьюранс», но он остался стоять в Грютвикене с королевскими морскими пехотинцами на борту, ожидая приказа. Затем, пока Министерство иностранных дел обстреливало аргентинскую хунту бесполезными бумажными листовками, 31-го марта двадцати двум королевским морпехам с «Эндьюранса» было приказано продемонстрировать на острове свою силу. Их главной задачей была защита исследовательской группы и натуралистов, но в то же время они должны были следить за аргентинскими захватчиками.

Пока «Эндьюранс» стоял на безопасном расстоянии, прибыли корабли аргентинского флота, и в субботу, 3-го апреля, аргентинцы попытались убедить королевских морских пехотинцев сдаться, сообщив по радио их командиру, что Фолклендские острова уже захвачены (что оказалось правдой). Естественно, британские войска отказались. В ответ противник высадил две партии своих морских пехотинцев на вертолетах по обе стороны гавани Грютвикен и открыл огонь по британским позициям в Кинг-Эдвард-Пойнт. Будучи уже основательно раздраженными, британцы сбили один из двух тяжелых транспортных вертолетов аргентинцев и серьезно повредили другой вертолет, который кружил рядом и вел наблюдение за ними. После этого корвет ВМС Аргентины обогнул мыс и вошел в бухту, которому королевские морские пехотинцы выстрелом из противотанкового ракетного комплекса проделали пробоину ниже ватерлинии, а потом с помощью противотанковых ракет попытались вывести из строя орудийную башню корабля, и дополнительно обстреляли его из крупнокалиберных пулеметов. В ходе боя были убиты четыре аргентинца, также был тяжело ранен в руку один морской пехотинец.

Никто не может упрекнуть морских пехотинцев в том, что они не вели ожесточенную и храбрую оборону, несмотря на значительное превосходство противника в численности и вооружении. Но показав врагу, что они не из тех, кто отступает, и зная, что надежды на спасение нет, морпехи были вынуждены начать переговоры о прекращении огня, а затем, проявив благоразумие, сдались в плен. С ними обращались достойно, и вскоре военнослужащие были репатриированы в Великобританию.

Потеря Южной Георгии, произошедшая на следующий день после захвата Фолклендов аргентинцами, облетела все британские газеты. Судя по риторике большинства британских политиков и прессы, можно было подумать, что вторжению подвергся остров Уайт, а не покрытый льдом кусок скалы в тысячах миль от Вестминстера, который большинство подданных Ее Величества не смогли бы даже найти на карте мира.

То же самое можно сказать и о Фолклендских островах, поскольку в то время лишь очень немногие имели представление о том, где они находятся. А вот что почти никто в Британии не знал, так это степень амбиций Аргентины и продолжительность ее претензий на британскую территорию в регионе: шестью годами ранее, в 1976 году, аргентинцы разместили гарнизон из пятидесяти человек на острове Южный Туле, одном из Южных Сандвичевых островов, — еще одной британской подмандатной территории, расположенной к югу от Южной Георгии. Тогда Министерство иностранных дел рекомендовало не предпринимать никаких действий для изгнания интервентов.

На самих островах, сразу после того, как группа исследователей Британской антарктической службы сообщила о присутствии аргентинцев на Южной Георгии, крошечный британский военный гарнизон на Восточном Фолкленде был приведен в состояние повышенной боевой готовности. Обычно в тех местах находилось всего сорока королевских морских пехотинцев, которые должны были заботиться об обороне островов в интересах их жителей и правительства Ее Величества. Однако на момент возникновения проблем их численность оказалась почти вдвое больше, поскольку из Великобритании прибыл еще один отряд Королевской морской пехоты, чтобы принять смену на шестимесячную службу от уходящего гарнизона, при этом часть морпехов была отправлена на Южную Георгию на борту «Индьюренса».

В свете аргентинского присутствия на Южной Георгии после 19-го марта и возросшей активности аргентинского флота жители Фолклендских островов все больше опасались вторжения. К первому апреля губернатор Хант был проинформирован о том, что аргентинские силы вторжения почти наверняка находятся на пути к островам, и в тот же день офицер, командовавший Королевской морской пехотой в Порт-Стэнли, отправил своих людей охранять ключевые места высадки вблизи столицы и ее аэропорта. Однако он прекрасно понимал, что в случае масштабного вторжения его люди не смогут сдержать крупные силы противника, оснащенные тяжелым вооружением, вертолетами и транспортными средствами, да еще и прикрытые с воздуха.

