Глаз бури

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Яркий тропический свет осветил внутренности лайнера VC-10, когда он спустился между шарами белых кучевых облаков для посадки на ровную черную асфальтированную взлетно-посадочную полосу на острове Вознесения, проложенную там американцами для транспортников, доставлявших туда ракеты и станции спутникового слежения. Хотя и стояло раннее утро, снаружи от скал мерцающими волнами поднималась знойная дымка, стая куропаток упорхнула в безопасное место. Бесплодное, засушливое, убогое место.

Перелет с авиабазы Королевских ВВС Брайз-Нортон на остров Вознесения, вулканическое пятно площадью 34 квадратных мили в Южной Атлантике, в 1400 милях от побережья Западной Африки, занял восемь часов. Ближайшая суша — остров Святой Елены, расположенный примерно в 1200 милях на юго-запад, который вместе с островами Вознесения, Тристан-да-Кунья и несколькими небольшими необитаемыми клочками земли образует британское подмандатное владение «Святой Елены и зависимых территорий». Именно на острове Святой Елены находился в изгнании Наполеон Бонапарт после своего окончательного поражения в 1815 году вплоть до своей смерти в 1821 году. Помню, я еще подумал, что если на этом острове было так же оживленно, как и на острове Вознесения, то покойному императору было решительно нечем занять свои мысли.

Наш самолет подрулил к серо-белым сборным зданиям аэродрома. Там нас никто не встречал, и мы не знали, чем после прибытия себя занять. Когда VC-10 заходил на посадку, в гавани не было никаких кораблей. В открытом море тоже ничего не было заметно. Поскольку мы прибыли намного раньше оперативной группы, то без указаний ее командования толку от нас было немного. В отсутствие каких-либо приказов или кого-либо, кто мог бы сказать нам, что нужно делать, в то утро вторника мы расположились в пустом актовом зале на базе ВВС США. Американцы нас накормили, что нас вполне устроило, поскольку они действительно знают толк в том, как хорошо питаться и как снабжать своих военнослужащих. После обеда мы спустились на пляж, где пристреляли оружие и поплавали с дикими морскими черепахами, которые размножаются на острове. Некоторые ребята, несмотря на Солнце и жару, отправились на пробежку. Смотреть было особо не на что, разве что на морских птиц и нескольких диких козлов, обгладывающих изголодавшийся по дождю кустарник.

Наши дружелюбные американские хозяева предоставили нас самим себе. Никто не знал, кто мы такие, и никто не спрашивал — что нас тоже вполне устраивало. Почти три дня мы ждали, что что-то произойдет, скука немного смягчалась добротой американцев, которые каждый вечер угощали нас большим количеством пива.

Только в четверг днем, 8-го апреля, в гавань вошел вспомогательный транспорт снабжения Королевских ВМС «Форт-Остин». Он вышел в море 29-го марта, когда кризис усугубился, чтобы оказать поддержку кораблю «Эндьюранс», а затем получил приказ оставаться на позиции в Южной Атлантике, чтобы пополнять запасы кораблей оперативной группы Королевского флота, направляющейся к Фолклендам. Командир нашего эскадрона, майор Делвес, сразу понял, что окажись мы на борту «Форт-Остина», это станет хорошей оказией отправиться в нужном нам направлении. Поэтому он отправился к командиру судна коммодору Данлопу и спросил, сможет ли тот подбросить нас на юг, пока нас не догонят корабли Королевского флота из оперативной группы, и мы не пересядем на один из них. Коммодор согласился, и нам было приказано собрать все наше снаряжение и подниматься на борт. Прошло меньше недели с тех пор, как аргентинцы захватили Фолклендские острова и Южную Георгию.

Выяснилось, что слово «подбросить» оказалось неудачным. На кораблях Вспомогательного флота находятся офицеры Королевского флота, но экипажи в основном гражданские, и среди членов экипажа «Форт-Остина» было много гомосексуалистов. Однако нам, когда мы поднимались на борт корабля в тот четверг днем, это было неведомо, поэтому последствия того, что на судне, где собрались открытые геи, оказался эскадрон САС, были необычными, а иногда и очень забавными. Погода стояла великолепная, и в море мы тренировались, бегая по палубам и по краю массивной лифтовой шахты в одних шортах и кроссовках. При этом свободные члены экипажа геев выстраивались в очередь, чтобы поглазеть на нас — в шутку, — так что, задыхаясь от бега, мы слышали доносившиеся от них комментарии типа: «О, а этот мне нравится!». Они думали, что все их рождественские праздники наступили одновременно. В конце концов, коммодору Данлопу пришлось попросить нашего командира, чтобы тот приказал всем нам во время тренировок носить верхнюю одежду и брюки, на том основании, что его люди становятся «слишком возбужденными».

