Глаз бури

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Во время нашей остановки, сделанной во время перелета предыдущей ночью для пополнения запасов патруля «Альфа Три Ноль», я сообщил его командиру, что присоединюсь к нему в его выжидательном районе на следующую ночь, с 29-го на 30-е января. Это означало 160-километровую поездку по труднопроходимой местности и в плохих погодных условиях, но я был полон решимости проделать ее. К этому времени патруль «Альфа Один Ноль» уже четыре дня находился в тылу врага, но ему еще предстояло добраться до своего района действий, находившегося на главной дороге снабжения № 3, ведущей из иорданского Аммана в Багдад, которая находилась к северу от места расположения «Альфы Три Ноль». Десять дней, прошедшие с момента, когда они должны были пересечь границу, были потрачены впустую, а «Скады» все еще угрожали Израилю, а вместе с ним — и всему хрупкому равновесию коалиции. Нам срочно нужно было действовать.

Помимо подготовки ребят и организации связи с полковым штабом в Аль-Джуфе, бóльшую часть дня 29-го числа я провел, пытаясь прочувствовать местность. В этом процессе нет ничего мистического. Это инстинкт, который вы должны приобрести, чтобы в полной мере быть командиром, и приходит он благодаря опыту, хорошей оценке и знаниям вашего оперативного района, а также своим собственным и чужим суждениям о передвижениях и возможностях противника. На самом деле, мне потребовалось совсем немного времени, чтобы хорошо освоиться в Ираке. Это может показаться смешным — находиться в семидесяти кликах в глубине вражеской территории и собираться продвигаться еще дальше вглубь нее — но я чувствовал, что в нашем положении нет ничего угрожающего жизни. Полагаю, это было довольно мальчишеское представление[96], но я знал, что у меня есть люди, вооружение и, по совокупности, мы обладали возможностями причинить войскам Саддама много горя.

Когда совещание закончилось, я решил, что мы не будем ждать наступления темноты, чтобы двинуться в путь — захватив последние пару часов дневного света, мы смогли бы продвигаться гораздо быстрее. Шансы на то, что какой-либо из очень редких иракских самолетов пролетит в этом направлении и опознает в нас передвигающийся вражеский патруль, были практически нулевыми.

После моей небольшой ободряющей беседы бойцы уже начали расходиться. Я же попросил сержантов, чтобы они вернулись.

— Сейчас пятнадцать ноль ноль, — сказал я им. — Я хочу, чтобы вы собрали все вещи и были готовы к выходу в семнадцать ноль ноль. В это время мы начнем марш и не остановимся, пока не соединимся с «Альфой Три Ноль». Это будет трудно, но мы справимся, так что давайте приступим.

Пока остальные расходились по своим машинам, Пэт стоял в сторонке, и я повернулся к нему.

— Пэт, сегодня ты снова поведешь головной «Ленд Ровер», — сообщил я ему. — Ты хорошо поработал прошлой ночью, но мы должны добраться на место встречи с «Альфа-30» сразу после полуночи 30-го числа. В этом случае завтра ночью мы, наконец, окажемся на месте, чтобы добраться туда, куда нам нужно.

Если вы занимаете какую-то авторитетную должность, то болтать о вас за вашей спиной и вообще хамить — это факт жизни в большинстве подразделений, и особенно в Британской Армии. Отчасти это связано с обычной человеческой реакцией на людей, облеченных властью; а отчасти — с тем фактом, что все хотят продвинуться по службе и стать главными. В полку Специальной Авиадесантной Службы, где каждый претендует на высшую должность, чем больше людей впереди них слетает с лестницы, тем больше им это нравится, поскольку это означает, что они продвинулись на одно место ближе к вершине. В результате в САС гораздо больше интриганов, чем может показаться постороннему человеку. Парни просто надеются, что вы упадете, и совсем не прочь подтолкнуть вас, если это сойдет им с рук. Они все хотят попасть туда, на вершину, что вполне понятно, хотя иногда это может выглядеть довольно комично — наблюдать, как все эти персонажи ругают парня, стоящего во главе, а потом, в тот момент, когда они сами станут на его место, им приходится переходить в оборону, чтобы защитить свою собственную спину от стаи, из которой они только что вышли. Зная все это, я ожидал, что до окончания этой войны мне придется вынести немало ударов.

Оставшееся время до нашего выхода я провел на радиосвязи со штабом в Аль-Джуфе. Это было самое худшее во всем командовании — длительное время, которое затрачивалось на связь, шифровку и отправку сигналов или на их прием и дешифровку. Радиостанции, которые мы использовали, должны были быть самыми современными, но на самом деле ничего подобного не было. Мы работали в режиме кратковременной, импульсной, радиопередачи, которая была в лучшем случае неэффективной. В соответствии с этим мы отправляли наши зашифрованные сообщения, «выстреливая» их в эфир, что позволяло приемнику на другом конце принимать их в любое время, а по сути, — либо сразу же принимать их, либо оставлять их несколько дней в режиме ожидания.

Такая же система использовалась и для сообщений, передаваемых штабом для нас. Иногда в конце ночной поездки индикатор на радиостанции в моей машине показывал, что у меня есть четыре или пять сообщений, ожидающих, так сказать, «приема». Их нужно было принимать по порядку: первое — первым, второе — вторым и так далее. Поскольку некоторые шифры были очень сложными, могло потребоваться четыре-пять часов, чтобы расшифровать все ожидающие нас сообщения, из которых последнее, почти неизбежно, оказывалось самым важным.

