Глаз бури

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Всего за сорок восемь часов Полк прошел путь от части, не игравшей никакой роли в войне в Персидском заливе, до формирования, ответственного за уничтожение самой крупной вражеской угрозы, мешавшей победе союзников. Нас с головой бросили в глубокий омут.

Перед 22-м полком САС была поставлена задача в одиночку спасти коалицию, которая, без сомнения, распалась бы, если бы Израиль нанес удар по Ираку. Для этого мы должны были найти и уничтожить оставшиеся саддамовские «Скады» и их мобильные пусковые установки, а также перерезать проложенные волоконно-оптические и другие наземные коммуникации, которые связывали Багдад как со стационарными пусковыми площадками, так и с неуловимыми мобильными пусковыми группами. Казалось, внезапно включился обратный отсчет времени, чтобы спасти мир.

Американские летчики делали все возможное, но оказались неспособны выполнить работу с воздуха. Теперь «Скады» нужно было ликвидировать на земле, а мы и были тем самым подразделением, которое любило пачкать руки.

По сути, перед Специальной Авиадесантной Службой теперь стояла задача обеспечить безопасность народа Израиля и вывести его страну из войны. Это была гонка со временем, поскольку решение о проведении нашей операции в ночь на 20-е число было принято еще в тот момент, когда израильтяне угрожали направить войска и самолеты в западный Ирак, чтобы самим разобраться с ракетной угрозой.

— Мы должны разрядить обстановку, — сообщал мне командир. Он постоянно получал разведсводки из Лондона и Вашингтона и делился со мной последними разведданными. Когда президент Буш и премьер-министр Джон Мейджор умоляли Ицхака Шамира не предпринимать никаких действий против Ирака, линии связи между Белым домом, Даунинг-стрит и Иерусалимом, должно быть, раскалились до предела. Однако израильский премьер-министр был в такой же ярости, как и остальные его соотечественники, и не давал никаких обещаний. Отнюдь, ведь израильтяне вполне могли выйти в ту ночь с парочкой парашютных батальонов и авиационной поддержкой. Предпримут ли они какие-либо меры, или нет, зависело от того, сможет ли Шварцкопф убедить израильтян, что мы сделаем за них грязную работу — и сделаем столь же эффективно.

Очевидно, что все зависело от того, достаточно ли израильтяне осведомлены о репутации Полка, чтобы довериться нам и позволить справиться с этим в одиночку. Мы не были полностью уверены, что они оставят нас выполнять эту работу. Более того, если израильтяне и вступят в бой, то это произойдет в «квадрате Скадов» — районе, начинавшемся в двадцати пяти милях от той самой границы, которую мы должны были пересечь этой ночью. (Из-за своего ограниченного радиуса действия, ракеты, нацеленные на Израиль, могли быть запущены только из западных районов Ирака). Это, в свою очередь, означало, что наши патрули вполне могли быть атакованы израильскими войсками и самолетами прикрытия, которые могли принять их за иракцев. В результате четырем полуэскадронам было приказано пересечь границу Ирака, но той ночью задержаться на двадцатипятимильном рубеже и простоять там до следующего дня. К тому времени мы должны были знать, каким курсом намерены следовать израильтяне, и нам оставалось только надеяться, что ради нашего же блага они решат оставить проблему со стороны «Скадов» нам.

Мы были лучшим в мире подразделением для работы в стиле «ударь и беги», — то есть той тактики, под которую и был создан Полк, и теперь нам предстояло снова взять на себя эту роль. Возглавляли штурмовые действия, выполняя самые опасные и трудные задания, бойцы эскадронов «А» и «D». Им, разделенным на четыре неуловимые, хорошо вооруженные и высокомобильные боевые колонны, предстояло пересечь западную часть иракской пустыни в ходе кампании, направленной на уничтожение секретных ракетных сил Саддама.

С последними лучами Солнца они получили разрешение покинуть свои позиции на иракской границе и отправиться на вражескую территорию. Провожать их было некому. Все, что нужно было сказать, уже было сказано. Не было времени для героических речей и верноподданического бреда; кроме того, мы уже получили часть всего этого от заместителя директора, когда тот посетил Аль-Джуф. Пришло время действовать.

Мобильные разведотряды должны были пересечь границу в разных местах, чтобы наиболее прямым маршрутом выйти в свои назначенные районы проведения операций в тех частях западной иракской пустыни. Мы получили сообщения о том, что на границе было очень холодно, и к тому времени, когда эти люди в своих открытых «Ленд Роверах» выйдут на вражескую территорию, организуют временные базы (LUP)[90] и залягут на целый день, должны были чувствовать себя полузамерзшими даже в костюмах для защиты от ОМП. Я искренне надеялся, что на иракской стороне их не будет ждать горячий прием. Вступать в бой, когда пальцы и лицо онемели и потрескались от холода, — не самое приятное занятие, я это хорошо знал по себе.

Со своей стороны, они, скорее всего, говорили, что у нас все чертовски хорошо: мы вернулись в Аль-Джуф, оказались в безопасности и улеглись на своих полевых кроватях. Но как бы глупо — и как бы банально — это ни звучало, я сожалел, что не отправился с ними. Никогда раньше мне не приходилось отсиживаться в стороне и пропускать драку. Это было очень странное ощущение — как будто я не тянул свою долю тягот и лишений. Но даже понимая, что, как и все остальные, вношу свою лепту в Аль-Джуфе, лучше бы я был там с ними, чем ждал новостей на нашей передовой базе.

