Глаз бури

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Как только я вернулся на борт «Интрепида», передо мной была поставлена новая задача. Я должен был выставить наблюдательный пункт в Фокс-Бей на восточном побережье Западного Фолкленда, а капитан Гамильтон должен был организовать аналогичный пункт возле поселения Порт-Ховард, примерно в двадцати километрах к северо-востоку на том же побережье.

У одного из моих патрульных развился конъюнктивит, и хотя он умолял разрешить ему пойти со мной на операцию, я не был готов его взять, и сказал ему, что состояние его глаз делает его больше обузой и что мне, возможно, придется его эвакуировать, в результате чего патруль лишится одного человека. Затем я отправился к командиру, чтобы сообщить ему, что мне нужна замена. Майор Делвес сказал выбрать кого-нибудь из эскадрона, и я взял к себе крупного североирландского парня, которого, естественно, звали Патрик. Он напоминал Отчаянного Дэна, героя комиксов, но в полевых условиях был отличным солдатом. Отчасти по этой причине, и также решив, что он окажется весьма кстати, если возникнут проблемы с аргентинцами, поскольку парень был очень выносливым, я его и взял. Двумя другими военнослужащими моего патруля были Багси и радист Дэш.

Нагруженные оружием, боеприпасами, «бергенами», радиостанциями, приборами ночного видения и пайками для семидневного разведывательного выхода, оба патруля из четырех человек отправились в путь на одном и том же «Си Кинге» в ночь на 5-е июня. Мой патруль был высажен у Ту-Бассомс, примерно в двенадцати километрах от нашей цели. Затем вертолет перебросил капитана Гамильтона с тремя его людьми на посадочную площадку, расположенную на некотором расстоянии от их места назначения.

Нам выдали донесение о районе проведения нашей операции, составленное патрулем из эскадрона «G», который работал в Фокс-Бей. Однако, когда мы прибыли на место, то обнаружили, что то, что было указано в донесении, не имеет ничего общего с местностью перед нами. Что-то было не так. Это не значит, что патруль эскадрона «G» там не был, просто донесение никак не соответствовало местности.

Неся 90-фунтовые рюкзаки, мы вчетвером двинулись в путь. Местность была равнинной и настолько бесплодной, что мы были полностью беззащитны. Однако в донесении, которое я прочитал, говорилось, что здесь было много укрытий. Ночь была пасмурная, так что темнота, хотя и затрудняла передвижение, вполне нас скрывала. После нескольких часов ходьбы мы пересекли травянистую полосу, и я вдруг понял, что мы находимся на аэродроме — мы очутились прямо на взлетно-посадочной полосе аэродрома в Фокс-Бей, который тогда находился в руках аргентинцев. На наших часах было 09:30 по Гринвичу. Рассвет должен был наступить в 11:30, а это означало, что у нас было всего два часа, чтобы найти место, где можно было бы укрыться так, чтобы враг нас не заметил.

Отойдя от взлётки, мы нашли неглубокую, залитую водой ложбину, заросшую камышом. Там было сыро и мокро, но разложив свои пончо, я сказал: «Так, ребята, это не Хилтон, но если повезет, нас не заметят». Устроившись плашмя на мокрой земле, мы приступили к исполнению «жесткого распорядка дня», что означало: не двигаться, не курить, не готовить и не пить горячие напитки. Мы просто лежали, не шевелясь, и ждали. Если нам хотелось по нужде, каждый из нас очень, очень медленно переворачивался на бок и надеялся, что пар не выдаст наше местоположение какому-нибудь аргентинскому дозору, приближение которого мы прослушали или проморгали.

Это было ужасно неудобно, но у каждого из нас была богатая практика находиться в некомфортных условиях. Пролежав там неподвижно до захода Солнца, мы затем двинулись в путь. Несмотря на то, что мы сильно замерзли и окоченели, нам нужно было найти место, где можно было бы окопаться, чтобы наблюдать за позициями противника, не подвергаясь опасности. В конце концов, с наступлением темноты мы вышли на пологий берег — наверное, это был единственный пологий берег на многие мили — и начали рыть окоп для двух человек. Взошел полумесяц, мы копали, как сумасшедшие барсуки, всю воскресную ночь, маскируя наблюдательный пункт сетками и пучками травы. Я с Патриком залез в окоп, а Багси и Дэш с рацией укрылись в естественном углублении в земле чуть впереди нашей позицией.