Что нам действительно было нужно, так это мобильный телефон, но Королевский корпус связи, одно из подразделений которого придано Полку и находится в Херефорде на постоянной основе, попросту одержим, даже параноидален, вопросами радиоэлектронной войны, когда враг, используя способы и оборудование радиопеленгации, может определить ваше местоположение, засекая вашу радиопередачу. Это понятно, когда речь идет о крупном воинском формировании, таком как батальон или бронетанковое подразделение, но мы были небольшими, быстро передвигающимися патрулями, действовавшими в тылу врага. Также следовало принять во внимание тот факт, что иракские системы радиоэлектронной борьбы были выведены из строя в течение первых нескольких дней в результате американских операций по радиоподавлению.

У нас были системы спутниковой связи (саткомы), которые обеспечивали нам прямую голосовую коммуникацию с Аль-Джуфом, но первоначально нам было приказано не использовать их, кроме как в случае крайней необходимости. Однако через некоторое время мы поняли, что имеем преимущество над иракцами и можем спокойно использовать свое более эффективное и гораздо более простое в эксплуатации оборудование спутниковой связи, которое избавило нас от необходимости тратить много утомительных и ненужных часов на обмен и расшифровку нескольких простых сообщений.

Наконец, наступило время отправляться в путь, и в слабом свете позднего послеполуденного Солнца мы выехали. В течение ночи мы медленно, но верно продвигались по каменистой пустыне. Было по-прежнему холодно, но дождя и снега удалось избежать.

И снова в моей машине разговоров почти не было. Из-за постоянного шума разговаривать с Гарри, нашим задним пулеметчиком, было практически невозможно, — с ним удавалось переброситься лишь самыми короткими репликами, — а мой водитель, Маггер, и сам не отличался разговорчивостью. Если мы с ним и разговаривали, то обычно о пристройке, которую он планировал сделать к своему дому, или о том, чем он собирается заниматься после ухода из армии. Как для сержанта САС, Маггер обладал замечательным характером и манерой поведения — спокойный, непринужденный и обладавший чувством юмора, он хорошо уравновешивал более переменчивых по характеру и темпераментных военнослужащих группы. Крупный, светловолосый мужчина ростом более шести футов и крепкого телосложения, он получил свое прозвище от того, что в свое время был боксером, и хотя бокс он бросил, но сохранил отличную физическую форму[97].

Однако, помимо природной неразговорчивости Маггера, существовали и другие причины для того, чтобы мы не болтали, как некоторые другие ребята. Во-первых, я был представителем другого поколения, вступившим в САС за десять лет до того, как он прошел отбор. Вторым, и, вероятно, более показательным, мотивом было то, что я был полковым сержант-майором. Разговоры с начальником могут быть тяжелым бременем на любой работе, и служба в армии не является исключением. Маггер, вероятно, чувствовал, что ему выпала нелегкая доля сидеть рядом со мной ночи напролет, хотя он никогда и не показывал этого своим видом. Он был профессионалом своего дела, и я полностью положился на него по мере выполнения задания.

Лично я был счастлив, что мне не нужно было вести светские беседы. У меня было много забот, и бóльшую часть наших долгих ночных поездок я проводил, строя планы на следующий день. За все четыре недели нашей совместной работы я редко вступал в разговоры с людьми, а они, опасаясь моего звания, так же редко пытались завязать разговор. Поскольку я предпочитал, чтобы все оставалось именно так, я был рад их сдержанности.

В конце концов, после одиннадцати часов непрерывной езды, мы прибыли на временную базу патруля «Альфа Три Ноль». Было четыре утра 30-го января, мы находились в пути с 17:00 предыдущего дня. Наша средняя скорость составила всего 15 километров в час, что является хорошим показателем того, что представляет собой ночное вождение по такой местности.

Как мы и договорились ранее по радио, заместитель командира «Альфы-30» капитан Гай выдвинулся примерно на километр южнее от своей базы, чтобы нас встретить. Когда Пэт впервые увидел Гая и двух его людей, он остановил нашу колонну и передал мне с одним из мотоциклистов сообщение о возможном контакте с противником. Несмотря на то, что мы условились о встрече и находились в назначенном районе, он был прав, проявив разумную осторожность. Я приказал Маггеру приблизиться к головному «Ленд Роверу» Пэта и заглушить двигатель. Глядя через тепловизионный прицел MIRA ПТРК «Милан», установленный на поперечине кузова, мы могли четко различить трех человек, стоявших на склоне небольшого кургана примерно в двух километрах впереди нас. Они находились в нужном месте и в нужное время для того, чтобы быть нашими товарищами, но один только шанс, что это могут быть враги, заставил адреналин в наших венах забурлить и обострил наши органы чувств.

Остановившись рядом со «сто десяткой» Пэта, я сказал ему:

— Проедем еще примерно один клик, после этого ты должен затаиться со всеми машинами, пока я пройду вперед пешком и проверю этих людей.

Мы вывели колонну до точки, расположенной примерно на полпути от того места, где заметили фигуры, и снова остановились. Я вышел, взял трех человек из другого экипажа и пошел с ними вперед пешком. Стоявшая впереди группа, должно быть, наблюдала за нами, потому что когда мы были примерно в трехстах метрах от них, я получил по радио заранее оговоренный парольный сигнал, на который немедленно отправил отзыв. Через несколько минут мы уже оказались лицом к лицу с капитаном Гаем. Он приветливо улыбнулся и произнес:

— Рад видеть тебя снова так скоро, Билли.

