Хладнокровное чудовище (СИ)

Глава 34 Небо над Итеном

— Что, даже не убьешь? — усмехнулся Вальдер, когда Айдан убрала руку и выпустила волосы.

Предательница неисправима. Он верно предчувствовал, что итог будет прежним, однако зря понадеялся, что мятежников осталось мало — оказывается, они уже глубоко проникли в город.

— Думаю, ты захочешь увидеть, как падёт его ложная власть.

Айдан отступила, приказывая своим сковать кандалами ему руки.

— Признайся, Айдан, у тебя просто рука не поднимается, — улыбнулся он. — Эта игра никогда не закончится? Она рискует наскучить.

Он теперь чувствовал её и понимал, кажется, каждый вздох. То, чего он хотел, он добился — правда, дорогой ценой. Все её противоречия, боль, всю страсть и всю ненависть он ощущал сполна… Жаль, что пришлось стать для этого её новой целью мести.

— Дать тебе то, о чём ты просишь… Не слишком ли просто?

— Какая же ты тварь.

Сильный удар сотряс голову, дыхание восстанавливалось с трудом. Ещё один ублюдок ударил со спины, но Айдан остановила их.

— Рано, — приказала она. — Отставить.

Вальдера приковали в кандалах к стене темницы и бросили, заперев ржавую решётку. Реальность плыла после темноты и двух сильных ударов, и он прикрыл глаза. Второй раз она не наносит последний удар — и пожалеет об этом.

Он провёл в полубеспамятстве, наверное, половину дня, а может, и целые сутки. В короткие минуты ясности сознания приходил в себя, пытался расцепить оковы, но ему не хватало магии, способной проникать в неживое, чтобы воздействовать на металл. А металл был не прост — кто-то из древних дарханов явно приложил к нему руку. Кто-то из тех, кто, как император, владел обеими сторонами магии.

Когда прибудет император? Должно быть, совсем скоро, если уже не в городе. Айдан оставит его в темнице, чтобы потом сообщить об убийстве и своём триумфе? Как глупо. Даже если он причинил ей боль, месть — это такая глупость. Мёртвая энергия, которая сжирает того, кто берёт в руки отравленный меч — но только ранит самого себя. И это мудрость дарханов и многолетнее обучение? Не зря он считал их орден — сборищем тщеславных, называющих себя посвященными, но по сути самолюбивых идиотов.

Вальдер вспомнил Ясмин и то, как мигом остыл после пожара. Да, там он проиграл, но ему было всё равно. Эмоции впитались в рыхлую плодородную южную почву, подарив этой земле силу новой жизни и перемен. Ему не за что было мстить. Он не оставил там своё сердце, он ушёл оттуда с тишиной и пустыней внутри.

Пошатываясь, он встал на ноги и снова пошевелил пальцами, скованными за спиной. Он не потерял свою силу, он приобрел. Его дар с ним. Его люди. Гаррет. И надо лишь выбраться отсюда. Ну же, Айдан⁈

Молчаливый призыв сработал: прошёл, должно быть, час, но снова раздался звук шагов. Айдан спустилась в темницу, облачённая в чёрный боевой наряд: свободного кроя брюки, похожие на те, в которых тренировались в монастыре, чёрная рубаха и куртка. Под короткую стрижку ей очень шло — настоящий демон мести.

— Хочешь ли ты увидеть тот конец, который желают боги?

— Боги лгут тебе, Айдан. И за вами придёт целая армия, которая уже под Сеттеръянгом. Их много, а вас — мало.

— А если ошибаешься — ты? — сощурилась она, окидывая взглядом его напряженную позу. — И вся армия под командованием майора де Варрена ждёт момента, когда Сиркх будет убит, чтобы перейти на верную сторону. Прости, Вальдер. И твои люди, все, кто пошёл за тобой — они погибнут тоже. Так что скажешь, если ошибся здесь ты?

Вальдер покорно склонил голову и потом взглянул на неё исподлобья.

— Тогда стану перед тобой на колени… и признаю твою власть, — усмехнулся он. — Нравится тебе такое? Отомстишь и мне за унижение?

