Глаз бури

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Дождь. Мелкая, настойчивая, жалкая морось, одна из тех, что скатываются по шее и, кажется, пропитывает одежду куда хуже, чем любой настоящий ливень, — вот что приветствовало нас в Северной Ирландии.

Я никогда раньше не бывал за границей, и хотя Северная Ирландия на самом деле не была «заграницей», в ней было странное ощущение чужеродности. Отчасти это было связано с языком. Когда я впервые приехал в Белфаст, мне потребовались недели, чтобы понять слова, которые произносили некоторые местные жители, — а ведь они должны были говорить по-английски. Хотя будь я проклят, если это звучало как английский язык, с которым я встречался раньше. На мой слух, это было больше похоже на удушение, чем на речь. Причем имейте в виду, что если честно, я сомневаюсь, что ольстерец найдет чистую солфордскую речь настолько же понятной.

Камуфлированные грузовики доставили нас в наши казармы в Белфасте. По дороге мы миновали ряды почти одинаковых домов из красного кирпича, покрытых копотью. Они стояли стена к стене, словно не имея достоинства стоять поодиночке. Я попытался представить Джорджа Беста, моего героя из «Манчестер Юнайтед», пинающего футбольный мяч на улице возле дома в Белфасте, где он вырос. Граффити — в основном политические лозунги — боролись за место на стенах и заборах. Самая дешевая форма рекламы, которую ИРА могла найти, она была повсюду: республиканские девизы иногда виднелись отдельно, иногда перечеркивались столь же подстрекательскими фразами лоялистов.

Тем не менее, когда мы останавливались на светофорах, люди, проходя мимо, улыбались нам. Одна старуха переложила трость в левую руку, а правой сделала крестное знамение. «Да благословит вас Бог, мальчики», — прошептала она, и даже я без труда ее понял.

Нам пришлось много раз нуждаться в благословении этой старой женщины, прежде чем два года спустя нас вернули на материк. К тому времени чашки чая, которые когда-то так любезно предлагали британским солдатам некоторые католики, с вероятностью пятьдесят на пятьдесят уже были отравлены крысиным ядом. Это был 1970 год, и «Смуте» — то есть тому последнему ее витку — было немногим больше года. У людей еще оставалась надежда, и в те дни многие католики видели в Британской армии своих избавителей от протестантских эксцессов; то же самое, хотя и обратным знаком, было верно для многих протестантов. Никто тогда не предполагал, что проблема резко обострится и продлится еще лет тридцать, а может и дольше. Как они могли поступить? Обычно человеку не свойственно предсказывать худшее.

Что касается меня, то я обнаружил, что одной из замечательных вещей в работе с хорошо отлаженным рабочим подразделением, спустя месяцы обучения, является прекращение бессмысленной херни. Хотя парашютисты были развернуты на службе так же ловко, как и любой гвардейский полк, дни бездумного «отбивания» наших постельных принадлежностей безвозвратно ушли. От нас по-прежнему требовалось подметать и натирать полы в казарме, но вместо того, чтобы каждый день ровнять постельное белье, мы просто заправляли постель и шли на работу.

Кроме ботинок, гамаш и брюк, мы носили десантные куртки-«дэнисоны»[27] и красные береты. Казалось бы, носить стальной шлем логичнее, но красные береты были гораздо эффективнее. Их отличительный цвет позволял террористам увидеть, с кем они имеют дело, пока мы были еще в миле от них. Узнав, что они противостоят парашютному полку, ИРА поняла, что имеет дело с самыми жесткими и эффективными войсками Британской армии. В большинстве случаев они отступали и оставляли нас в покое.

На самом деле, поскольку наша репутация «не смей мешать нам» шла впереди нас, у нас было меньше проблем с ИРА, чем у других полков. Зачастую, при виде красного берета террористы отступали и ждали, пока на службу не заступит другой батальон, с менее грозной репутацией. Тогда они направляли свои действия против наших преемников.

Я помню, как один йоркширский батальон, «Грин Ховардс»[28], начав службу в Белфасте, понес большие потери, потеряв от действий ИРА пять или шесть человек убитыми. Их моральный дух упал так низко, что нас отправили им на помощь. Мы разместились в здании фабрики на Флакс-стрит, в городском районе Ардойн, в самом сердце территории ИРА, но у нас не было ни одного инцидента. Причина состояла в том, что в ИРА считали, что если парашютисты здесь, то не трогайте их, пока они снова не уйдут.