В последний раз мы встречались на базе «Виктор», когда я провожал его на один из транспортников C-130, который перебрасывал эскадроны в Аль-Джуф. Но с его командиром я разговаривал менее чем за тридцать часов до этого, когда приземлился на их позиции на вертолете «Чинук». Все, что нам нужно было знать, уже было обсуждено тогда, и сейчас для задержки не было причин.

— Вы выбрали для нас место для дневки? — спросил я.

Гай кивнул.

— Примерно в двух километрах к северу отсюда. Я сам вчера разведал эту местность, и она вам подойдет, — ответил он.

После этого обмена мнениями говорить больше было не о чем. Если только в штабе не произойдет какого-то серьезного переосмысления, в этой операции мы больше не будем связаны с патрулем «Альфа Три Ноль».

Капитан Гай дал нам указания относительно выжидательного района, который он заранее для нас подобрал, после чего я поблагодарил его и приказал своей колонне выдвигаться, в то время как три бойца другого патруля исчезли в ночи. В свой район мы вышли через пятнадцать минут, и я молча поздравил заместителя командира «Альфы-30» с его выбором. Самые высокие холмы в этом районе Ирака не превышают ста футов в высоту, но в непосредственной близости от нас было множество небольших курганов. Их наличие позволяло нам легко скрыть машины, и мы могли ходить и разминать ноги без риска быть замеченными пастухами или бедуинами.

Мы с Пэтом выбрали наилучшие позиции для обороны, и парни начали обустраиваться на дневку. Когда я напомнил им, что мы не будем пользоваться маскировочными сетями, их лица на мгновение поменялись, но, не считая нечленораздельного ворчания, они молча принялись за дело, разложив между каждой парой «Ленд Роверов» по большому «Юнион Джеку», придавив их камнями. Только Пэт попытался переубедить меня. Очевидно, он хорошо обдумал этот вопрос с тех пор, как я объявил о своем решении накануне утром, и решил подойти к нему с другой стороны.

— Можно с вами поговорить? — спросил он.

— Что-то произошло, Пэт? — ответил я.

— Я хотел бы напомнить вам об СПД.

СПД — это постоянно действующие инструкции о стандартном порядке действий. Они существуют в каждом полку Британской Армии, и являются руководящими документами. Но это все, чем они являются — они не отлиты в бетоне и не высечены в камне.

— И? — ответил я, не особо надеясь на результат.

— Ну, это… Мы не используем маскировочные сети, а в СПД говорится, что нам нужно это делать.

— Ну же, Пэт, — произнес я, — меня не интересуют маскировочные сети, и меня не интересуют СПД. Это же просто рекомендации.

Он на мгновение задумался, но, очевидно, считал, что может сделать еще один подход. В его решимости не было ничего плохого, но на этот раз он выбрал не тот аргумент.

— Заместителю директора не понравится, если мы проигнорируем СПД, — рискнул он.

— Да плевать мне на то, что думает заместитель директора! Он спит в постели в Эр-Рияде, а не здесь. Мне также наплевать на СПД. И раз уж ты об этом заговорил, то я и есть СПД. А теперь брось это, и давай приступим к работе.

Через несколько дней мы узнали по радио, что подразделение эскадрона «D» в западной части Ирака, расположившееся на дневке под маскировочными сетями, было атаковано одним из наших самолетов. Летчик заметил под сетью два «Ленд Ровера» и, приняв их за пусковую установку ракеты «Скад», выпустил ракету «Мейверик» класса «воздух-земля», которая взорвалась под передними колесами одного из автомобилей. Ракета причинила машинам серьезные механические повреждения, но, к счастью, обошлось без жертв. Услышав эту новость, мое подразделение значительно приободрилось, и больше протестов по поводу моего решения не использовать маскировочные сети не возникало.

В некоторых других случаях я пытался объяснить Пэту, каким образом необходимо игнорировать инструкции о стандартном порядке действий в конкретных обстоятельствах. Например, в полковых СПД говорится, что солдат, работающий связистом, должен носить свой шифроблокнот в кармане брюк. Однако очевидно, что если вам необходимо преодолевать реку вброд и блокнот скорее всего может намокнуть, то вы переложите его в карман рубашки. Более того, как я познал на личном опыте, полученном во время обучения в джунглях, и который вполне мог привести к моему отчислению из Полка, карманы для карт не всегда безопасны. Но Пэт никогда бы с этим не согласился. Для него СПД были Библией, их нужно было просто соблюдать. Наши споры — разногласия, если честно, — всегда заканчивались одинаково: я говорил ему: «Пэт, мы на войне. Мы можем делать то, что нам нравится. Я могу делать то, что мне нравится».

Тем не менее, он предпочитал работать в рамках установленных правил, и другие военнослужащие патруля часто подстрекали его подходить ко мне. Мне было крайне неприятно, но я никак не мог заставить его это понять. В конце концов, всякий раз, когда он приходил ко мне со стонами по поводу какой-то очередной нарушенной мной инструкции, мне приходилось говорить ему, чтобы он оставил это в покое — и вряд ли это был очень конструктивный аргумент.

Большинство других солдат патруля были более гибкими, особенно после атаки союзных пилотов на «Ленд Роверы» эскадрона «D». Однако когда я впервые запретил использование маскировочных сетей, им это ни капельки не понравилось, и, обходя наше новое расположение, я обнаружил, что не слышно обычных шуток.

К тому времени все было готово, парни разожгли свои печки и разогревали еду и воду для приготовления пищи. Обычно в таких случаях один или двое из них приглашали меня выпить у них в машине кружку горячего, сладкого армейского чая, но все, что я получил в этот раз, — это извинительные взгляды и отведенные глаза. «Сущие дети», — сказал я про себя и поспешил вернуться к своей собственной плите и кружке, на которой вскоре уже согревал пальцы, потягивая приготовленный напиток.