— Даже не знаю. Ты и на коленях? Не уверена, что это привлекательно.

Отперев решётку, она вошла в крохотную камеру, но остановилась поодаль.

— Разве не это ты собираешься сделать? Притащить меня на устроенную тобой казнь императора и показать своё всемогущество и торжество справедливости. Только кто будет править после, м? Может быть ты, Айдан де Марит? Та, что потеряла своё прошлое, своё имя. Свою суть. Кто ты теперь? Пустота. Чёрное ничто, одержимое пустой идей без смысла и цели. Ничуть не лучше того короля, что уже потерял свою голову.

— Замолчи, — зарычала она с лёгкой хрипотцой в голосе.

— Тебе страшно, — продолжал он, не мигая глядя ей в глаза. — Что мои слова правда. Что за твоей местью стоит разочарование — в самой себе. Айдан! Что ты такое?

— Погибель твоя, капитан… — повторила она шёпотом с горькой усмешкой, скривившей чувственные губы.

— Сделай же это. Никто не сумел прежде. Неужели и для этого ты так ничтожна?

Айдан молча приблизилась и резко ударила его по скуле кулаком. Удар был хорошо поставлен, в этом он убедился ещё в первой схватке. Голова неприятно дёрнулась, но противостоять ей он сейчас не мог.

Она ударила снова. Ещё и ещё — вымещая свою злость, ярость, бессилие, что он не пошёл на поводу, не поддался речам, не поверил. Кровь потекла по лицу с рассеченной брови, попала в глаз. Защипало подбородок.

— Надеюсь… тебе стало легче, — прохрипел он, не поднимая лица.

Не хотелось отчего-то, чтобы кровь заливала одежду. Пусть хоронят в красивом. Айдан схватила его за ворот рубахи и силой дёрнула, встряхивая.

— Люди не зря звали тебя чудовищем, Вальдер. Я знаю, в чём твоя самая страшная беда… Я знаю о твоей жизни, о твоей матери, о том, как ты прожил свои сорок два года в этом тщетном и бесконечном поиске. Знаешь, что ты ищешь?

— Я рад, что тебе стала интересна моя жизнь настолько… что ты постаралась что-то узнать, — усмехнулся он, приподняв голову и взглянув исподлобья в горящие гневом глаза. — Не уверен, что в твоих сведениях много истины. Свидетели часто лгут. Но расскажи мне что-нибудь новое, чего я не знал.

— Почему ты меня предал? Твои слова, всё, что было там, в темноте… ничего не значат, верно? — заговорила она с болью, рассматривая его лицо широко раскрытыми глазами, которые он успел полюбить. — Ты хочешь лишь страсти. Противоречий. Ищешь… бурю. Ты никогда не исправишься. Не станешь… человеком. Тебя сломали — и ты это принял как правила на всю жизнь!

Вальдер замолчал, изучая её лицо и не став спорить. Отпустив невидимый щит, всю жизнь защищавший от каких-либо страданий. Убрал невидимый меч в ножны и замер, безоружный, прикрыв глаза и впервые в жизни наслаждаясь тем… как сполна чувствует и понимает того, кто разделен с ним границами личности. Впервые в жизни хотелось замолчать и услышать стук чужого сердца, не колотящегося торопливо от страха, желания, страсти, боли. Впервые он это мог. Услышать то, о чём оно стучит — без его на то воли, само по себе. Загадка человеческой души стала на миг ближе, словно расступился туман.

Он никогда и не пытался понять, только брал то, что мог. То хладнокровное чудовище, что породила такая же холодная и закрытая мать, было смертельно ранено и истекало кровью. И вдруг эта рана заставила притихнуть и слышать.

Айдан резко вздохнула и заговорила снова тем мелодичным, пылким тоном дарханки, искушенной в человеческих страстях, но в переливах её голоса звучала тоска:

— Это твоя вечная потребность в чужих эмоциях, отражаться там и знать, что ты — есть. Ты существуешь. Это неутолимая жажда и неизлечимая зависимость. Тебе всегда будет мало! — Голос её, обретший лекарские нотки целительницы, которая склонилась над умирающим, стал подобен нарастающему звуку гонга. Зашумело в ушах, но ещё раздалось отчётливо: — Стоит эмоциям схлынуть — и ты снова пуст. — Горечь в речи стала нестерпимой, сущее мучение. Но каждое её слово и правда били точнее, чем нож в спину. — Ты… исчезаешь, капитан.

