Хозяйка города Роз

Глава 12. Глубоко в тебя

Халат он снял, оставшись в белой рубашке, галстуке и брюках, а его подстелил мне под живот и грудь.

— Элина Эдуардовна, расслабьтесь и получайте удовольствие, — посоветовал он, заметив, что я не свожу взгляд с двери.

— Марк Аристархович, вы бы её на замок закрыли, для моего лучшего расслабления, — предложила я, переворачиваясь на спину и удобно устраиваясь на столе.

— И что тогда мой секретарь подумает? — поинтересовался он, изгибая бровь, когда я потянула его за галстук на себя.

— Не знаю. Но если она войдёт теперь, вряд ли поверит, что ты ещё и гинекологом подрабатываешь.

— Значит, нужно успеть, пока она не войдёт, — хмыкает он, сминая мой рот грубым яростным поцелуем. — Эля, повернись спиной ко мне. Я не собираюсь быть нежным.

— Не трахаешь сотрудниц, тогда трахай своих пациенток спиной к себе, — возражаю я. — Нашёл удобную дырку, не покидая рабочее место?

— Пациенток я тоже не трахаю, — скрипит зубами он, но опустив голову ниже начинает ласкать губами грудь. Облизывая и посасывая соски. Так, как мне нравится. Мужская ладонь проходится по моему животу, приятно поглаживая, затем раздвигает складочки и находит требующий свою порцию ласки чувствительный бугорок. Тоже начинает поглаживать. Поцелуи опускаются всё ниже, пока твёрдые жёсткие губы не приходят на смену пальцам. Я забрасываю ноги мужчине на плечи, прогибаясь в пояснице, чтобы прижаться к его рту как можно плотнее. Наши глаза встречаются, и я вижу, что он думает только обо мне. Но и я принадлежу только ему.

— Пожалуйста, Марек, — срывается с моих губ. Он усиливает ласку, касаясь языком самой чувствительной сердцевины и проникает в меня двумя пальцами. Теперь осознание того, что в кабинет в любую минуту могут зайти, лишь усиливает моё возбуждение. А ещё он по-прежнему одет. — Маре-е-е-к.

Я стону и цепляюсь пальцами за его плечи. Но он придавливает мои бёдра крепче к столу второй рукой, чтобы я не могла их свести вместе и продолжает врезаться в меня пальцами. В какой-то момент я уже не могу сдержаться и рвусь навстречу собственному оргазму. Влетаю в него на всей скорости, не притормаживая. Мужчина не прекращает ласкать, пока моё тело бьётся в сладких конвульсиях. Но его пальцы двигаются значительно нежнее, а губы целуют гладкий лобок.

— Маре-е-е-к, — удовлетворённо мурлыкаю.

Напоследок он чуть прихватывает зубами кожу лобка, становится между моих разведённых ног и расстёгивает ремень и молнию брюк. Я вновь приподнимаю бёдра, чтобы с готовностью принять его твёрдую плоть. Но, если он начнёт быстро двигаться в такой позе, то счешет об стол всю кожу на моём позвоночнике. Я вижу, как он сжимает губы, стараясь не потерять над собой контроль. В серых глазах мелькают дикие всполохи подавляемого желания.

— Давай, как ты хочешь, — сдаюсь я. Мне очень хорошо, пусть и ему тоже так будет. Он выходит, чтобы я могла повернуться к нему спиной и упереться локтями в стол. Но я с сомнением смотрю на множество документов и дорогой компьютер.

— Марк, ты уверен, что это всё останется на столе?

— Не знаю, не проверял, — признаётся он. — Может и не останется.

Беру его халат и набрасываю на спинку большого начальственного стула. Снимаю с ног туфли на высоком каблуке. Вряд ли на них устою. Прижимаюсь к боку кресла животом и грудью, а одну ногу, для устойчивости, согнув в колене, забрасываю на подлокотник. Он здесь достаточно крепкий и широкий.

— Можешь, когда хочешь, — шепчет мужчина мне на ухо и чуть меняет положение моей согнутой ноги так, как ему удобнее. — А теперь держись, моя девочка. Будет долго, жёстко и очень глубоко в тебя.

Этот мужчина всегда делает то, что говорит. У меня всё же не хватает сил устоять от его яростных и сильных толчков. В какой-то момент я сползаю животом на подлокотник, но мужчина лишь прижимает мою голову к креслу, ещё сильнее врезаясь в моё обмякшее тело. Я не часто получаю несколько оргазмов подряд, но сегодня как раз такой случай. Впиваюсь губами в его руку и кричу от силы полученного наслаждения. Он тоже может, когда хочет. Всё внутри меня сжимается, я жадно хватаю ртом так необходимый мне кислород, но он не притормаживает, настойчиво толкаясь вперёд, прорываясь сквозь сладостные спазмы моего тела. Это слишком, слишком хорошо.