В тот день мы расположились лагерем к югу от небольшого иракского городка Нухайб, а со следующей ночи должны были действовать в районе к северу от рубежа, проходящего через этот город с востока на запад. Оперативный район патруля «Альфа-30» находился к югу от этого же рубежа. Причина нарезания патрулям совершенно самостоятельных районов проведения операций не только вполне логична, но и крайне важна. Ее смысл заключается в том, чтобы избежать любого контакта между подразделениями, который может привести к ситуации «синий по синему» — то есть к случаям, когда свои собственные войска открывают огонь друг по другу. Ни один патруль САС никогда не выйдет за границы своего оперативного района без предварительного уведомления подразделения, в чей район он перемещается.

В Полку уже был случай дружественного огня на Фолклендах, когда патруль САС застрелил одного военнослужащего Специального Лодочного Эскадрона. Это была трагическая случайность, несчастный случай, но СБС действовали за пределами назначенного для них района проведения операций. Началась перестрелка, и только когда кто-то закричал, а другая сторона услышала английскую речь, ошибка была осознана. Но к тому времени один военнослужащий СБС погиб.

В то утро в нашем новом выжидательном районе, пока свободные от дежурства люди укладывались спать, я проторчал все свободное время на радиостанции. Новости были не очень обнадеживающими. Патруль «Браво Два Ноль» по-прежнему не выходил на связь, а подразделение эскадрона «D», действующее примерно в пятидесяти километрах к юго-западу от нас, было обнаружено и вступило в интенсивную перестрелку с противником. Семь человек отделились от основного подразделения, и с ними пропала связь, причем среди них был один раненый. Ну и в довершение всего, патруль из восьми человек с позывным «Браво Один Девять», который был высажен в ту же ночь, что и «Браво-20», но который благоразумно взял автомобиль, также был обнаружен противником и сейчас находился вне связи, направляясь, как мы надеялись, к границе Саудовской Аравии.

Завершая радиопередачу на более позитивной ноте, штаб также проинформировал меня о реакции в Лондоне на решение отправить меня в бой. Директор Сил специального назначения, очень веселый бригадный генерал, отказался верить отчету, предоставленному ему дежурным офицером в оперативном отделе в Лондоне. Директор был настоящим героем, веселым и жизнерадостным человеком, и одновременно очень общительным и чрезвычайно приятным собеседником.

— Вы, должно быть, шутите?! — это был его первый комментарий офицеру оперативного отдела. — Задача полкового сержант-майора на войне — это боеприпасы и военнопленные. О чем, черт возьми, вы говорите?

Насколько я понял, когда его офицер стал настаивать на том, что меня действительно отправили в Ирак, чтобы я возглавил патруль, директор сказал ему:

— Не будьте таким идиотом. Полковые сержант-майоры не воюют в военное время, само предположение об этом возмутительно. Это либо так, либо они все там посходили с ума.

В конце концов, потребовался специальный ответ из Аль-Джуфа, чтобы убедить его в том, что я не нянчусь с боеприпасами в Саудовской Аравии, а веду патруль «Альфа Один Ноль» в тыл врага.

По радио я также узнал, что наш стремительный 160-километровый ночной рывок в определенной степени снизил давление на командира, поскольку это уже начало оправдывать его решение сменить первоначального командира патруля мной. В основном это давление исходило от заместителя директора в Эр-Рияде, который временами вел себя как капризный начальник, периодически вмешиваясь и критикуя, но не всегда предлагая конструктивные варианты.

Однако, насколько мне — и многим другим — было известно, какое бы давление ни пытался оказывать заместитель директора, у нас был командир, который блестяще справлялся со своими обязанностями в очень сложных обстоятельствах. Он не дрогнул даже под сильным давлением; только в ту ночь он потерял связь с двадцатью тремя своими людьми, но просто продолжал действовать, как и положено воинскому начальнику. Его любили во всем Полку, и одновременно уважали — что далеко не всегда одно и то же. Наш командир старался общаться со своими людьми, старался узнать их по имени, понять их личные качества. Доверившись мне, он сделал мужественный поступок, и я был полон решимости не подвести его. Мне было все равно, насколько сложным может оказаться задание, но я собирался сделать все возможное, чтобы справиться с ним.

Тем не менее, одной из моих первых обязанностей были люди, находящиеся под моим непосредственным командованием. Они имели право знать некоторые новости, которые я получил, и было бы справедливо, если бы они узнали, что некоторые из их друзей и сослуживцев пропали без вести, и что Полк уже понес по крайней мере одну потерю. Поэтому рано утром того же дня я созвал т. н. группу «К» — командирскую группу, в данном случае это было совещание для всех командиров машин — и ввел их в курс полковых новостей. Когда я изложил голые факты, касающиеся стычки патруля эскадрона «D» с противником, их лица помрачнели.

Слушать такое было не очень приятно. Известно, что один из солдат этого патруля был ранен в живот и пропал без вести вместе с шестью другими бойцами, которые отделились от основного подразделения во время боя, который, — даже с учетом той скудной информации, которую я получил, — выглядел так, как будто он был довольно ожесточенным. На данный момент сообщений о других потерях не было, но во время боя одна машина была полностью уничтожена, а вторая сильно повреждена. По мере того, как до некоторых из моих подчиненных доходили новости, они начали выглядеть очень расстроенными. Раздалось несколько стонов и сочувствующих восклицаний.

