Глаз бури

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Когда я подошел к открытой задней рампе огромного двухмоторного двухвинтового вертолета «Боинг Чинук», я отчетливо осознал, что мне предстоит стать центральным персонажем полковой истории. Это был первый в истории случай, когда командир эскадрона САС отстранялся от командования в боевых условиях, а также первый случай, когда полковой сержант-майор направлялся в район боевых действий для замены офицера.

Неудивительно, что бóльшую часть того дня я провел, убивая время перед вылетом и перебирая в уме, что может произойти, когда я доберусь до патруля «Альфа Один Ноль». Думаю, я был бы сам не свой, если бы не задавался вопросом о взятии патруля под свое командование, хотя и понимал, что никакие размышления перед этим событием не смогут подготовить меня к реальности.

Более того, мой пункт назначения находился за линией фронта, поэтому, помимо проблем, которые могли возникнуть с людьми, у которых я меняю командира патруля, или возможных последствий информирования этого офицера о том, что, по сути, его карьера пошла прахом, я также должен был приспособиться к осознанию того, что с этой ночи каждый мой шаг может вызвать событие, которое вполне может стать вопросом жизни или смерти. Речь шла не только о моей жизни или смерти; мне предстояло нести ответственность не только за успешное выполнение жизненно важного задания, но и за жизнь и благополучие тридцати трех солдат, большинство из которых были женаты и имели детей.

На хвостовой рампе «Чинука» я приостановился и осмотрелся. Сцена была впечатляющая. Два больших ротора уже вращались и мерцали, серебрясь в ярком лунном свете. Небо было ясным, ночь сухой, но люто холодной. В тот день мы услышали от метеорологов, что это была самая холодная зима, когда-либо зарегистрированная в Ираке. Возможно, им следовало предупредить тех ослов из разведки в Великобритании, которые проинформировали нас, что ожидается мягкая, даже теплая погода. В результате этого совета многие ребята даже не потрудились взять с собой спальные мешки.

Тем не менее, я знал, что, по крайней мере, один аспект моего прибытия несказанно развеселит парней из «Альфа-10/-20». После значительного нажима со стороны командира и меня, полковой квартирмейстер исследовал местные базары или рынки и сумел своими скользкими ладошками добыть добротный запас бурнусов, арабской верней одежды из козьей шерсти, известной нам как «бедỳ» или «одежда Аль-Джуф». От них воняло чуть более чем немного, и они были не слишком элегантны, но зато в них было удивительно тепло — а это было все, что имело значение для людей.

Я сделал всего несколько шагов по трапу, когда почувствовал, что меня дергают за лямку моей РПС — ремня, который проходит через плечо, чтобы поддерживать вес снаряжения на поясе. Это был командир. Когда я повернулся, он обнял меня за плечи и, наклонившись вперед, прокричал мне в ухо, перекрывая шум двигателей:

— То, что я сделал, — это впервые. Чего он не выдержит, так это крупного боестолкновения в первые двадцать четыре часа.

Его едва было слышно, но даже в этом случае я знал, что он говорит мне самым деликатным образом:

— Не делай глупостей, потому что в данный момент моя голова лежит на плахе.

Я ответил ему, как надеялся, ободряющим кивком, и крикнул:

— Хорошо, Босс, — и пошел вверх по трапу, сосредоточившись и сильно скрестив пальцы.

При максимальной нагрузке «Чинук» может перевозить почти пятнадцать тонн груза, а в этом вылете его способности были использованы по максимуму, поскольку вертолет брал достаточно топлива, воды, пайков, боеприпасов и другого снаряжения для пополнения запасов двух полуэскадронов «Альфа» в полевых условиях. Помимо наличия экипажа из трех человек, обнадеживающим также было то, что капрал Королевских ВВС закрепил впереди на штыревом кронштейне пулемет на случай, если во время посадки нас будет ждать вражеская приемная комиссия. На борту находились только борттехник ВВС, я и два сержанта САС, которые летели по моему приказу. Они должны были помочь выгрузить снаряжение на посадочной площадке, но главной причиной их присутствия на борту было оказание мне помощи в случае возникновения неприятностей с командиром эскадрона.

Я подождал, пока мы поднимемся в воздух, и рассказал им, что происходит — я летел, чтобы принять командование над «Альфа Один Ноль». Они были ошеломлены — «ошарашены», если быть точнее — моим заявлением еще более, чем был ошеломлен я, когда впервые услышал об этом от командира. У них отвалились челюсти, и парни явно испытывали трудности с тем, чтобы заставить свой мозг осознать услышанную ими информацию.

— Ты шутишь, Билли, — наконец смог произнести один из них. — Мы думали, что ты просто едешь с нами.

Это вызвало у меня несколько циничный смех.

— Неужели вы всерьез полагаете, что я настолько глуп, чтобы забраться на борт этой штуки по собственной воле без веской причины? — спросил я их. — Возможно, вы оба достаточно недалеки, чтобы сделать это, но только не я.

На мгновение пристально посмотрев на них, я все еще обдумывал, что может произойти, когда мы доберемся до патруля. После этого я отдал им указания. Когда мы приземлимся, они должны были ждать на вертолете или поблизости от него и быть готовыми действовать по моему сигналу. Я вновь сделал паузу, а затем выдал:

— Если я решу, что это необходимо, вы должны физически задержать командира эскадрона «А» и посадить его на борт вертолета, используя любую силу, какая потребуется, независимо от того, что он делает или говорит!

