Глаз бури

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Моя крайняя командировка в Дофар пришлась на конец лета 1975 года, и с того момента, как мы сошли с самолета в Салале, я знал, что нас ожидает палящий зной. Помимо него, нас встретило облако мух и пыли, а судя по раздувающимся темным облакам на юге, можно было предположить, что до наступления ночи начнется муссонный ливень. И чтобы добавить нам дискомфорта, в сумерках также должны были появиться тысячи комаров.

Домом здесь и не пахло, но, по крайней мере, мы были избавлены от очередного разрушающего душу пребывания на «Диане-1» или в чуть менее однообразном, но все же утомительном Тави-Атаире. На этот раз султан хотел, чтобы мы раз и навсегда перекрыли основной маршрут снабжения повстанцев из Йемена в Дофар. Это, в свою очередь, означало, что мы будем вести бой с врагом, а не сидеть в бессильной позе, обеспечивая ежедневную тренировку для адỳ в стрельбе по мишеням.

Первым делом я заметил, что качество наших авиаперевозок улучшилось. Вместо транспортных самолетов «Скайвэн» странной формы, которым требовалась посадочная полоса, чтобы добраться до места или покинуть его, мы все чаще использовали американские вертолеты «Хьюи», известные своей ролью во Вьетнамской войне; во время моей первой командировки в стране было всего несколько таких вертолетов, и мы почти никогда на них не летали.

Однако суровая, драматическая и, в своем роде, потрясающе красивая местность осталась неизменной. Нашим пунктом назначения была крупная пограничная позиция под названием «Симба», расположенная на западном краю большого южного плато Дофара, откуда можно было просматривать йеменский прибрежный город Хауф. Я говорю «йеменский», но на самом деле султан, изучив различные столетние карты этой местности, решил, что населенный пункт является частью оманской провинции Дофар, и намеревался вернуть его себе. А тот факт, что Хауф был городом, из которого верблюжьи караваны отправлялись по маршруту снабжения повстанцев в Дофар, еще больше укрепил его решимость.

Помимо помощи во взятии Хауфа, нашей главной задачей было перекрыть этот путь снабжения. Султан намеревался провести крупное наземное наступление в конце сезона муссонов, направив на захват города свою белуджистанскую наемную армию и фиркаты. В то же время он ратовал за то, чтобы немного «размягчить» город авиационными и артиллерийскими ударами — в качестве предвкушения грядущих событий. Мы чуть ли не с трибуны смотрели на первую крупную атаку, которая произошла в октябре и началась с того, что эскадрилья штурмовиков султанских ВВС «Хокер Хантер», действующих со своей базы в Мидуэй в центральной части Омана, вышла из лучей восходящего Солнца, чтобы нанести удар по Хауфу с моря.

Однако едва ли эта операция была хрестоматийной. Летчиков либо слишком рано подняли с постели, и они все еще были полусонные, либо они боялись подойти слишком близко к зенитным орудиям, окружавшим город, потому что итоговый результат обеспокоил только рыб, безмятежно плавающих под поверхностью Аравийского моря — именно туда попадали все бомбы и ракеты первой волны.

Мы наблюдали за этим débâcle[66] со стороны и находили его удручающим.

— Может быть, будет лучше, — предложил один из нашего отряда, — если мы выйдем в эфир на их частоте и поговорим с летчиками отсюда?

С высоты плато, в двух милях к северу, мы находились в идеальном положении, чтобы действовать в качестве передовых авиационных наводчиков. Начальство дало добро, и в результате во время второго захода «Хантеров» у нас была прямая радиосвязь с летчиками.

Бинго! Это был тот случай, когда выиграли все. Ни одна бомба или ракета из второй партии не прошла мимо целей. Более того, это было только начало. Как только «Хантеры» сделали свой ход, бойцы гейш открыли огонь из своих больших 5,5-дюймовых артиллерийских орудий с позиции к югу от нас, и в течение десяти часов подряд вели непрерывный обстрел города. Думаю, что скорее всего именно это очень разозлило адỳ, и на следующее утро они начали массированный обстрел «Симбы» с использованием минометов и «Катюш» — советских многоствольных ракетных установок.