После двадцати лет самой суровой в мире военной подготовки, обладая богатым боевым опытом, я находился на пике своих сил и возможностей как солдат. Я был готов, хотел и более чем способен сразиться с солдатами Саддама, Республиканской гвардией и всеми остальными — и не мог сделать ни единого выстрела в сторону противника. Это было крайне неприятно. Я просто не привык бить баклуши, пока кто-то другой ведет бой, и вокруг меня было много других людей, которые чувствовали то же самое.

Но я не знал, что судьбе уже было угодно вмешаться и разбросать несколько неожиданных карт. И на одной из них было мое имя, хотя, если бы я увидел ее в то время, то не поверил бы в то, что она предсказывала. Поэтому погрузившись в ту ночь в свой спальный мешок и растянувшись на походной раскладушке, я испытывал одно огромное сожаление: к тому времени, когда я проснусь утром, люди из 22-го полка САС — мои люди — окажутся на заднем дворе Саддама, собираясь начать выбивать все дерьмо из иракцев. И меня с ними не будет.

Как оказалось, я оказался прав лишь отчасти. Утром я находился рядом с командиром в оперативной комнате, напичканной электронными устройствами приемопередачи, экранами, декодерами спутниковой связи и дюжиной других гудящих и потрескивающих элементов сложной техники, когда стали поступать утренние донесения.

Одно за другим полуэскадроны докладывали обстановку. «Альфа-30/40» пересекли границу без происшествий. Оба позывных «Дельта» также комфортно расположились на вражеской территории. (Каждый полуэскадрон использовал один позывной для обоих подразделений; таким образом, «Дельта-10» и «Дельта-20» использовали позывной «Дельта Один Ноль»). Однако «Альфа-10» и «Альфа-20» все еще находились в Саудовской Аравии. Командир эскадрона доложил, что рубеж их вывода блокирует большой вал (искусственная песчаная насыпь), на поиски бреши в валу или места, где его высота была ниже, были высланы разведывательные патрули, и что полуэскадроны, вероятно, попытаются пересечь границу этой ночью.

Зная о серьезных опасениях, — как командира, так и своих собственных, — относительно командира эскадрона «А», командующего «Альфой Один Ноль», я почувствовал в животе первые трепетные нотки беспокойства. Я взглянул на Босса. Он смотрел на меня с выражением лица, подсказавшим мне, что он тоже не совсем доволен ситуацией. Тем не менее, на данном этапе он не был готов дать какой-либо комментарий или высказать критику. Нередко, особенно на ранних этапах операции, одно подразделение испытывало бóльшие трудности, чем другие.

Рядом с оперативной комнатой находилась разведка, где дежурный офицер Разведывательного корпуса и его подчиненные собирали, анализировали и интерпретировали всю поступающую информацию. В то время она поступала в основном от американцев и включала в себя сведения о том, какие цели были поражены в результате авиационных ударов, какие были намечены, а какие идентифицированы, чтобы мы могли порекомендовать нашим подразделениям на земле, чего следует избегать и что следует проверить. Выявленные расположения иракских войск наносились на огромную карту на одной из стен комнаты разведки.

С этого дня наши люди на местах будут добавлять к массе поступающих данных собственную разведывательную информацию. Однако сегодня утром патрули были просто представлены на карте четырьмя маленькими стикерами. Три из них находились за линией фронта, и лишь одинокий стикер все еще оставался к югу от границы. Я надеялся на лучшее, но моя интуиция, которая по мере того, как я смотрел на эту маленькую наклейку на карте, только усиливалась, подсказывала, что «Альфа Один Ноль» не особенно торопится вступать в войну.

Что такого особенного было в этом песчаном валу в его секторе, задавался я вопросом. По данным разведки, валом была защищена вся южная граница Ирака, за исключением нескольких изолированных мест, где стояли пограничные посты.

Вал — это искусственная песчаная насыпь высотой от 6 до 16 футов, вдоль границы Ирака с Саудовской Аравией она часто тянется на многие мили. Песок был утрамбован бульдозерами, а с той стороны, с которой мог подойти противник, — в данном случае с южной стороны — была вырыта широкая траншея, чтобы не допустить заезда на склон машин. Но если проделать в вале проход и было серьезной задачей, то засыпать участок траншеи вручную лопатами, пусть это и была тяжелая работа, вряд ли было сложно. Более того, в такую погоду это даже могло быть приятным способом согреться. После того, как траншея шириной с автомобиль была бы засыпана, сто десятые «Ленд-Роверы» вполне могли выскочить на вал, чтобы перебраться через гребень. К тому же, три подразделения каким-то образом перебрались в Ирак, так почему же этого не сделала «Альфа Один Ноль»?

Но по крайней мере, в то утро была и одна хорошая новость. Израильтяне согласились не предпринимать ответных действий против Ирака — «пока что» — а это означало, что теперь ничто не могло помешать нашим людям выдвигаться на север через пустыню в намеченные районы. Ну кроме врага. Не исключалось также, что на следующее утро оперативная сводка принесет нам обнадеживающие новости от «Альфы Один Ноль», хотя что-то подсказывало мне, что этого не произойдет.

Тем временем из штаба в Эр-Рияде мы получили приказ, что в Ирак необходимо вывести три патруля по восемь человек из состава эскадрона «B» с целью ведения наблюдения за передвижениями на трех основных маршрута снабжения[91] (частично асфальтированные основные дороги, ведущие через Ирак с востока на запад, проходимые для транспортных средств) примерно в двухстах милях к западу от Багдада и сообщать информацию о них на нашу базу.