На этот раз шок почти сразил их наповал. Я выждал несколько мгновений, чтобы они как следует осознали услышанное, а затем добавил:

— И еще, — сержанты застыли, ожидая дальнейших откровений. — Когда вернетесь, не трезвоньте об этом на весь лагерь.

Теперь, судя по их взглядам, я был единственным, кто вел себя глупо. Им только что преподнесли на блюдечке самую сочную сплетню за всю войну, и ничто на всей Божьей земле не могло заставить их замолчать. Только разбившийся на обратном пути вертолет мог помешать этой супер-истории вырваться наружу. Я знал это, и они это знали, но я же должен был что-то сделать.

Когда о том, что должно произойти, я рассказал борттехнику, тот удивился едва ли меньше. Безоговорочно надежный, флайт-сержант Джим был первоклассным парнем, который долгое время служил в спецназе Королевских ВВС и уже много раз работал с Полком. За эти годы у нас сложилось хорошее взаимопонимание, и мы отлично ладили.

Борттехник любого летательного аппарата полностью контролирует ситуацию, пока он находится на земле, а это значит, что летчики, неважно, насколько старше по званию они были, не могут взлететь без его разрешения. Конечно, именно это и было причиной, по которой я сообщил ему эту новость. Поставив Джима в известность, я также проинформировал его о том, что мне понадобиться на месте расположения «Альфы Один Ноль». Все было очень просто: я не хотел, чтобы он давал разрешение на взлет до тех пор, пока я не дам добро на это, подняв большой палец вверх.

Первый этап нашего полета проходил в Арар, город в Саудовской Аравии на границе с Ираком, где американцы создали базу. Мы должны были приземлиться там для дозаправки, прежде чем лететь дальше на вражескую территорию.

Когда мы сели, я отошел примерно на сотню ярдов, чтобы спокойно покурить — на рейсах Королевских ВВС курить не разрешается. Все еще размышляя о ближайшем будущем, я чувствовал страх, не зная, чего ожидать. В конце концов, я вдавил каблуком ботинка наполовину выкуренную сигарету в асфальт и направился обратно к вертолету. Даже мой любимый табак, казалось, приобрел горьковатый привкус. Полагаю, начало сказываться напряжение.

Через несколько минут после повторного взлета мы уже были над Ираком, несясь на максимальной скорости в 188 миль в час всего в 50 футах над волнистой пустынной местностью. Земля внизу, хорошо видимая в ярком лунном свете, выглядела бесплодной, холодной и негостеприимной.

Я сидел на куче козьих шкур, безучастно глядя в иллюминатор и пытаясь расслабиться, когда снаружи справа по борту внезапно возникла ослепительная красная вспышка. «Черт, нас атакуют», — подумал я, хватаясь за поручень сбоку фюзеляжа и приготовившись к удару. Другая рука сразу же потянулась к четкам в нагрудном кармане куртки. В этот момент рядом с вертолетом вспыхнула еще одна яркая вспышка, и мы резко отвернули влево. Когда мое тело с силой ударилось о стенку борта, вертолет еще сильнее отклонился влево. Если бы я не держался, то меня бы отбросило через весь грузовой отсек в штабель сбитых в кучу канистр на противоположной стороне.

Убежденный в том, что нас вот-вот собьют, я с бешено колотящимся сердцем ухватился за борт. Я и в лучшие времена не был хорошим пассажиром на любых летательных аппаратах, а сейчас передо мной возник один из моих худших кошмаров, превратившийся в реальность. Я испытываю абсолютный ужас от мысли, что сгорю заживо, — это тот самый не всегда рациональный страх, который иногда вызывает приступы паники глубокой ночью. Скованный ужасом и бессильный предотвратить то, что могло вот-вот произойти, я держался за поручень, когда машина выровнялась. В голове проносились образы вражеских самолетов, преследующих нас; ракет, несущихся к нам, нацеленных на этот толстый, медленный и жирный вертолет; наземных зенитных батарей с радиолокационных управлением, выжидающих подходящего момента, чтобы выслать очередь трассирующих снарядов в нашу летающую смертельную ловушку…

Минуты шли, но больше ничего не происходило, и мне стало легче дышать. Однако через пятнадцать минут, когда мое сердце возобновило нормальный ритм и я начал ослаблять хватку за поручни, снова произошло то же самое: две невероятно яркие вспышки снаружи, за которыми последовали резкие крены влево и вправо. На этот раз я уже не был так удивлен, — не настолько, как в первый раз, но все же потрясение было слишком сильным, чтобы спокойно сидеть и наслаждаться остатком полета. Но, по крайней мере, вспышки и резкие маневры отвлекли меня от мыслей о предстоящем взятии командования над «Альфой Один Ноль».

Вскоре после второго такого случая мы совершили свою первую посадку на вражеской территории — на месте встречи с «Альфой Три Ноль». Я сразу же подошел к Джиму, борттехнику, и спросил его, что, черт возьми, происходит. Он выглядел озадаченным.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Все эти вспышки и виляние в небе, — крикнул я. — Что, по-твоему, я имею в виду?

Джим рассмеялся.