Когда на следующее утро рассвело, стало понятно, что аргентинцы находятся всего в двухстах метрах от нас, — мы находились прямо на краю их передовых оборонительных позиций. И что самое прекрасное, они даже не подозревали о нашем присутствии. Я подумал: «Черт, еще несколько метров, и мы бы очутились в их окопах». Меня также удивило то, что хоть мы и старались вести себя довольно тихо, они не видели и не слышали, как мы копали. Видимо, были слишком заняты своими делами, чтобы заметить нас, и, без сомнения, им и в голову не приходило, что в округе могут быть британские солдаты.

С НП нам хорошо был виден Фокс-Бей. Кругом повсеместно располагались вражеские солдаты вместе со своим вооружением и снаряжением. Там было не менее батальона — может быть, до 1000 человек — поддерживавшихся артиллерийскими орудиями и большим количеством транспортных средств. Среди войск и средств их поддержки наблюдалось интенсивное движение. Они занимали оборонительные позиции, удерживая Фокс-Бей, сочтя это место достаточно ценным, и к тому же захватили поселение островитян. В небольшой деревушке аргентинцы реквизировали дома для жилья и приготовления пищи. Они также отрыли длинные траншеи для пехоты, и усилили оборону тремя 105-мм полевыми орудиями.

На протяжении дня противник высылал пешие дозоры, и однажды утром мы заметили один из них, направлявшийся прямо к нашим позициям. Мы затаились, стараясь не высовываться — и тут один из аргентинцев внезапно выстрелил. Встревоженные, мы не могли понять, что они делают, ведь стреляют они явно не в нас. Затем раздалось еще несколько выстрелов, и до нас дошло, что они отстреливают овец для приготовления пищи. Потом мы видели, как они несли туши на свою кухню.

Противник не подозревал, что мы находились на расстоянии вытянутой руки от их позиций и что мы передавали по радио на «Интрепид» всю информацию об их силах, вооружении и передвижениях. Они не могли даже туалетом воспользоваться без нашего ведома. У нас же туалетов не было вообще, что создавало свои проблемы. Все, что мы могли сделать, — это тихо скатиться на позицию, нагадить, а потом просто откатиться от нее и жить с этим запахом.

Однажды ночью нам передали радиосообщение о том, что у противника есть аппаратура наблюдения, которая может точно определить нашу позицию, улавливая и отслеживая наши передвижения. Если это произойдет, то в Фокс-Бей нам станет очень интересно. Тем не менее, мы оставались на своем месте до вечера четверга — всего пять дней, в течение которых наше присутствие осталось для врага не обнаруженным, — после чего я решил, что мы уже переигрываем и неоправданно рискуем, оставаясь там. Чем дольше мы там находились, тем больше было шансов, что нас обнаружат. Это был лишь вопрос времени, когда нас обнаружит аргентинский дозор, и поскольку мы передали по радио всю полезную информацию, которую смогли получить с нашего НП, я решил, что пора уходить.

Мы ушли так же, как и пришли, — как ночные воры, — отойдя обратно на запад около восьми километров, пока не нашли небольшое место, которое было чуть повыше окружавшей его местности. Он был недостаточно велик, чтобы вместить всех четверых, поэтому мы разделились на пары в том же составе, что и раньше: я остался с Патриком, а Дэш и Багси заняли другой пост примерно в пятидесяти метрах от нас. Каждую ночь я пробирался вперед, чтобы поговорить с ними, заслушать их донесения о передвижениях противника, говорил Дэшу, что передать по радио, и читал все сообщения, которые приходили для меня. У нас был «Свифтскоп», мощная телескопическая зрительная труба, через которую мы могли видеть почти любое движение противника в Фокс-Бей, хотя и находились на значительном расстоянии от него.

