Глаз бури

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Второго августа 1990 года, президент Ирака Саддам Хусейн внезапно, без предупреждения, вторгся в богатый нефтью соседний Кувейт. Несмотря на то, что Саддам не выдвигал ультиматумов и не высказывал какого-либо иного уведомления о своих намерениях, все признаки опасности были налицо, их было хорошо видно, — и все же он застал Запад врасплох.

На тот момент Ирак находился в многомиллиардных долгах, возникших в основном вследствие восьмилетней войны с соседним Ираном, оказавшейся чрезвычайно дорогостоящей не только с финансовой точки зрения, но и с точки зрения человеческих жизней и уничтоженных материальных ценностей. Кроме того, ирано-иракская война 1980–1988 годов оставила Саддаму огромную обученную армию, которую он едва мог позволить себе содержать; у него также был легкий доступ к слабому, но безмерно богатому маленькому эмирату на его южной границе, которому он и был обязан бóльшей частью своего удушающего долга. Двадцать восьмого августа Саддам объявил Кувейт девятнадцатой провинцией Ирака.

Внезапное и, как оказалось, жестокое вторжение вызвало немедленное осуждение со стороны Организации Объединенных Наций, однако у большинства западных лидеров по спине пробежала дрожь не от непосредственной судьбы Кувейта, а от угрозы, созданной для Саудовской Аравии и ее богатейших нефтяных месторождений. Ведь после мобилизации Ирака мало что могло остановить силы Саддама, которые могли бы пронестись к Красному морю прямо через территорию, которая для Запада являлась самым важным из пустынных государств. С перспективой контроля иракским лидером нефтяных месторождений Кувейта и Саудовской Аравии угроза Западу стала не просто очень реальной, но и непосредственной.

Джордж Буш, один из самых решительных президентов Америки со времен Второй мировой войны — что, возможно, и неудивительно для бывшего главы ЦРУ — не стал ждать, что предпримет Организация Объединенных Наций. Для укрепления существующей там обороны он приказал направить в Саудовскую Аравию силы быстрого реагирования и привел всю могучую военную машину США в состояние повышенной боевой готовности.

К тому времени я был полковым сержантом-квартирмейстером 22-го полка САС, ответственным за более чем четыре сотни наименований боеприпасов, и у меня не было ни малейшей надежды на то, что я сам хоть раз выстрелю пусть даже одним из них в гневе. Но вдруг Буш взял в руки большую дубинку, Маргарет Тэтчер (это были последние три месяца ее пребывания на посту премьер-министра, поскольку в ноябре она была смещена с поста лидера в результате переворота в партии Тори) заговорила жестко, и для солдата с таким большим стажем службы, как я, это означало только одно — Полку предстояло отправиться на войну.

Это было то, ради чего мы в него шли, ради чего были все эти годы тренировок. Как бы хорошо мы ни проявили себя в борьбе с террористами, только на войне мы сможем в полной мере продемонстрировать свою подготовку, и только на войне у нас будет шанс окончательно доказать, что мы стóим своей зарплаты.

Оживление на Стирлинг Лэйнс было почти осязаемым. Люди улыбались, казалось, что все ходят более легким шагом. Внезапно здесь возникло ощущение срочности. Война определенно приближалась — это был лишь вопрос времени, — и где-то в этой войне должна была быть определена роль для САС. И хотя никому из нас поначалу не было понятно, в чем именно эта роль может заключаться, мы все были абсолютно уверены, что она будет найдена. Работа в тылу врага? Почти наверняка. Крайне опасная? Несомненно. Тогда мы были лучшими, а лучшие могли рассчитывать только на самые опасные задания.

Когда иракцы ворвались в Кувейт, эскадрон «G» 22-го полка САС проходил подготовку в пустыне в шестистах милях к югу от места событий, на другом конце Персидского залива. Они действовали с нашей постоянной базы, располагавшейся в Объединенных Арабских Эмиратах (ОАЭ), на огромной пустынной территории на юге Саудовской Аравии, известной как «Пустой квартал» (Руб-эль-Хали), простиравшейся вдоль границ страны с Йеменом и Оманом. Секретная подготовка Полка в тех местах входит в обязательства Великобритании по оказанию военной помощи ОАЭ и Оману. На тот момент, помимо тренировок, эскадрон «G» проводил там испытания новой быстроходной ударной машины (FAV)[86], а также нескольких других сложных штуковин, о которых никто не должен был знать.

Изначально машина FAV была разработана для спецназа США, но одна из британских компаний на основе требований САС построила ее модифицированную версию. Они были достаточно прочными, чтобы передвигаться по местности со скоростью до 60 миль в час, перевозя двух человек со своим снаряжением, а также установленное на ней вооружение, и при этом достаточно легкими, чтобы перебрасываться вертолетом глубоко за линию фронта. К сожалению, парни из эскадрона «G», которые испытывали машину в пустыне, обнаружили, что ее подвеска не настолько прочна, как остальные части, и во время войны в Персидском заливе в САС они не использовались. Этот дефект, выявленный на прототипах, позже был устранен, и теперь машины FAV пользуются в Полку популярностью, при этом каждому патрулю из четырех человек, проводящему определенные операции в пустынной местности, выделяются по две машины.

Известие о вторжении в Кувейт заставило приостановить испытания в пустыне, и командир решил направить в ОАЭ по очереди каждый из трех оставшихся сабельных эскадронов Полка. Там они должны были сосредоточиться на обучении передвижению, ориентированию, выживанию в пустыне, обслуживанию транспортных средств и подготовке оружия.

Тем временем в Херефорде все плавно перешло на высшую ступень, поскольку Полк был приведен в состояние боевой готовности. Одна из секций — подразделение Разведывательного Корпуса, постоянно действующее в интересах 22-го полка САС — перешла в режим гиперактивности. Из их офиса двадцать четыре часа в сутки извергалась информация, шли бесконечные письменные доклады и проводились устные совещания по каждому аспекту предстоящих боевых действий, а также о том, с чем мы могли столкнуться в Кувейте и Ираке, когда нас там развернут. Знание сильных и слабых сторон противника если и не является половиной дела, но это очень важная его часть, и эксперты по разведке снова и снова вбивали нам в голову, что у сил Саддама гораздо больше сильных сторон, чем слабых.