— Но это не была игра в одни ворота, — сообщил я им. — Нашим ребятам также удалось задать трепку людям Саддама. — Они оживились, и я продолжил: — Во вражеском отряде было сорок иракцев, и наш патруль убил десять из них, остальных ранил, уничтожил три машины и в конце концов разогнал противника.

Это значительно подняло боевой дух командиров моих машин, и я решил воспользоваться возможностью напомнить им о замысле нашей собственной операции.

— Наша задача, во-первых, обнаружить и уничтожить пусковые установки «Скадов» и их стартовые площадки. Во-вторых, собрать разведывательную информацию. И в-третьих, предпринять наступательные действия, что означает борьбу с любыми вражескими силами или вражескими объектами, с которыми мы встретимся.

Последние слова вызвали благодарную ухмылку на лицах большинства из них, последовал хор избитых предложений о соответствующих мерах, которые мы можем предпринять против всех иракских войск, которые нам попадутся.

Я дал всем время выговориться, а затем попросил их замолчать.

— Сегодня вечером мы отправимся на север еще на пятьдесят километров, — сказал я. — Это означает, что утром наша дневка окажется в центре всех наших действий. Я намерен пробыть там тридцать шесть часов, что даст вам всем возможность отдохнуть. Также начнем с пешего патрулирования, что даст вам возможность лучше сориентироваться на местности. Сегодня днем мы снова выдвигаемся в семнадцать ноль ноль, так что давайте-ка начнем собирать вещи.

Казалось, что уже второй день подряд мы собираемся начать наш ночной переход в позитивном настроении. Люди жаждали драки, несколько из них подошли ко мне, чтобы спросить, когда же начнутся какие-нибудь активные действия.

— Не волнуйтесь, это произойдет довольно скоро, — ответил я им. Они, конечно, выглядели воодушевленными, но, наблюдая, как они расходятся к своим машинам, я отчетливо сознавал, что почти никого из них не знаю.

А вот с двумя другими членами экипажа моего «сто десятого» мне пришлось познакомиться поближе. Как я уже говорил, Маггер был идеальным водителем, молчаливым и спокойным солдатом, с которым все хорошо ладили и о котором никто не мог сказать ни одного плохого слова. У него не было сильного акцента или каких-либо примечательных привычек или особенностей — ну кроме своего размера, — он был просто солидным, надежным и порядочным воином с отличным чувством юмора. Если он не мог сказать о человеке что-то хорошее, то он вообще ничего о нем не говорил. За все время, что я его знал, я ни разу не слышал, чтобы он кого-то охаивал.

Однако Маггер по-настоящему раскрылся именно в роли подрывника, потому что как только в его руках оказывалась взрывчатка, он становился как одержимый. При малейшем намеке на то, что есть что-то, что нужно взорвать, его глаза загорались, а на лице от уха до уха растекалась ухмылка, и чем больше предполагался потенциальный взрыв, тем счастливее становился Маггер. На самом деле я никогда не знал никакого другого солдата, настолько погруженного в свою работу, и было замечательно наблюдать за тем преображением, которое происходило с ним всякий раз, когда его пальцы соприкасались с пластичной взрывчаткой, взрывателями, детонаторами, таймерами, минами и другими инструментами его смертоносного ремесла.

Третий человек, находившийся на борту нашего «Ленд Ровера», Гарри, мой связист и пулеметчик машины, тоже был человеком спокойным. Он выглядел так, как будто ему нужно хорошо питаться не менее шести раз в день, чтобы набрать вес, но, вопреки своему внешнему виду, Гарри был невероятно подтянутым и выносливым, а также превосходным бегуном на длинные дистанции. Помимо того, что он был опытным связистом и первоклассным солдатом, мне нравилось иметь Гарри на борту, потому что он с удовольствием ел только галеты и бекон-гриль. Последний, который поставлялся в маленьких жестянках, представлял собой субстанцию, напоминавшую мясо для ланча, которая, будучи обжаренной, по вкусу напоминала бекон. Гарри любил есть ее холодной и с радостью менял остальные продукты своего пайка на наш бекон-гриль. Поскольку мы с Маггером это мясо ненавидели, мы были очень рады, что он был с нами.

Одним из командиров машин в моей группе, «Альфа Один Ноль», был Дес, штаб-сержант роты, один из немногих военнослужащих эскадрона «А», с которыми я сталкивался до патрулирования. Я знал его как человека, которому можно абсолютно доверять и на которого можно положиться в любой ситуации, а также как человека, не способного говорить мне в лицо одно, а за спиной — другое. Он был среднего телосложения, с очень темным цветом лица, уже начавший терять волосы. Обычно Дес был тихим, если только не злился, и казалось, что мы с ним находимся на одной волне, — возможно, потому, что, как и я, он тоже был бывшим парашютистом. Два военнослужащих патруля, которые написали книги о своем опыте участия в войне в Персидском заливе, описывали Деса как брюзгу, который постоянно ко мне подлизывался. Говорить так о превосходном, позитивном и профессиональном солдате — это не только говорить неправду, но и вести себя крайне несправедливо. Именно благодаря Десу и таким, как он, — а мне еще только предстояло узнать, что большинство других ребят тоже были на одной волне со мной, — наше задание смогло увенчаться успехом.

Пэта я оставил в качестве своего заместителя, отвечавшего за одну половину патруля с четырьмя «Ленд Роверами». Остальные четыре машины и «Унимог» были в моем распоряжении, мотоциклы работали с каждой группой. Обе группы разделялись только в одном-единственном случае — когда мы двигались параллельными колоннами по обе стороны большого вáди или широкой долины.