Однажды вечером, во время путешествия на юг, несколько наших ребят играли в карты в судовом баре, когда к их столу подошел гражданский член экипажа. На нем была пара розовых штанов с фиолетовыми сердечками, пришитыми к заднице, и он явно был человеком, имевшим определенную миссию. Объектом его желания был один из наших ребят по имени Эл, чье худое лицо, орлиный нос и подстриженные волосы, а также тот факт, что он был очень мускулистым и чрезвычайно подтянутым, очевидно, делали его мечтой гея о рае. Оказалось, что два члена экипажа поспорили, кто первым закадрит Эла. Победил парень в розовых штанах, решивший в тот вечер попытать счастья.

— Здарова, Эл, — поприветствовал он, на что Эл поднял голову и без всякого выражения ответил:

— Привет, — и продолжил играть в карты. И тут мистер Похоть произнес:

— Я даю тебе свободу действий!

Эл пристально посмотрел на него.

— Послушай, солнышко. Ты начинаешь меня раздражать. Я служил в торговом флоте, так что отвали.

— Ах ты, животное! — сказал мистер Похоть, ничуть не возмутившись, и попятился прочь. Однако он не сдавался. После нескольких бутылок пива Эл пошел в гальюн — так моряки называют туалеты, — и тот последовал за ним. Наблюдая за человеком из САС, когда тот облегчался, Похоть заметил:

— Эл, ты ссышь как гангстер… Я хочу быть твоей подружкой.

К счастью для него, наш товарищ посчитал это настолько забавным, что просто протянул руку и взъерошил ему волосы. Мистер Похоть, наверное, еще неделю жил за счет этого жеста.

Мы провели на борту «Форт-Остина» пять дней, прежде чем встретились с передовым отрядом оперативной группы, состоявшим из эсминца «Энтрим» и фрегатов «Плимут» и «Эндьюранс» По счастливой случайности, когда разразился Фолклендский кризис, первые два корабля находились на учениях с Первой флотилией в средней Атлантике, и получили приказ присоединиться к «Эндьюрансу». Заскочив в Гибралтар для дозаправки и пополнения запасов, они затем на полной скорости направились на юг. Зайдя по дороге на остров Вознесения, где к ним присоединился танкер Вспомогательного флота «Тайдспринг», все три корабля после этого отправились на рандеву с «Эндьюрансом».

Наша добродетель осталась нетронутой, и весь эскадрон был переброшен вертолетом с палубы «Форта-Остина», распределившись между тремя военными кораблями. Штаб эскадрона, лодочная и горная роты оказались на борту «Энтрима»; авиадесантная рота со специалистами-парашютистами отправилась на «Эндьюранс»; а мобильная рота, военнослужащим которой я все еще был, очутилась на борту «Плимута». В дальнейшем, за все время боев корабль трижды подвергался атакам аргентинских ВВС, причем в последний раз в него попало не менее трех 1000-фунтовых бомб, которые нанесли серьезные повреждения, хотя экипажу, в конце концов, удалось потушить пожары и подлатать корабль так, что он, по крайней мере, оставался еще пригодным для плавания.

На борту фрегата нам практически нечем было заняться, кроме как есть, играть в карты и пить пиво. Будучи намного меньше, чем корабль Вспомогательного флота «Форт-Остин», фрегат имел более многочисленный экипаж, и нам просто не хватало места, чтобы бегать по палубам. Места внизу было еще меньше. Самой сложной проблемой было найти койку. Поскольку на «Плимуте» для нас мест не было, мы пользовались койками старшин, пока они находились на вахте; когда же они сменялись, то стучали нам по плечу и говорили: «Пожалуйста, можно мне вернуть мою койку?» — после этого нам оставалось бродить по кораблю, пока каждый из нас не находил свободное место.

Большинство членов экипажа корабля были очень молодыми людьми, многим из них было по восемнадцать лет, и кульминацией каждого дня был крик по корабельной трансляции: «Ореховая тревога! Ореховая тревога!» — объявление о том, что судовой магазин открыт, и молодые моряки могут пойти и купить свою дневную норму — одну плитку шоколада. Однако, когда пришло время сражаться, они оказались такими же храбрыми и выносливыми, как и ветераны раза в два старше их. В отличие от моряков, все мы в эскадроне «D» были намного старше экипажа. Наш средний возраст составлял тридцать три года, что, очевидно, очень удивило командира корабля Ее Величества «Плимут», кэптена Пентреата, потому что он постоянно смотрел на нас и приговаривал: «У меня нет слов». Он оказался очень порядочным человеком и относился к нам как к равным.