Как и большинство из нас, я более или менее считал иракскую армию неэффективным сбродом болтливых клоунов в матерчатых головных уборах, но после пары совещаний подобное представление было быстро отброшено. На одном из самых первых совещаний один из офицеров разведки нам сказал:

— У вас может возникнуть соблазн считать их просто верблюжьим навозом, но это будет большой ошибкой. Эти конкретные навозники — закаленные в боях ветераны с восьмилетним опытом войны за плечами. Они до упора сражались с Ираном, хорошо вооруженной страной, которая в пять раз крупнее Ирака, и заставили аятоллу бросить оружие и просить о мире. Это безжалостные, хорошо обученные и очень дисциплинированные силы — особенно войска личных телохранителей Саддама, Республиканской гвардии — и им не только нравится убивать своих врагов, они еще и очень хороши в этом деле. Эти ребята не брезгуют использовать отравляющие газы, и пока они дрючили Иран, то выяснили, что эти отравляющие вещества — эффективные и неизбирательные убийцы, и чтобы попасть ими в цель, не нужно даже быть снайпером. Ты просто взрываешь, и все в округе просто падают замертво.

Мы определенно узнавали нашего врага, хотя то, что выяснялось, совсем не напоминало то, чего каждый из нас ожидал. Солдаты Саддама внезапно превратились в боевую силу, с которой нужно было считаться, и шутки о «полотенцеголовых» и верблюдах быстро ушли в прошлое. Посыл был ясен: легкой прогулки не будет. Однако, когда стало ясно, что Запад и его арабские союзники будут сражаться за освобождение Кувейта, это не стало самой большой проблемой, с которой мы столкнулись. Для Специальной Авиадесантной Службы самым важным вопросом теперь было то, получим ли мы вообще шанс проверить свои навыки в борьбе с иракскими силами.

Вскоре после вторжения Совет Безопасности ООН принял резолюции в поддержку Кувейта и дал Ираку срок до 15-го января 1991 года для полного вывода всех своих сил из Эмирата. В результате создавался «Щит пустыни» — коалиция из более чем тридцати государств, возглавляемая Соединенными Штатами, а также Великобританией и Францией, которые в конечном счете предоставили войска и другую военную помощь.

Специальная Авиадесантная Служба была лишь одним из нескольких подразделений спецназа, направленных в Персидский залив, и все они оказались брошены на произвол судьбы из-за позиции одного человека. К несчастью для таких солдат, как мы, это был самый главный человек, главнокомандующий союзными войсками в Персидском заливе, американский генерал Норман Шварцкопф. Будучи опытным ветераном Вьетнама, во время той войны он наблюдал действия спецназа и остался явно не впечатлен. На самом деле, он неоднократно давал понять, что считает спецназ никуда не годным, утверждая, что во Вьетнаме другие, более ценные ресурсы зачастую ставились под угрозу, вытаскивая силы спецназа из различных неприятностей.

— «Щит пустыни», — категорически заявлял он всем и каждому, — будет в основном воздушной и ракетной войной, подкрепленной на земле массированными бронетанковыми и пехотными дивизиями. Что, черт возьми, — любил спрашивать он окружающих, — может сделать проклятое подразделение спецназа, чего не может сделать бомбардировщик «Стелс» или F-16?

Конечно, если подумать логически, это неплохой вопрос, учитывая сложность современных самолетов и ракет, а также полезную нагрузку, которую они могут нести. Но между тем, это означало, что наши перспективы вступления в войну выглядели весьма мрачными. Однако в те несколько месяцев, предшествовавших первому шагу коалиционных сил против Ирака, произошло два счастливых случая. Один из них касался лично меня, а другой затронул весь Полк.

В сентябре было объявлено, что с декабря я буду назначен на должность сержант-майора Полка. Это означало, что мне предстоит принимать существенное личное участие в руководстве и планировании любых операций, в которых мы могли бы участвовать. Второй удачей стало известие о том, что командующим всех британских сил в Персидском заливе и фактически заместителем Шварцкопфа назначен генерал-лейтенант сэр Питер де ла Бильер, тот самый награжденный герой САС.

В конце концов, все свелось к личным отношениям. Американский и британский генералы быстро нашли общий язык, так что к октябрю наше «секретное оружие», ДЛБ, стал одним из самых доверенных коллег Шварцкопфа. Среди приоритетов сэра Питера был поиск достойной роли для его бывшего Полка, все еще томившегося в Херефорде, и он быстро добился результатов. Из штаба коалиционных сил в Саудовской Аравии пришел приказ: САС необходимо изучить способы спасения тысяч британских и японских граждан, а также граждан других западных стран, оказавшихся в ловушке или в заложниках в Ираке и Кувейте, чьи жизни подвергались опасности со стороны режима Саддама Хусейна. Чтобы сдержать всякое нападение коалиции на Ирак и Кувейт, иракский лидер уже приказал перебросить большинство этих заложников на военные и другие стратегические объекты по всей территории этих двух стран, чтобы они действовали в качестве живого щита.

В теории, конечно, это была идеальная задача для САС. Во взаимодействии с вертолетными эскадрильями Королевских ВВС и Королевской морской пехотой мы неоднократно отрабатывали именно такие учения по спасению заложников. Даже если группы спецназа приходилось отправлять глубоко в тыл врага, вероятность успеха оставалась высокой — при условии, что операция включала в себя спасение всего одной группы или очень небольшого числа групп заложников. В случае, если групп заложников было несколько, спасение могло проводиться одновременно.

Однако в сценарии, о котором мы говорили, где речь зашла о 3500 заложниках, разделенных на группы, расположенные в сотнях различных мест, разбросанных в двух странах, мы столкнулись с очень неприятной реальностью: даже обладая самыми лучшими разведданными, мы не могли бы отследить места, где содержалась даже половина людей. А это, в свою очередь, означало бы начало масштабной, неподготовленной операции с привлечением всех военнослужащих британского и американского спецназа, а также подразделений и даже целых батальонов из ряда других стран, участвовавших в операции «Щит пустыни», плюс сотен вертолетов. И все это в глубоком тылу врага, в ста или более различных местах, без какой-либо поддержки, кроме авиационной. Потери среди «живых щитов» и их спасителей были бы ужасающими, а те заложники, которых не найдут, вероятно, будут убиты своими иракскими охранниками при первых признаках любой попытки спасения.

Это была прекрасная, почти романтическая, мечта, но у нее не было ни единого шанса на успех. Те из нас, кто располагал фактами, поняли это с самого начала. Мне было очень жаль всех этих заложников и их обеспокоенных родственников, но теперь я могу признать, что каким бы отчаянным ни было их положение, план их спасения никогда не рассматривался никем из нас в качестве даже отдаленно осуществимого варианта. В качестве плана, он давал войскам что-то определенное для проведения тренировок, и это было почти все, что можно было о нем сказать. Он также заставил генерала Шварцкопфа задуматься о нас, как об участниках войны — хотя бы ненадолго. Среди американских войск специального назначения, бойцы отряда «Дельта» — примерного эквивалента САС — также сходили с ума, пытаясь найти для себя роль в Персидском заливе. Большинство из них все еще находилось в Штатах и, как и мы, отрабатывали освобождение «живых щитов», будучи так же, как и мы, уверены, что это абсолютно бесполезная затея.