В Аль-Джуф была переведена только половина эскадрона «B». Другая половина осталась на базе «Виктор» для выполнения контртеррористических задач на случай, если иракцы попытаются взорвать британское посольство в Абу-Даби. Тех, кто находился в Аль-Джуфе, перевели в режим готовности и велели проверить снаряжение. Они могли отправиться на задание на следующий день, 22-го января, или, самое позднее, 23-го.

Следующий день выдался пасмурным и холодным — почти все мы были введены в заблуждение мнимыми радостями ближневосточной зимы — и я застал Босса в дурном настроении. Командир эскадрона «А» и его разведотряд все еще топтались вдоль границы, как кочевники, и мало что предвещало их скорый переход, а сержант, командовавший одним из патрулей эскадрона «В» из восьми человек с позывным «Браво-20», казалось, изображал из себя идиота.

Командир только что вернулся с разочаровывающего совещания с этим сержантом, который впоследствии под псевдонимом «Энди Макнаб» напишет рассказ о своей неудачной миссии в Ираке. Я считал и тогда, и считаю до сих пор, что большинство несчастий, выпавших на долю «Браво Два Ноль», если не все, стали следствием отказа Макнаба прислушаться к советам еще до того, как он покинул базу. Некоторые из этих советов исходили от командира, а он был зол как черт.

— Билли, отправляйся туда и постарайся втемяшить в него хоть немного здравого смысла, — сказал он мне, как только вошел в кабинет. — Я хочу, чтобы они взяли машину, а они отказываются. Они говорят, что земля будет слишком ровной, и они будут обнаружены. Но это даст им возможность уйти, если у них возникнут трудности.

Эти слова оказались пророческими.

И командир, и я знали, что Макнаб судит о местности только по спутниковым снимкам, которые показывают высоты, но не впадины. Как я знал по опыту, обычно на земле можно найти понижения рельефа, в которых можно укрыть машину. Справедливости ради надо сказать, что в том, что он полагался на спутниковые фотографии, не было его вины, поскольку карты западного Ирака, которыми мы пользовались, представляли собой аэрофотоснимки, на которых было очень мало подробностей относительно характера местности.

Самая важная причина для того, чтобы взять «Ленд Ровер» заключается в том, что он обеспечивает быстрый выход из боестолкновения и дает возможность вернуться к цели (объекту) позднее. Отход пешим порядком с полным снаряжением на спине никогда не бывает быстрым и легким. А это значит, что в ситуации, когда вашему патрулю угрожает опасность, единственный выход — бросить бóльшую часть снаряжения и убегать, ведя на ходу сдерживающие действия. Однако даже если вам удастся вырваться, вы не сможете предпринять еще одну попытку выполнить задание, потому что вам придется оставить свое снаряжение, а также непременно предупредить врага о вашем нахождении в этом районе. И тогда ничего не остается, кроме как вызывать эвакуацию.

Для «Браво Два Ноль» также было весьма актуально, — или должно было быть актуально, — что эскадроны «A» и «D» действовали в составе четырех мобильных разведотрядов в составе полуэскадрона в пределах двадцати-тридцати миль от их оперативной зоны наблюдения за Северной дорогой. Имея в своем распоряжении транспортное средство, возможное решение множества проблем было вполне очевидным — и находилось всего в паре часов езды. Но Макнаб, лондонский парень с приятным акцентом кокни, прослуживший в Полку семь или восемь лет, не желал делать ничего подобного, и это было видно по его лицу, когда я подошел к месту, где вокруг него собрался патруль.

Я не стал затягивать с предисловием, и просто сказал ему:

— Настоятельно советую тебе взять машину. Если дело дойдет до перестрелки, это может спасти твою задницу. Так что послушайся моего совета и совета Босса и не будь дураком.

— Ни за что, — ответил он. — Нам она не нужна, и мы ее не возьмем. Это верный способ демаскировать себя.

— Но, по крайней мере, у вас будет возможность уйти, — возразил я. — У нас есть свои ребята, работающие в тылу врага. Если вас удачно выведут, то вы будете знать, что вертолет проверил территорию, и у вас будет достаточно времени, чтобы выбрать приличный район ожидания для себя и машины.

Но Макнаб был непреклонен. Более того, я сомневался, слышит ли он меня вообще.

— Вы можете забыть об этом, — заявил он. — Я говорю вам то, что уже сказал командиру. Это не для нас.

Я оглядел лица других военнослужащих его подразделения и увидел на их лицах только неповиновение, поскольку они начали вступаться за своего командира патруля.

— Это будет все равно, что потащить с собой чертово ярмо, — произнес один комик.

— Мы не хотим его, потому что нам негде будет его спрятать, — вторил другой.

Одним из людей, также поддерживавших Макнаба, был человек по имени «Крис Райан». Он был солдатом Территориальной Армии, решившим пройти отбор — и прошедший его. Как и Макнабу, ему суждено было пережить войну, и также, как и Макнаб, он добился успеха как автор повествования о своих приключениях в Персидском заливе, вышедшего под названием «Тот, кто смог уйти»[92], написанного под этим же псевдонимом. Из книги может сложиться впечатление, что он не соглашался с Макнабом по ряду вопросов, а в книге самого Макнаба также говорится о том, что они не всегда смотрели глаза в глаза друг другу. Тем не менее, в тот день Райан присоединился к Макнабу и ко всем остальным, наложив вето на любое предложение взять «Ленд Ровер». Я лично считаю, что после попадания под обстрел в Ираке, когда трое из восьми военнослужащих патруля погибли, а четверо попали в плен, Макнаб и другие выжившие позже глубоко сожалели о том, что не последовали нашему с Боссом совету. Однако в то время я понимал, что они, скорее всего, между собой все порешали и выбрали курс, который я с командиром не могли понять. Я тоже ничего не мог с этим поделать.