В то время наш «мини-отряд» Королевского флота прошел два дня на юг и один день на север, чтобы занять позицию на расстоянии удара от территорий, которые сейчас занимали аргентинцы. Командиры отряда пока не имели четких приказов, кроме как находится на позиции, хотя общая идея заключалась в том, что нам необходимо было захватить Южную Георгию до прибытия основной оперативной группы, предназначенной для борьбы с основными силами противника на Фолклендских островах. В состав нашей группы, которая теперь носила величественное название «Оперативная группа “Южная Георгия”» и находилась под общим командованием командира «Энтрима» Брайана Янга, также входила рота «М» 42-го батальона Королевской морской пехоты, которая, как и мы, вылетела на остров Вознесения, прибыв туда 10-го апреля. Рота «М» погрузилась на «Тайдспринг», хотя ее штаб и вспомогательные подразделения перешли на «Энтрим», вместе с подразделением из Специального Лодочного Эскадрона (СБС, морской эквивалент САС Королевской морской пехоты, ныне Специальная Лодочная Служба), которое также поднялось на борт корабля на острове Вознесения. Таким образом, это были очень разнородные военные силы, которые оказались на борту четырех кораблей, когда 12-го апреля они встретились с «Форт-Остином», и наш эскадрон перешел на них. Кроме переполненности, были и другие проблемы. И кэптен Янг, и командир сил Королевской морской пехоты, заместитель командира 42-го батальона майор Гай Шеридан, ожидали, что с «Форта-Остин» прибудет рота САС. Вместо этого они получили целый эскадрон, а вместе с ним и нашего командира Седрика Делвеса, тоже майора. Неудивительно, что появление второго майора вызвало неопределенность в структуре командования, хотя позже было подтверждено, что общее командование «военными силами» оперативной группы осуществляет Шеридан.

За время десятидневного перехода, по мере того, как мы продвигались на юг, море становилось все более бурным, а погода все более холодной. Остров Южная Георгия расположен примерно в восьмистах милях к востоку и в ста или около того милях к югу от Фолклендских островов, гораздо ближе к Антарктиде, и климат здесь ужасно холодный. Мы не могли показаться наверху, потому что из-за ветра температура опускалась намного ниже нуля, поэтому, сидя в каютах, играли в карты, читали или смотрели порнофильмы, которых, казалось, было неисчерпаемое количество, но которые порой надоедали мне до слез, — до такой степени, что я часто засыпал посреди просмотра одного из них. Тем не менее, сон помогал скоротать время, что было преимуществом, поскольку нашим главным врагом до сих пор была скука.

Двадцать первого апреля мы увидели Южную Георгию и сопутствующие ей айсберги, и в тот же день поступил официальный приказ отбить остров у незаконных оккупантов, используя для этого любые силы и средства. Эскадрону «D» 22-го полка САС предстояло впервые близко познакомиться с врагом в Фолклендской войне.

Боевая группа под командованием Шеридана включала в себя нас самих, 2-й специальный лодочный эскадрон Королевской морской пехоты и роту «М» 42-го батальона. Нас поддерживали орудия и вертолеты с «Энтрима», «Плимута» и «Эндьюранса», а вся операция проходила под общим командованием кэптена Янга.

К сожалению, хотя мы и имели приблизительное представление о численности аргентинцев, никто точно не знал, где на Южной Георгии они находятся и что они замышляют. Поэтому, вместо того, чтобы рисковать, отправляя своих людей вслепую на морскую десантную операцию, Шеридан, обсудив проблему с нашим командиром, майором Делвесом, решил скрытно вывести на остров роту САС, чтобы уточнить расположение и замыслы противника. В то же время 2-й эскадрон СБС, который должен был сформировать основную часть передовой группы, должен был высадится на берег в надувных лодках «Джемини» к юго-западу от заброшенного поселения Грютвикен, — хотя насколько оно было заброшено на тот момент, учитывая присутствие аргентинцев на острове, предположить никто не мог. Тем не менее, если бы эти разведданные показали, что условия благоприятны для операции по захвату острова, эскадрон «D» и СБС начали бы проводить отвлекающие рейды, пока основные силы десанта будут высаживаться на берег у Грютвикена.

Что касается разведки, проводимой эскадроном «D», то идея заключалась в том, чтобы перебросить горную роту на вертолете на ледник Фортуна, расположенный на северном побережье острова в нескольких милях к западу от Грютвикена. Это было дикое и труднодоступное место, но это означало, что аргентинцы вряд ли увидят или услышат вертолеты, а впоследствии заметят патруль. Оттуда разведчикам предстояло совершить марш через горы и выставить наблюдательные посты, с которых они должны были вести наблюдение и сообщать о силах и передвижениях противника в заброшенных поселениях Лейт и Стромнесс, которые также находились на северном побережье острова, между ледником и Грютвикеном. Мы понятия не имели, что происходит в этих поселениях, хотя сотрудники Британской антарктической службы, — что удивительно, — предоставили нам их схемы. Они были настолько подробными, что даже включали в себя описание комнат в домах, где, как предполагалось, жили оккупационные силы аргентинцев.