В это же время мы услышали по радио, что в Порт-Ховарде убит Джон Гамильтон, командир роты, выполнявший там ту же работу, что и мы. Он взял с собой трех человек, чтобы оборудовать НП вблизи поселка, где располагался еще один значительный аргентинский гарнизон, и передавать любую информацию, которую они смогут добыть. Но из-за особенностей местности они не смогли оборудовать достаточно большую позицию, которая вместила бы всех, поэтому, как и мы, выбрали вариант работы в парах. Однако, в отличие от нас, вместо того, чтобы оставаться на своих позициях, по ночам они попарно менялись, чтобы дать людям возможность отдохнуть.

Именно в то время, когда они находились на НП, Джон Гамильтон и солдат по имени Рон были обнаружены аргентинским дозором, состоявшим примерно из двадцати человек. Поняв, что их заметили, и несмотря на то, что противников было значительно больше, они начали отход, чтобы дать шанс спастись двум остальным патрульным, находившимся в другом месте. Но в этой героической попытке отвлечь внимание врага от своих друзей Джон Гамильтон был ранен. Они продолжали отстреливаться, пока командир роты не приказал Рону уходить. Гамильтон оказался убит, а Рон, после того, как у него закончились боеприпасы, попал в плен. Его доставили обратно в Порт-Ховард, где раздели и допросили. Что с ним делали аргентинцы неизвестно, но судя по всему, о нем хорошо заботились, и вскоре после капитуляции Аргентины он был репатриирован. В конце концов, он присоединился к нам на борту десантного корабля Королевского вспомогательного флота «Сэр Ланселот», оказавшись единственным британским солдатом, попавшим в плен во время войны после захвата Аргентиной Фолклендов и Южной Георгии. Остальным членам патруля у Порт-Ховарда удалось скрыться. Джон Гамильтон был посмертно награжден Военным крестом[84].

Тем временем вдали, на юго-западе, нас донимал холод. Особенно плохо было Дэшу, радисту. Он должен был шифровать сообщения, а затем набирать и передавать их кодом Морзе. Даже когда пальцы в тепле это достаточно сложная задача, но когда они замерзают, она становится чрезвычайно трудной, и несколько раз Дэша подменял я. В таком случае приходится растирать пальцы в перчатках, чтобы они не замерзли, но больше всего напрягает то, что если при расшифровке будет сделана ошибка, вам придется начинать все сначала. Шифровка и передача сообщений также отнимают много времени, а когда вы замерзаете, времени уходит еще больше. Если при передаче сообщение искажалось, то на его исправление уходило часы.

К субботе, 12-го июня, наша семидневная операция завершилась, и мы получили сообщение следующего содержания: «Оставайтесь на месте. О прибытии вертолета скоро сообщим». Мы ждали и ждали, прислушиваясь к звуку винтов, которые дали бы понять, что за нами летит «Си Кинг». Мне понравилась их идея насчет «скоро». Мы пролежали там еще пять дней, и к тому времени пайки, которые были рассчитаны на семь дней, оказались практически исчерпаны.

Мы перешли на питание тем, что находилось в аварийных комплектах в РПС — плитка шоколада, порошковый суп и пакетики чая. Этого должно было хватить еще на пару дней. Вместе с остатками нашего первоначального пайка — леденцами, сушеными яблоками и невкусного пакетированного супа — все это можно было растянуть дней на пять. Из-за этих сушеных яблок мы с Патриком чуть не поссорились еще до того, как у нас закончился паек. Он хотел положить их в рисовый пудинг, но я возразил, потому что терпеть не могу эти ужасные вещи. А поскольку я был боссом, то спор на этом должен был закончиться.

На самом деле, для того, чтобы он не клал яблоки в рисовый пудинг, я его подкупил. У него был день рождения, а у меня как раз оказалась фляжка с ромом, которую я ему и подарил, что не только порадовало его, но и решило проблему с сушеными яблоками.

К нам по радио дошли добрые вести, — 14-го июня нам сообщили, что аргентинские войска на Восточных Фолклендах сдались, прямо перед окончательной атакой британцев на Порт-Стэнли. Тем не менее, нам было приказано оставаться на позиции и продолжать наблюдение за противником, поскольку на тот момент было неизвестно, что предпримут аргентинские войска на Западном Фолкленде, и существовала вероятность того, что они решат продолжать борьбу.