— Бедолага, — усмехнулся он с самым беззастенчивым видом, — я и забыл. На тебе ведь не было гарнитуры?

Я покачал головой, и он продолжил:

— Нас засекла пара F-16. При этом они посылают запрос на вертолет, а наш борт отправляет автоматический ответ, так что они знают, что мы одни из хороших парней, после чего самолет улетает. Но это в теории. На практике, чтобы подстраховаться на случай, если настырный F-16 не получит от нас ответ, что мы свои, мы предпринимаем все необходимые действия, чтобы ракета не врезалась в нас сзади, — выпускаем магниевые ракеты и немного подныриваем вниз. В общем, идея состоит в том, что если на нас со злым умыслом летят ракеты с тепловым наведением, то они станут радостно преследовать не нас, а наш фейерверк.

К тому времени я немного успокоился, поэтому поблагодарил его за урок, но не удержался и добавил, что хотелось бы все это знать до того, как все случится, поскольку в таком случае я, возможно, не был бы так обеспокоен — если только слово «обеспокоен» правильно описывает состояние, при котором ты почти парализован от ужаса.

Во время первой встречи я сообщил командиру «Альфы Три Ноль», что собираюсь взять на себя командование другим патрулем «Альфы». Он был заметно потрясен этой новостью, но принял ее, не задавая вопросов. Затем, пока из «Чинука» выгружался груз, я стоял с ним внутри вертолета и вводил его в курс дела относительно патруля «Браво Два Ноль». Прошло уже пять дней с тех пор, как Макнаб вывел на задание свой патруль, а от него не было ни слуху ни духу. Мы знали, что у них с собой есть несколько спасательных маяков для связи с авиацией, известных как TACBE. Это оборудование весом всего полфунта, которое используется для установления прямой связи с пролетающими над головой самолетами. После этого пилот передает координаты позиции, с которой поступил сигнал маяка, в штаб, который может принять меры по спасению человека или людей, пославших сигнал. Чрезвычайно надежная система TACBE несколько раз спасала жизни бойцов САС, попавших в затруднительное положение в джунглях, и мы пришли к выводу, что тот факт, что патруль «Браво-20» не использовал ее для вызова помощи, не способствует благополучному исходу операции.

«Альфа Три Ноль» был самым северным из наших мобильных патрулей, и поэтому мы сначала полетели пополнить его запасы. Теперь нужно было лететь на юг, на встречу с «Альфой Один Ноль», а для меня — на встречу с собственной судьбой. Снова взревели двигатели, и завибрировал планер, когда «Чинук» взлетел в облаке песка и взял курс на юг. Через тридцать минут мы достигли места встречи. Зависнув над посадочной площадкой всего в двадцати футах над землей и все еще двигаясь быстро, летчик намеренно увеличил скорость, прежде чем сделать круг и опустить нас на твердую поверхность пустыни. Я схватил свою винтовку, покинул свое место и направился к задней части вертолета. Медлить сейчас было ни к чему.

Когда я спустился по хвостовой рампе, меня встретил сильный северный ветер, который еще сильнее опустил температуру ниже нуля. Я сразу же понял, почему люди, бегущие по близлежащему склону к «Чинуку», не были похожи на пустынный патруль, который я крайний раз видел на базе «Виктор». Они были закутаны в свои костюмы химзащиты, поверх которых были надеты дополнительные куртки, а вокруг их голов и нижней части лица были намотаны шемаги — арабские платки-головные уборы, которые так любил носить Ясир Арафат. Шум от двух винтов, которые продолжали вращаться и образовывали двойные пылевые ореолы от песка, поднимаемого с поверхности пустыни, был почти оглушительным. Экипажи Королевских ВВС никогда не выключают свои двигатели во время операции по снабжению или во время проникновения на вражескую территорию, на случай, если их атакуют и им придется быстро уходить.

Я схватил одного из людей, когда он рысью пробегал мимо, приблизил свое лицо к тому месту, где, по моему мнению, под шемагом должно было находиться его ухо, и прокричал:

— Где командир?

Он показал на небольшой склон, по которому они спустились, и крикнул в ответ что-то, чего я не смог разобрать. Отправившись в указанном им направлении, я по дороге прошел мимо странного вида автомобиля, который парой колес торчал в своеобразной естественной канаве. От машины исходила ужасная вонь, которую я смутно припомнил, но в тот момент разбираться, что это, у меня не было времени.

На гребне склона я наткнулся еще на одну небольшую группу спецназовцев, собравшихся вокруг двух «Ленд Роверов». Они удивленно смотрели на полкового сержант-майора, но спросить, что мне тут нужно, времени я им не дал, и без предисловий приступил сразу к делу:

— Один из вас пойдет, найдет командира и приведет его ко мне.

Через несколько минут появился командир. Он недоуменно посмотрел на меня, но прежде чем он успел что-то сказать, я произнес:

— Извините, — и с этими словами передал ему письмо командира.

Лунного света было достаточно, чтобы он мог прочитать его без фонаря. Когда он закончил, то поднял голову, на его лице отразились какие-то сильные эмоции, которые ему удалось каким-то образом сдержать. После этого он ушел. Я направился обратно к вертолету, гадая, что он будет делать.