К счастью, 6-го декабря Саддам Хуссейн освободил большую часть заложников, и мы смогли отказаться от нелепой шарады по их спасению, которая, если бы ее попытались осуществить, могла закончиться только кровавым кошмаром, а многих из нас отправили бы домой в мешках для трупов. Единственная проблема заключалась в том, что теперь, когда операция была отменена, мы снова остались без значимой задачи в предстоящем конфликте.

Однако у нас были все основания благословлять свою судьбу за то, что британским командующим стал генерал де ла Бильер. Ему не суждено было надолго оставить нас в беде. Двенадцатого декабря из штаба коалиции в Саудовской Аравии пришел новый приказ. Мы должны были начать планировать проведение на территории Ирака глубоких рейдов — операций, на которых Полк, только начинавший свою жизнь после формирования в Западной пустыне в 1941 году, нарастил свои зубы. Саддаму был поставлен срок до 15-го января покинуть территорию Кувейта, и ДЛБ дал нам такой же срок, — к этому времени мы должны были быть готовы к вступлению в Ирак. В то время мы не знали, что наш командующий не согласовал эти планы с генералом Шварцкопфом, но насколько нам было известно, он был человеком, отвечающим за британские силы в Персидском заливе, а мы были британским полком — поэтому должны были делать все, что он прикажет. По крайней мере, подготовка к операциям в тылу врага должна была привести нас в полную боевую готовность.

В течение недели после моего вступления в должность полкового сержант-майора Полк официально стал участником войны в Персидском заливе, или, по крайней мере, считал себя таковым, что в конечном итоге сводилось к одному и тому же. Объявление об отправке на войну было сделано на специальном совещании, созванном командиром на Стирлинг Лэйнс. На нем присутствовал весь личный состав штаба Полка, в число которых входили заместитель командира полка, начальник оперативного отдела, адъютант, начальник разведывательного отдела, квартирмейстер и ваш покорный слуга, а также командиры эскадронов со своими сержант-майорами и все начальники отделов и служб. Кроме того, присутствовали офицеры автотранспортной службы и службы связи, а также главный снабженец. В воздухе ощущалось ожидание чего-то важного, даже волнение, хотя, как правило, все вещи преуменьшались. Доклад командира был столь же кратким. За исключением эскадрона «G», которому предстояло сформировать Группу Специальных Проектов, весь Полк в период между 27-м декабря и 3-м января должен был отправиться в Персидский залив. Это должно было стать самым большим сосредоточением личного состава САС в зоне боевых действий со времен окончания Второй мировой войны.

Перед отъездом нам предстояло выполнить просто умопомрачительный объем работы по планированию и подготовке, и практически каждый божий час до нашего отъезда — включая Рождество — я проводил в своем кабинете на базе. Сам я никак не мог дождаться отъезда на Ближний Восток, хотя последняя формальность — составление завещания — заставила всех нас в Полку вспомнить о том, что мы отправляемся не на отдых. Очень большая вероятность того, что некоторые из нас не вернутся живыми, и впрямь существовала, о чем ребята из разведки твердили нам при каждом удобном случае — конечно, просто чтобы держать нас в тонусе, как они с радостью объясняли. Завещания можно было составить либо в отделе документов на базе, либо у частного адвоката в городе, либо просто заполнив соответствующую форму. Кроме того, каждый из нас должен был в обязательном порядке оформить армейскую страховку, которая выплачивается только в случае смерти. Себя можно было застраховать на любую сумму, ограничений здесь нет, но существует определенный минимум, который представляет собой расчетную стоимость содержания семьи военнослужащего до совершеннолетия его детей. Что касается военнослужащих САС, не имеющих семей, то по полису единовременная сумма выплачивается ближайшим родственникам или другому указанному им выгодоприобретателю.

Сержант-майор финансовой службы также выдал каждому из нас двадцать золотых соверенов и лист бумаги с текстом на английском и арабском языках. Соверены предназначались для подкупа иракских граждан или военнослужащих, если возникнет такая необходимость. Поскольку золотые соверены являются международно признанной валютой, а каждый из них стоит не номинальный один фунт стерлингов, а около 80 фунтов стерлингов, эти монеты представляют собой чрезвычайно полезный и компактный способ перевозки крупной суммы денег. На бумаге было напечатано заявление о том, что после войны британское посольство выплатит предъявителю сего 50 000 фунтов стерлингов или их эквивалент в иракской валюте, если он или она поможет обладателю письма избежать плена. Это должно было принести пользу бойцу САС, застрявшему в тылу врага или даже попавшему в плен, однако при этом игнорировался тот факт, что многие иракцы, а также большинство кочевников и бедуинов, не умели читать и писать. Кроме того, почему-то казалось само собой разумеющимся, что любой иракец готов будет продать свою страну ненавистному врагу в обмен на всего лишь сомнительное обещание богатства в будущем. Соверены необходимо было вернуть после войны, если вы не могли доказать, что они использовались на законных основаниях. Но ими никто не пользовался. Как правило, то, что нам было нужно, мы или воровали, или угоняли, а не обменивали на деньги. По общему признанию, среди местного населения лучше полагаться на свою собственную, довольно антисоциальную тактику, чем на возможную жадность какого-нибудь иракца. Могу добавить, что, вопреки тому, что было сказано в нескольких книгах об участии САС в войне в Персидском заливе, большинство соверенов после окончания войны было возвращено.

На войну я отправился в воскресенье, 30-го декабря, в составе второй волны с авиабазы Королевских ВВС на борту транспортного самолета C-5 ВВС США, чудовищного самолета, известного как «Гэлакси». Сделав промежуточную посадку на базе в Германии, дозаправившись и забрав там группу американских военнослужащих, мы после этого отправились в пункт назначения на Ближнем Востоке — Абу-Даби, один из семи эмиратов, входящих в состав ОАЭ.

Я сидел рядом начальником автомобильной службы и квартирмейстером Полка. Офицер-автомобилист рассказал нам, как он стал первой настоящей жертвой этой войны, когда поднимался по мраморной лестнице в офицерской столовой Королевских ВВС и разбил себе голову. В качестве доказательства он показал нам свой окровавленный носовой платок.

— Хочу, чтобы это вошло в историю, — настаивал он. — По крайней мере, в этом аспекте войны я буду первым.

Я знал, что на авиабазе, где мы приземлились, был один из легендарных американских «Пи-Эксов»[87] — это приблизительный аналог наших войсковых кафе, но обычно они больше и намного, намного лучше, в которых выпивка продается по самым низким ценам. Я также знал, что у офицера-автомобилиста было при себе некоторое количество долларов США.