Мы зашли в тупик, и все это понимали. Я, как и командир Полка, мог легко приказать им взять машину, потому что то, что говорит полковник или полковой сержант-майор, волей или неволей будет выполнено. Но исходя из своего долгого опыта службы в Полку, я также знал, что потом произойдет. Они отправились бы на задание — с машиной, конечно, — и почти наверняка каким-то образом демаскировали бы себя. Затем вернулись бы и сказали: «Хрен вам! Если бы вы не заставили нас взять машину, мы бы не потерпели неудачу. Это все ваша вина».

Все это может показаться невероятным ребячеством, но именно так и могло произойти. Эти жесткие, как гвозди, высококвалифицированные солдаты, готовые сходить в ад и обратно, если их попросит об этом командир, могли также вести себя очень упрямо, если чувствовали, что их как-то задели, или что их профессионализм был подвергнут сомнению, пусть даже незначительному. Объективность вылетает в трубу, и на смену ей приходит гордость мачо. Именно для того, чтобы избежать таких контрпродуктивных и даже разрушительных проявлений, в САС уже много лет действует правило, согласно которому всегда прав командир, находящийся на месте, независимо от своего звания. В конце концов, вы не подвергаете сомнению его решения перед выходом на операцию, потому что это его патруль, и он должен жить с этим — как и с его последствиями.

Проиграв эту дискуссию, я попытался убедить «Браво Два Ноль» хотя бы уменьшить количество взятого ими снаряжения. Вокруг них все было разложено и навалено: оружие, боеприпасы, «бергены», пайки, емкости с водой, мешки для песка, средства связи, — все лежало повсюду.

— Что это, Энди? — спросил я.

Он ответил:

— Это комплект снаряжения, который мы считаем необходимым для проведения операции.

По выражению его лица я понял, что он не собирается принимать никаких советов по поводу уменьшения количества того, что им придется тащить. Тем не менее, я должен был попробовать, поэтому спросил, на какой срок они собираются выходить. Признаюсь, что будучи традиционалистом и солдатом-практиком, я считаю, что для эффективной работы не нужно много снаряжения и необходимо выходить как можно легче. Однако в дополнение к остальному снаряжению они брали с собой двадцать или тридцать объемистых мешков для песка.

— Скажи мне, Энди, что это за мешки? — спросил я.

— Там дополнительное снаряжение. У нас есть вода, боеприпасы, батареи, пайки. Мы заложим их в тайник.

Их «бергены», как и РПСы, уже были набиты до отказа пайками, водой, рациями и запасными батареями, боеприпасами, личным снаряжением, спальными мешками, непромокаемыми защитными средствами, медицинскими аптечками, наборами для выживания и многим другим. Вдобавок ко всему, конечно, у них было оружие, а также гранаты плюс по однозарядному противотанковому гранатомету LAW-66 весом почти 10 фунтов на каждого человека.

Я точно знал, что они берут слишком много. Я не мог точно определить вес нагрузки на каждого человека, но когда на следующую ночь они выходили, Макнаб подсчитал, что каждый из бойцов «Браво Два Ноль» нес 150 фунтов. Это то же самое, что тащить на себе человека весом в десять с половиной стоунов[93]. Я готов был забиться, что они сделают десяток шагов — это максимум — но Макнаб ожидал, что они будут передвигаться свободно, так, как того потребуют обстоятельства. Перефразируя выражение Мохаммеда Али, подразделение САС должно быть способно порхать, как бабочка, и жалить, как рой пчел-убийц, но парни из патруля Макнаба несли слишком много снаряжения и слишком много лишнего веса, чтобы действовать эффективно.

Однако они не собирались снижать свою нагрузку ни по моему приказу, ни по приказу командира Полка. Поэтому я вернулся в его кабинет приблизительно в таком же плохом настроении, какое было у него, когда отправил меня поговорить с патрулем «Браво Два Ноль», и по тем же причинам.

— Он не хочет брать машину, и хоть ты тресни, — доложил я. — Мне он выдал такое же сумасбродное обоснование, как и вам. Он также не хочет сокращать количество снаряжения. И если не приказать ему сделать это, то не думаю, что что-то из того, что мы сейчас скажем, заставит его передумать. — Я сделал паузу, прежде чем добавить: — И, на мой взгляд, лучше его не заставлять.

Босс кивнул.

— Я согласен, Билли. Но спасибо за попытку.

Я покинул кабинет командира в надежде, что мои выводы о «Браво Два Ноль» окажутся ошибочными. Потому что, учитывая то, как был организован патруль, я не думал, что это сработает.

После того, как я прослушал официальный разбор этой операции с выжившими солдатами «Браво Два Ноль» в Херефорде после окончания войны, я был удивлен некоторыми анекдотами Макнаба, которые он пересказал в своей книге. Но больше всего меня удивило то, что в книге он совсем не упоминает о двух встречах, которые он и его люди провели с полковником и со мной, встречах, во время которых мы изо всех сил пытались убедить его взять машину и сократить количество снаряжения, которое они должны были нести на себе. Единственное, о чем он говорит, так это что я подошел к ним, пожелал удачи, сказал, чтобы они выполнили работу и вернулись невредимыми. Учитывая, каковы были результаты несоблюдения — я убежден в этом! — наших рекомендаций, мне кажется странным, что он не счел эти встречи достойными упоминания. В конечном итоге, провал этого задания стоил жизни трем людям, а еще четверо были захвачены и подвергнуты пыткам. Это почти 90 процентов потерь патруля.