Беспокоиться мне не пришлось. Он взял свой «берген» и винтовку и присоединился ко мне возле хвостовой рампы вертолета. Разгрузку закончили. Привели иракского офицера, которого патруль захватил накануне, и я вышел к нему и сопроводил его в вертолет. Догадываясь, что он чувствует после гибели трех своих сослуживцев, я даже почувствовал к нему некоторую симпатию.

Пока все это происходило, убывающий командир нашел своего заместителя, Пэта, и объяснил ему, что его отстранили от командования. Затем эти два человека обнялись, как будто были братьями.

Худшая часть моей работы была позади. Летчикам нужно было как можно скорее отправляться в путь, а мне хотелось начать работу. Понимая, что терять время бессмысленно, я втащил бывшего командира патруля на борт вертолета и показал Джиму поднятый вверх большой палец. Теперь, когда передача дел была завершена, я не мог не пожалеть убывающего майора. Он воспринял приказ без споров, и его поведение было безупречным.

Мгновением позже хвостовая рампа закрылась, и с шумом, достаточным для того, чтобы разбудить каждого араба в радиусе трех миль — не говоря уже о его козах, собаках и верблюдах, — двигатели заработали на полную мощность, и «Чинук» унесся в усыпанное звездами небо.

Как только шум утих настолько, что можно было разговаривать без крика, я повернулся к Пэту. Я не собирался тратить время и слова на долгие объяснения.

— Я теперь главный, и это означает совершенно новое дело, — начал я. Сделав паузу, чтобы дать ему осмыслить сказанное, я затем продолжил:

— Я собираюсь разрешить тебе вести переднюю машину того зоопарка, который остался от сегодняшнего автопробега, поскольку немного заржавел в мобильной тактике, а ты, как мне сказали, один из лучших. Но к рассвету я хочу быть в пятидесяти километрах к северо-востоку отсюда. Там мы организуем нашу следующую дневку.

Пэт мог быть упрямым, особенно когда дело касалось установленных порядков. Он угрюмо посмотрел на меня и сказал:

— Мы не сможем продвинуться так далеко.

Я ожидал отрицательного ответа и был готов наброситься на него.

— Ты не слушаешь меня, Пэт. Пойми одну вещь: я не спрашиваю твоего мнения, я говорю тебе, что делать. А то, что я тебе говорю, — на всякий случай напомню тебе, — находится в пятидесяти километрах к северо-востоку. Мнения как задницы — они есть у всех, но я здесь не для того, чтобы выслушивать твое. Я здесь, чтобы говорить тебе, что нужно делать, а ты здесь, чтобы выполнять это. Это достаточно ясно? — Он кивнул. — Хорошо. А теперь скажи мне, что это за странная машина в кювете вверх по склону?

— Это иракские солдаты.

— Какие иракские солдаты?

— Те, которых мы вчера застрелили. Мертвые.

— А какого черта они здесь делают? — спросил я.

— Один из парней привез их сюда. — По поведению Пэта я догадался, что теперь, когда я дышал ему в затылок, везти машину с ее мрачным грузом в такую даль уже не казалось ему настолько хорошей идеей. Теперь я знал, почему вспомнил ту мерзкую вонь. Это был запах гниющей плоти.

— Не могу поверить, что вы действительно могли проделать весь этот путь с тремя смердящими трупами, — произнес я.

— Ну, мы не хотели демаскировать себя, — пробормотал он.

— Какое значение имеет то, что мы демаскированы? — спросил я его. — Это не Северная Ирландия, это Ирак. Мы находимся в тылу врага. Что ты сейчас собирался с ними делать?

— Я думал, мы сможем взорвать их и уничтожить вместе с машиной, — ответил он.

— Нет, так не пойдет — мы не занимаемся тем, чтобы взрывать людей и разбрасывать их останки по пустыне. У нас нет времени хоронить их сейчас. Если бы мы это сделали, то проторчали бы здесь всю ночь, а после этого не прошли бы пятьдесят километров. — Я задумался на мгновение, потом добавил: — Ладно. Соберите все бочки из-под топлива, оставшиеся после пополнения запасов, которые мы не берем с собой, и сложите их вокруг машины, а затем позови сюда Маггера. Мы кремируем тела, а заодно и их джип.

Маггер, который возил бывшего командира патруля, а теперь будет возить меня, был опытным сапером — одним из лучших в подразделении. Он прибыл через несколько минут — Пэт не заставил себя ждать, — и я сказал ему о том, что нужно сделать. Он предложил установить зажигательное устройство, присоединенное к тридцатиминутному отрезку огнепроводного шнура, что позволит эффективно кремировать три трупа иракцев, их автомобиль — мало напоминающий джип полноприводный «Газ» советского производства, но с закрытой кабиной и кузовом — и оставшиеся топливные бочки. В некоторых из них еще оставалась часть топлива, которым я приказал облить салон автомобиля и его самого.

— Доверь это мне, Билли, — сказал Маггер. — Это займет всего несколько минут.

Я оставил его применять его особый вид магии к машине и его жуткому грузу и проследил за тем, чтобы мое собственное снаряжение уложили на борт теперь уже моего «Ленд Ровера». Пока я это делал, из темноты внезапно вынырнула фигура и пожала мне руку.

— Слава Богу, ты прибыл, Билли! Это была кошмарная ночь, — раздался голос, который я узнал. Это был Дес, штаб-сержант горной роты, который, как и Маггер, был одним из немногих военнослужащих эскадрона «А», которых я знал лично. Однако то, что он сообщил мне дальше, подтвердило мои худшие опасения относительно патруля «Альфа Один Ноль», хотя и не особо удивило.