— Дай губы, — требует он, грубо приподнимая мою голову за волосы. Я с трудом поворачиваю лицо, и его рот яростно впивается в мой, тараня языком и заполняя собственной слюной. Это не поцелуй, это его окончательное вторжение в меня. Я еле держусь, когда он наваливается на меня всем своим большим телом, а изнутри меня обжигает самым настоящим потоком кипящей лавы.

— Моя Эля, — хрипит мне в рот и отпускает мои волосы. Я падаю на колени и едва не ударяюсь лицом о кресло. Но мужчина успевает обхватить меня рукой и прижимает к себе. Несколько минут мы оба пытаемся выровнять дыхание и собраться с силами. Мужчина садится в собственное кресло и поднимает меня к себе на руки. Я чувствую, как по моим бёдрам течёт его семя.

— Марек, я испачкаю тебе одежду.

— У меня есть во что переодеться, — отвечает он, но, стянув с кресла свой врачебный халат, стелет мне под попу. Я окончательно расслабляюсь и откидываю голову на его грудь. Мне очень хорошо, и мужчина позволяет в полной мере насладиться послевкусием нашей с ним спонтанной близости. Он по-прежнему одет, если не считать расстёгнутого ремня на брюках, а я всё ещё совершенно голая. Даже чулки скатились с ног и собрались у щиколоток. Где-то на краю сознания, зависает мысль, что я сейчас нахожусь не только в самом сердце города, но и его главной больницы. Скорее всего, в нескольких метрах от меня, кто-то успел родиться, а кто-то, возможно, сделал последний вдох. А я потерялась в океане грешного наслаждения, где не важны время и место, и сейчас бездумно качаюсь на его эфемерных волнах. Я забылась, отпустила боль и воспоминания, просто живу. Наслаждаюсь минутами, не вспоминая о небесной каре и кипящей смоле в адовых котлах. Потому что живая, потому что устала от существования, потому что за окном всё тот же, мой город. Но теперь он бережно держит меня на руках, напевая давно забытую ласковую колыбельную.

Открываю глаза и сталкиваюсь с глазами Марека. Но сейчас в них не сталь, не лёд и даже не арктический холод. Он нежно целует меня в губы, лаская самым кончиком языка, неторопливо и очень чувственно. А там, за дверью его кабинета, терпеливо ждёт не только наш с ним город, а необъятный мир. И о его нетерпении напоминают стрелки тикающих часов на стене.

— Прошёл целый час. Я что, уснула?

— Ненадолго. Подремала минут двадцать, — улыбается он. — Давай, я помогу тебе привести себя в порядок.

Пересаживает на кресло и достаёт из шуфляды рабочего стола пачку влажных салфеток. Я вновь развожу ноги, упираясь пятками в сиденье кресла. Мы оба смотрим, как его пальцы проходятся по влажной дорожке на бедре, пачкаясь в вязком семени. Поднимаются выше, резко проникая в раскрывшуюся навстречу ему дырочку. Моё тело дёргается от очередного спазма наслаждения. Я сжимаю его пальцы внутри себя. А пальцами собственных ног, края кресла. Я удовлетворена на все сто, но разбалованное им тело не хочет слышать голос разума.

— Маре-е-е-к, прекрати.

Он делает ещё несколько толчков и, вытащив из меня пальцы, подносит к моим губам. Без колебаний впускаю их в свой рот, посасывая и облизывая. Замечаю, как рефлекторно дёргается в ответ его тело.

— Чёрт с ней, с работой, — решает он. — Придумаю что-нибудь. Поехали ко мне домой.

Чтобы ответить, приходится выпустить его пальцы из собственного рта. Нащупываю брошенную им пачку салфеток и вкладываю в его руку.

— Нет. Меня же муж приедет на обед забирать. Давай, вытирай скорее.

Он вытирает, но не так быстро, как мне бы хотелось.

— Будешь ходить весь день с мокрыми трусиками, — удовлетворённо улыбается. — Только встанешь, с тебя снова потечёт. А дома я бы тебе в душ разрешил сходить.