К нашим проблемам добавилось еще и то, что следующим утром, во время дежурного сеанса связи с «Альфой Один Ноль» мы получили «обычное» донесение об обстановке: они все еще находились по эту сторону границы.

— Это просто смешно, — сказал командир. — Придется пойти на что-то чертовски радикальное, чтобы разобраться с ними.

Однако сначала нам предстояло вывести три наших подразделения из состава эскадрона «В»: «Браво Два Ноль» и еще два патруля по восемь человек — «Браво Три Ноль», который, как и «Браво-20», отказался взять автомобиль; и «Браво Один Девять» (который взял «Ленд Ровер»). Они должны были наблюдать за южным и центральным основными маршрутами снабжения от Иордании до Багдада, в то время как патруль Макнаба должен был взять под наблюдение северный маршрут. Все они выводились на отдельных вертолетах.

Выход патруля «Браво Три Ноль» оказался очень коротким. Когда вертолет приземлился, командир патруля спрыгнул с него, посмотрел на землю, которая во всех направления была плоской, без единого ориентира, и сказал: «Это не то, что нужно». Вертолет снова взлетел и сел в нескольких милях от первоначального места, где повторилась точно такая же сцена. Командир патруля осмотрел ближайшую местность и решил, что выставлять наблюдательный пункт на плоской гравийной равнине нецелесообразно, и сделать это — значит демаскировать себя. В соответствии со своими правами он отменил операцию, и вместе со своими людьми на том же вертолете вернулся в Аль-Джуф. В его итоговом отчете говорилось лишь о том, что укрыться было негде.

Вся заслуга Макнаба состоит в том, что когда вертолет с «Браво Два Ноль» прибыл на место высадки, то по крайней мере, патруль высадился, — что сделал бы и я на его месте. Я бы не стал возвращаться и говорить, что мой патруль не может высадится, потому что местность неподходящая. Тем не менее, поступок командира патруля, который эвакуировал «Браво Три Ноль», абсолютно не постыдный. Это было его решение, и он посчитал, что причины для его принятия были совершенно обоснованными. Командир «Браво Один Девять» вывел свой патруль согласно плана.

На следующее утро я, только что приняв душ и побрившись, направлялся в оперативную комнату с кружкой горячей воды в одной руке и пакетиком горячего шоколада в другой, когда меня чуть не сбил с ног командир. Его рот был крепко сжат, а глаза сверкали. Босс был в ярости. О том, что его так взбесило, я догадался еще до того, как он заговорил.

— Я вас искал, — произнес он. — «Альфа Один Ноль» все еще не пересекла границу.

Я ничего не ответил.

— У меня есть два варианта, — продолжал командир. — Я могу привезти Джереми из Эр-Рияда, что займет два дня, или я могу отправить вас.

Последняя часть замечания на самом деле привлекла все мое внимание. За предыдущие несколько дней он не сделал ни малейшего намека на то, что его мысли работают в этом направлении. Присоединиться к одному из боевых патрулей в тылу врага — это было больше, чем я мог надеяться в своих самых смелых мечтах, и сказать, что я был удивлен, было бы большим преуменьшением. Все, что я смог придумать в ответ, было:

— Во сколько я отправляюсь? — попытавшись при этом скрыть ухмылку, расползающуюся по моему лицу.

— В десять ноль ноль, — сказал Босс. На часах было 08:30.

Выйдя из оперативной комнаты в свою палатку, я быстро собрал свое снаряжение, а затем уделил время написанию письма девушке, с которой тогда встречался. Я хотел объяснить, что некоторое время не смогу писать, и чтобы она не волновалась, если от меня в течение некоторого времени не будет вестей. Закончив письмо — интересно, как долго пишутся такие письма, — я передал его в незапечатанном виде в отдел цензуры, где вся исходящая почта проверялась дежурным офицером. Однако, поскольку я был полковым сержант-майором, мне сказали запечатать его самому и опустить прямо в почтовый ящик. К тому времени пришло время встретиться с командиром, который также вылетал вместе со мной на передовую, чтобы переговорить с командиром нашего очень неторопливого патруля. С собой в связке он прихватил связиста, который, помимо прочего, должен был стать его водителем на обратном пути. Его они должны были проделать по дороге на короткобазном «Ленд Ровере 90», который также летел вместе с нами.

За то короткое время, которое нам потребовалось, чтобы проехать на дальнюю сторону аэродрома, где стояли вертолеты, Босс объяснил, что он отправил сообщение командиру «Альфа Один Ноль» и приказал ему прибыть к месту встречи, находившемуся на саудовской стороне границы. В его сообщении также говорилось: «К вам прибывает новые заместитель». Это было сформулировано офицером оперативного отдела, и на мой взгляд, ужасно неудачно, поскольку звучало как пощечина командиру патруля и его заместителю. Лучше было бы сформулировать сообщение как: «К вам прибывает полковой сержант-майор, чтобы действовать в качестве заместителя», — или выбрать какую-нибудь другую столь же тактичную фразу.