— Я уж было собирался отправиться самостоятельно со своими ребятами и нашими собственными четырьмя машинами, — признался он. Дес был одним из самых надежных и опытных людей в полуэскадроне патруля, но, как я понял из последовавшей за этим вспышки гнева, его исключили из процесса принятия решений. Более того, судя по всему, он искренне не одобрял курс действий, принятый бывшим командиром патруля и Пэтом. Однако у меня не было времени выслушивать всеобщее недовольство — до рассвета нам предстояло пройти пятьдесят километров по довольно негостеприимной местности, поэтому я положил руку ему на плечо и тихо сказал:

— Рад тебя видеть, Дес. У нас будет возможность обсудить все это завтра, обещаю тебе. Но сейчас могу сообщить, что здесь произойдут серьезные изменения. Как я уже сказал Пэту, теперь это новая игра — и мы должны быть позитивными.

Как раз в этот момент подошел Маггер и доложил, что заряды на месте. Я тут же крикнул Пэту:

— Хорошо, поехали!

Взревев двигателями, наша колонна — восемь сто десятых «Ленд Роверов», три мотоцикла и машина обеспечения «Унимог» — двинулась в путь, оставив позади более или менее исправный «Газ» и трех очень мертвых иракских офицеров.

В моем «Ленд Ровере» было не до разговоров. Маггеру, который ехал по труднопроходимой местности без света, требовалась вся его концентрация, чтобы следовать за машиной впереди и следить за камнями и ямами, а третий член экипажа, наш задний пулеметчик Гарри, в этом грохоте не мог расслышать сам себя. Я был занят предстоящей задачей, бесконечно перебирая в уме проблемы, с которыми мы столкнулись. Но были и положительные моменты. После прибытия бурнусов настроение у людей, во всяком случае, временно, поднялось. Но я знал, что с точки зрения морального духа, чтобы вернуть это подразделение в наилучшую форму, потребуется гораздо больше, чем несколько теплых одеяний из козьей шерсти. Кроме того, комментарии Деса встревожили меня гораздо сильнее, чем я готов был признать. Моральный дух в этом подразделении, казалось, находился на самом дне. Гордость и уверенность людей — и даже, как я выяснил, их вера в Полк — оказались чертовски подорваны. Большинство из них на самом деле были позитивными парнями и рвались в бой, но нерешительность их командира очень расстраивала. Именно мне предстояло поднять их настрой и заставить патруль работать профессионально и эффективно.

Тем не менее, я отправился сюда не на пикник, говорил я сам себе, и не на экскурсию по Ираку. Я был отправлен командиром, чтобы разобраться в ситуации, и именно это мне нужно было сделать, как бы я не хорохорился.

Помимо того, что я теперь являлся командиром полуэскадрона, я также был командиром одного из двух его подразделений, «Альфа Один Ноль». Поскольку патруль был разделен, я понимал, что для выполнения самых сложных и опасных заданий я буду использовать ребят из своего подразделения. Вследствие этого, «Альфе-20» было суждено играть вспомогательную роль на протяжении всего времени, пока мы находились в тылу врага, что, в свою очередь, означало, что у них не будет возможности проявить как свое мастерство, так и свое величие, ни заслужив похвалу, которая сопутствует и тому, и другому. Возможно, это было очень несправедливо по отношению к тем из них, кто был первоклассным солдатом, но это было естественным результатом того, что я командовал как одним из подразделений, так и всем патрулем.

Патруль «Альфа Два Ноль» возглавлял штаб-сержант Пэт, хотя и под моим общим руководством. Тем не менее, мое решение управлять всеми и принимать все решения самостоятельно, что стало ясно из моего разговора с Пэтом, означало, что я не буду обращаться за советом к своему заместителю. В этом, как мне казалось, и заключалась ошибка предыдущего командира. Сначала он поинтересовался мнением большинства сержантов, а когда выяснил, кто из них выступает за тот курс, который ему самому хотелось принять, то сосредоточился только на них — и главным образом на Пэт. Дес, которого по его манере поведения и мировоззрению я знал как крайне позитивного человека, явно говорил командиру патруля не то, что тому хотелось услышать. Дес хотел идти вперед, выполнить задание, и, если понадобится, разобраться с врагом. Его же командир склонялся к тому, чтобы сдерживаться.

Я также не был сторонником так называемых «китайских парламентов» — собраний, на которых каждый вносит свою лепту, пока не будет принято решение, — о которых так много болтают в книгах о Специальной Авиадесантной Службе. Из некоторых мемуаров и в самом деле можно сложиться впечатление, что командование 22-го полка САС полагается на демократический процесс, в котором мнение самого младшего по званию и опыту службы солдата имеет одинаковый вес с мнением старших офицеров и сержантов. Это правда, некоторые командиры считают, что перед принятием решения необходимо посоветоваться со всеми старшими по званию, и по традиции эти руководители подразделений собираются на свои совещания в так называемый «хедсхед». (Именно поэтому все командиры, начиная с командира Полка и его штаба в Херефорде и ниже, известны как «хэдсхеды»).