— Далеко ли, Айдан, ушла ты? — Вальдер снова открыл глаза и поморщился от боли в разбитой брови и губе.

— Да, — поджала она на миг губы, чтобы не сорваться снова, и в глазах её появились слёзы далёкой боли. Она прошептала: — Да, Вальдер. Я сделала первый шаг. Потому что я хочу иную жизнь. Я хочу сделать всё, чтобы прошлое осталось прошлым, хочу родиться заново и начать сначала.

Скованный за руки, прикованный к стене в богами забытой темнице, он чувствовал себя невыносимо. Так невыносимо, что это хотелось закончить любой ценой.

— Родиться заново… Звучит заманчиво, — прошептал он, с трудом удерживая голову прямо, чтобы смотреть в её лицо, в глаза, миндалевидные, такие большие, чуть навыкате, что сейчас забирали всё внимание — и тонула во мраке темница, он сам, оковы, проклятый император и весь этот монастырь.

В её глазах было столько боли и скорби, сколько он никогда не видел в мире, и у него самого жгло глаза, а соль мешалась с кровью на лице. Вальдер покачал головой. Слишком много чувств. Даже ему не вынести.

Айдан подалась к нему, коснулась обеими ладонями его лица и прижалась к губам, сладко и нежно, терзая своими эмоциями, выдыхая сожаление о непрожитом, всю свою тягу, скрутившую их обоих в ком, смявший всё, что было до их встречи.

— Я тоже… хочу родиться заново, Айдан, — прошептал как откровение.

Она отступила на шаг, едва сдерживая слёзы. Сколько же боли. Он чувствует её всю! И сердце рвётся на части. И хочется дышать глубже, но лёгкие скованы, точно его руки за спиной, а в груди так тесно, словно камни, что закрыли проход в пещере, завалили всю душу.

— Прощай, капитан.

Сука…

По её приказу в темницу из коридора вошли здоровые мужики, что были прежде переодеты в форму, и Вальдер закрыл глаза, чтобы не видеть, как удары дубин ломают ему рёбра и ноги.

Резкий вдох заставил выгнуться на пыльной земле. Боль в рёбрах тут же стала разрывающей, и Вальдер закашлялся кровью. Едва не захлебнулся, но повернулся на бок и почувствовал, как тёплая струйка стекает изо рта. Сознание от боли снова погасло.

Снова вспышка света перед глазами — и из спасительной тьмы без памяти и боли швырнуло в огонь. Тело свело предсмертной судорогой. Сломанные кости отозвались такой болью, огонь сжигал изнутри. Что за сила не дает ему сдохнуть⁈ Проклятье.

Что за упрямство… Закрыть веки. Провалиться во мрак. Где-то там глухо стучит сердце всего мира. Его ждут Четверо богов — чтобы проводить к Духу или снова вернуть на землю, если он не смог пройти сквозь врата вечности на этот раз.

Глаза оставались открытыми, и Вальдер видел сухую землю. Песок тихо шелестел на ветру, который снова стал сильным и бил песчинками в лицо. Пальцы скрючились в попытке зацепить эту землю, но мышцы только слабо дёрнулись. Не дышать было хорошо… Но тело потребовало сделать новый вдох — и Вальдер снова потерял сознание от боли.

День. Два. Сколько он не дышит? Казалось, не раз и не два вставало и заходило солнце, иссушая тело и душу. Казалось, прошли недели.

Стать частью Вечности… от одной мысли пронзал всё его существо дикий, первобытный страх — с момента, как он получил свободу воли и отделился от Истока. Надо оставить себя здесь. Всё, что знал, всё, чему научился. Отпустить, чтобы уйти. Но если отпустить, а там, кроме этого — ничего и извечная пустота⁈

Пустота и холод. Равнодушие. Смерть. Равнодушие — оно хуже смерти.