Нас одновременно боялись и уважали, в зависимости от того, кто высказывал свое мнение и на чьей он был стороне. Люди знали, что мы были жесткой силой и что, когда нам бросали вызов, мы не затягивали с ответными ударами. Несмотря на это, вместе с нами в Северной Ирландии всегда присутствовал фактор страха. Никогда не знаешь, когда снайпер держит тебя в прицеле своего оптического прицела или когда может сработать подрывной заряд — пока не станет слишком поздно.

Хитрость заключалась в том, чтобы постоянно передвигаться. Бегать из угла в угол, постоянно двигаться, чтобы никто не мог поймать тебя на прицел. Мы прикрывали друг друга, и каждое действие было быстрым, быстрым, очень быстрым. Если ты продолжал двигаться, ты продолжал дышать — или, по крайней мере, у тебя было чертовски больше шансов остаться в живых.

Жизнь в Северной Ирландии была ужасной. У нас никогда не было увольнительных, и мы всегда были наготове к чему-то. Нас постоянно вызывали на борьбу с беспорядками, местные жители забрасывали нас кирпичами и зажигательными бомбами. Тем не менее, мы никогда не сталкивались с чем-то опасным для жизни, отчасти из-за репутации полка, а отчасти из-за указаний, которые мы получали, когда дело касалось решения проблем. Командир не позволял, чтобы его людей унижала кучка горячих голов. Если они тебя ударят, говорил он, убедись, что ты прав, а затем хватай их с такой силой, с какой считаешь нужным, но не больше.

В начале 1970-х годов в Белфасте пятничные и субботние вечера означали беспорядки, поскольку те их участники, у кого была работа, могли на следующий день отлежаться. Беспорядки нужно было видеть, чтобы поверить в них, хотя, как правило, их удавалось сдерживать до того, как они выходили из-под контроля. Но даже в этом случае, помимо очевидной опасности — быть атакованными — солдаты подвергались другим опасностям. Однажды в пятницу вечером нас вызвали для усмирения обычной толпы, бросавшей ракеты и зажигательные бомбы. Надев бронежилеты, мы бросились в толпу, чтобы схватить нескольких зачинщиков и бросить их в кузов грузовика, чтобы отвезти в полицейские камеры. Насилие продолжалось до трех часов ночи, и, устало возвращаясь в свое расположение, мы были совершенно измотаны.

Я еще спал, когда в субботу утром в помещение вошел уоррент-офицер и, схватив меня за плечо, стал трясти. Затем он сунул мне под нос бумагу из армейской разведки — фотографию на карточке, используемую для выявления подозреваемых террористов. Несколько мгновений я не понимал, где нахожусь, не говоря уже о том, кем должен быть этот парень на фото. Однако постепенно туман рассеялся, и я услышал, как сержант-майор сказал мне, что мне нужно поприсутствовать в суде, когда будет предъявлено обвинение человеку, которого я арестовал в пятницу вечером. Тому мужчине с фотографии на карточке.

Когда раздаются выстрелы гранат со слезоточивым газом, воют полицейские сирены, а всякие ненормальные бросают в вас кирпичи и зажигательные бомбы, и повсюду в дыму и неразберихе мельтешат группы людей, ни у кого нет времени хорошенько присматриваться к бунтовщикам, которых хватают. Если кто-то нам мешал, мы шли напролом, разбивая ему колени своим оружием или нанося удары прикладом по плечам, по самым больным местам. Это, как правило, отвлекало бунтовщика от поджигания зажигательных бомб.

Мы хватали их за одежду, за которую могли свободно ухватиться, и, вытащив из толпы, бросали в кузов ближайшего грузовика. И с этого момента за них отвечала полиция, которая забирала их, проверяла их досье на предмет, не находятся ли они в розыске, допрашивала и помещала в камеры предварительного заключения до суда, на котором устанавливалась их вина или невиновность в предъявлении различных обвинений — от учинения беспорядков или подстрекательства к ним до нанесения тяжких телесных повреждений или еще что хуже. Если говорить о РУК[29], я часто читал о том, что их обвиняют в предвзятости и в симпатиях к протестантам. Однако я никогда не видел никакой предвзятости. Это были суровые люди, но они защищали закон в таком месте и в таких обстоятельствах, где это было зачастую очень трудно сделать.

Однако не так уж часто в сети попадал «крепкий орешек» террористов. Их лидеры были слишком умны, чтобы позволять им приближаться к конфронтации, в которой не было ничего, кроме обострения ситуации. Кроме того, местные обиженные граждане доставляли РУК и армии немало хлопот и без того, чтобы ИРА вмешивалась в их дела, не говоря уже о том, чтобы подбадривать их.

Но я пришел в суд и дал показания о том, что арестовал этого обвиняемого. Он горячо отрицал это, а его барристер[30] утверждал, что у него никогда раньше не было проблем с полицией. «Это только потому, что его никогда раньше не ловили», — сказал я, на что взъерошенный защитник назвал меня умником. Однако судья поверил мне и признал задержанного, который продолжал возмущаться, виновным в том преступлении, в котором его обвиняли.