Однако не заблуждайтесь. Я никогда не был против конструктивных идей — а также людей, вносящих позитивные предложения, которые помогут уже формализованному плану работать более эффективно. Но, на мой взгляд, эти «китайские парламенты» — в основном пустая трата времени, дающая возможность нерешительным людям проявить негатив, а другим — высказать нежелательное мнение, что зачастую скорее запутывает дело, чем помогает ему.

Каждый командир должен принимать во внимание все сопутствующие факторы и находить способы работать с ними или вокруг них — а не использовать их как предлог для прерывания рабочего процесса. Командир должен командовать — по сути, указывать другим ребятам, что делать. Иначе получается, что люди все сразу высказывают свое мнение и часто вступают в жаркие дискуссии, которые легко могут перерасти в споры или что еще похуже. Каждый считает, что у него есть право добавить свои пару копеек, и по итогу вы не получаете абсолютно ничего. Это одна из многих причин, почему я не собирался принимать подобную систему в «Альфа Один Ноль».

Я с самого начала намеревался действовать жестко. Люди могли не соглашаться с моим подходом, но это было неважно. Только в этом случае патруль сможет сплотиться и начать выполнять свою работу должным образом, а не метаться и отступать, едва кто-то повысит голос и скажет, что что-то слишком сложно или рискованно. После нескольких дней бездействия меня отправили для того, чтобы взять патруль за шкирку и вернуть его на путь истинный. В этой ситуации Боссом был я — полковой сержант-майор — и эти парни знали, что у меня репутация жесткого человека. Это был единственный известный мне способ вернуть все на нормальный оперативный уровень, принятый в САС.

Я также знал, что некоторые из них будут глубоко возмущены моим способом ведения дел. Но я так же был уверен, что никто не скажет об этом открыто. В некоторых наиболее причудливых личных мемуарах о службе в САС во время войны в Персидском заливе авторы описывают, как они подходили ко мне для, казалось бы, уютных бесед, часто предлагая совет или указывая, где я ошибаюсь. Существуют подробные рассказы о спорах, которые они вели со мной, и упоминания о том, как они чуть ли не дошли до драки, когда я не реализовал их замечательные идеи. Здесь я могу ответственно заявить, что эти рассказы настолько же вымышлены, насколько вымышлены псевдонимы их авторов.

Правда была совсем другой. Почти всегда, когда я говорил им во время патрулирования, что мы собираемся делать, они кивали головой и отвечали: «Хорошо, Билли». Некоторые из них уходили и за моей спиной переговаривались с другими своими товарищами, разделявшими их взгляды, рассказывая друг другу, что к ним приставили командовать психа. В этом нет ничего нового или удивительного — такое происходит в каждом полку Британской Армии. Однако решающим моментом является то, что я был сержант-майором полка — а это уважаемая должность. Никому в здравом уме не придет в голову спорить с полковым сержант-майором, а тем более вступать с ним в конфликт, ни в мирное, ни в военное время.

Несомненно, в определенных кругах существовала настоящая неприязнь, и мне об этом было известно абсолютно точно. Для большинства этих людей я был практически незнакомцем. Почти всю свою службу в САС я прослужил в эскадроне «D». Из тридцати трех человек в этом подразделении я знал только троих, остальных же, возможно, только в лицо. И в ту первую для меня ночь в Ираке я не мог не задаваться вопросом, сколько из них проживет достаточно долго, чтобы я смог узнать их получше.

Через полчаса после выезда с места пополнения запасов я выслал вперед мотоциклиста сказать Пэту, чтобы тот остановился. Одна за другой машины замерли. Мы все ждали, поворачиваясь на своих сиденьях и оглядываясь назад, в ту сторону, откуда мы приехали. Точно в срок, вдалеке на горизонте позади нас в небо взметнулся мощный взрыв, полный красных и желтых звездных вспышек, которые на мгновение превратили ночь в день. Небо уже вернулось обратно в усыпанную звездами черноту, прежде чем нас достиг приглушенный звук грохочущего взрыва, прокатившийся над патрулем. За мгновение три трупа иракцев и их автомобиль превратились в пламя, дым, пыль и разбросанный металлолом. Я сразу же подумал об их семьях, о женах и детях, которых они оставили. Я также подумал о том, сколько из моих людей окажутся в такой же ситуации в ближайшие недели.

Маггер, человек-подрывник, сидевший за рулем «Ленд Ровера» справа от меня, удовлетворенно ухмылялся.

— Отлично, Маггер, — сказал я ему.

— Значит, я не потерял хватку, — ответил он и повернул ключ в замке зажигания. У меня возникло чувство, что этот боец нам еще не раз пригодится, как своим спокойным подходом, так и своим опытом.

Пэт вел головную машину, потому что, несмотря на все мои сомнения на его счет, я знал его как лучшего парня в мобильной роте и превосходного ориентировщика. Он был особенно опытен в работе с оборудованием под названием «Тримпак», устройством спутниковой навигации. Его работа, пока мы находились в тылу врага, была просто превосходной, но, к сожалению, его природная осторожность и умение действовать по правилам совсем не соответствовали моему образу действий.