Погода стояла ужасная, но использование плохих погодных условий для маскировки высадки являлось частью плана. Таким образом, в полдень 21-го апреля пятнадцать военнослужащих горной роты под командованием командира роты капитана Джона Гамильтона поднялись на вертолетах «Уэссекс» с палубы флагманского корабля, эсминца Ее Величества «Энтрим», чтобы перелететь к западу от поселения Лейт.

За время своей службы мне приходилось сталкиваться с ужасной погодой, но ничего более ужасного, как погода на Южной Георгии, я не встречал — а ведь я еще даже не был на леднике. Белая мгла — внезапно налетающая снежная буря, которая снижает видимость до расстояния не более чем в пару футов[68] — сделала первые две попытки высадить людей из вертолетов невозможными. Три раза морские летчики летали между кораблями и берегом, и только с третьей попытки им удалось высадить людей на ледник Фортуна.

Однако уже через несколько минут все снова накрыла белая мгла, и ледник захлестнул штормовой ветер. Неся «бергены», каждый из которых весил 77 фунтов, и таща четверо нарт, весившие 200 фунтов каждые, за пять часов горная рота преодолела около полумили — а ведь эти люди были лучшими специалистами по горной войне.

В быстро угасавшем дневном свете они попытались установить за ледяным выступом двухместные арктические палатки, чтобы хоть как-то укрыться, но бешеный ветер, порывы которого к этому времени превышали 100 миль в час, сдул одну из палаток, подобно бумажному носовому платку, и сломали стойки у остальных. Пять человек заползли в одну палатку, а остальные укрылись под нартами при минусовой температуре, когда ветер, достигший штормовой силы, скрежетал когтями по леднику. На следующее утро, 22-го апреля, понимая, что они не смогут пережить еще одну ночь, не потеряв кого-то или всех от переохлаждения, капитан Гамильтон связался по радио с «Энтримом» и запросил эвакуацию.

К леднику отправились три вертолета «Уэссекс», но им не удалось обнаружить патруль САС и они вернулись для дозаправки. Во время второй попытки они добрались до людей в 13:30, во время пятнадцатиминутного окна ясной погоды, и забрали их вместе со снаряжением, но через несколько минут после взлета один из вертолетов потерпел крушение в ослепительной белой мгле, и только чудом из семи человек на борту пострадал только один. Они и экипаж разбившегося борта были распределены между двумя оставшимися вертолетами, но в белой мгле один из них налетел на ледяную гряду и также разбился, к счастью, опять обошлось без серьезных травм. В этот момент был совершен один из величайших индивидуальных подвигов за всю войну — летчик третьего вертолета, лейтенант-коммандер Йен Стэнли, поднял на борт всех военнослужащих САС и экипажи, сумев оторваться от ледника, хотя бóльшую часть снаряжения патруля пришлось бросить вместе с двумя разбившимися «Уэссексами». С ним самим и пятнадцатью вооруженными людьми на борту, а также с летчиками и другими экипажами двух разбившихся машин, вертолет Стэнли оказался серьезно перегружен. Из-за большого веса он не мог зависнуть над палубой «Энтрима», поэтому летчик решил совершить аварийную посадку и, чтобы замедлить падение, швырнул вертолет вниз, включив двигатели на полную мощность. За свое мастерство и мужество, проявленные при эвакуации роты и других летчиков, а также за свои последующие действия Йен Стэнли был награжден медалью «За выдающиеся заслуги», став единственным летчиком, награжденным этой наградой за всю кампанию.

Неудивительно, что после произошедшего все планы дальнейших высадок на ледник Фортуна были немедленно отменены. Нужно было разрабатывать новый план действий, и теперь было решено отправить туда весь эскадрон «D», хотя первоначально высадку должны были совершать лодочная рота и СБС. На следующее утро, под покровом предрассветной темноты, лодочная рота спустила с борта эсминца в воды залива Стромнесс пять надувных лодок «Джемини». Ветер стих, и море было довольно спокойным. На каждой надувной лодке находилась команда из трех человек, которым было приказано высадиться на острове Грасс в заливе Стромнесс, откуда они должны были организовать скрытное наблюдение за Лейтом и другими районами вокруг залива и сообщать по радио о силах и передвижениях противника.

Специально заглушенные подвесные моторы были прогреты в трюме на борту «Энтрима» всего за полчаса до спуска лодок на воду. И все равно, как только лодки оказались на воде, два двигателя не завелись. В то время это не показалось большой проблемой, так как оставшиеся лодки могли легко отбуксировать неработающие плавсредства на остров Грасс — ну, по крайней мере, мы так думали. Однако, как только эсминец отошел, погода быстро и поразительно изменилась. Ветер, который до этого был не более чем бризом, в считанные секунды усилился до штормового. Белые волны разбивались о «Джемини», и рота оказалась рассеяна в антарктической темноте по всему заливу Стромнесс.