Позиция в «Симбе» представляла собой квадратный участок земли, граничащий с краем плато, каждая из сторон которого имела размер около двух километров. Там находилась пара больших блиндажей с каменными и песчаными стенами толщиной в двенадцать футов и крышами из гофрированного железа, а вокруг этих опорных пунктов располагались десяток или более мелких пулеметных и минометных позиций. Это место располагалось на расстоянии чуть больше мили от места, где маршрут снабжения повстанцев огибал остроконечный холм, известный нам как «Капстан», с которого открывался превосходный вид на древнюю караванную тропу и на то, что творилось в окрестностях. Именно с «Симбы» нам предстояло выдвигаться вперед, чтобы перерезать маршрут снабжения. Дата этой операции уже была назначена несколько недель назад, а мы все еще готовили для нее почву. Однако с наших позиций мы не могли видеть, где находятся минометные группы адỳ, которые то утро начали нас обстреливать.

Когда начался минометный обстрел, я с тремя другими парнями наносил последние штрихи на стенку из мешков с песком, сооруженную для защиты нового прочного сангара, фактически своего рода мини-бункера. Мы набивали мешки с песком, чтобы еще больше укрепить стены сангара, длина которого составляла около четырех метров, а ширина — два метра, когда рядом разорвались первые мины. Повстанцы применяли обычные осколочно-фугасные боеприпасы, которые почти не издавали звука. Если вам очень повезло, вы слышите низкий свистящий звук за несколько секунд до падения снаряда, и у вас как раз оставалось время, чтобы пригнуться или броситься на землю. Однако если вы находились слишком близко к точке попадания, то приседание или бросок на землю все равно не особо помогало.

Именно это и произошло в тот день с Крисом Хеннесси. Он, «Убийца» Дэнис и связист наполняли мешки с песком, когда среди них упала мина. По счастливой случайности я работал отдельно от них, в двадцати пяти метрах, наполняя еще один мешок песком и сланцем. Я даже не слышал, как разорвался снаряд, причинивший ущерб. Просто в один момент были видны три товарища, а через мгновение все это превратилось в сцену полнейшей бойни.

Минометная мина упала со стороны Криса и разорвалась у его ног, мгновенно его убив. Несмотря на то, что он принял на себя бóльшую часть энергии взрыва, связиста рядом с ним сильно посекло осколками, и он начал кричать так, как будто его легкие вот-вот разорвутся. Дэнис, сбитый с ног, исчез у основания стены из мешков с песком, как раз в тот момент, когда взрывная волна ударила меня и отбросила в сторону. На меня посыпались камни и каменная крошка, выброшенные взрывом, но, к счастью, не осколки. Потрясенный и дезориентированный, я сумел подняться на ноги и, пошатываясь, пройти несколько ярдов к месту, где взорвалась мина. И тут же пожалел, что смог это сделать.

Часть подготовки в САС состоит в том, что новобранцы, прошедшие отбор, отправляются поработать пару дней на скотобойню, где хлюпают ногами в крови и кишках, пока их вид и запах не перестанут действовать на желудок и разум. Запах свежей крови и разбросанных внутренностей гораздо сильнее, чем большинство людей может себе представить, и он не только крайне неприятный, но и очень нервирующий и тревожный. Через некоторое время — точнее, после нескольких таких опытов — вид изуродованных тел в конце концов перестает вызывать опорожнение содержимого желудка. Но запах — это то, к чему никогда, никогда не привыкнешь.

Крис не мог знать, что его поразило, не мог почувствовать взрыв, который так жестоко оборвал его жизнь. Но связист почувствовал и не мог прекратить кричать. Осколки ранили его повсюду, почти пошинковав на куски, и из его ног, тела и лица обильно текла кровь.