— Почему бы вам не получить еще и благодарность в приказе? — предложил я ему. — Это крайне нечестно и строго противоречит правилам, но здесь есть двое из нас, которые поклянутся, что вы совершили акт величайшего героизма и спасли двух страдающих товарищей с немалым риском для себя. Все, что вам нужно для этого сделать, это спрыгнуть с самолета и использовать часть ваших американских денег, чтобы купить «Пи-Эксе» бутылочку вина.

Насколько мы с квартирмейстером поняли, свою благодарность начальник автомобильной службы заслужил. Ему удалось вернуться на борт с парой спрятанных от любопытных глаз двухлитровых коробок красного вина, что сделало следующие семь часов гораздо более приятными, чем они могли бы быть в противном случае. Втроем мы расположились на верхней палубе, и примерно каждые полчаса нас навещал один из американских борттехников, приносивший прохладительные напитки или кофе, которые не замечали, что каждый раз, когда нам предлагали еще кофе, наши бумажные стаканчики оставались наполовину полными. Пить на военном самолете, британском или американском, — это серьезное нарушение, но прежде чем достигли Абу-Даби, мы умудрились употребить все четыре литра вина прямо у них под носом.

Возможно, мы втроем и смогли одурачить борттехников своей незаконной выпивкой, но остальные пассажиры из числа САС не смогли одурачить их другим незаконным действием, а именно кражей двадцати восьми авиационных подушек от дядюшки Сэма. Эти подушки, выданные в начале полета, оказались очень удобными и миниатюрными, ну просто неотразимыми. Однако их исчезновение только раздраконило старшего борттехника, огромного чернокожего сержанта ВВС США, который отказывался разрешать повторный взлет своему «Гэлекси» до тех пор, пока ему не вернут подушки.

Из всех мужчин, стоявших на асфальте — а их было около ста пятидесяти — ни один из виновников происшествия не был готов добровольно отдать свою добычу. Попросив сержанта на минутку отойти к своему самолету, я сказал ухмыляющейся толпе:

— Эти янки — наши союзники. Они обеспечивают нам хорошую поездку сюда, а мы в благодарность за это с ходу их грабим. Я собираюсь немного прогуляться — минут пять — и когда вернусь, то хочу увидеть двадцать восемь подушек. Если этого не произойдет, я проверю снаряжение у каждого, и если найду у кого-то подушку, этот человек будет немедленно возвращен обратно в часть. — С этими словами я повернулся и пошел прочь.

Когда я вернулся, выкурив сигарету, на асфальте аккуратной стопочкой лежали двадцать восемь подушек. Пусть они и были комфортными и удобного размера, но это было ничто по сравнению с угрозой «ВВЧ».

Чего мы не ожидали обнаружить в Абу-Даби зимой, так это того, что ранним утром там очень холодно. К тому времени, когда мы успокоили сержанта-борттехника и выгрузили из «Гэлекси» свое личное снаряжение, Солнце поднялось чуть выше, и температура чуть повысилась, но мы все равно замерзли. Пока мы ждали прибытия нашего транспорта из Королевских ВВС, мы, должно быть, представляли собой жалкое зрелище. Весь штаб и группа обеспечения 22-го полка САС стояли на краю продуваемой всеми ветрами взлетно-посадочной полосы в канун нового 1990 года, дрожа, как кучка бродяг, брошенных в Арктике.

В назначенное время приземлился транспортный самолет C-130 и с грохотом подкатился к тому месту, где мы его ждали. Загрузив к себе на борт нас и наше снаряжение, он перебросил нас на короткое расстояние до основной британской базы под кодовым названием «Виктор». Расположенная недалеко от города Абу-Даби, база «Виктор» оказалась недавно построенным лагерем парашютной подготовки, который еще не был занят. Здесь имелась взлетно-посадочная полоса, достаточно большая, чтобы принимать большие реактивные самолеты, а вокруг раскинулась обширная охраняемая территория площадью двадцать квадратных миль, где можно было размещать и обучать парашютистов. Внутри периметра «Виктора» находилось множество городков, расположенных на расстоянии до мили друг от друга, один из которых, недалеко от ограждения периметра, оказался нашим. Все здания были совершенно новыми, весьма простецкими, но тем не менее вполне пригодными.

Для оборудования нашего лагеря на базе «Виктор», туда перед Рождеством была отправлена небольшая передовая группа САС. Основная рабочая комната, кабинеты и бóльшая часть жилых помещений находились в огромном ангаре, изначально спроектированном для того, чтобы парашютисты могли отрабатывать спуск из-под крыши. Я говорю «кабинеты», но на самом деле это были просто столы, расставленные на расстоянии нескольких футов друг от друга, — одинаковые шестифутовые деревянные рабочие места с металлическими ножками, и такие же одинаковые пластиковые стулья. Они были расставлены в широком, полукруглом помещении — для командира, адъютанта, начальника разведки, начальника связи, меня и начальников других отделов и служб. Нам повезло, что они находились близко друг к другу, потому что телефонная система была очень простой, и бóльшую часть времени мы общались, перекрикивая друг друга. Если кто-то хотел поговорить с Херефордом, где оборону держали заместитель командира и эскадрон «G», он шел на пункт спутниковой связи, где была прямая связь с базой.

Позади столов, на стенах ангара висели огромные карты Ирака и Кувейта, груды картонных коробок с сотнями их уменьшенных копий, отпечатанных на бумаге или шелке, лежали на полу. Они предназначались для выдачи войскам. Шелковые карты нужны были на случай эвакуации, уклонения от попадания в плен или побега. Они не рвались при намокании, как бумажные, и оставались читаемыми даже после того, как их засовывали во влажный карман.

Все спали на походных кроватях — даже командир, который еще не прибыл. Однако вместо того, чтобы спать в ангаре вместе с остальным персоналом штаба, я реквизировал весьма тесную пристройку сбоку от лагерной парикмахерской, размером примерно с кладовку для метел, где я мог хранить свое снаряжение. Ночью для отдыха я перетаскивал свою раскладушку в парикмахерскую. На окнах висела москитная сетка — хотя она редко требовалась из-за холода, — там же стояла раковина с зеркалом, которые идеально подходили для утреннего омовения. Я даже мог бриться, сидя в обтянутом кожей парикмахерском кресле.

Командиру была выделена небольшая комната в одном из зданий за пределами ангара, но остальные сотрудники штаба спали прямо в этом огромном помещении. Наши три боевых эскадрона, «A», «B» и «D», располагались либо в соседних ангарах, либо в палатках. Однако, когда мы только прибыли, эскадрон «А» все еще находился в учебном лагере полка в Объединенных Арабских Эмиратах, будучи последним из четырех эскадронов, проходивших специальный курс переподготовки для боевых действий в пустыне.