Пока в большом брюхе «Чинука» крепили машину, командир, его связист и я поднялись на борт вертолета и заняли свои места на палубе позади летчика. Босс рассчитывал, что после встречи с командиром эскадрона «А» его водитель доставит его обратно в Аль-Джуф до наступления ночи. Он заверил меня, что не оставит у командира патруля никаких сомнений относительно своей позиции — я направлялся в качестве заместителя командира, чтобы начать действовать и подавить любые признаки недовольства со стороны командира патруля или кого-либо еще.

Под этим «кем-то еще» подразумевался нынешний его заместитель, штаб-сержант по имени Пэт. Основываясь на своем очень коротком знакомстве с ним во время посещения тренировочного лагеря в пустыне, я пришел к выводу, что Пэт может быть одной из главных причин любого негативного мышления в «Альфа-10».

Это был крупный парень, около шести футов трех дюймов ростом, чрезвычайно крепкий физически, очень внятно и четко излагающий свои мысли — явно образованный человек, и, честно говоря, можно было ожидать, что он будет офицером, а не штаб-сержантом. Но на той первой встрече — совещании эскадрона «А» в учебном лагере в пустыне, на котором также присутствовали командир Полка и заместитель директора — я отметил, что ему требовалось много времени, чтобы принять решение, и что в целом он был настроен очень негативно. Как это ни странно, я, прослужив в Полку к тому времени уже почти двадцать лет, впервые имел с ним дело. Такое легко могло случиться, поскольку в целом мы обычно общались с военнослужащими своего эскадрона или даже просто своей роты, и редко когда смешивались с другими. Вдобавок ко всему, я пробыл в должности полкового сержант-майора всего несколько недель, и из-за всей этой шумихи, связанной с кризисом в Персидском заливе, у меня не было времени познакомиться со всеми в Полку.

Однако Пэт служил в эскадроне «А», которым в начале 1980-х годов командовал заместитель директора, и во время нашего визита в учебный лагерь он случайно спросил высокого штаб-сержанта, как идут дела. Удивив всех нас, Пэт ответил:

— Могу я быть откровенным, босс? — И когда тот кивнул, тут же начал излагать целый список претензий.

— То, что вы от нас ожидаете, просто смешно, — начал он. — Пытаться за десять дней подготовить людей для маневренной войны, которые не имеют ни малейшего представления о ней, просто нелепо. У нас также не хватает креплений к Mk19[94],и даже недостает батарей к сигнальным фонарям.

Увидев в тот день эскадрон «А» в лагере, я сложил хорошее мнение об их моральном состоянии и настроении, а также об их готовности к действиям. Однако, слушая стенания Пэта, я едва ли мог поверить в то, что слышал, поэтому посмотрел на командира и только пожал плечами. Но Пэт был в полном расстройстве, и я стоял, чувствуя все большее смущение, пока он перечислял длинный список других личных суждений и мелких жалоб, а затем просто ушел.

— Он производит совершенно иное впечатление, чем остальные ребята сегодня, — сказал я заместителю директора и командиру. — Моральный дух на высоте. Они были полны энтузиазма и в хорошем настроении.

На что заместитель директора небрежно ответил:

— Ну, это же Пэт. Он всегда был худшим в мире пессимистом.

Я не мог не вспомнить это замечание и свое мнение о Пэте и командире эскадрона «А», пока сидел и ждал на борту «Чинука», который должен был доставить меня к ним в пустыню. Эти двое вместе — один негативный и пессимистичный, другой колеблющийся и нерешительный — были плохим сочетанием. Возможно, хорошая встряска, как это сейчас происходило, поможет им разобраться со всем этим. В течение двух часов мне надо было протаранить это подразделение, и независимо от того, понравится это командиру эскадрона и его заместителю, или нет, но я не собирался терпеть никаких негативных комментариев или возражений ни от одного из них.

Кроме того, в кармане правой штанины моих камуфляжных брюк был припрятан «Джокер». Когда летчик начал разгонять двигатели до полных оборотов, я инстинктивно потянулся, чтобы проверить, надежно ли застегнута кнопка на клапане кармана, — возможно, из-за того, что припомнил случай во время обучения в джунглях, когда я потерял шифровальный блокнот во время переправы через реку, наполненную дождевой водой. Этим «предохранителем» было письмо, которое Босс продиктовал и приказал напечатать этим же утром. Оно уполномочивало меня по своему усмотрению принимать на себя командование полуэскадроном, когда я сочту это необходимым, с целью «обеспечения максимальной эффективности работы подразделения».

К сожалению, существовала одна вещь, которая точно не работала с максимальной эффективностью, — это был «Чинук». Когда вертолет начало трясти при подготовке к взлету, летчик внезапно решил выключить двигатели. Грохот и вибрация внезапно уменьшились, а винты стали замедляться. Мы вопросительно посмотрели друг на друга, но недолго.

— У нас проблема, — объявил летчик. — Либо засорился топливопровод, либо отказала гидравлика. Если это топливо, то мы задержимся минут на тридцать. Если гидравлическая система, то мы пробудем здесь по крайней мере еще два часа. Возможно, дольше.

Поскольку мы ничего не могли поделать, то вместе с Боссом мы спустились с вертолета и отошли на десяток шагов в сторону от вертолетной площадки. Он зажег сигару, а я взял самокрутку. Мы стояли там, курили и болтали, пока инженеры Королевских ВВС пытались разобраться, в чем дело, заглядывая в потаенные уголки машины и бормоча под нос технические вопросы. Пока мы стояли, командир сказал мне, что он и штаб довольны успехами двух подразделений эскадрона «D» и другого полуэскадрона «Альфа». О ситуации с патрулем «Альфа Один Ноль» мы оба знали, и пытались предпринять шаги, чтобы заставить патруль двигаться. Однако все были глубоко обеспокоены состоянием патруля «Браво Два Ноль», который не смог установить радиосвязь со штабом Полка в Аль-Джуфе.