Перевалив через стену, я схватил аптечку и попытался одной рукой перевязать наиболее явные раны раненого, а другой нащупать шприц-тюбик с морфием. И тут я увидел Дэниса, которого отбросило назад, и он оказался прижатым к основанию стены. Еще более странным зрелищем было то, что по какому-то причудливому воздействию взрыва он лежал на земле совершенно голый, не считая ботинок и носков. Единственное заметное ранение, похоже, было в том месте, где его задницу изрешетило мелкими осколками мины, напоминавшими скорее картечь. Он немного кровоточил, но раны казались не опасными, — благодаря его почти обнаженному виду, я смог определить это с первого взгляда.

Зрелище было довольно нелепым, и по какой-то причине — возможно, это было сочетание реакции на само событие и чувства облегчения — я начал смеяться. Просто не мог сдержаться.

— Черт возьми, Дэнис, не очень красивое зрелище, — сказал я ему, и этого оказалось достаточно, чтобы он рассмеялся тоже. Наш смех смешался с криками связиста, и вся эта какофония, наверное, напоминала шум, который когда-то можно было услышать только в самом отвратительном викторианском сумасшедшем доме. Тем не менее, смех пошел нам обоим на пользу. В целом, чем сложнее ситуация, тем больше необходимость сохранять чувство юмора. В этом не было никакого неуважения к Крису. Мы знали, что он умер — и позже мы найдем время, чтобы оплакать его. Сейчас для нас было важнее сохранить бодрость духа, а смех — самое лучшее средство для поднятия настроения.

Нам не было никакого смысла пытаться стрелять в ответ. Минометная группа адỳ могла находиться на расстоянии до 4 километров — эффективной дальности 82-мм миномета, из которого, как мы позже узнали, они нас обстреливали. Если бы минометный обстрел продолжался сколько-нибудь длительное время, можно было бы определить дальность стрельбы, вычислив время между начальным хлопком миномета и моментом падения мины, и подсчитав расстояние, умножив известную скорость снаряда в футах или ярдах в секунду на время полета в секундах. Однако это сложный и неточный метод, к тому же он не позволяет определить направление, с которого ведется огонь. Ночью иногда можно было заметить вспышки при минометном обстреле, но эта атака произошла средь бела дня.

Все, что мы могли сделать, это дождаться, пока адỳ закончат дневной обстрел, а затем вызвать вертолет, чтобы забрать двух раненых и то, что осталось от Криса в мешке для трупов. Это было мрачное занятие, поскольку части его тела взрывом разбросало более чем на двадцать ярдов.

Во время войны никогда не забываешь, как быстро все может измениться. Полчаса назад я сидел с Крисом на земле возле бункера, курил папиросу и болтал без дела. Мы смотрели вниз на «Капстан», и я спросил его:

— Это то, чего ты ожидал?

— Да, думаю, что да, — ответил он, но на самом деле у него не было времени выяснить это. Он был совсем новеньким в Полку и был распределен в наш эскадрон всего месяц назад. Конечно, никто из нас не ожидал, что через полчаса он будет мертв.

Несмотря на кровь и количество ран, связист был ранен не так тяжело, как мы опасались, и позже полностью поправился. «Убийца» Дэнис провел пару недель в госпитале в Салале, где полковой врач пинцетом выковырял из его задницы множество мелких осколков. Позднее он вернулся к нам на «Симбу», хотя еще по меньшей мере месяц у него все сильно болело — не припоминаю, чтобы он в течение всего этого времени сидел.

Дэнис был родом из южной Англии, но после поступление на службу в Полк переехал жить в Херефорд. Свое прозвище он получил в первые дни службы у нас, когда проходил курс по защите от оружия массового поражения. В какой-то момент инструктор попросил его назвать порошок, обычно используемый в химической войне, на что получил ответ: «Я не знаю. Я здесь только для того, чтобы убивать». С тех пор к нему приклеилась кличка «Убийца».