Эскадрон «G» оставался в Херефорде для выполнения контртеррористических задач. Борьба с терроризмом по-прежнему являлась первоочередной задачей полка, поскольку британское правительство опасалось террористических атак в Великобритании со стороны иракских или проиракских агентов. Страна находилась в состоянии войны, и мы должны были оставить в Херефорде соответствующую группу Специальных Проектов или антитеррористический отряд, чтобы справиться с любой угрозой, которая может возникнуть. Как уже говорилось, группу СП формировал каждый эскадрон, менявший другой через шесть месяцев; в тот период не повезло эскадрону «G», которому выпала его очередь.

На базе «Виктор» также разместились шестнадцать человек из полкового эскадрона «R» (резервного), являвшиеся гражданскими добровольцами и также базировавшиеся в Херефорде. Кроме того, там находился эскадрон из родственной нам Королевской морской пехоты, группы Специальной Лодочной Службы, а также экипажи из 7-й и 47-й эскадрилий спецназа Королевских ВВС. Помимо трех транспортников C-130, Королевские ВВС в составе своего контингента перебросили четыре вертолета «Чинук» с дополнительными летчиками, штурманами, бортинженерами и борттехниками.

У нас также была небольшая группа, располагавшаяся в столице Саудовской Аравии Эр-Рияде, которую возглавлял заместитель директора Сил специального назначения. Он со своими людьми прибыли из штаба герцога Йоркского, расположенного в лондонском Челси, который, помимо прочих функций, является полковым штабом Сил специального назначения. Они находились в Эр-Рияде, чтобы тесно взаимодействовать с генералом де ла Бильером и передавать распоряжения последнего остальным войскам в «Викторе».

К сожалению, заместитель директора отличался от ДЛБ, которого в САС боготворили все, как мел от сыра. Несколько лет назад он командовал Полком, и за это время он уволил сержант-майоров всех четырех эскадронов и своего адъютанта в придачу. Опасный человек, с ним нельзя было связываться; на самом деле, я помню только лишь еще одного сержант-майора эскадрона, которого уволили за все двадцать пять лет моей службы в Полку.

Когда на место прибыл наш командир, он отправил меня в Эр-Рияд, где мне предстояло воочию увидеть, как устроен заместитель директора. Командир планировал перебросить нас на нашу передовую оперативную базу (ПОБ) в Аль-Джуф, располагавшуюся на северо-западе Саудовской Аравии, в 200 километрах к югу от иракской границы. Мне нужно было встретиться с двумя офицерами штаба Королевских ВВС и вместе с ними определить, сколько времени нам потребуется, чтобы перебросить 600 человек с вооружением, снаряжением и транспортными средствами из базы «Виктор» в Аль-Джуф, расстояние между которыми составляет около 1700 километров. Эскадроны «A» и «D» должны были быть разбиты на полуэскадроны по тридцать человек. В каждом подразделении должны были быть восемь длиннобазных «Ленд-Роверов 110», один «Унимог» (примерный аналог трехтонного грузовика «Бедфорд») и все необходимые мотоциклы. Далее, одна половина эскадрона «B» разделялась на четыре группы по восемь человек в каждой, с достаточным количеством «Ленд Роверов», грузовиков и мотоциклов для своих нужд, другая половина эскадрона должна была оставаться на базе «Виктор» в качестве антитеррористического подразделения, — были серьёзные и обоснованные опасения террористических атак на британские объекты, в частности посольства, находившиеся в других странах Персидского залива, присоединившихся к коалиции. Все это, вместе с оружием, запасами, личным снаряжением и резервным личным составом, должно было быть переброшено на расстояние чуть более тысячи миль на северо-запад.

По пути в Эр-Рияд самолет, на котором я летел, остановился в Дахране на побережье Персидского залива в Саудовской Аравии, главной базе военно-воздушных сил коалиции. Там я впервые осознал всю мощь сил, направленных против Саддама. Если мне и нужны были какие-то доказательства, чтобы убедиться в том, что американцы серьезно относятся к этой войне, то их можно было обнаружить в Дахране. На этом огромном аэродроме ряды вертолетов и военных самолетов тянулись буквально на мили, многие из них все еще были покрыты смазкой под защитным слоем коричневой бумаги.

Между тем, мы находились на базе «Виктор» с четырьмя двухвинтовыми вертолетами «Чинук» Королевских ВВС, одним легким вертолетом «Газель» армейской авиации и тремя транспортными самолетами C-130. В отличие от этого, огневая мощь коалиции, сосредоточенной в Дахране, была невероятной, туда постоянно прибывали волны новых самолетов. Когда Шварцкопф сказал, что рассматривает эту операцию как воздушную войну, то он явно имел в виду именно то, что говорил.

В Эр-Рияде штабы американских и британских войск размещались в офисном здании, которое саудовцы выделили исключительно для использования союзниками. Конечно, не роскошное, но вполне подходящее для своей цели, оно находилось в оживленном центре города. На входе всех входящих и выходящих проверяли американские морские пехотинцы и британская военная полиция. Меня пропустили, и людей, с которыми мне нужно было встретиться, я нашел на одном из верхних этажей. Это место стало моим домом на следующие два дня, пока мы решали, как лучше распределить грузы. В итоге было решено, что каждым рейсом будут перебрасываться три машины и люди, которые будут их использовать, со всем своим снаряжением, и что мы постараемся, чтобы три C-130 работали в непрерывном челночном режиме. Конечно, такое необходимо было согласовывать с летчиками, летавшими в рамках своего графика, так как я выяснил, что им не разрешалось летать более восьми часов без необходимого отдыха между ними — даже в военное время.

Планировщикам ВВС я заявил, что считаю это совершенно неразумным; в конце концов, нашим парням приходилось обходиться без сна, иногда по несколько дней подряд, преследуя врага глубоко за линией фронта. Как сказал мне в ответ один остряк из Королевских ВВС, в этом то и заключалась наша проблема.

— В следующий раз работайте чуть усерднее в школе и сдавайте экзамены, и тогда вы сможете поступить в ВВС, — был его единственный совет.

— Ну если это тот уровень юмора, который соответствует подобной работе, то лучше я останусь на своем месте, — ответил я. — По крайней мере, мы можем смеяться, пусть даже над вами, прославленными таксистами.

Но все это было добродушно, и оба представителя ВВС оказались хорошими профессионалами, которые очень помогли.