В группе Пэта, «Альфа Два Ноль», также служил другой старший сержант, «Спенс». Я знал его несколько лет, и всегда только по его прозвищу — «Серьёзный», — которое он заработал не только потому, что у него были серьёзная манера поведения, но и потому что все, что он делал, он называл серьезным. Если вы видели его курящим и приветствовали его: «Привет, Спенс, все в порядке?», — он отвечал: «Да. Я просто серьёзно покуриваю». Или я мог заметить, как в субботу он выходит из столовой с сумкой, и когда спрашивал, что он собирается делать, то ответом было: «Все в порядке, Билли. Я просто собираюсь заняться одним серьёзным делом». Это означало, что он едет в центр города, чтобы постирать белье, или купить что-нибудь в «Boots»[98], или выполнить какое-нибудь иное обыденное поручение. Для него все было «серьёзно», и это стало предметом постоянных шуток среди парней. Он был «серьёзным» для всех и каждого.

В этом не было ничего уничижительного, потому что он был достаточно приятным человеком. Среднего роста, с темными, слегка вьющимися волосами, во время патрулирования Спенс отрастил черную бороду и усы. Он пришел в армию мальчишкой, и думаю, что именно это было причиной того, что он был настолько серьезен. По моему мнению, все парни, которые записывались в армию мальчиками, а затем, повзрослев, переходили в полки, как правило, были гораздо более институционализированы, чем новобранцы, которые приходили с гражданки в возрасте восемнадцати, девятнадцати или двадцати лет. Мальчики приходили в армию прямо из школы, и большинству из них система тщательно промывала мозги. Им как бы не хватало всестороннего, более, так сказать, отшлифованного жизненного опыта, которым остальные из нас наслаждались — или претерпевали — в подростковом возрасте, до того, как мы выбрали Королевскую службу. Через несколько лет после наших похождений в Персидском заливе я наткнулся на книгу некоего «Камерона Спенса» под названием «Сабельный эскадрон»[99], которая, как оказалось, рассказывала об опыте, полученном автором в Ираке в составе патруля «Альфа Один Ноль». Я никогда не слышал ни о каком «Спенсе» и, прочитав книгу, с удивлением обнаружил, что это ни кто иной, как наш «Серьёзный», поэтому мне, видимо, не стоило удивляться тому, что в «Сабельном эскадроне» автор, безусловно, нагромоздил всяких таких же серьёзных небылиц, к которым я вернусь позже.

У Пэта в его группе также находился офицер. Капитан Тимоти был очень приятным парнем, перешедшим к нам из пехотного полка. Только недавно прошедший отбор, он находился в патруле главным образом для того, чтобы набраться опыта, и поэтому играл лишь ограниченную роль. Однако когда дело дошло до внесения конструктивных предложений, я нашел, что он приносит огромную пользу. В тех случаях, когда я собирал командиров, то после выбора того или иного варианта действий, я просил их высказать свои предложения, и в этом случае на Тимоти обычно можно было положиться, — он предлагал идеи, которые можно было включить в основной план. Вместо того чтобы задвинуть его назад и попросить заткнуться и не мешать, его приглашали внести свой вклад. Он понимал свою роль в патруле, но также знал, что его идеи приветствуются, и мне оставалось лишь пожелать, чтобы все были такими же позитивными и конструктивными.

В частности, это касалось водителя Пэта. Капрал «Йорки», как его прозвали, показался мне таким негативным в полевых условиях, и я был очень удивлен тем, каким оптимистичным он выставил себя в своей книге «Виктор Два», которая впервые появилась на свет под псевдонимом «Питер “Йорки” Кроссленд»[100].Как и в случае с книгой «Серьёзного» Спенса, ряд утверждений Йорки я рассмотрю чуть позже. Это был крупный мужчина с копной темных волос и довольно туповатой физиономией. Его явно выраженный йоркширский акцент в сочетании с беззлобным выражением лица, особенно когда он надевал свой стальной шлем, делали его достаточно безобидным на вид, но позже от некоторых других солдат патруля я узнал, что он, похоже, имел большое влияние на Пэта, что, в свою очередь, могло способствовать некоторым неверным решениям предыдущего командира. Что касается меня самого, то я находил поведение Йорки нестабильным, и мне было ясно, что сама обстановка — боевая работа в тылу врага — его доконала. Соглашусь, не очень весело для него, но также потенциально опасно для остальных военнослужащих «Альфа Один Ноль».

Действительная военная служба влияет на разных людей по-разному. Во время боевой подготовки и учений солдаты могут быть исключительно хороши, однако когда дело доходит до реальности, все может оказаться совершенно наоборот. Никто не знает, как он отреагирует на бой, пока не побывает в перестрелке. Обучение, дисциплина, чувство собственного достоинства, преданность своим товарищам и своему подразделению — все эти и другие факторы играют весомую роль в формировании хорошего солдата, но до тех пор, пока он не окажется в бою впервые, он будет оставаться неизвестной величиной.

Побывав в перестрелке, вы будете уверены в своих действиях в будущих ситуациях. Для опытного солдата, каким я себя тогда считал, для патруля «Альфа Один Ноль» существовал только один путь — вперед. Ни один приказ, ни одно задание, ни одна операция не являлись невыполнимыми. В какой-то степени я мог использовать такую уверенность в себе, чтобы влиять на других людей и таким образом настраивать их на позитивный лад, после чего верх брали их собственный характер и подготовка.