Какими бы серьезными и потенциально опасными ни были эти беспорядки, случались и забавные инциденты. Вскоре после нашего прибытия в Белфаст нас вызвали для подавления бунта разгневанных католиков. В основном, простые жители Северной Ирландии — это душевные, порядочные люди. Будучи сам католиком, я часто сочувствовал своим единоверцам, которые устраивали большинство беспорядков, потому что, несомненно, им пришлось несладко от рук протестантского большинства. Кроме того, беспорядки, видимо, скрашивали их скучную жизнь.

По сравнению с другими выступлениями, этот был не таким уж интересным. Нас держали в резерве на параллельной улице, пока солдаты из другого батальона пытались увернуться от кусков кирпичей и банок с мочой, которые в них бросали. Постепенно ситуация начала выходить из-под контроля, и нас предупредили, чтобы мы были готовы вступить в дело и внести свой вклад. Когда, наконец, было решено направить нас, мы развернули большой транспарант и вывесили его на всеобщее обозрение. На нем крупными буквами было написано, что толпа должна немедленно разойтись по домам.

К сожалению, никто из местных демонстрантов не умел читать по-арабски — именно на этом языке были написаны слова на транспаранте. Оказалось, что наш шедевр мирного подавления беспорядков в последний раз использовался в Адене в 1960-х годах, и его привезли в Северную Ирландию, не проверив, что в нем написано и на каком языке.

Однако он оказался необычайно эффективным. Когда мы развернули транспарант, крики и насмешки прекратились. На мгновение воцарилась мертвая тишина, а затем толпа начала смеяться. Стоя за транспарантом, никто из нас не мог понять, над чем они смеются, поэтому один из офицеров выслал человека вперед, чтобы выяснить, что там было такого смешного.

Тот вернулся, и со смехом сообщил, что предупреждение разойтись написано на арабском языке, на что офицер ответил: «Как меня это уже все достало. А теперь скажи им — по-английски, пожалуйста, — чтобы они собирали вещи и шли домой. Быстро!» Они так и сделали, и когда уходили, все еще смеялись и тыкали пальцами на этот идиотский плакат.

К началу 1970-х годов ИРА действовала по своим собственным правилам, многие из которых были весьма далеки от борьбы за единую республиканскую Ирландию. В Южном Арма, например, им, похоже, удалось привлечь к своему «Делу» психопатов особого сорта. Но никакого «Дела» больше не было. Бóльшая часть руководства ИРА являлась не более чем кучкой гангстеров, контролировавших вооруженный грабеж, рэкет, контрабанду и множество других незаконных действий.

Если кому-то в наказание ИРА и отстреливала коленные чашечки, то чаще всего истинной причиной этого было то, что он вторгся на их территорию или каким-то образом не придерживался их линии. Пули в ногах были предупреждением. И если человек оказался бы настолько безумен, что снова стал лезть на рожон, следующая пуля уже летела бы ему в голову.

Все эти «карательные избиения» якобы проводились во имя очищения общества. Но истина в том, что большинство католического населения Ольстера, которое поначалу приветствовало защиту ИРА как буфер от мародерствующих протестантских террористов, стало жить в жутком страхе перед своими «защитниками». Они стали желать, прежде всего, мира со своими соседями-протестантами, и чтобы стрелки навсегда исчезли из их общин, чтобы все они могли жить дальше.

Мы называли Южный Арма «страной бандитов», потому что здесь было очень мало мест, где британские солдаты могли ходить или ездить на армейских машинах, не подвергаясь реальной опасности быть убитыми. Особенно это касалось района Кроссмаглена, который находится всего в нескольких ярдах от границы с Ирландией.

Местность там представляет собой зловещую смесь скалистых обнажений и холмистых полей, окаймленных высокими живыми изгородями и глубокими канавами. Под дорогами и улочками проходят дренажные трубы, по которым по обе стороны стекают с полей ручьи и сточные воды. Террористы могли закладывать бомбы с дистанционным управлением в любую из них и приводить их в действие по радиосигналу из безопасного укрытия на вершинах холмов. Они могли находиться далеко и пересечь границу с Ирландской Республикой еще до того, как машины скорой помощи, спешащие на помощь, успевали завести свои двигатели.

Некоторые подразделения британской армии эти дорожки патрулировали — и делали это себе в убыток. Но только не парашютисты. Мы никогда не ходили по улочкам и дорожкам, а вместо этого уходили в поля за канавами и живыми изгородями, планируя свои собственные маршруты через заборы и ручьи. Куда угодно, только не вдоль этих потенциально смертельных ловушек — дорог с их изгородями и канавами, которые, кроме бомб в дренажных трубах, прекрасно подходили для организации террористами засад.