Тем не менее, когда ранним утром 2-го апреля аргентинцы высадились, королевские морские пехотинцы уже их ждали. У них не было ни малейшего шанса остановить высадку вертолетного и морского десантов, которую аргентинцы назвали «Росарио», но тем не менее, в течение трех часов крошечный отряд вел упорную борьбу вокруг Дома правительства, пока около восьми утра в гавани Порт-Стэнли при поддержке тяжелого вооружения не началась высадка основных сил десанта противника. К 08:30, когда аргентинские орудия и войска начали сходить с транспортов на берег, губернатор понял, что дальнейшее сопротивление может привести лишь к еще бóльшим потерям среди королевских морских пехотинцев, а возможно, и среди гражданского населения, поэтому отдал приказ о капитуляции. Морские пехотинцы уничтожили по меньшей мере двух солдат противника и повредили десантное судно, не понеся сами никаких потерь.

На следующий день в Великобритании в газетах появились фотографии британских морских пехотинцев, защищавших Порт-Стэнли, лежащих лицом вниз под дулами своих аргентинских захватчиков. Это ознаменовало момент, когда британский народ начал серьезно относиться к позорной военной авантюре Аргентины. Правда, сами по себе Фолклендские острова мало кого волновали, но всех очень волновало, что британские подданные, и в особенности британские военнослужащие, не должны подвергаться нападениям и унижениям со стороны прислужников подлой иностранной диктатуры. Такая неспособность понять ни британский гнев, ни британскую решимость была, вероятно, самой большой ошибкой, допущенной Галтьери и его товарищами по хунте. Аргентинское правительство также попыталось сыграть на том, что Великобритания находится слишком далеко, чтобы эффективно предпринять что-либо для возвращения Фолклендов, и уж точно слишком далеко, чтобы начать военные действия. В этом они не только существенно ошиблись, но и серьезно недооценили решимость британского премьер-министра Маргарет Тэтчер, которая остро чувствовала не только национальное унижение, но и чудовищную моральную ошибку, совершенную по отношению к британским подданным и суверенной британской территории. Наконец, правящая хунта Аргентины также не понимала, что успех в явно справедливой войне может только укрепить в политическом отношении миссис Тэтчер и ее трехлетнее правительство.

Как только паралич, вызванный шоком от аргентинского вторжения, рассеялся, одним из первых действий этого правительства стало разрешение на немедленную отправку оперативной группы для возвращения Фолклендов и Южной Георгии, что и было подчеркнуто премьер-министром для народа Великобритании и жителей Фолклендских островов — а на самом деле, для всего мира — в ее заявлениях по телевидению. Галтьери посеял ветер, и теперь собирался пожинать бурю — или, скорее, ее военную составляющую.

Пятого апреля, через три дня после вторжения аргентинцев на Фолкленды, Специальная Авиадесантная Служба отправилась на войну. В районе боевых действий было решено развернуть два эскадрона, «D» и «G», причем первый отправлялся немедленно, а эскадрон «G» — некоторое время спустя, чтобы он смог присоединиться к оперативной группе в море в Южной Атлантике. Когда я сидел, пытаясь уснуть, на борту самолета Королевских ВВС VC-10, летевшего с авиабазы Брайз-Нортон в Оксфордшире на остров Вознесения в Южной Атлантике, то не мог не улыбаться. На то были веские причины, ведь если бы не волокита в Британской армии и не обычная, затягивающая время, бюрократическая чепуха о том, что «нужно, чтобы все прошло установленным порядком», я бы покрывался мхом в зале для тренировок в Бирмингеме, ожидая через два года вернуться в Херефорд, где должен был занять должность ротного штаб-сержанта мобильной роты. Но вместо этого я летел на войну в компании своих коллег-профессионалов.

В то время, когда разразился Фолклендский кризис, я в качестве постоянного штабного инструктора проходил двухгодичную службу в Бирмингеме в 23-й полку САС, одном из двух территориальных подразделений Полка. Печально, но факт: в территориальных подразделениях САС, как правило, служат Уолтеры Митти — выживальщики в камуфляже, пивные вышибалы и мускулистые головорезы, считающие себя героями Келли и Рэмбо. Некоторые из этих персонажей приходят с боевыми ножами за голенищами, хвастаются, что они специалисты по кунг-фу и владеют прочей ерундой а-ля мачо. Однако у территориалов существует свой собственный отбор, и эти головотяпы, которые там появляются, не могут пробежать даже вокруг квартала, не говоря уже об успешном прохождении отбора в регулярную САС. Часть моей работы в 23-м полку заключалась в том, чтобы убедиться, что они больше никогда не войдут в двери зала для тренировок. Не могу сказать, что эта работа была мне особенно по душе, но должно было пройти два года, прежде чем я смогу вернуться в Херефорд и занять должность ротного штаб-сержанта. Я ничего не мог с этим поделать.