Две буксируемые лодки «Джемини» сорвались и были унесены в море. Экипаж одной из них пытался грести своими столовыми котелками, но даже в этом случае им грозила опасность оказаться далеко в море, благо на следующее утро Йен Стэнли принял сигнал их аварийного маяка и поднял их на борт своего «Уэссекса». Трое десантников на другой дрейфующей лодке сумели выгрести к берегу на мыс, где они окопались и сидели скрытно на протяжении нескольких дней, чтобы не быть замеченными противником и не поставить операцию под угрозу срыва. Остальные добрались до острова Грасс, где организовали замаскированные наблюдательные посты (НП), с которых начали вести наблюдение за поселениями.

Вышедшие в море в то же самое время группы СБС Королевской морской пехоты также пострадали от суровой погоды. Одно отделение выбралось на берег, но затем его пришлось забирать вертолетом и перебрасывать в другое место. Другое отделение, используя лодки «Джемини» для проникновения в залив Камберленд, в верховьях которого находится Грютвикен, сообщило, что зазубрины льда пробили в их надувных плавсредствах дыры, и они начали тонуть. В конце концов, их тоже подобрали и доставили на наблюдательные пункты на вертолете, которым снова управлял неутомимый лейтенант-коммандер Стэнли.

Однако к этому времени шансы на успех морского десанта на Южную Георгию значительно снизились. Вечером 24-го апреля кэптен Янг получил из Главного штаба ВМС (CINCFLEET) в британском Нортвуде разведданные о том, что к району, где действовала оперативная группа Южной Георгии, приближается вражеская подводная лодка. Янг немедленно приказал кораблям «Тайдспринг» и «Эндьюранс» выйти из опасной зоны. Вместе с ними ушла и бóльшая часть сил королевской морской пехоты, которая нужна была Шеридану для штурма.

Затем удача снова отвернулась от британцев. Утром 25-го числа, возвращаясь после высадки отделения СБС, Йен Стэнли заметил у залива Камберленд аргентинскую подводную лодку «Санта Фе», шедшую в надводном положении. Он немедленно атаковал ее и сумел нанести ей повреждения. Приземлившись на палубу «Эндьюранса», он дозаправился и вернулся в бой. Трижды он атаковал подводную лодку, теперь уже при поддержке других вертолетов с «Эндьюранса», «Плимута» и фрегата «Бриллиант», присоединившегося к оперативной группе накануне вечером. Воздушная атака с помощью глубинных бомб, ракет и пушек оказалась эффективной. «Санта Фе» получила серьезные повреждения прочного корпуса, и не смогла погрузиться под воду, поэтому добралась до Грютвикена, где аргентинцы, должно быть, недоумевали, откуда взялась эти мощные британские силы.

После того, как подводная опасность миновала, корабли с основной частью десанта могли спокойно возвращаться в Южную Георгию. Но элемент внезапности теперь исчез, для возвращения «Тайдспринга» к остальным боевым кораблям требовалось время — время, за которое аргентинцы могли бы укрепить свою оборону и подготовить свои позиции к отражению британской атаки. В свете этого не оставалось ничего иного, как атаковать сразу, пока враг все еще был ошеломлен британским присутствием и деморализован атаками на «Санта-Фе», и до того, как бóльшая часть Королевской морской пехоты сможет прибыть, чтобы принять в этом участие.

Таким образом, поскольку основные штурмовые силы роты «М» 42-го батальона все еще находились в море на борту «Тайдспринга», штурм Грютвикена выпал на долю эскадрона «D» 22-го полка САС при поддержке сводного отряда СБС и тех морских пехотинцев, которые находились на борту боевых кораблей. Их должны были поддержать артиллерийским огнем с двух эсминцев[69]. Таким образом, в 14:45 того же дня штурмовые силы численностью около семидесяти пяти человек под общим командованием майора Шеридана были переправлены на берег вертолетами и высадились примерно в полумиле к югу от Грютвикена, после чего немедленно начали наступление на поселение.

В Сандхерсте офицеров учили, что в идеале для успешного штурма обороняемых позиций атакующие силы всегда должны превосходить защитников в соотношении как минимум три к одному. Но только не в моей книге, поскольку успех зачастую зависит от того, кто атакует, а также от таких факторов, как внезапность и моральное состояние противника, — что и было доказано при захвате Южной Георгии.

Когда первые десантные силы начали высаживаться у Грютвикена, «Энтрим» и «Плимут» открыли артиллерийский огонь, которым руководил корректировщик, находившийся на борту вертолета «Уосп». Когда они тщательно корректировали свои снаряды, чтобы они ложились рядом с защитниками, не задевая их, шум стоял такой, что уши закладывало. Постепенно огонь был перенесен ближе к поселению, чтобы дать аргентинцам представление о том, с чем они столкнулись. Один из комендоров позже рассказал мне, что корабли Королевского флота открыли огонь впервые со времен Корейской войны.