Наш походный порядок был таков: Пэт шел впереди, затем моя машина, затем остальные шесть «Ленд Роверов» и машина поддержки «Унимог», выстроившиеся в колонну позади с интервалом в тридцать ярдов. Три мотоцикла держались то с одной, то с другой стороны, они использовались частично для разведки местности впереди и частично для передачи сообщений между машинами. Благодаря их бóльшей скорости на пересеченной местности и тому факту, что они поднимают гораздо меньше пыли, чем «сто десятые», они могли выехать вперед патруля, чтобы рассмотреть вблизи то, что мы могли заметить через очки ночного видения. Однако, поскольку патруль соблюдал радиомолчание, бóльшую часть времени они использовались как средства связи, мотаясь вперед и назад для передачи сообщений между машинами, напоминая скорее конных ковбоев, сопровождавших фургоны на Старом Западе. Я просто поднимал руку и кричал одному из наездников, тот подъезжал ближе и уточнял у меня вопрос, затем уносился прочь и передавал сообщение. Очень просто, но это работало.

Скалистая местность делала путь чрезвычайно трудным, и в ту первую ночь мы проходили максимум километров двадцать за час, а иногда и меньше половины от этого. Разговаривали мы мало. Все оборудование и снаряжение в «сто десятых» и на «Унимоге», которое не было зафиксировано болтами, необходимо было закрепить, иначе оно оказалось бы вышибленным из машины или поврежденным до неузнаваемости в считанные секунды. Шум стоял ужасный, все наше снаряжение стучало, гремело и тряслось, как одержимое. После нескольких часов, проведенных в этом грохоте, думать стало практически невозможно.

Несмотря на то, что машины «Ленд Ровер Дефендер 110», которые мы использовали, ехали гораздо лучше своих предшественников, поскольку имели пружинную подвеску, используемую в гражданских «Рейндж Роверах», на этом участке пустыни это все равно была чертовски ухабистая поездка. Более того, отсутствие лобового стекла, означавшее, что мы принимали на себя всю тяжесть ледяного ветра, перемежающегося с длительными периодами снегопада, комфорта передвижению не добавляло, не говоря уже о том, чтобы сделать ее приятной.

В моем автомобиле, даже со всем снаряжением, которое было у нас с собой, тесноты мы не испытывали, ведь нас было всего трое. В крайнем случае, этот 3-тонный малыш может перевозить водителя и до восьми пассажиров. Однако, кроме названия, у нашего «сто десятого» было мало общего с серийным «Ленд Ровером». Запасное колесо лежало на капоте, не было ни ветрового стекла, ни дверей, ни крыши, а весь автомобиль был окрашен в пустынный камуфляжный цвет, что-то вроде под светлый песок. Все фары, включая стоп-сигналы, были закрашены, чтобы ночью случайно не было заметно ни малейшего отблеска.

По бокам машин были прикреплены сэндтраки — стальные полозья с отверстиями, предназначенные для преодоления мягкого песка или канав, а спереди были установлены лебедки с электроприводом для вытаскивания других машин или даже людей из узких мест. Внутри и снаружи укладывались канистры с бензином и водой, пайки, боеприпасы, шанцевый инструмент и множество другого необходимого снаряжения. Затем шло оружие — его было достаточно, чтобы начать свою собственную маленькую войну.

На капоте прямо передо мной был установлен 7,62-мм единый пулемет GPMG, а позади меня, возле заднего сиденья, стоял 0,45-дюймовый крупнокалиберный пулемет «Браунинг» M2 времен Второй мировой войны с воздушным охлаждением и ленточным питанием, обладавший высокой скорострельностью и огромной огневой мощью. Мы также везли 81-мм миномет, гранатомет Mk19, свое личное оружие — винтовки M16 — и противотанковую ракетную установку «Милан». Ракета ПТРК «Милан», который производится европейским концерном «Euromissile», управляется по проводам, а сам комплекс полезен как против подготовленных оборонительных сооружений, так и против бронетехники. Он устанавливался на трубчатом каркасе «сто десятого» и имел дальность стрельбы два километра. Сверху мы устанавливали тепловизор под названием MIRA, очень полезный прибор, который мог «видеть» сквозь облака и туман, позволяя обнаруживать людей и транспортные средства в условиях плохой видимости на расстоянии нескольких километров. Помимо разнообразных боеприпасов, мы везли с собой различные виды взрывчатки, детонаторы и противопехотные мины.

Все «Ленд Роверы» имели разный набор вооружения, — кроме единого пулемета и личного оружия, они были на всех машинах, — снаряжения и подрывных зарядов, но все автомобили были вариантами на тему «подвижные, но хорошо вооруженные». Умножьте содержимое моего «сто десятого» на восемь, и сразу станет ясно, что мы были силой, с которой нужно было считаться. Мы могли сражаться с врагом или атаковать цель вблизи или с расстояния до 4-х километров. Когда машины развертывались в линию друг рядом с другом на равнинной местности, пулеметы «Браунинг», каждый из которых мог выпустить около 500 пуль в минуту, могли уничтожить значительно превосходящие силы противника на расстоянии до полутора километров, и становились еще более устрашающе эффективными по мере сокращения дистанции. Возможно, лучший из когда-либо созданных пулеметов, это оружие было надежным и точным, и не зря оно стало любимым оружием поддержки у солдат САС.

Когда за час до рассвета мы остановились, чтобы расположиться на дневной отдых, пройдя пятьдесят километров, меня беспокоила не наша огневая мощь, а готовность людей, которые будут управлять этим оружием. Я должен был что-то сделать с их моральным духом и придать «Альфе Один Ноль» необходимый фокус и агрессивность, которые она, казалось, потеряла.