Когда до отправки на передовую оперативную базу оставалось меньше недели, командир попросил меня прилететь в учебный лагерь Полка в пустыне и проследить за работой эскадрона «А». В течение трех месяцев до нашей переброски в Персидский залив парни являлись дежурной группой СП, поэтому у них, в отличие от трех других эскадронов, не было возможности пройти специальную подготовку по ведению боевых действий в пустыне. Однако они одними из первых покинули Херефорд 27-го декабря и по прибытии в Абу-Даби были переведены непосредственно в тренировочный лагерь.

Лагерь находился в сорока минутах полета на вертолете от базы «Виктор». В «Газеле» мест для сидения не больше, чем в спортивном автомобиле, и кроме летчика, в ней могут находиться четыре человека без снаряжения или всего два человека со снаряжением. Но в тот день для меня это не имело никакого значения, поскольку я был единственным пассажиром, а значит передвигался с редким комфортом.

Период подготовки эскадрона близился к концу, и в преддверии выезда парни готовили свои машины — возможно, для немедленной отправки в Ирак. Моральный дух казался высоким, а бойцы находились в отличной форме. Было ясно, что эскадрон теперь представлял собой хорошо обученные и высоко мотивированные боевые силы пустыни. В преддверии предстоящих операций он уже был разделен на два полуэскадрона, каждый из которых делился на два разведывательных отряда: Альфа-10/Альфа-20, и Альфа-30/Альфа-40. Между двумя основными разведотрядами были разделены четыре роты эскадрона — горная, лодочная, мобильная и авиадесантная. В «20-ке» находилась по половине мобильной и авиадесантной роты и вся горная рота, а в «40-ке» — вторые половины мобильной и авиадесантной роты и вся лодочная рота.

Во второй половине дня в тренировочный лагерь из Эр-Рияда вместе с заместителем директора прилетел командир. Когда он спросил, не обнаружил ли я каких-либо недостатков, я ответил ему:

— Нет. Кажется, все в порядке. Не вижу никаких проблем.

Это была правда — я не видел никаких проблем. По крайней мере, не в тот момент; они появились не раньше, чем мы встретились с людьми, которые должны были командовать двумя полуэскадронами в полевых условиях, и договорились с ними о личном совещании позже в тот же день.

Отряды Альфа-30 и Альфа-40 — под общим кодовым наименованием «Альфа-30» — находились под командованием сержант-майора эскадрона, поскольку оба командира подразделений были новыми офицерами, не имевшими достаточного опыта для полноценного командования. Поэтому, в определенной степени, они шли в бой в качестве обучающихся. Уникальной особенностью САС является то, что подразделениями во время боевых операций часто командует сержант, даже если там присутствует офицер. Такая система неоднократно доказывала свою эффективность, отчасти потому, что командир обсуждает вопросы с другими военнослужащими патруля и прислушивается к их советам.

Командование Альфы-30/Альфы-40 была превосходной. А вот командование разведотрядами Альфа-10 и Альфа-20, — имевшими кодовое наименование «Альфа-10», — сразу же вызвало сомнения. Командиром эскадрона был майор Королевской морской пехоты, прибывший к нам на два года из Специальной Лодочной Службы. Он уже прослужил в полку год, но ему впервые поручили что-то более сложное, чем обычные учения. Похоже, он не испытывал восторга от перспективы вести свое подразделение навстречу опасностям, таящимся на заднем дворе гостеприимного дома Саддама Хусейна. Во время совещания, на котором оба командира по очереди объясняли свой замысел предстоящих операций, вскоре стало очевидно, что командир эскадрона «А» совсем не рад. Он выглядел нерешительным, оправдывающимся, даже робким и, казалось, не был уверен в том, что ему предстоит делать.

Когда вечером мы вернулись на базу «Виктор», командир попросил меня присоединиться к нему, чтобы выпить чашку чая и поболтать. Выглядел он очень непринужденно, и мне не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять, о чем он хочет поговорить. Как всегда, он перешел сразу к делу.

— Хорошо, Билли, — сказал он, — у заместителя директора есть серьезные сомнения по поводу командира эскадрона «A», и в определенной степени у меня тоже. Как ты думаешь, что мы можем с этим сделать? Здесь неверный баланс. В отрядах «Альфа Три Ноль» и «Альфа Четыре Ноль» большинство старших чинов имеют опыт и силу характера, чтобы справиться со всеми вызовами, но если посмотреть на вторую половину эскадрона, то здесь серьезный дисбаланс.

Я тоже уже пришел к такому же выводу, но у меня было и возможное решение. Командиру я сообщил, что в Эр-Рияде встретил офицера, бывшего гвардейца по имени Джереми, служившего в штабе Полка, который не только казался обладателем нужных качеств, но и сам спросил у меня, не смог бы я привлечь его к участию в предстоящих боях. Это был капитан в возрасте под тридцать лет, которому в декабре предстояло вступить в должность командира эскадрона «G».

— Возможно, он и есть ответ на ваш вопрос, — сказал я. — Мы могли бы назначить его заместителем командира «Альфы-10», что по-настоящему поддержало бы командира эскадрона.

Командир согласился, что это неплохая идея.

— Ну, вот и ваш шанс, — продолжил я. — Поставьте Джереми на должность и скажите, что это сделано потому, что вы хотите, чтобы он получил опыт активной службы до того, как примет командование.

— Ммм, — размышлял командир, глядя в свою полупустую кружку чая, — мысль мне нравится. Но я собираюсь переспать с ней.

Однако когда мы снова встретились на следующее утро, он сообщил мне:

— Я подумал об этом и собираюсь позволить им работать. Мы не будем ничего менять.

— Хорошо, босс, я не против, — ответил я. Он был командиром, он знал факты, и он принял решение, основываясь на них. Для меня лично это решение должно было означать, что в конечном итоге меня переставят с обочины на острие войны против Ирака, но в то время меня занимала сотня других дел. Вопросы, которые требовали более срочного внимания и предполагали бесчисленное количество быстрых решений, и большинство из них были связаны с нашим перебазированием в Саудовскую Аравию.

В итоге Полку потребовалось чуть меньше четырех дней, чтобы завершить переезд из базы «Виктор» в Аль-Джуф. В ночь переезда, 16-го января, к нам явились заместитель директора и полдюжины его подчиненных. Я до последнего не мог понять, какого черта они тут делают. Все, что можно было организовать к этому моменту, уже было готово. Более того, они оказались информированы не лучше нас. Оказалось, что они даже не знали, что в ту самую ночь, которую мы выбрали для переброски поближе к фронту, генерал Шварцкопф решил начать свою воздушную войну — а ведь они только что прибыли из его штаба в Эр-Рияде.