Тем временем вертолеты «Линкс» и «Уэссекс» с военных кораблей переправляли штурмовые силы на берег, высаживая каждую группу за грядой, которая закрывала их от взглядов противника. Первыми высадили людей с «Энтрима», мы же с «Плимута» должны были идти замыкающими. Если предстояло большое сражение, то мы хотели находиться в центре событий, но пока мы ожидали, когда нас заберут с «Плимута» и высадят на берег, аргентинский гарнизон капитулировал.

Когда майор Шеридан и его сводный отряд достигли Грютвикена, аргентинцы выстроились в три шеренги. Над ними развевался их национальный флаг, солдаты пели свой национальный гимн, но из окон домов свисали белые простыни, символизируя о капитуляции. Они сдались без боя, еще до того, как САС и королевские морские пехотинцы подошли на расстояние выстрела из стрелкового оружия, и ни один человек с их стороны не был даже ранен. Когда Шеридан принимал капитуляцию противника, сержант-майор эскадрона «D» Лоуренс Галлахер сорвал сине-белый флаг Аргентины и быстро водрузил на его место флаг Соединенного Королевства.

В тот момент я опирался на поручень «Плимута» вместе с командиром нашей роты капитаном Полом. Когда мы смотрели в сторону Грютвикена, жалея, что не принимали участие в этом событии, он вдруг предложил, чтобы «Уосп» высадил нас на берег, чтобы мы могли хотя бы заявить, что находились на Южной Георгии. Между островом и военными кораблями постоянно курсировали вертолеты, и нам без труда удалось пересесть на борт, который высадил нас в бухте Стромнесс. Примерно в полумиле от берега мы встретили бойцов лодочной роты, прибывших туда на своих надувных лодках «Джемини». Ротный сержант сообщил нам, что капитан Альфредо Астис, командир аргентинского гарнизона, находившегося в Лейте, — к этому поселению мы еще не подошли, — сдаться отказался.

У себя дома в Буэнос-Айресе, капитан Астис был известен как «Аргентинский мясник», прозванный так за участие в зверствах против предполагаемых диссидентов во время военной диктатуры; в нескольких европейских странах он находился в розыске в связи с исчезновением в Аргентине нескольких граждан этих стран несколькими годами ранее. В свете его неповиновения и в связи с тем, что его войска были весьма многочисленными, кэптен Янг предъявил Астису ультиматум: если он вместе с гарнизоном в Лейте не сдастся к девяти часам утра следующего дня, то будет отдан приказ принудить их к сдаче, используя при необходимости все возможные силы и средства.

По меркам Южной Георгии ночь была довольно мягкой, поэтому мы с командиром роты установили на небольшом пляже двухместную палатку. Вдруг послышался звук, похожий на пение людей, но не в такт. Мы не могли поверить своим глазам, — к нам по склону холма приближалась толпа поющих мужчин с горящими факелами из тряпок, пропитанных смолой, привязанных к кускам дерева. Они создавали огромный шум, и мы с подозрением наблюдали за их приближением, держа оружие наготове. Когда люди подошли чуть ближе, мы поняли, что это были аргентинские сборщики металлолома, которых высадили на берег для сбора старого китобойного имущества, что и привело к возникновению кризиса.

Оказалось, что в условиях неминуемой угрозы обстрела из морских орудий и общей пехотной атаки капитан Астис приказал гражданским лицам убираться восвояси, велев им нести факелы и шуметь, чтобы британцы поняли, что это не солдаты, подкрадывающиеся к ним.

Выдвинувшись вперед, я насчитал в общей сложности тридцать девять человек. Выглядели они неряшливо и явно были растеряны и напуганы. Поскольку на «нашем» пляже укрыться им было негде, я сказал им идти в обход залива в Стромнесс и ждать там в бывшей столовой заброшенной китобойной станции, добавив при этом, что следующим утром их заберут и отвезут на британское судно. Услышав мои последние слова, обращенные к ним: «Не волнуйтесь, там никого нет, и вы будете в полной безопасности», — они почувствовали огромное облегчение и, уходя в темноту, крикнули: «Muchas gracias»[70].

Мы ждали в нашей палатке на пляже. Примерно через час после того, как нас покинули сборщики металлолома, раздались звуки выстрелов, и небо над Стромнессом осветили трассирующие пули. Трассеры летали повсюду. Что, черт возьми, происходит?

Вскоре после этого в бухту вошел фрегат «Плимут» и спустил шлюпку, которая доставила на берег остальную часть нашей роты. Когда мы приветствовали их, Боб, ротный сержант, спросил меня:

— Где Терри?

