Хозяйка города Роз

Глава 37. Шипы и розы

Нас снова будит звонок телефона. Стихает Эли, начинает вибрировать Марека. Я смотрю на табло своего. Два ночи.

— Да, Костя? — отвечает Марк. — Знаю, где Эля. Со мной в доме. Да, в районе Роз. Ей стало плохо. Да, слегка перебрала. Тяжёлый день, имела право. Сколько? Десять тысяч евро? Костя, ты понимаешь, что Эля не сможет просто так вывести такую сумму из собственной фирмы. У неё всё же не миллионные сделки. Сколько раз за этот год она платила за тебя? Какого чёрта тебя опять понесло в казино. Да ещё в чужое?! Что делать? Домой езжай!

Последние фразы Добровольский буквально выкрикивает. Элина начинает беспокойно ворочаться и трёт руками глаза. Я двигаюсь ближе к ней. Слышу её частое дыхание. Вижу её мутный взгляд, но уже не только из-за гноя в глазах. Прикладываю руку к её лбу. Горячий.

— Марк, скажи Косте пусть сбросит номер счёта. У Эли температура.

— Номер счёта напиши, — бросает Марк и отключается. — Эля, детка. Ну, что ты?

Он тоже трогает её лоб. Чертыхается.

— Горло болит, — хрипит Элина. — Это Костя звонил? Сколько он проиграл?

— Десять тысяч евро. Да чёрт с ним! Не думай.

— У меня хватит оплатить. Без вывода из фирмы. Я немного собрала, — шепчет девушка. — Плохо себя чувствую. Можно мне чая?

Пиликает телефон Марека.

— Перешли мне счёт, я оплачу, — говорю другу. — Мне это сделать проще, чем тебе. И чай сделаю. Измеряйте температуру.

Пока закипает чайник, перевожу деньги на присланный счёт. Комаров, по — моему мнению, переходит уже все рамки. Марк, конечно, красиво рассказывает о причинах его поступков, но я бы Костю запирал по ночам дома. На работу с охраной, с работы с охраной, а дома — под амбарный навесной замок. Охранять не от кого-то, а от себя самого. Неправильно нашего мэра воспитывали! Травма детства! Такое впечатление, что оно у Кости ещё продолжается.

Меня никак не воспитывали, но я же в казино последние штаны не просаживаю! Нужно как-нибудь с ним самому поговорить. Марк пусть его и дальше в одно место целует, а я по этому месту широким ремнём бы приложился!

Вижу, что перевод доставлен и через минуту на телефон Добровольского прибегает смайлик в виде собачки, держащей в зубах сердечко с надписью: «Спасибо». Хорошая благодарность за десять тысяч евро. Да за такие деньги всю семью, включая моего сына, могут перестрелять.

— Тридцать девять, — сообщает Марк, заходя на кухню и доставая аптечку с лекарствами. — Нужно сбить. Элина совсем плохо себя чувствует. Разболеется не на один день.

Она молча пьёт лекарство и также молча терпит, пока Марек снова промывает ей глаза. Но не засыпает. Её бьёт озноб, когда начинает спадать температура. Она жмётся к Мареку, тянет его на себя, как второе одеяло.

— Эль, потерпи. Тебе и накрываться нельзя. Нужно, чтобы тело охлаждалось, а не ещё больше согревалось.

— Эля, иди ко мне, — зову я и двигаюсь ближе к ней. — Погрею тебя.

Она пододвигается в мою сторону. Не отпихивается, когда я обхватываю её своими руками, а чуть позже накрываю собственным телом.

— Артур, ты же делаешь ей только хуже, — ворчит Добровольский.

Наверное, он прав. Но хуже я делаю ей не в первый раз. Одним разом больше, одним меньше. Вскоре я сам нагреваюсь от жара её тела. Тонкая рубашка Элины насквозь промокает от испаряющейся с её тела влаги. Она вся мокрая. Часто при бурном сексе становлюсь мокрым не только я, но и моя партнёрша. Не скажу, что мне это сильно нравится. Стараюсь сразу сходить в душ, прихватив и партнёршу. Но мокрое тело Эли меня не отталкивает, как и прилипшие к щеке пряди волос. Аккуратно убираю их с лица. Приподнимаюсь, чуть сдвигаясь с её тела. Всё же лежать в мокрой рубашке ей далеко не полезно.