После того как он и раненый связист были эвакуированы, мы начали расчищать сангар, и именно тогда я наткнулся на хвостовую часть минометной мины, убившей Криса. Она оказалась британского производства. Адỳ и в самом деле использовали против нас британские боеприпасы. Естественно, весь эскадрон был в ярости, узнав об этом, хотя от ребят не ускользнула злая ирония судьбы. Позже мы предположили, что боеприпасы попали в Южный Йемен через Ливию, но никто никогда не смог бы это доказать. Любой сотрудник САС скажет вам, что в Британии есть люди, готовые продать что угодно и кому угодно в обмен на быструю прибыль. Но, разумеется, не было смысла поднимать шум. Продажа оружия британского производства враждебным или вражеским государствам — слишком горячая политическая тема, и существует слишком много влиятельных фигур с пальцами в денежной кассе, чтобы у простых солдат был хоть какой-то шанс добиться расследования и прекращения этой торговли.

Однако я был зол. Теоретически, если вы могли заметить врага, стреляющего из миномета на соседнем холме, то с помощью курсографа вы могли отправить в него минометный снаряд. И, конечно, они могли сделать то же самое с вами — особенно если они использовали британские боеприпасы. Адỳ были вооружены советскими минометами, из которых стреляли британскими 81-мм минами, и это было очень точное оружие. Однако иногда нам самим приходилось использовать мины индийского производства, которые, как мы выяснили, были некачественными и неточными, и кроме того, опасными, поскольку боеприпасы потели и становились нестабильными. Осознание того, что ты воюешь некачественным оружием против лучшего британского, привело бы в ярость любого английского солдата. Однако все, что мы могли сделать, кроме как скрипеть зубами, это сидеть и терпеть, и при каждом удобном случае пытаться сделать стены сангара толще, чтобы защититься от минометов, ракет и пулеметного огня.

Через два дня после того, как Крис погиб, а связист был ранен, из Салалы прислали пару бойцов на замену. Один из них был новеньким парнем по имени Джинджи; другой, Ян, коренастый северянин, пришедший из Парашютного полка, служил в Полку примерно столько же, сколько и я. Мы все еще укрепляли стены нашего сангара или бункера, который к этому времени получил официальное название — «Зеленая пятерка». Задача состояла в том, чтобы сделать стены толщиной не менее десяти футов, перемежая мешки с песком с валунами, а также местами проделывая в них амбразуры, из которых можно было стрелять из пулемета. Джимми, я и еще несколько парней наполняли мешки с песком, когда прилетел вертолет с заменой. Мы коротко поприветствовали новеньких и предложили им засунуть свои «бергены» внутрь частично построенного сангара и разобрать свое снаряжение, прежде чем приступить к работе вместе с остальными.

Сейчас я жалею, что они сразу же приступили к работе, потому что всего через десять минут после их прибытия мы подверглись ракетному обстрелу. Первая ракета ушла далеко влево и безвредно взорвалась на камнях в паре сотен метров от нас, но вторая оказалась гораздо точнее. Ракеты «Катюши» советского производства летят не очень быстро и издают громкий свистящий звук, что дает вам около двух секунд на то, чтобы решить, что делать, а затем выполнить это. Вы можете либо спрятаться в укрытии, либо бежать в любом направлении.

Мы вчетвером, из работавшей группы, находились примерно в пяти метрах от сангара, далеко от какого-либо укрытия, чтобы мы могли своевременно до него добраться. Но за эти несколько предостерегающих секунд я понял, что ракета летит в сторону нашего бункера. Пара внутри него находилась в наибольшей опасности.

Я закричал:

— Воздух!!! — но, думаю, они уже почувствовали опасность. Ян побежал в сторону ближайшей к нам стороны сангара, а Джинджи прыгнул в противоположную сторону, дальше в бункер — и, как оказалось, прямо в сторону ракеты. Он просто выбрал неправильный путь. Это было чистое невезение.

Ракета, казалось, подхватила его и швырнула в заднюю стену сангара. Затем она взорвалась, хотя может быть к тому времени, к счастью, он уже был мертв от удара. Когда мы рванули вперед, поначалу показалось, что Ян тоже погиб. Но кровь принадлежала только Джинджи. Ян был сбит с ног взрывом, но его только оглушило.