Когда патруль, находящийся в тылу врага, не выходит на радиосвязь, это всегда тревожно — особенно если это происходит с таким патрулем, как «Браво Два Ноль», у которого с собой было две отдельные радиостанции. Кроме того, те сомнения, которые мы оба испытывали перед тем, как патруль Макнаба отправился на операцию, не облегчили нам принятие их молчания. Наше разочарование еще больше усилилось, когда пилот «Чинука» подошел к нам и сказал, что проблема определенно в гидравлике, и что в течение нескольких часов мы никуда не полетим.

— Хорошо, — произнес командир, — оставим это до завтрашнего вечера. Давайте вернемся в штаб.

Когда мы вернулись в терминал, от «Браво Два Ноль» по-прежнему ничего не было слышно. Однако появилась новая проблема в виде сообщения от «Альфа Один Ноль». Это был ответ на предыдущее сообщение командира, который представлял собой двойной отказ: «Не для нас. Не для этого места». Это означало, что командир патруля даже не собирался пытаться договориться о встрече с командиром Полка. И он также сообщал своему командиру: «Я не приму нового заместителя».

Я посмотрел на Босса, ожидая его реакции и возблагодарив судьбу за то, что наш вертолет вышел из строя прямо перед взлетом. Если бы этого не произошло, то мы, как пара идиотов, ждали бы на месте встречи офицера, который и не собирался там появляться. Могу сказать, что командир был в ярости, но какие бы мысли ни были у него в голове, он держал их при себе.

На следующий день, 25-го января, командир снова не смог отправить меня туда из-за нехватки вертолетов, однако он организовал встречу «Альфа Один Ноль» на границе с майором Биллом, одним из самых опытных офицеров Полка. В день, когда иракцы запустили восемь ракет «Скад» по Тель-Авиву, командир больше не мог мириться с тем, что одно из наших передовых подразделений все еще колесит по Саудовской Аравии, не имея возможности даже пересечь границу, не говоря уже о том, чтобы начать уничтожать ракетные пусковые установки.

В Израиле, предоставленные американцами «Пэтриоты» сбили все восемь «Скадов», но осколки от взорвавшихся ракет убили двух гражданских лиц и ранили шестьдесят девять, и израильтяне с каждым часом становились все более яростными и воинственными. Я чувствовал, что каждая ракетная атака на их страну будет воспринята ими как доказательство того, что мы не выполняем свою работу должным образом. Конечно, в случае с «Альфа Один Ноль» мы ее вообще не выполняли.

Майору Биллу уже было за пятьдесят, когда он поднялся по служебной лестнице. Много лет назад он служил в эскадроне «А», а затем перешел в эскадрон «В». Очень опытный военнослужащий Полка, он проходил действительную службу в Радфане, Адене, Борнео и Дофаре. Короче говоря, он был лишенным всяких сантиментов, всегда готовым к действию солдатом.

Не могу сказать, что мы с ним особенно хорошо ладили, но это не стало бы проблемой, если бы нам довелось работать вместе в Персидском заливе, — хотя, как потом оказалось, нам и не пришлось этого делать. Это был человек, которому командир поручил переправить патруль «Альфа-10» через границу и начать войну. Была пятница, а этот патруль торчал на границе с воскресенья.

Майору Биллу командир сказал просто: «Выбери подходящее место и переправь их». Тот сразу же отправился к границе на место встречи с нашим застоявшимся патрулем. Его выбор места пересечения границы был очень прост — это был старый пограничный пост, за которым со средневекового форта наблюдал гарнизон из дюжины саудовских солдат. С иракской стороне было, вероятно, вдвое меньше войск, засевших в сторожевой башне, расположенной в четверти мили от границы. Будучи майором Биллом, он, вероятно, предположил, и почти наверняка правильно, что после полуночи — времени, когда он должен был отправить «Альфа Один Ноль» через границу — иракцы будут спать.

И именно так он и поступил. Утром 26-го числа мы, наконец, узнали, что патруль «Альфа-10» успешно пересек границу и направляется на север. Радость омрачалась тем, что в то утро — через три дня после высадки с вертолета, — с патрулем «Браво Два Ноль» по-прежнему не было связи. Поэтому командир Полка приказал после наступления темноты вылететь туда вертолету, чтобы попытаться найти своих пропавших людей.

В ту ночь из Аль-Джуфа на поиски поднялся вертолет Королевских ВВС «Чинук». Его сопровождал вертолет ВВС США, оснащенный сложным электронным оборудованием для обнаружения людей в темноте. Но несмотря на то, что вертолеты пролетели по маршруту поиска вокруг места, где был высажен «Браво Два Ноль», они не обнаружили даже шепота чьих-либо следов. Казалось, что патруль растворился в воздухе. Либо Макнаб и его люди двигались очень быстро и преодолевали большие расстояния, что говорило о том, что они уже бросили бóльшую часть своего снаряжения и мчатся к границе, либо они уже захвачены или убиты. Однако если они пытались вернуться, мы не могли их обнаружить, не установив связь — если ее вообще удалось бы восстановить.