К 16-му июня наш семидневный выход растянулся на двенадцать дней, а вертолет все еще не прибыл. Однако в тот день мы получили радиосигнал, что нас заберут в 12:00 следующего дня на месте высадки, указанном в нашем исходном приказе. Поскольку до него было всего около километра, мы покинули место своего расположения только в 11:00, и прибыв в пункт эвакуации в 11:45, уселись на свои «бергены» в ожидании, когда нас заберут. Прошел полдень, а вертолета все не было, и к 13:00 мы замерзли. Из-за ветра температура держалась в районе минус 10 градусов по Цельсию, поэтому я сказал остальным достать свои спальные мешки и укутаться от ветра. Мы промерзли до костей, а наши руки настолько заледенели, что могли отвалиться. Еще немного воздействия этого ледяного ветра, — и мы запросто получим обморожение.

Из-за отсутствия нормальной пищи в течение по крайней мере пяти дней мы были ослаблены, а холод лишает сил, как ничто другое. В 14:00, когда вертолета по-прежнему не было ни видно, ни слышно, я сказал Дэшу, чтобы он вышел на связь и спросил, где вертолет. Пришел ответ: «Скоро будет». Очевидно, пилоту дали координаты места посадки, но никто не сообщил ему, что оно находится на Западном Фолкленде. Поскольку почти все британские сухопутные войска находились на Восточном Фолкленде, он искал нас там.

Наконец, в 16:00 прибыл вертолет. К тому времени мы ждали его уже четыре с четвертью часа и почти закоченели. Заметив низко летящий «Си Кинг», когда до него оставалось около десяти километров, я сказал ребятам, чтобы они уложили свои спальные мешки в «бергены», а Дэшу — чтобы он сворачивал радиостанцию. Вертолет приземлился, но из-за сильного холода у нас настолько затекли ноги, что передвигаться было очень трудно. С большим трудом нам удалось забросить на борт свое снаряжение и забраться вслед за ним.

Я спросил у борт-инженера, который во время полета сидит в задней части вертолета, есть ли у него какая-нибудь еда, и он без слов бросил мне банку солонины. Чтобы открыть ее, нужно было от крышки отломать металлический ключ и с его помощью раскрутить полоску металла, идущую вокруг жестянки. Звучит просто — в конце концов, тысячи людей делают это каждый день — но только не с закоченевшими пальцами. После долгих усилий нам это удалось, и мы набросились на холодное жирное мясо. Можно было подумать, что борт-инженер предложит помощь, но он просто сидел с гарнитурой и смотрел на нас. После почти двух недель, проведенных под открытым небом без мытья, мы, должно быть, воняли так, как не воняла ни одна Божья тварь на этой земле.

Нас высадили не на «Интрепид», который покинули двенадцатью днями ранее, а на десантный корабль «Сэр Ланселот», укомплектованный экипажем вспомогательного флота. Двадцать четвертого мая в него попали две аргентинские бомбы, и хотя они не взорвались, экипаж оставил судно до тех пор, пока их не обезвредили. Но даже тогда повреждения корабля оказались таковы, что теперь оно использовалось исключительно для размещения военных. В последнюю неделю войны на его борту размещались подразделения САС в качестве сил быстрого реагирования, которые можно было развернуть в мгновение ока там и тогда, где и когда они могли понадобиться.

Я вытащил из «Си Кинга» свое снаряжение и спустился вниз. Кровообращение медленно возвращалось в мои онемевшие пальцы — ощущение было такое, будто в меня вонзилась тысяча игл, — и я уселся за стол, почистил свою M-16, прежде чем сдать ее в оружейку. Но чего мне хотелось на самом деле, так это часами стоять под горячим душем. Я думал об этом душе несколько дней, поэтому снял с себя грязную одежду, обернул полотенце вокруг талии, надел шлепанцы и отправился в душевую.