В пятницу, 2-го апреля, в день, когда аргентинцы вторглись на Фолклендские острова, подразделение 23-го полка САС, в котором я служил, проводило учения в учебном лагере Оттерберн в Нортумберленде. Вернувшись в зал для тренировок в Бирмингеме в воскресенье днем, я принимал душ, когда прибывший адъютант сообщил мне, что эскадрон «D» 22-го полка Специальной Авиадесантной Службы — мой эскадрон — в понедельник утром отправляется на Фолкленды.

Пока мы играли в солдатиков в Нортумберленде, остальные мои друзья проходили инструктаж у командира САС, подполковника Майка Роуза (ныне генерал сэр Майкл Роуз). На следующий день передовой отряд должен был вылететь на остров Вознесения, — экваториальный участок суши, который должен был стать промежуточным пунктом и основной базой для собираемой в то время оперативной группы. Однако по-настоящему плохие новости заключались в том, что эскадрон «D» попросил вернуть в Херефорд «Убийцу» Дэниса, который теперь был постоянным штатным инструктором в подразделении 23-го полка САС Территориальной Армии в Лидсе, чтобы он мог отправиться вместе с подразделением на Фолкленды. «А как же я? — спросил я. — Почему он, а не я?» Адъютант мне ответил, что эскадрон «D» хочет взять Дэниса из-за его опыта службы в лодочной роте. По иронии судьбы, он получил этот опыт только потому, что, когда мы с ним пришли в Полк, это я убедил командира эскадрона «D» отдать мне место Дэниса в мобильном подразделении.

Я позвонил в Херефорд и переговорил с сержант-майором эскадрона Лоуренсом Галлахером, хорошим солдатом и еще более замечательным парнем, который позже погибнет во время Фолклендской кампании. Он передал трубку командиру эскадрона майору Седрику Делвесу, который сообщил мне, что у него уже есть список из восьмидесяти четырех имен на восемьдесят мест в VC-10, который вылетает на следующий день, но посмотрит, что можно сделать. Я понимал, что командир тихонько меня сливает, но все равно твердо решил ехать.

Так получилось, что во второй половине дня я предложил отвезти офицера по боевой подготовке и полкового-сержант-майора в Херефорд. Пока я их ожидал, то случайно услышал, как командир 23-го полка САС говорил по телефону в своем кабинете. Он разговаривал с Дэнисом, который только что сообщил ему, что покидает Лидс и возвращается в Херефорд, чтобы присоединиться к эскадрону «D» на Фолклендах. Задыхаясь от ярости, командир ответил ему: «Ты не можешь этого сделать! Я полковник и я главный! Ты работаешь на меня, поэтому остаешься на своем месте!»

Я ждал у кабинета командира, пока он закончит телефонный разговор с «Убийцей» Дэнисом, после чего собирался попросить его о своем переходе из 23-го полка и возвращении в эскадрон «D». Я был уверен, что ответ будет положительным, поскольку с командиром у меня сложились отличные отношения. И вдруг он выскочил из своего кабинета, явно кипя от гнева. Увидев меня, он взорвался:

— Билли, Билли, это неправильно! Они не должны так со мной обращаться. Я полковник!

На что я ответил:

— Совершенно верно, босс.

Я понимал, что сейчас не время и не место обсуждать то, что я хотел ему сказать. Вернувшись в кабинет, трубку взял полковой сержант-майор и сказал Дэнису оставаться на месте, иначе у него будет куча проблем.

Вернувшись в Херефорд, я сразу же отправился в лагерь. К этому времени об этой перебранке узнал Питер де ла Бильер, бывший на то время бригадным генералом. Он узнал, что Дэнису напрямую приказали отправиться из Бирмингема в Херефорд, вместо того чтобы направить запрос установленным порядком. Причина этой ссоры лежала в области армейской бюрократии. Когда военнослужащий регулярной САС переходит в Территориальную Армию, он фактически направляется на службу в территориальное подразделение. Если затем ему приходится идти на войну, то он выступает либо в составе 21-го, либо 23-го полка САС — соответствующих полков Территориальной Армии. В соответствии с армейскими формальностями, командир 22-го полка САС должен был обратиться к командиру 23-го полка и спросить его, можно ли им вернуть Дэниса обратно из-за его специальных знаний. Если бы командир эскадрона пообещал утром прислать в Лидс другого человека на замену Дэнису, то командир территориального полка, несомненно, согласился бы его отпустить. Однако, узнав о переводе обратно в Херефорд от самого Дэниса, командир 23-го полка САС чрезвычайно разозлился и позвонил бригадному генералу де ла Бильеру, который в свою очередь переговорил с командиром 22-го полка. В результате отъезд Дэниса был категорически отменен, что, в свою очередь, означало, что у меня все еще оставался шанс…