С полуночи 16-го января до рассвета 17-го числа союзники совершили против Ирака 671 боевой вылет, в которых участвовало Бог знает сколько тысяч самолетов и крылатых ракет. Где-то среди них были и три самолета C-130 Королевских ВВС, которые со скоростью 350 миль в час неслись на северо-запад, перевозя наших людей и их снаряжение. Экипажи самолетов и бойцы САС были поражены количеством истребителей F-117 «Найтхок» — так называемых «стелс-истребителей» — проносившихся прямо у них над головами. Они летели с авиабазы Хамис Мушаит на юго-западе Саудовской Аравии и направлялись, чтобы нанести удар по Саддаму прямо на его собственном заднем дворе.

Все мы на базе «Виктор», и, я уверен, все члены группы заместителя директора впервые узнали о начале войны в Персидском заливе в тот момент, когда на следующее утро услышали объявление об этом по Всемирной службе Би-би-си. Одним из результатов начала воздушной бомбардировки Ирака стало то, что в то утро обратно вернулся только один из наших самолетов C-130. Его летчики рассказали, что во время обратного полета из Аль-Джуфа всем трем самолетам было приказано приземлиться в Дахране из-за большого количества самолетов союзников в небе. Он отказался выполнить это распоряжение и продолжил путь на базу «Виктор», но два других транспортника C-130 находились в Дахране, ожидая разрешения на вылет.

Они прибыли обратно тем же днем, были немедленно дозаправлены, загружены и со сменным экипажем быстро отправились обратно в Аль-Джуф. К полуночи 17-го числа союзники совершили 2107 вылетов, а САС перебросила четверть своих сил на линию фронта. Тем не менее, казалось, что воздушная кампания уже идет так, как ее задумывал генерал Шварцкопф. Так кому нужны были теперь силы специального назначения?

База Аль-Джуф, как и «Виктор», была совершенно новым аэродромом, который никогда не использовался, хотя и предназначался для гражданского использования. По своим размерам он был примерно как аэропорт Лутон[88], и имел взлетно-посадочную полосу достаточной длины, чтобы принимать реактивные самолеты. По мере прибытия каждой группы САС мобильные боевые патрули разгружали свои машины и выдвигались прямо к точке к югу от исходного рубежа, которая находилась примерно в ста милях к северо-западу от Аль-Джуфа. Там они должны были сосредоточиться и ждать, пока не будет отдан приказ пересечь границу с Ираком.

Все остальные — связисты, разведчики и другие сотрудники штаба, личный состав полковых служб, квартирмейстер со своими кладовщиками, персонал службы материально-технического и тылового обеспечения и вспомогательный личный состав 7-й эскадрильи Королевских ВВС, который находился там для обслуживания вертолетов «Чинук», всего около ста человек, — остались в Аль-Джуфе, где мы расположились в палатках вокруг здания терминала аэропорта. Большинство наших административных помещений должны были находиться прямо в зале получения багажа внутри терминала, а ряд столов располагались на ленте багажного конвейера, но когда мы прибыли, все это еще только организовывалось. Мы с командиром полка перебрались в Аль-Джуф 18-го января.

Весь полк теперь сидел на пайках. Свежей пищи не было, только полевые пайки, которые можно было сварить прямо в пакете. Вы просто клали фольгированный пакет в банку с водой и кипятили его, после чего использовали воду для приготовления чая. Пайки позволяли удовлетворить базовые потребности, но не более того. Однако у военнослужащих Королевских ВВС, расположившихся лагерем по соседству с нами, была нормальная столовая и нормальная еда. Кто-то из власть предержащих Военно-воздушных сил постановил, что от летчиков можно ожидать выполнения ими своей работы только в том случае, если у них есть достойные повара, готовящие достойную еду.

В кои-то веки мы с командиром были всецело «за» подобный фаворитизм младших служащих, потому что мы пробирались в их столовую, не говоря ни слова никому из наших ребят, и наслаждались первоклассным завтраком из яиц и бекона с тостами и маслом. В авиации нас терпели, но клялись хранить тайну: «Мы не можем больше принять никого из вас, бедных, полуголодных персонажей», — говорили нам, и нас это устраивало. Мы возвращались в свое расположение, делая вид, что только что съели свою пайку, сваренную в пакете. Быть начальником имело свои преимущества, так что в тезисе о том, что нет смысла иметь власть, если иногда ею не злоупотреблять, возможно, и есть доля истины. Но по правде говоря, среди остальной части полка, за исключением нескольких постоянных нытиков, которые стонали бы от любой еды, на пищевые рационы не было никаких жалоб. Своему назначению они соответствовали.

А вот холод — это совсем другое дело, которое в момент, когда мы начнем действовать в Ираке, должно было привести к серьезным последствиям. Все жаловались на то, что в целом называлось полной неумелостью наших синоптиков и офицеров разведки. Ночью становилось очень холодно. Некоторые люди надевали свои пустынную камуфляжную форму, поверх которых натягивали костюмы для защиты от ОМП, а поверх них еще и куртку. Угольный цвет подкладки костюмов переносился на камуфляжную одежду и делал ее темной, но сами костюмы были ветрозащитными и, что было важно, согревали.

К счастью, это было единственное, для чего понадобились защитные костюмы от ОМП, поскольку Саддам никогда не применял против нас нервно-паралитических газов или других отравляющих веществ. Однако на то время это была очень реальная опасность. Помимо костюмов, у нас были противогазы, заранее подготовленные шприц-тюбики с инъекциями, с помощью которых можно было сделать себе укол в случае атаки нервно-паралитическим отравляющим веществом, и специальные таблетки, которые хранились внутри контейнера противогаза. Одну из них полагалось принимать ежедневно в качестве защиты от отравляющих веществ и других химических ядов, но я никогда их не употреблял. Я и в лучшие времена не любил глотать таблетки, а этим штукам просто не доверял. Никто не мог, положа руку на сердце, сказать, что после приема таблеток не будет никаких побочных эффектов, и я просто не был готов рисковать.

И по сей день я задаюсь вопросом, связан ли этот «синдром войны в Персидском заливе», которым страдали многие военнослужащие, принимавшие участие в той войне, и который сменявшие друг друга правительства отрицали, с этими таблетками, или нет. Очень немногие военнослужащие Полка рисковали их принимать. Британская армия не сталкивалась с оружием массового поражения со времен Первой мировой войны, и большинство из нас решило, что риск от приема таблеток с их неизвестными побочными эффектами выше, чем риск попасть под химическую атаку.

В Аль-Джуфе мы гораздо больше беспокоились о том, как бы нас не разнесло в пух и прах одной из саддамовских ракет «Скад», о чем нас предупредили с момента нашего прибытия. Поскольку аэродром находился менее чем в 150 милях к югу от иракской границы, мы были в пределах досягаемости даже этих устаревших и неточных ракет, и было известно, что у Саддама их много. Должна была быть система раннего предупреждения, но советские ракеты, которые иракцы доработали, чтобы увеличить их дальность, были очень быстрыми, подлетное время составляло максимум несколько минут.