Как быть призраком — без души, сердца, эмоций.

Ты исчезаешь, капитан.

Вальдер смотрел невидящими глазами на мелкий песок, что засыпал руки и летел в лицо. Худшая из казней — видеть, как ты исчезаешь, превращаясь в ничто. Даже боль — спасительная боль — где же она⁈

Снова попытка шевельнуться и снова пронзающие тело тысячи кинжалов. Вальдер рухнул обратно на спину, не пытаясь подняться. Он даже не мог ползти со сломанными ногами. Застывший взгляд устремился в небо, пока терзающие мучительные страдания проходили сквозь каждую частицу его тела, но были не настолько сильны, чтобы снова вырубить топором сознание.

Балансируя на грани безумия, он сделал ещё один вдох, который так требовало тело. Чтобы жить, надо было дышать.

Но дышать можно было только захлебываясь собственной кровью, и воздух проходил в лёгкие кровавый и мучительный, и все части тела ещё больше пронизывались этой мучительной пыткой, возвращая ему сторицей всё, что он когда-либо испытывал и всё, что когда-либо испытывали из-за него.

Небо нависало над ним как угроза. Низкое, ниже, чем когда-либо было в его проклятой жизни. Если бы он мог протянуть руку — он бы уже утонул и захлебнулся в грязно-сером небосклоне, по которому невесомо и мучительно медленно двигались облака.

Хотелось орать в проклятое застывшее небо, которое так давно грозит погрести его, но… движется так медленно. Голоса не было. Из горла летел только слабый хрип.

Проклятая Айдан снова не дала ему умереть.

Но вместо лица дарханки, ставшей демоном мести и его личным палачом, из синевы неба на него смотрели холодные глаза давно покойной матери.

Что ты от меня хочешь? — донесся её раздражённый голос.

Я тебя… ненавижу.

Ненавижу, что так похож.

Боль, глубже, чем та, что охватывала всё тело от кончиков пальцев до повреждённых лёгких, затопила в беспросветном мраке. Как же хочется сдохнуть. Почему она и это не даёт сделать спокойно?

Глаза матери остались равнодушны, лишь слегка расширились зрачки, словно она была удовлетворена этим ответом. Словно именно это чувство успокаивало её существо. В ней самой не было любви — и ненависть и злость собственного сына умиротворяли её совесть, её чувство вины, которое могло бы возникнуть, будь она живым человеком.

Мне жаль.

Ей всё равно.

Пальцы бессильно пытались царапнуть песок, который снова сыпался, взмывающий в небо с крепким порывом ветра. Проклятый Итен — холодный и ветренный, сухой, безжизненный, как все Четверо богов, назначивших это место святым.

Он больше не видел глаза матери в поблекшем небе, растворилась злость, вытесненная удушающей материальной пыткой из-за нового вздоха. В затуманенное болью сознание пришла иная мысль о прошлом.

Если бы Ясмин родила сына — он был бы таким же, пошёл по его стопам и продолжил бы путь выжигающей душу ненависти? Хотелось сжать пальцы в кулак и ударить со всей дури по земле, которая не принимала — не позволяла сдохнуть.

Вспомнилась Селин и её дочь. Их дочь. Айза. Обрёк ли он и её на муки, позволив родиться не из любви, а из холода, жажды власти и простого жизненного течения, прибившего его, словно упавшее в горную реку мёртвое бревно, к одному из берегов — на время, прежде чем швырнуть дальше, в водопад раздирающих страстей.

Снова потребовалось дышать. Снова полные лёгкие крови — и тонкая горячая полоска, мучительно скользящая по подбородку со рта. По всем показателям он должен был умереть от нанесённых людьми Айдан ударов. Ему сломали ноги, рёбра, ударили по голове, все внутренние органы должны были захлебнуться кровью, но сердце отбивало удары, заставляя её толчками из последних сил бежать по телу.

Зачем? Живым он был только разделяя с кем-то страсть или боль.