— Какой Терри? — спросил я в ответ, добавив, что понятия не имею, о ком он говорит. Он назвал мне фамилию этого человека и сказал, что несколько часов назад он высадился на берег с патрулем с палубного вертолета фрегата «Плимут». Этого Терри, который был капралом, я не видел, но вдруг понял, из-за чего была вся эта стрельба. Он и его патруль стреляли по аргентинским рабочим — гражданским лицам, которым я обещал, что они будут в безопасности. Бедные работяги, и без того напуганные и растерянные, должно быть, недоумевали, что это за солдаты, которые стреляют по невинным мирным гражданским лицам.

Достаточно неплохо владея испанским языком, на следующее утро я вместе с командиром лодочной роты отправился на встречу с капитаном Астисом. Он обдумал британский ультиматум и, очевидно, не захотел подвергать себя обстрелу с моря и атаке британских солдат и морских пехотинцев. В результате он и оставшиеся в Лейте аргентинцы согласились на условия капитуляции.

Облаченный в полную военно-морскую форму, Астис держал себя высокомерно, глядя на нас надменно и пренебрежительно из-под козырька своей фуражки так, словно мы были куском говна. Он отказался признавать командира роты, капитана САС, просто заявив, что пришел сдаться сам и сдать своих людей. Оставалось десять минут до истечения срока ультиматума и открытия огня.

Я подготовил для него небольшую речь на испанском языке, которую собрал из своего разговорника. Я собирался сказать: «Para usted, mi amigo, la guerra se un sobre», — однако, как оказалось, Астис прекрасно говорил по-английски, так что у меня не было возможности продемонстрировать свои языковые навыки. По-прежнему ведя себя так, будто это он принимает нашу капитуляцию, его доставили на борт «Энтрима», чтобы он подписал официальный документ о сдаче в плен. Позже он был репатриирован в Аргентину, причем ни британцы, ни представители стран, чьи граждане исчезли после того, как якобы попали в его руки, его не допрашивали. Что касается меня, то и хорошо, что мне не пришлось испытывать свои лингвистические способности, так как оказалось, что предложение, которое я подготовил на своем ограниченном испанском, означало: «Для тебя, мой друг, война в конверте». Когда я по глупости рассказал о своем неправильном переводе своим друзьям из мобильной роты, они безжалостно меня выдрали.

Вернувшись на борт «Плимута», я по крупицам собрал информацию о том, что случилось со сборщиками металлолома. После того, как я отправил их в безопасное, на мой взгляд, место на старой китобойной станции, капрал Терри, бывший королевский морской пехотинец, склонный считать себя Божьим даром для армейской службы, увидел, что те идут к нему, неся горящие факелы и продолжая петь. Я понятия не имею, почему, но когда работяги оказались примерно в ста ярдах от него в темноте, Терри крикнул: «Стоять! Билли Рэтклифф?». Он повторил мое имя еще несколько раз, к вящему удивлению металлоломщиков, которые не понимали, о чем он говорит. Они никогда обо мне не слышали, а когда я указывал, чтобы они шли к заброшенной китобойной станции, своего имени я им не назвал. Не получив, как ему показалось, удовлетворительного ответа, Терри и остальные члены его патруля открыли огонь, причем целились они не поверх голов рабочих, а прямо в них. К счастью, ни один из аргентинцев не был даже ранен, несмотря на то, что по ним открыли огонь капрал САС и остальные члены патруля.

После этого, на борту «Плимута», три ротных «хэдсхеда» — этим словом в САС называют ответственных лиц, руководящий состав[71], — провели с Терри разбор этого случая. Я спросил его, чем он думал, окликая гражданских лиц моим именем, на что он ответил, что, по его мнению, этими людьми руководил я.

— А если это не так, то что они должны были ответить? — не унимался я.

Естественно, у него не было ответа на этот вопрос, поэтому я спросил его, сколько раз он участвовал в боевых действиях.

— Ты окликнул их моим именем, открыл огонь по этим аргам и промазал по ним. Слава Богу, что ты косой, — произнес я как можно спокойнее, хотя уже закипал от гнева. — Ты ходишь вокруг и хвастаешься, какой ты классный, — продолжал я, — и вот ты стреляешь в невинных гражданских. То, что ты сделал, могло привести к серьезному инциденту. Любой бы решил, что мы банда психопатов.

Может быть, мне и было противно, но это был Полк, со своим кодексом поведения и своими методами ведения дел. В результате мы вчетвером решили, что все сказанное не покинет пределов этой каюты. Однако несколько минут спустя, когда я пил чай, один из военнослужащих патруля Терри неожиданно подошел и начал срываться на мне, спрашивая, по какому праву я обозвал его психопатом.