Когда я прибыл в лагерь в воскресенье днем, все ребята сидели в комнате для совещаний эскадрона «D» в ожидании инструктажа. Все спрашивали, еду ли я с ними, и я отвечал, что не знаю. Потом случайно выглянув в окно, я увидел Майка Роуза, который разговаривал с несколькими людьми, и выйдя на улицу, просто остался там торчать, в надежде попасться ему на глаза. В конце концов он закончил разговор и, заметив меня, повернулся и спросил:

— Все в порядке, Билли?

Я ответил, что да, после чего он — зная, что меня направили к территориалам — заметил:

— А какого черта ты вообще здесь делаешь? Ты должен быть в Бирмингеме. Послушай, — добавил он. — Я только что устроил разнос Дэнису, и не собираюсь делать еще один тебе. Так что просто садись завтра в самолет и отправляйся со своим эскадроном.

— Я не могу этого сделать, босс, — ответил я, надеясь, что выгляжу достаточно подавленным. Он довольно странно посмотрел на меня и спросил:

— Почему?

На что я лукаво ответил:

— Потому что вы должны обратиться ко мне официально, и попросить об этом.

Командир мгновение смотрел на меня.

— Предложи мне что-нибудь, — произнес он через некоторое время.

— Я говорю по-испански.

— Чепуха! — воскликнул он в недоумении, и с этими словами отправился в кабинет, где спросил заместителя командира эскадрона, разговариваю ли я на испанском. Когда тот подтвердил, что это правда, Майк Роуз приказал ему связаться с бригадным генералом и спросить, может ли Рэтклифф отправиться в эскадрон «D» на том основании, что он говорит по-испански. Де ла Бильер сразу же дал «добро», и я оказался на борту VC-10, на котором эскадрон совершал длительный перелет на остров Вознесения.

В понедельник, перед отправкой в Брайз-Нортон, бригадный генерал де ла Бильер провел для нас крайний инструктаж перед убытием. Его последними словами были: «Не забывайте, что вес вашего “бергена” не должен превышать сорока пяти фунтов». Но впоследствии я пожалел, что не нашел дополнительного места хотя бы для еды, потому что на Фолклендах мы иногда испытывали такой голод, что я сожрал бы свой кожаный ремень. Кроме того, из-за ужасных погодных условий, с которыми нам приходилось сталкиваться, и задач, которые мы выполняли, наше снаряжение редко весило меньше 85 фунтов, а чаще всего — все сто.

На борту самолета, летевшего на остров Вознесения, находилось восемьдесят человек, — шестьдесят САСовцев и двадцать человек вспомогательного персонала. В каком-то смысле это был полет в неизвестность, потому что на тот момент мы еще не знали, что отправляемся в настоящую переделку. У каждого из нас был «берген» и холщовый вещмешок. В рюкзаке были уложены спальный мешок, ременно-плечевая система (РПС) и запасная одежда, а остальное снаряжение находилось в вещмешке. В самолет также загрузили оружие, боеприпасы, рационы, запасы и всевозможное другое снаряжение. Нам выдали все, что только могло понадобиться. Недаром САС — это самый хорошо одетый и экипированный полк в мире.

Где-то там, среди остальных военнослужащих эскадрона и массы снаряжения, сидел и я, тихо посмеиваясь тому, что благодаря армейской волоките и своему умению говорить по-испански я получил место в самолете. Тем временем бедный Дэнис застрял в Лидсе, играя в солдатики с воинами выходного дня. У меня были веские причины ухмыляться, ведь настоящая ирония в этой ситуации заключалась в том, что в 1980 году мы с Дэнисом посещали одни и те же курсы испанского языка в техническом колледже. Как гласит одна избитая поговорка, такова селяви.

Последнее, что я помню перед тем, как заснуть во время этого бесконечного полета, — то, как я полез в левый верхний карман своей камуфляжной куртки и нащупал четки. Нить, связывающая их вместе, истлела и порвалась, и теперь я хранил простые маленькие черные четки в пластиковом пакете. Это не имело значения. Достаточно было того, что я знал, что они там.