Горячей воды там не оказалось. Как не оказалось и теплой воды. На самом деле вода была такой, что если бы она была чуть холоднее, то вылетала бы из душевой лейки в виде снежинок. Должно быть, ее закачивали прямо из Южной Атлантики, и вам понадобился бы спасательный костюм, чтобы выдержать ее хоть сколько-нибудь долгое время. К сожалению, выбора у меня не было, потому что мне требовалось чуть больше, чем несколько минут, чтобы смыть с себя всю грязь и дерьмо, скопившиеся на мне на Западном Фолкленде. После этого мне потребовалось несколько часов, чтобы согреться, но в конце концов нам удалось затолкнуть в себя немного еды, что здорово помогло. К этому времени со своих операций начали возвращаться другие солдаты эскадрона. Один из патрулей рассказал забавную историю о том, что случилось с ними во время патрулирования в нескольких милях от горы Кент перед капитуляцией Аргентины.

Во время патрулирования они наткнулись на хижину, которая, по их мнению, могла быть занята врагом. Командир эскадрона решил, что это задание для мобильной роты, и, не желая пропустить все движение, отправился с ними. Затаившись и пронаблюдав некоторое время за объектом, ребята решили быстро войти и захватить тех, кто находился внутри. Посему, бесшумно окружив помещение, они затем разбили дверь кувалдой и бросились внутрь. Дверь вылетела внутрь с такой силой, что слетела с петель, но единственным живым существом в комнате оказался один аргентинский солдат, да и тот лежал в постели. В бараке было так холодно, что под постельным бельем он оказался одет в стеганый пуховик, джинсовые брюки и пару толстых шерстяных носков.

Когда парни ворвались в комнату с оружием наизготовку, чтобы смести любого, кто окажет хоть малейшее сопротивление, перепуганный вражеский солдат уселся прямо на кровати. Его вытащили наружу, и тут же хижину наполнил ужасный запах — бедняга рыдал и был так напуган, что тут же наложил в штаны.

На полу у кровати лежала изрядно помятая стопка исписанных порножурналов. Один из патрульных сел на листая их, а другой снял с пленного солдата носки и надел их на свои ноги. Затем кто-то еще забрал у пленного стеганую куртку. В этот момент вошел командир. Посмотрев на аргентинца, который все еще рыдал — к этому времени на нем остались только его драные штаны, потому что они никому не были нужны — он покачал головой в изумлении.

— Верните бедному парню его одежду, — сказал он. Ребята отдали испуганному солдату его барахло и усадили его на стул. Затем командир сказал Джоку, одному из патрульных, говорившему по-испански:

— Спроси его, где казармы.

Джок посмотрел на аргентинца и потребовал:

— Donde esta la estación?

На это солдат, который на поверку оказался поваром, заплакал, захрипел еще сильнее и ответил:

— No se, no se.

— Donde esta la estación, ты, лживый придурок, — снова вопросил Джок. Вопрос повторялся снова и снова, наш товарищ все больше и больше заводился, тряс повара и кричал на него. И все равно аргентинец, уже почти тараторя от ужаса, отвечал, что не знает.

Ситуация могла бы выйти из-под контроля, если бы до кого-то вдруг не дошло, что испанский язык Джока не так уж и хорош. Он требовал, чтобы ему сказали, где находится железнодорожная станция, а не казарма. Неудивительно, что их пленник не знал ответа, ведь между этим местом и Южной Америкой не было ни одной станции.

Поскольку он явно не обладал никакой ценной информацией и не представлял угрозы для кого-либо, повара увели на вертолетную площадку. Однако когда прибыл вертолет, его пришлось физически затаскивать на борт. Позже мы узнали, что он думал, что его поднимут на высоту в несколько тысяч футов, а затем выбросят. Тем не менее, хотя от него все еще смердело дерьмом, он был в целости и сохранности доставлен в ОРУ — Объединенное разведывательное управление — где его допросили.

После того, как он добровольно выдал те крохи информации, которыми обладал, ему, до момента его отправки в Аргентину, дали работу за плитой в камбузе на борту «Интрепида». Когда он не подавал еду, он мыл сковородки, и всякий раз, когда входил кто-то, кого он узнал во время того налета, он махал рукой и улыбался. В своем деле он оказался очень хорош и много работал; более того, он жил в лучших условиях, чем в той хижине у горы Кент. В общем, он казался гораздо счастливее в качестве военнопленного, чем в качестве солдата.