Что касается меня, то я, казалось, находился в какой-то безвестности. Я никак не мог отправиться в Ирак, чтобы присоединиться к патрулю «Альфа Один Ноль», — даже если бы это все еще считалось необходимым, потому что командиру теперь требовался каждый имеющийся вертолет для поисковой операции. Затем, рано утром следующего дня, меня снова вызвали в кабинет Босса — его стол все еще стоял на ленте багажного конвейера в том месте, которое однажды станет зоной выдачи багажа в здании терминала.

— Я видел оперативную сводку, — сразу же сказал я ему. В донесении от «Альфа-10», который наконец-то пересек границу, говорилось, что они организовали свою первую стоянку на вражеской территории, посреди позиций иракской дивизии в Вади-Арар.

— Вы отправляетесь туда завтра, — сказал командир без предисловий. — Определенно отправляетесь. Вы поняли?

Я кивнул, а затем добавил:

— Хорошо, Босс.

Я все еще носил в кармане написанное им письмо, которое должен был передать командиру патруля, и мое снаряжение все еще было собрано и готово к отправлению. Больше ничего не нужно было говорить. Решение было принято.

По крайней мере, так казалось до четырех часов дня, когда я вошел в штаб и увидел, что командир стоит там с широкой улыбкой на лице.

— Что, черт возьми, происходит? Война закончилась? — спросил я.

— Лучше, чем это, — усмехнулся он. — У нас был первый контакт с врагом.

Контакт означал перестрелку, и, судя по поведению командира, она была успешной.

— Это здорово, — произнес я, добавив затем: — Есть потери?

— Не с нашей стороны. Но угадайте, с кем был контакт?

— Понятия не имею, — ответил я, — в конце концов, у нас там довольно много патрулей. Поделитесь большим секретом.

— Это «Альфа Один Ноль», — сказал он, и когда рассказал мне подробности, я сразу понял, что не собираюсь их разделять. Три убитых врага и один захваченный в плен означали успех; более того, они даже захватили в целости и сохранности машину вражеских солдат — джип «Газ» советского производства. Этот контакт свидетельствовал о том, что командир патруля обрел себя и начал действовать. Патруль находился примерно в пятидесяти километрах к северу от границы, и вскоре должен был направиться в назначенный район действий. Конечно, было логичным предположить именно это, и командир с этим согласился.

— В конце концов, это может сработать, — пробормотал он. — Посмотрим, как они справятся.

Ждать пришлось недолго. Через полчаса от «Альфа-10» пришло сообщение: «Двигаемся на юг к границе. Утром сообщим место встречи для передачи пленных и пополнения запасов».

Я уж было решил, что командир, который всегда отличался завидным хладнокровием, вот вот взорвется. На этот раз он сорвался, и его крайне нелицеприятные комментарии о патруле «Альфа Один Ноль» и его командире, хотя и были предельно лаконичными, не заставили себя ждать. Когда вспышка гнева прошла, он сказал мне:

— Без всяких сомнений, Билли, завтра вечером ты обязательно туда отправишься.

Действия «Альфа Один Ноль» становились не просто случайными, они становились все более смехотворными, почти как в комедийном скетче. Теперь, после нескольких дней задержки, они, казалось, бегали по иракской пустыне, как безмозглые курицы. У меня было время все обдумать, и я полагал, что идея Босса отправить меня в качестве заместителя командира не сработает. Уж точно не сейчас. Однако времени было мало, поэтому я сразу же сказал ему, что недоволен своим заданием.

— Я не хочу усугублять ваши проблемы на этом этапе, Босс, но не думаю, что смогу так работать. Не так, как вы хотите. Мне не нужны все эти провокации, которые громоздятся друг на друга. Я не могу идти заместителем командира, зная, что в любой момент могу взять на себя командование, просто достав из кармана ваше письмо. Если у меня есть этот «Джокер», я смогу устроить мини-переворот в любой момент, когда захочу. Это выглядит именно так — иметь «джокера», которым можно будет козырять перед всеми остальными. Командир патруля, очевидно, получает от кого-то очень негативные советы — и я хорошо представляю, кто этот человек. Что бы я ни посоветовал командиру патруля, этот человек будет говорить ему прямо противоположное, и он окажется меж двух огней. И в этот момент я разыгрываю своего «джокера» — и отправляю его в отставку. Я не смогу так работать. После такого удара я никогда не смогу рассчитывать на доверие людей.

Может быть, командир и был зол, но он своей решительности не утратил. Он на мгновение посмотрел на меня, а затем сказал:

— Вы абсолютно правы. Верните мне письмо.

Потянувшись вниз, я расстегнул накладной карман на своих брюках, достал письмо и передал ему. Он тут же подошел к помощнику, сидевшему за соседним столом, и продиктовал новое письмо, которое подписал сразу после того, как оно было напечатано. Потом вернул его мне.

— Прочтите это, — сказал он.

Опустив взгляд на бумагу, я прочел краткое послание, адресованное командиру эскадрона «А», и гласившее следующее:

«Вы должны выполнить этот приказ. Вы должны передать командование полковому сержант-майору, который может предпринять любые действия, необходимые для того, чтобы вы покинули свое нынешнее место. Вы должны подняться на борт вертолета. Ни с кем не разговаривайте и по возвращении сразу же доложитесь мне».

Письмо было подписано: «Командир 22-го полка САС».

Прочитав письмо, я запечатал его в конверт и сунул в карман, застегнув клапан. Мне предстояло отправиться в путь следующей ночью, 28-го января, на «Чинуке», который должен был доставить первые запасы двум из четырех наших мобильных боевых подразделений.

Вопреки всем своим ожиданиям, я отправлялся на войну.