— У себя схожу, — наклоняюсь и поднимаю с пола брошенную сумочку. Быстро нахожу в ней ежедневки. Отклеиваю полоску, выбрасываю в стоящую под столом мусорную корзину. Надеюсь, уборщица не копается в мусоре начальства. Долго же ей придётся голову ломать, чем занимается в своём кабинете главврач. Приклеиваю прокладку к белью и одеваю трусики, затем бюстгальтер.

— Подожди, — Марек снова присаживается у кресла и натягивает на мои ноги сползшие чулки, затем подаёт юбку и блузку. Одежда лежала на краю стола и не измялась. Прямо из его кабинета есть выход в небольшой санузел. Там висит зеркало и можно привести в порядок лицо, что я и делаю. Когда возвращаюсь в кабинет, на его столе стоят две кружки с ароматным кофе.

— Я тебя кофе обещал угостить. Задержись ещё немного, — предлагает мужчина.

Вновь смотрю на часы. Половина одиннадцатого. Муж подъедет к часу. Время ещё есть. Забираюсь на колени к мужчине и беру с его рук чашку с кофе и несколько долек чёрного шоколада. Он знает, какой я люблю.

Добровольский собирается меня проводить до выхода из больницы, но я отказываюсь. У него в приёмной собралось много людей, а он пойдёт со мной через всю больницу. Это уже точно бросится в глаза терпеливо ждущему своей очереди народу.

— Я скажу своему водителю, чтобы отвёз тебя, — предлагает запасной вариант. — Куда ты через парк, да на каблуках.

— На собственную работу, куда же. А каблуки из-за Людки Давыдовой одела, — признаюсь я. — Она вечно на меня смотрит таким взглядом, словно я таракан, сбежавший из твоей больницы. Кажется, что вот-вот снимет свой тапок сорок второго размера и меня им прихлопнет. Сама- то метр восемьдесят вымахала.

— Нет у нас тараканов. Ни в одной из больниц комплекса, — бросается на защиту вверенного ему хозяйства начальник. — А Людке, как главному врачу санитарно эпидемиологической службы, это хорошо известно.

— У неё ко мне личная непереносимость. Я уже не в первый раз это замечаю. Особенно остро она проявляется на твоей территории. Скорее всего, она неровно к тебе дышит, Добровольский, — делюсь своими предположениями. — Присмотрись при удобном случае.

— Да она на десять лет меня старше и на сто килограмм больше!

— Да ты сам больше сотни весишь, поэтому разница у вас килограмм в пятьдесят максимум, — ненадолго задумываюсь. — А, может, и в семьдесят.

— Хочешь сказать, что я толстый? — удивляется мужчина.

— Ты тяжёлый, а она…. Тоже тяжёлая. Но твой стол её выдержит, а кресло вряд ли. И сверху на себя я бы тоже не рискнула её усаживать, — добавляю уже у дверей и тут же открываю их, чтобы Марек не успел в очередной раз отшлёпать меня по заднице. Оборачиваюсь на пороге и вежливо прощаюсь: — Хорошего дня, Марк Аристархович.

Выйдя из больницы делаю несколько шагов в сторону. Прямо мне под ноги падает яркий, жёлто-красный кленовый листок. Один из первых предвестников наступающей осени. В её картинах есть немного щемящей грусти. Говорят, что именно осенью мы лучше видим и глазом, и сердцем. Всё замирает для того, чтобы мы могли остановиться и собраться с мыслями. Таково состояние природы. Таково состояние души и сердца человека. Поднимаю голову и упираюсь взглядом в широкую дверь женской консультации. Всего несколько лет назад я стояла на этом же месте: растерянная, едва сдерживающая слёзы и никому не нужная в этом городе. Как наступающая осень. Стояла, прижав руки к сердцу, которое, казалось вот-вот разорвётся от боли. Но я не могла этого допустить, ведь под моей переполненной болью грудью только начало биться ещё одно, совсем крохотное сердечко.

— Элина Эдуардовна, — вежливый голос раздался совсем рядом. Это личный водитель Марека почтительно застыл в нескольких шагах от меня. — Куда вас отвезти?

— На работу, — ответила я, обходя упавший листок. — Машина на стоянке?

— Обижаете, Элина Эдуардовна. Прямо у ступенек. Это вы зачем-то рванули в сторону.

Водитель открывает передо мной дверцу заднего сиденья, ждёт, пока я сяду и закрывает обратно. Мимо тонированного стекла дорогого автомобиля падает очередной кленовый лист. Я откидываюсь спиной на удобное кожаное кресло. Встречные машины, въезжающие в комплекс, почтительно уступают нам дорогу. Ведь перед ними автомобиль очень уважаемого в городе человека.