Иногда военнослужащие, которые не имели опыта боевых действий и, следовательно, не знали, как они отреагируют, были вынуждены отказываться от заданий, даже не попытавшись их выполнить. Именно это и произошло много лет назад в Аргентине. Группа, доставленная вертолетом на Огненную Землю, даже не попыталась достичь своей цели, потому что, по их мнению, задача была невыполнимой, а значит, неприемлемой. Убедив себя в том, что они выполняют самоубийственную миссию, они решили, что раз у них нет шансов выжить, то, следовательно, нет шансов и на успех. Но на самом деле часто бывает с точностью до наоборот — как показали события на острове Пеббл или операция в иранском посольстве, успех и выживание идут рука об руку.

Тем не менее, в фильмах, романах и даже автобиографиях очень легко изображать людей, с радостью соглашающихся на самоубийственные операции, но в реальной жизни выполнить такие задания не так-то просто. Некоторые парни из САС в Ираке, которые сейчас впервые в жизни столкнулись с перспективой настоящей перестрелки, прожили в Херефорде много лет. У них были жены, дети и жизнь вне службы, и когда у тебя все это есть, то противостоять вражескому огню гораздо труднее. Если жизнь стала комфортной и привлекательной, то риск смерти становится гораздо более сложным. И по мере того, как наше пребывание за линией фронта в Ираке растягивалось на недели, мне предстояло самому увидеть, как это ощущение проявлялось в самых разнообразных формах.

Еще одна ночная поездка в ужасных, почти арктических условиях привела нас утром 31-го января прямо в центр нашего исходного района проведения операций, и как только мы организовали новую дневку, я оценил обстановку. К этому времени мы находились в движении уже три ночи подряд и углубились на территорию Ирака на расстояние около двухсот километров, но люди очень устали, и не только физически. Такая езда, помимо того, что отнимала силы у водителей, требовала повышенной бдительности, постоянного внимания к любым проявлениям вражеской деятельности или местонахождению врага. Однако подобная постоянная бдительность изматывала психику. По этой причине в то утро я подтвердил, что мы остаемся в этом месте на тридцать шесть часов, и что я буду высылать пешие патрули, частично для рекогносцировки окружающей местности, а частично для того, чтобы дать людям возможность потренироваться и втянуться в обстановку. Автомобили также пострадали от езды по скалистой местности, и я поручил парням из нашей мобильной роты обслужить их и произвести необходимый ремонт.

В первом утреннем радиосообщении содержались добрые вести. Восемь человек из патруля «Браво Один Девять» вернулись в Аль-Джуф. Они пересекли границу предыдущей ночью и вернулись через Арар, где их остановила местная саудовская полиция за езду без фар. Люди были измотаны, но не ранены, хотя четверым из них потребовалось лечение от обморожения. Мои мысли сразу же обратились к «Браво Два Ноль». Если бы они были менее упрямы, послушались командира и меня и взяли «Ленд Ровер», мы могли бы радоваться их возвращению через Арар, так же, как и их товарищей из того же эскадрона.

Двадцать четыре часа спустя пришли еще более хорошие новости. Пропавшие семь военнослужащих эскадрона «D» вернулись в Арар и направлялись на вертолете в Аль-Джуф. Раненого бойца доставили в госпиталь по воздуху. Когда через несколько минут я сообщил эту новость парням, я также смог сказать, что, хотя солдат получил огнестрельное ранение в живот, у него было выходное отверстие. Это было воспринято с явным облегчением, поскольку благодаря своему медицинскому образованию все знали, что гораздо опаснее, когда в теле остаются разбросанные куски металла.

Я подождал, пока утихнут комментарии.

— Теперь к нашим собственным новостям, — сказал я им с широкой улыбкой. — Мы получили первое конкретное задание в рамках нашей основной задачи.

Я видел, как у большинства лица загорелись от нетерпения, а у некоторых промелькнуло опасливое выражение. «Об этом мы побеспокоимся позже», — решил я, прежде чем продолжить.

— Мы должны провести разведку аэродрома Мудайсис, который является крупной базой иракских истребителей примерно в двадцати километрах к западу от основного маршрута снабжения. Он и станет нашим пунктом назначения сегодня вечером. Надеюсь, мне не нужно напоминать вам, что мы будем приближаться к действующему объекту противника с вероятным наличием других вражеских позиций в этом районе. Так что смотрите в оба — и без лишнего шума.

Последнее замечание вызвало несколько смешков у более расслабленных солдат патруля, потому что жесткий послеполуденный ветер уже начал трепать все, что не было надежно привязано или прижато к бортам «Ленд Роверов». Как бы мы ни старались, мы все время напоминали собой передвижной склад.

В ту ночь, отклонившись немного северо-западнее, мы встретили несколько лагерей бедуинов. Мы смогли заранее обнаружить их в своих тепловизорах MIRA и обойти их стороной. Кроме громкого лая собак, наш проезд не вызвал никакой заметной реакции.

Проведя несколько недель в тылу врага во время войны в Персидском заливе, я никогда не смогу представить себе лагерь бедуинов, не совместив этот образ со звуком лая собак. Эти две вещи неотделимы друг от друга, и вполне справедливо сказать, что там, где вы найдете одно, вы найдете и другое.

Вот почему меня очень позабавили некоторые вещи, описанные Макнабом в книге «Браво Два Ноль». В одном из эпизодов он описывает, как он и его люди услышали собак возле стоянки бедуинов. По словам Макнаба, если собаки приближались к патрулю, он и его люди использовали свои «боевые ножи», чтобы убить животных и унести трупы с собой, чтобы потом утилизировать. В другом месте в книге он упоминает, что, поскольку у них не было с собой оружия с глушителями, ему и его людям, возможно, пришлось бы использовать свои ножи, чтобы уничтожить любого противника, находящегося на стартовой площадке «Скада», чтобы не привлечь нежелательного внимания других иракских сил в этом районе.