Первое предупреждение не оставило меня равнодушным. Это случилось на рассвете 20-го января. Я завтракал сэндвичем с жареным яйцом и безучастно наблюдал за тем, как в некотором отдалении командир эскадрона «B» инструктирует своих людей. Эскадрон прибыл тем же утром на последнем C-130 из базы «Виктор». Внезапно все они начали двигаться, хвататься за свое снаряжение и вообще бегать вокруг, как глупые цыплята. Я решил, что совещание, должно быть, закончилось, и что парни хватают свои рюкзаки, чтобы пойти и пропустить по пиву.

Затем я заметил одного парня, который шел рядом и что-то им говорил. Когда он подошел ближе, я услышал:

— Доброе утро. Доброе утро.

— Веселый маленький засранец, — произнес я. — Доброго утра тебе.

— Он говорит не «доброе утро», — произнес за моим плечом полковой квартирмейстер — Он говорит «внимание, “скады”[89]!» Бойцы эскадрона «В» не бежали на пивом, они пытались найти свои аптечки, и достать противогазы.

Как оказалось, «Скады», выпущенные в тот день, к нам не приблизились, но опасность была очень реальной. Может быть, ракета и устарела, но поскольку она могла нести фугасные, химические, биологические и даже ядерные боеголовки, ее неточность не обязательно являлась помехой. Кроме того, ракеты могли запускаться с мобильных пусковых установок, которые было трудно обнаружить и уничтожить самолетам союзников.

Иракские ракетные атаки начались двумя днями ранее, 18-го числа, которому предстояло стать знаменательной датой для САС. В тот день иракцы выпустили свою первую ракету «Скад» в войне в Персидском заливе — по авиабазе Дахран, главному местоположению американских самолетов. Американцы предвидели это и в качестве защитной меры окружили базу пусковыми установками ЗРК MIM-104 «Пэтриот» класса «воздух-воздух», специально разработанными для перехвата и уничтожения приближающихся ракет класса «земля-земля».

Принцип работы «Пэтриотов» был очень прост. Когда «Скад» устремлялся к цели со скоростью чуть менее 4 000 миль в час и подходил к ней на расстояние пуска, по нему запускалась зенитная ракета с радиолокационным наведением. В ту долю секунды, когда они пролетали мимо друг друга, радар «Пэтриота» давал ей команду на подрыв, выбрасывая в непосредственной близости сотни кусков металла размером со стакан, которые вызывали детонацию боеголовки «Скада». Принцип был почти по-детски прост, но он работал до тех пор, пока точно определялось время запуска ракеты «Пэтриота». Именно это и произошло в тот день в Дахране. Американцы были в восторге от своего успеха, и вполне заслуженно.

Однако они не ожидали, что небольшие, легко маскирующиеся мобильные пусковые установки Саддама переместятся на позиции в западной части иракской пустыни и в тот же день выпустят еще семь «Скадов» в сторону Израиля. Три ракеты упали в Тель-Авиве, две — в Хайфе и еще две — на открытой местности. На следующий день в Тель-Авив угодили еще две ракеты, ранив семнадцать человек, и еще две упали в ненаселенных районах. До сих пор все запущенные «Скады» были оснащены обычными боеголовками, но израильтяне небезосновательно опасались, что в будущем ракеты могут быть оснащены химическими и биологическими зарядами. Это был блестяще рассчитанный ход, Саддам существенно повысил ставки и теперь имел на столе почти непобедимый козырь.

Кнессет, парламент Израиля, никогда не славился своей умеренной реакцией на террористические атаки. Политика «око за око» не только верна для евреев с религиозной точки зрения, она является политически верной в Израиле. Теперь израильский народ, разгневанный иракскими нападениями, жаждал крови, и требовал от своих руководителей приказа о быстром возмездии. Союзники, однако, категорически требовали обратного. Для коалиции было жизненно важно, чтобы израильтяне ничего не предпринимали; более того, было нужно, чтобы их страна полностью устранилась от участия в войне. Если Израиль нападет на Ирак, то многие арабские страны, входящие в коалицию, во главе с Сирией и Египтом, почти наверняка выйдут из нее. Не допустить участия Израиля в конфликте было крайне важно, и единственным надежным способом добиться этого было прекращение ракетных ударов «Скадов».

Имея твердотопливный двигатель и грубые устройства наведения на цель, ракета «Скад» была динозавром уже в 1981 году, не говоря уже о 1991-м. Однако иракцы сами расширили радиус действия советского оружия, ориентируясь на израильские цели, и хотя на больших расстояниях ракеты были очень неточными, в цель попадало достаточно, чтобы израильтяне продолжали настойчиво требовать мести. Стремясь разрядить обстановку, американские дипломаты предпринимали неистовые усилия, чтобы удержать Израиль от участия в конфликте. В то же время Шварцкопф приказал отправить в Израиль сотни ракет «Пэтриот», вместе с пусковыми установками и экипажами для их эксплуатации — первые из них прибыли 20-го января. Тем временем из Саудовской Аравии начали осуществляться непрерывные авиационные вылеты нескольких эскадрилий истребителей F-15E «Страйк Игл» в южные и западные пустыни Ирака с единственной задачей — найти и уничтожить «Скады» и их мобильные пусковые установки.

Однако иракцы оказались гораздо хитрее, чем рассчитывал Шварцкопф, они умели прятать или маскировать свои пусковые установки. С каждого вылета самолеты F-15 возвращались с отрицательными докладами: «Скады» обнаружить и уничтожить не удалось. В итоге Шварцкопф был вынужден признать, что это была задача, с которой его любимые воздушные стрелки были технически неспособны справиться.

— Похоже, — сказал он наконец ликующему генералу де ла Бильеру, — это работа для ваших парней из САС. Отправьте их туда.

ДЛБ быстро ответил:

— Да, генерал, — не упомянув, правда, о том, подобной реакции своего верховного главнокомандующего он ожидал примерно тридцать шесть часов назад — и что мы уже подготовились к вводу войск в Ирак. К тому времени, когда приказ Шварцкопфа был передан по командной цепочке командиру в Аль-Джуф, эскадроны «A» и «D» в составе четырех мобильных разведотрядов общей численностью 128 человек, согласно ранее полученным инструкциям от ДЛБ, уже были отправлены на границу вражеской территории — исходный рубеж — в готовности выследить и уничтожить мобильные и стационарные пусковые установки ракет «Скад».

К полуночи 20-го января первые четыре боевых подразделения САС перешли иракскую границу. Специальная Авиадесантная Служба официально вступила в войну.