Я сказал ему закрыть рот, схватил Терри и затащил его в каюту. Нас заметили командир роты и старший сержант, и желая узнать, что происходит, последовали за нами. Когда дверь закрылась, я повернулся к ним и, указывая на Терри, в ярости произнес:

— Этот парень только что выложил другому солдату своего патруля то, что мы сказали ему наедине. Более того, он исказил мои слова, чтобы представить так, будто я обвинил всю роту в том, что они психопаты! — А после этого сказал Терри: — После работы у территориалов я вернусь сержантом. И когда я вернусь, убедись, что тебя там нет. Потому что, если ты там будешь, я от тебя избавлюсь. И это не угроза, это обещание.

Когда все улеглось, нас накормили и напоили, и я отправился в душ. Он был довольно примитивным — нам разрешалось три раза дернуть за цепочку, которая выпускала определенное количество воды через душевую лейку — но этого было достаточно. Жаль, однако, что флотские не разрешили аргентинским рабочим принять душ, когда их подняли на борт «Плимута». Я пошел к ним попрактиковаться в испанском, и вонь от запаха тела, грязи и немытой одежды была настолько ужасной, что у меня запершило в горле, как от аммиака. После того, как я сказал им, что из Британии прибывают большие силы, чтобы вернуть Мальвинские острова, они несколько мгновений смотрели на меня, ошеломленные. Они просто не могли поверить, что британцы проделают такой долгий путь ради борьбы за какие-то маленькие и бесплодные острова, но когда я напомнил им о том, что только что произошло на Южной Георгии, до них все же дошло.

Двадцать четыре часа спустя нам приказали перебраться на корабль Ее Величества «Энтрим». Перебирались мы на вертолетах, которые перевозили по девять человек за раз, после чего в грузовых сетках, подвешенных под вертолетами, необходимо было перевезти снаряжение. Другие военнослужащие перебирались с антарктического исследовательского судна «Эндьюранс», в результате чего в ту ночь весь эскадрон «D» оказалась на борту флагманского корабля оперативной группы «Южная Георгия».

Именно на «Энтриме» мы смотрели спутниковое видео, на котором премьер-министр Маргарет Тэтчер подошла к микрофону у дома № 10 по Даунинг-стрит и сообщила нации: «Радуйтесь, просто радуйтесь. Южная Георгия освобождена». Ликовать мы не стали. Мы знали, что вся эта политическая чушь хороша лишь для поддержания морального духа дома, ну и для сбора голосов для политиков.

Перед тем как мы покинули Южную Георгию, одного из парней в роте осенила идея, которая, с его слов, помогла бы им всем заработать. Он решил, что если кому-то из них удастся пробраться в почтовое отделение в Грютвикене (которое функционировало из-за расположенной там базы Британской антарктической службы) и найти несколько конвертов, выпущенных в первый день конфликта, то они смогут поставить на них штемпель с датой захвата Южной Георгии. При условии, что конвертов было выпущено не слишком много, эти сувениры наверняка будут стоить немалых денег, особенно учитывая интерес к кампании, который в Великобритании с каждым днем только возрастал.

Попасть в почтовое отделение не составило труда — об этом позаботился ломик. Но хотя парни нашли множество конвертов первого дня выпуска, сколько бы они ни рылись в ящиках, им не удалось найти официальный резиновый штемпель. Наконец удалось обнаружить штамп с надписью: «Британская антарктическая служба, Кинг-Эдвард-Пойнт, Южная Георгия». Они поставили дату 25 апреля 1982 года, чтобы отметить день возвращения Южной Георгии, и пропечатали целую пачку конвертов, набив ими карманы. Один из них подарили и мне — не знаю, сколько они стоят сегодня, так как я никогда не пытался его продать, но из-за надвигавшейся катастрофы их раритетная ценность трагически возросла.

Хотя захват Южной Георгии в конечном итоге оказался не таким уж значимым делом, он был осуществлен без единой британской потери, и это несмотря на первые, потенциально очень опасные инциденты на леднике Фортуна и с патрулями, выходившими на надувных лодках «Джемини» Кроме того, была достигнута одна очень важная цель: Британия получила безопасное убежище для лайнера «Куин Элизабет 2», который в то время направлялся на юг вместе с основной оперативной группой. Он был реквизирован правительством у своих владельцев, судоходной компании «Кунард», и переоборудован в военное судно. Вместо того чтобы подвергать крупный лайнер риску нападения подводных лодок и авиации вблизи Фолклендских островов, он смог встать якорь в бухте Стромнесс в Южной Георгии и перегрузить войска, которые находились у него на борту, на десантные корабли для их переброски на Фолкленды. Вследствие этого «Куин Элизабет 2» никогда не подвергался опасности. Учитывая, что потеря такого известного и престижного судна в результате вражеских действий стала бы пропагандистской катастрофой первой величины, — и это помимо гибели людей, которая она неизбежно бы за собой повлекла, — тот факт, что корабль смог бросить якорь в безопасности в Южной Георгии, сам по себе имел неоценимое значение.

Пока что мы достигли своей цели и никого не потеряли. Моральный дух был высок. Однако впереди нас ждала катастрофа.