Однако дело состоит в том, что ни один человек в здравом уме не будет подходить близко к любой собаке в любом месте Ближнего Востока, не говоря уже о собаках бедуинов. Существует очень высокая вероятность того, что она окажется бешеной; это если не считать того, что собаки сами по себе жестокие животные, особенно полудикие. Вероятность того, что кто-то тихо и быстро убьет собаку стальным клинком, чрезвычайно мала.

Еще более показательным является тот факт, что в Британской Армии, не говоря уже о Полке, не существует такого понятия, как официальный боевой нож. Единственно, что выдается — это небольшие раскладные ножи, которые используются в основном для открывания пайков и откручивания или замены винтов на винтовке. Я знал нескольких парней из САС, которые носили ножи чуть побольше, но использовали они их только для обычных дел, но отнюдь не для того, чтобы резать ножом людей и собак или перерезать горло дозорным. В САС нет курса обучения, связанного с использованием ножей, боевых или любых других. Даже подготовка по рукопашному бою является лишь самой базовой, и единственный раз, когда речь там заходит о ножах, так это во время обучения тому, как защищаться от противника, вооруженного клинком. В конце концов, если вам нужно убить какого-то человека или животное в бою или во время службы, то вы используете винтовку или пистолет. В Британской Армии нет ни одного подразделения, в котором для уничтожения противника использовались бы гаррота, арбалет или нож — ну кроме штыков, конечно. Любой солдат, который уверяет вас в обратном, либо лжет, либо сам попался на удочку той чепухи, которую пишут о спецназе.

Однако в рассказе Макнаба о том, как он услышал собак бедуинов, есть толика правды и касается она того сильного напряжения, которое связано с выполнением задания в тылу врага, особенно на такой суровой местности. Думаю, что поначалу никто из нас не чувствовал себя в пустыне совершенно спокойно, несмотря на всю нашу подготовку и, как у некоторых из нас, многолетний опыт. Конечно, обнаружение первого поселения в пустыне, должно быть, встревожило Пэта и Йорки, потому что они резко остановились. Маггер тоже остановился, я выпрыгнул и прошел вперед пятьдесят или около того шагов до головного «Ленд Ровера». Поравнявшись с Пэтом, я спросил:

— Что случилось?

Он дернул головой вперед.

— В километре впереди большое движение. Это может быть вражеский патруль.

Я поднял винтовку и прищурился через прицел «Кайт» — прицел ночного видения, который устанавливается на M16 или SA80[101] и работает так же, как обычный оптический прицел, только в темноте. Затем я долго смотрел в тепловизор MIRA, одновременно напряженно прислушиваясь, после чего начал улыбаться.

— Вон там, похоже, стоит группа палаток или чего-то подобного и, возможно, горит костер для приготовления пищи, — сказал я. — Что означает, что это может быть кто угодно. Но я также слышу лай собак, а Республиканская гвардия не часто берет домашних животных на маневры. Соответственно, это бедуины. Постарайтесь обойти лагерь примерно за пятьсот — тысячу метров, и они не доставят нам никаких проблем. А теперь давайте двигаться, иначе мы не успеем до рассвета выйти в нужный район.

Правда, в этом существовал определенный элемент риска, но это был риск, на который я готов был пойти. Если впереди окажется воинское подразделение, то была вероятность того, что его дозорные примут нас за иракские войска. И даже если они заметят нас и заподозрят, то я рассчитывал, что прежде чем они попытаются подтвердить свои подозрения, они подождут до рассвета.

А если бы они оказались бедуинами, в чем я был уверен, то им все равно было бы на нас наплевать. Большинство представителей пустынных племен почти наверняка имели очень слабое представление о том, что происходит в их стране, не интересовались политикой и не испытывали сильного чувства преданности к стране или к вождю. Если бы самолеты начали сбрасывать бомбы рядом с ними, то они могли бы уйти с дороги, но их, как правило, нисколько не интересовало, были ли солдаты, спокойно проезжающие ночью мимо, иракцами или кем-то другим.

За ночь мы проехали, наверное, полдюжины таких лагерей, некоторые из них находились так близко, что несколько жителей махали нам в лунном свете. Мы махали им в ответ. Подозреваю, что увидев наши шемаги и бурнусы, они, вероятно, уверились в том, что мы иракцы — если вообще смогли нас различить в темноте.

— Побеждает отважный, — пробормотал я Маггеру наш полковой девиз, когда мы с грохотом пронеслись мимо очередного поселения. — Удивительно, сколько раз эта поговорка оказывалась верной.

Он мимолетно ухмыльнулся и продолжил движение. Я совершенно уверен, что если бы даже один из лагерей оказался крупной иракской засадой, устроенной целым танковым полком, Маггер остался бы таким же невозмутимым.

В какой-то момент, незадолго до полуночи, когда мы двигались по более возвышенной местности, я приказал колонне остановиться и, используя свой прицел «Кайт», посмотрел в сторону Багдада. В небе стояло зарево от вспышек взрывов. Бомба за бомбой, сотнями штук, превращали небо на востоке во впечатляющее зрелище даже на таком расстоянии.

Мне было почти жаль бедных иракцев, которые в ту ночь получали такую царскую взбучку — вероятность того, что большинство из тех, кому не повезло, могли оказаться гражданскими лицами, все же была. Однако, похоже, такова была модель современной войны.