Прошло еще двадцать четыре часа, прежде чем весь эскадрон снова собрался вместе. Затем, во время длительных совещаний по подведению итогов на борту «Сэра Ланселота», мы встали и рассказали о том, что произошло во время наших различных операций, — в точности так, как оно и происходило, с изъянами и всем прочим. Если была какая-то ошибка, мы говорили об этом, что позволяло всем нам извлекать уроки из этого опыта, и была очень большая вероятность того, что наши ошибки не повторятся. То же самое касалось и успешной операции: каждый извлекал из нее что-то полезное, что могло пригодиться в будущих миссиях.

В июне того же года начался чемпионат мира по футболу 1982 года — первая игра Англии против Франции. Мы слушали матч по радиопередаче Всемирной службы Би-би-си, с комментариями из Испании. Помню, как Брайан Робсон забил первый гол в первые сорок секунд матча, что нас всех очень порадовало. Англия победила со счетом 3:1, что стало своеобразной поэтической справедливостью по отношению к стране, которая поставляла Аргентине ракеты «Экзосет».

Хотя прошло уже несколько дней после официальной капитуляции всех аргентинских войск на островах, на берег мы не пошли. Мы насмотрелись на Фолкленды так, что хватило на всю жизнь. Я подружился с китайскими коками на борту «Сэра Ланселота», и каждый вечер вместе со своим приятелем по имени Джорди мы поедали с ними китайскую еду вместо паршивых флотских помоев. Поварами они были отменными, особенно если учесть, что это были гражданские лица, приплывшие в зону боевых действий и подвергшиеся серьезной опасности.

Двадцать пятого июня, через девять дней после нашего возвращения из Фокс-Бей и через одиннадцать после капитуляции противника, из Лондона, куда он был репатриирован аргентинцами после их вторжения, всего восемьдесят четыре дня назад, в Порт-Стэнли вернулся Рекс Хант, губернатор Фолклендских островов. Наш командир, Майк Роуз, был непреклонен в том, что эскадронам «D» и «G» не нужно терять время на долгое морское путешествие обратно в Великобританию. Вместо этого мы должны были ждать, пока самолеты C-130 Королевских ВВС доставят нас обратно по воздуху. Самолет, доставивший губернатора, забрал первую волну из тридцати человек.

На следующее утро, в субботу 26-го июня, в аэропорту Порт-Стэнли приземлился еще один самолет C-130. В задней части самолета были установлены топливные баки большой емкости, и через несколько часов он снова взлетел, приняв на борт тридцать человек из САС, которые отправились в четырнадцатичасовой перелет на остров Вознесения. Это был второй полет Службы на остров Вознесения, и в нем участвовал я. По прибытии нас встретила группа материально-технического и тылового обеспечения из Херефорда, приготовившая нам нормальный английский завтрак. Мы успели выпить кружку чая и принять душ, прежде чем мы поднялись на борт другого самолета C-130, направлявшегося на авиабазу Лайнэм в Уилтшире. Самолет приземлился для дозаправки только один раз, в Западной Африке, а затем весь путь домой оказался беспосадочным. Мы приземлились в Лайнэме около пяти утра 28-го июня, и через три часа я был уже в Херефорде.

Первым делом я отправился в сквош-клуб и забронировал корт на вторую половину дня, чтобы сыграть партию со своим другом, который, как и я, был членом сборной округа по сквошу. Помимо других, более серьезных соображений, аргентинская оккупация Южной Георгии и Фолклендских островов грубо прервала мою игровую серию — я был полон решимости стать чемпионом графства Херефордшир, и мне предстояло наверстать упущенное.

Фолклендская кампания вновь настигла меня в том же году, когда однажды сентябрьским воскресным вечером мне домой позвонил заместитель командира Полка. Он сообщил мне, что на следующее утро газета «Сан» опубликует имена всех награжденных, получивших почетные звания и награды за то, что принимали участие в этой военной кампании, и добавил, чтобы я не переживал, когда узнаю, что среди этих имен есть «сержант Питер Рэтклифф, Специальная Авиадесантная Служба», которому выразили официальную благодарность за руководство патрулем на Западном Фолкленде.