Глубокое, безраздельное, невыносимое одиночество убивало его всю жизнь. Все попытки спрятаться от него — канули в пропасть. Ни бывшая жена, ни Ясмин, ни Айдан не заткнули дыру в груди, ни война и Гаррет, верный бедолага Гаррет, шедший за ним как самый преданный пёс, ни вся армия… и даже если запихнуть туда целый гребанный мир… всё бессмысленно.

Айдан была так же одинока, но они только убивали друг друга. Она — только источник его отражения и наслаждения, понимания, что он жив. Но он и впрямь в этот раз хотел… дойти до конца. Только она могла понять. И ведь поняла⁈

Меня больше не спасти.

И это правда.

Границы рассыпались как песок под руками, и Вальдер оставался один в оглушающей тишине пустыни. Он ещё не умер — боги не отпускали его, чтобы он услышал. Сложно слышать, когда кровь в предсмертной агонии грохочет в ушах, подчиняясь ударам бешеного, сходящего с ума сердца. Словно мало было ударов снаружи, оно вторит и бьет изнутри, доводя до исступления.

Вспыхнуло в памяти лицо Айдан, которая бьет его наотмашь. Снова и снова. Больно и сладко — тогда он ещё был жив, готов был чувствовать её целиком. Теперь он никто и ничто.

Лучше бы сгорел в огне пожара на Юге.

Пожар послушно вспыхнул снова, и Вальдер горел, и этот жар подходил лихорадке, жгущей сейчас тело.

Во сне он молча сгорал дотла — превращался в горстку пепла, осыпаясь в воздухе. Видел себя со стороны — как стоит в пламени, глядя на черные яростные глаза напротив. Пахнет дымом, жжет горло и глаза. Но не оторвать взгляд от яркой души, что встряхнула за шкирку и достучалась до глубины.

Ты живой, и никто не нужен, чтобы это подтвердить.

Живой.

Живой ли?

Вальдер снова бессильно царапнул песок, пытаясь перевернуться. Боль скрутила и выжала, как сломанную куклу. Из чистого упрямства он нечеловеческим усилием перекатился на бок и сплюнул кровь. Когда это кончится?

Вальдер упал лицом в песок, едва не теряя сознание, но оно тоже было упрямо. Пальцы всё-таки сгребли песок, судоржно сжимаясь в последнем вздохе. Зато так не видно проклятое небо, что смотрит на него.

Он прикрыл глаза, чувствуя всё буйство мира вокруг: тепло и сухость песка, то, как он засыпается за шиворот, запах сухого ветра и… небо, что опустилось на него сверху и обхватило со всех сторон, словно руки Четырёх богов.

И здесь, в мёртвой тишине и пустоте, его сердце всё равно билось.

Я хочу родиться заново.

Боги отняли у него голос и почти отняли жизнь и нельзя было повторить заклинание вслух. Но Вальдер впервые был готов рыдать, чувствуя, как ребра впиваются в лёгкие, пронзая и убивая, как он сам готов был убить себя, не вынося существования, в котором его больше нет.

Но уткнувшись лицом в песок — назло всему — он чувствовал, что продолжает быть. Даже один. Даже почти уничтоженный. И сердце глухо бьётся в этом песке. Так что это за искра?

Что за сила творит эту реальность…

Которой он принадлежит.

Ты очень упрямый дух, — прошептал голос матери. А может, то был голос одного из Четырёх? — Ты захотел родиться у меня, зная, что подписал себе ужасный контракт. И теперь я выполнила его полностью. Я люблю тебя. Я… восхищаюсь тобой. Ты истинно мой сын. Ты часть меня. Я рада, что ты это признал.

Глубокая дрожь, идущая из недр земли, пронзила тело. Казалось, весь мир сотрясается вместе с ним и плачет, дрожа каждой своей песчинкой, каждым пожухлым деревом, каждым безжизненным камнем.

Ненависть к матери, всю жизнь обращенная против самого себя, разжала стальную хватку. Слёзы потекли по щекам, смешиваясь с кровью и попадая на губы. Слишком поздно, чтобы выжить. Но перед ликами Четырёх богов он предстанет новым.