Мы редко ходили по одному и тому же маршруту дважды и продумывали каждый свой шаг. Более того, мы старались предугадать поведение врага. Во время патрулирования в Северной Ирландии мы часто парковались где-нибудь рядом с полицейским участком или другой вероятной целью ИРА, а затем, когда террористы нападали, мы могли быстро подойти и схватить их.

Основной упор делался на том, чтобы схватить их. О том, что британское правительство ввело в Северной Ирландии политику «стрелять на поражение», написано много ерунды, однако истина очевидна. Если бы существовала такая политика, позволяющая британским солдатам или полицейским убивать известных террористов на месте, ИРА просуществовала бы нескольких месяцев, не более. Правда заключается в том, что, хотя у них было несколько исключительно хороших снайперов, а также искусных саперов, террористы противостояли более сильным бойцам — лучше обученным, более дисциплинированным, лучше вооруженным и экипированным, с лучшей поддержкой и зачастую гораздо более опытным. Как и любая достаточно маленькая, подпольная террористическая организация, Ирландская Республиканская Армия не любит ввязываться в настоящую перестрелку. Вместо этого ее боевики стремятся убить или ранить как можно больше людей с помощью бомбы или пули, а затем убраться как можно быстрее. Многие из тех «героев» ИРА, которые, не задумываясь, убивали и калечили невинных людей, включая женщин и детей, не стали бы «зависать» в перестрелке с настоящими солдатами.

Что касается нас, то каждый солдат знал, как далеко он может зайти в своем возмездии. В кармане он постоянно носил знаменитую «желтую карточку», в которой были прописаны правила ведения боя (ROE). Хотя они состояли из нескольких параграфов, вкратце в них говорилось, что если вы чувствуете, что ваша жизнь, жизнь других сотрудников сил правопорядка или гражданских лиц находится в непосредственной опасности, или что под угрозой уничтожения находится правительственная собственность, вы можете открыть огонь. Все это было прописано в правилах, и все знали, что их несоблюдение повлечет за собой серьезные последствия.

Когда военные убивали мирного жителя, даже известного террориста, Королевская полиция Ольстера немедленно начинала расследование. На самом деле это преуменьшение — было бы правильнее сказать, «закошмарить стрелявшего солдата или солдат».

Однако если бы солдат выстрелил в гражданского вследствие того, что он воспринял его как угрозу, и придерживался правды, как он ее знал, просто заявив на допросе в РУК: «Я думал, что этот человек вооружен и что моей жизни угрожает опасность, поэтому я выстрелил в него», — то он был бы чист. Даже если бы выяснилось, что мертвый человек держал в руках, или казалось, что держал, что-то, что не являлось оружием, совершенно справедливо считалось, что солдат не виноват в том, что он выстрелил при таких обстоятельствах. Однако это очень далеко от того, чтобы назвать это официальной политикой «стрелять на поражение». Это была прямая пропаганда ИРА, и в этом они очень хороши.

После Кровавого воскресенья у них это получилось даже еще лучше. 30-го января 1972 года Британская армия, и в частности парашютисты, дали террористам материал для такого пропагандистского шума, о котором они могли только мечтать. Их мечты стали нашими кошмарами, и все это обернулось одной ужасной трагедией. Когда стрельба прекратилась, было поражено двадцать шесть участников марша за гражданские права — а не террористов. Тринадцать из них умерло, а одна женщина позже скончалась от ран в больнице[31].

Однако еще до этих событий я уже решил уйти из Парашютного полка и подать заявку на отбор в Специальную Авиадесантную Службу. На самом деле, я гордился своим полком и гордился тем, чего я в нем достиг, но, несмотря на все это, я разочаровался в красном берете. На мой взгляд, там было слишком много дерьма. Я хотел вступить в САС, где армейская хренотень отходила на второй план по сравнению с реальной военной службой. Отборочный курс, как известно, нелегкий, но я намеревался попробовать свои силы. Однако, помимо этого, я уже принял решение, что если САС меня не примет, то я уйду из Британской армии.

Из-за убийств в Лондондерри в то воскресенье, некоторые парашютисты вскоре были отправлены домой. Когда мы покидали казармы, чтобы ехать в аэропорт и лететь на материк, по радио в казарме крутили песню Роя Орбисона «Все кончено». Для парашютистов — да, но для всех тех, кто участвовал в этой операции, она не закончилась и не закончится никогда. Кровавое воскресенье всегда будет преследовать великий британский полк. Всегда.