Место, выбранное Пэтом, было идеальным, с большим количеством укрытий и хорошим маршрутом отхода. Я наблюдал, пока он распределял сектора для машин, которые были собраны попарно, и назначал позиции для четырех часовых. Они располагались вкруговую, причем каждый наблюдатель выдвигался на небольшое расстояние от одной из пар «сто десятих». Часовой находился в охранении два часа, и люди в двух ближайших машинах должны были нести ответственность за организацию службы ближайшего к ним поста на протяжении дня. Задача часового заключалась в том, чтобы оставаться незамеченным и сообщать о любых передвижениях противника или любой необычной деятельности. Поскольку мы соблюдали полное радиомолчание, это означало, что либо один из его товарищей возле машин должен был оставаться начеку и следить за любыми сигналами наблюдателя, либо часовой должен был отползать назад, чтобы лично докладывать о происходящем. На ровной местности, когда он находился рядом, часовой мог потянуть за веревку или проволоку, идущую к двум «своим» «Ленд Роверам», чтобы привлечь внимание. Невооруженный «Унимог» располагался в центре, под защитой внешнего кольца патрульных машин.

Понаблюдав за тем, как Пэт расставляет свои силы, я сказал ему, что полностью удовлетворен его действиями. Однако момент был подпорчен, когда я увидел, что ребята маскируются — то есть натягивают на машины сетки, закрепляя их на земле. Повернувшись к Пэту, я сказал ему:

— Нет необходимости укрывать машины. У нас полное превосходство в воздухе над Ираком, все самолеты союзников летают по ночам с включенными бортовыми огнями, чтобы не столкнуться друг с другом. Нам не нужны маскировочные сети. Здесь достаточно укрытий, чтобы скрыть нас от наземных войск, а если кто-то нас и заметит, то он окажется достаточно близко, чтобы нам пришлось сражаться или прорываться с боем. Что мы сделаем, так это уложим на землю «Юнион Джеки»[95], прижав их камнями, чтобы любой пролетающий самолет видел, что мы британцы, и не принял нас за замаскированную мобильную площадку для запуска «Скадов». Пусть сегодня все идет как идет, но передай, что завтра никаких сетей не будет.

На его лице появилось выражение тревоги. Я почти слышал вслух его мысли: «Этот идиот не знает, что делает, из-за него мы все погибнем». Но в конце концов его армейская выучка взяла верх, и он принял мой приказ, отойдя без лишних слов.

Позже, когда я просунул голову под сетку, закрывающую одну из пар «сто десятых», я обнаружил второй дом. У экипажей были печки «Peak» с кипящими котелками, они потягивали кофе, укрывшись от ветра и холода, чувствуя себя хорошо и уютно. Когда они увидели, что это я, все виновато замолчали. Не нужно было быть провидцем, чтобы понять, о ком они говорили. В таких обстоятельствах возникает сильное искушение завязать знакомство с людьми, особенно если вы — такая довольно изолированная фигура, как полковой сержант-майор. Я сопротивлялся этому. Патруль «Альфа Один Ноль» должен был вернуться на правильный курс, а это означало, что его солдат нужно приободрить.

— Ну что ж, все довольно мило и чертовски уютно, — произнес я. — Наслаждайтесь моментом, потому что скоро здесь начнется встряска. Этот патруль скоро узнает, каково это — быть вовлеченным в войну.

После этого я отошел, готовясь к тому моменту, когда мне придется обратиться ко всему подразделению.

Собрание было назначено на 16 часов пополудни, к этому времени каждый военнослужащий патруля успел немного подкрепиться и поспать несколько часов. Всем, кто не стоял в охранении, было велено находиться на месте, и в назначенное время вся группа, за исключением четверых часовых, собралась вокруг моей машины. Я стоял лицом к ним, прислонившись спиной к капоту, и смотрел на парней долгим, тяжелым взглядом. Послеполуденное Солнце ничего не делало, чтобы развеять арктический холод, и в его суровых, пронизывающих лучах группа собравшихся вокруг солдат САС резко выделялась на фоне окружавшего нас пустынного ландшафта.

Это была типичная разведывательная группа — то есть типичная для Полка: очень разношерстная по численности, вероятно, лучших в мире подготовленных бойцов и диверсантов. Злобные на вид, немытые, небритые, они были теми людьми, которые временами выводили меня из себя, но в то же время наполняли меня гордостью, — и более всего тогда, когда совершали невозможное вопреки всем непреодолимым обстоятельствам.

Короче говоря, из хаотичного, плохо продуманного и почти любительского начала должно было появиться боевое подразделение, которое с блеском проведет самую дерзкую акцию спецназа в тылу врага за всю войну в Персидском заливе.

Когда я стал, чтобы поговорить с ними в тот день, все эти события и трансформация патруля «Альфа Один Ноль» были еще впереди. Что мне тогда было известно, так это то, что некоторые из них, наиболее легко поддающиеся влиянию, возмущались тем фактом, что я принял на себя командование. Они опасались, что их безопасный и комфортный распорядок дня будет нарушен и что опасность — возможно, даже бóльшая, чем та, к которой некоторые из них были готовы — станет частью нашей ежедневной работы.

Я не собирался их разочаровывать.