Это стало почти повторением инцидента с Крисом за два дня до этого. Всего за сорок восемь часов я увидел, как двое моих товарищей умерли самой ужасной смертью, какую только можно себе представить — хотя, по крайней мере, они были милосердно быстрыми — и еще один получил ужасные ранения, а на мне не было ни царапины.

Я не суеверный и не особо религиозный человек, но пока ждал вертолета, который должен был забрать останки Джинджи и отвезти Яна, находившегося в глубоком шоке, в полевой госпиталь, я извлек четки из левого верхнего кармана своей формы, где они всегда хранились, и пробормотал пару благодарственных молитв «Аве, Мария».

Четки мне дала пожилая женщина, чей отец носил их во время Первой мировой войны, а муж — во время Второй. Она подарила их мне в 1970 году со словами: «Возьми их, дорогой. С ними мой отец и мой муж благополучно прошли через две мировые войны. Дай им возможность сделать то же самое и для тебя». Не могу вспомнить ее имя, — если только я вообще его знал, — но с тех пор я всегда носил их с собой. Они были со мной во всех кампаниях, в которых я участвовал, и я никогда никуда не хожу без них. В тот день в 1982 году, когда мы отправлялись на Фолкленды, я не смог их найти и очень волновался. Потом я вспомнил, что оставил их в своей сумке в сквош-клубе, и вернулся за ними. Помогли ли они мне? Ну, не знаю, суеверие ли это или истинная вера, но я все еще жив. И знаю, что, держа их в руках в тот момент после гибели Джинджи, я чувствовал себя в определенной степени комфортно.

Боец был убит с такой жестокостью, что нашей немедленной реакцией было неистовое желание схватить оружие, броситься в предгорья и попытаться отомстить за наших друзей. Но это была местность повстанцев. Я не знал, где они прячутся, и даже как они выглядят. Мы также не могли послать вертолеты, чтобы обнаружить их, потому что адý могли сбить их из ПЗРК или стрелкового оружия. Это был урок, который Советы начали усваивать в мятежном районе Радфан в Йемене, где они потеряли несколько вертолетов, а позже они понесут еще более тяжелые потери в Афганистане. Все, что мы могли сделать, это терпеливо ждать крупного натиска. Тогда, как мы надеялись, наступит время мести. А пока нужно было работать и закончить сангар.

Однако мы не могли уйти от реальности, поскольку наши потери в этой командировке уже начали расти. На предыдущей неделе в Дефе был убит еще один военнослужащий эскадрона «D», тогда как в двух предыдущих походах в Оман мы не понесли безвозвратных потерь и имели лишь несколько незначительных ранений. Теперь же, в течение одной недели, три человека были мертвы и лежали в морге, ожидая своего последнего пути домой. Я немного поразмышлял о том, какой будет реакция общественности, когда на авиабазу Лайнэм начнут прибывать мешки с телами. Затем я вспомнил: мы были САС, и о нас в СМИ никогда ничего не сообщалось. Никто, кроме нас, никогда не узнает о мешках для трупов — только мы и ближайшие родственники погибших. Никто также не собирался сообщать родственникам, где погибли их близкие.

К январю 1976 года пути снабжения повстанцев из Йемена были окончательно перерезаны, и адý поняли, что пора заканчивать. Они отступили через границу в Южный Йемен, бросив бóльшую часть своего снаряжения. В вáди Дарбат мы обнаружили госпитали, построенные в пещерах, огромные кучи боеприпасов и тонны выброшенного снаряжения, которое первоначально было привезено на ослах и верблюдах. Внезапно оказалось, что нам больше нечего делать в Омане. С точки зрения султаната, мы выполнили работу, о которой нас просили, и сейчас оказались не нужны.

Но, правда, ненадолго. Вернувшись в Херефорд, мы обнаружили, что тогдашнее правительство нашло еще один очаг терроризма и национализма, чтобы проверить нас на прочность. Однако на этот раз эскадрону «D» не пришлось уезжать так далеко от дома. Вместо этого полк был направлен в Северную Ирландию — но это, как говорится, была уже совсем другая история…