— Давай вытрем тебя и переоденем рубашку, — предлагаю ей.

— Здравая мысль, — ворчит Марек и уходит на кухню, чтобы сделать морс. Не остаётся помочь ей переодеться.

Злится. Ревнует.

Ничего, разберёмся и без него.

— Эля, где найти тебе рубашку? — спрашиваю я.

— Лучше шортики с майкой, — просит она. — В шкафу, в средней шуфляде.

Там несколько наборов. Нахожу комплект и сажусь на кровать.

— Подними руки. Помогу переодеться.

— Я сама, — смущается она. — Под рубашкой ничего нет.

— Я держал тебя на руках под душем. Не разглядывал и не пялился. Не откусил даже кусочка. И теперь не буду. Ладно, позову Марка.

— Не нужно, не зови, — она тоже обратила внимание на его уход. Обиделась.

Поднимает руки, и я помогаю снять рубашку. Промокаю влажное тело. Веду глазами по груди. Она стала полнее, чем я помню. Наверное, изменилась после беременности. Или с возрастом. Не могу сказать, что Эля растолстела, но в весе прибавила. Округлилась во всех нужных местах. Мне нравятся её округлости. Есть за что зацепится и глазам, и рукам. Я тоже стал старше. Юные тела пусть радуют глаз таким же мальчишкам. Я давно перерос подобные симпатии.

Помогаю надеть пижамную майку на бретелях. Шортики она натягивает сама, прикрываясь одеялом. Я отворачиваюсь. Пусть нормально оденется. Зачем лишний раз её нервировать.

— Может, отвести тебя в туалет, пока температура вновь не вернулась? — предлагаю. — Ляжешь и спокойно уснёшь?

— Я сама дойду.

— Я провожу, чтобы не упала.

Поправляю полотенце на бёдрах и иду следом. Дожидаюсь в коридоре её возвращения.

Марк уже в спальне. Протягивает ей кружку с морсом. Эля всё выпивает, благодарит и остаётся под моим пледом. Одеяло, вставая, друг отбросил на самый край. То ли девушка не захотела за ним тянутся через его тело, то ли всё ещё на него обижена.

Помогаю ей укрыться, но не прижимаю к себе. Не стоит сильнее угревать. Но легко глажу её спину, пока она не засыпает. Мы все засыпаем.

Под утро температура вновь возвращается. Марк сбивает её таблетками и заставляет пить много жидкости. Повторяет процедуру промывки глаз. Больше часа мы снова ждём, пока Эле станет лучше, лишь затем засыпаем сами. Просыпаемся около девяти. Девушка крепко спит, но её лоб уже не такой горячий. Поправляем её плед и выходим на кухню.

О вчерашнем ливне напоминает лишь влажный воздух, врывающийся в окно кухни, когда друг его открывает. На улице ярко светит солнце.

— Я сейчас поеду домой, переоденусь и докуплю нужные лекарства. На обратной дороге заеду за Артёмом. Там, скорее всего, и Комаров подтянется. Посмотрим, как будет себя чувствовать Элина и решим, что делать дальше. А ты пока закажи завтрак, — Марк вновь смотрит на меня. — Не будем говорить, что и ты здесь ночевал. Скажем, что я попросил тебя приглядеть за Элиной, пока ездил в аптеку и за Артёмом.

— Он знает, — в дверях стоит Эля, опираясь о дверную коробку.

Я протягиваю руку, помогая ей присесть на стул.

— Кто, что знает? — уточняет Добровольский.

— Костя догадался, что Артём — сын Артура. Я не стала отрицать. Он мне это вчера ночью сказал.

— И как он к этому отнёсся? — интересуюсь я.

— Сказал, что Артём всегда будет его сыном. Всё же он его растил. И ещё. Наверное, вам тоже нужно это знать, — добавляет девушка. — Костя сказал, что любил Еву. И что сразу, когда я рассказала ему про беременность, он почему-то решил, что ребёнок от тебя, Артур.

Звонит телефон Добровольского. Это подъехало такси.

— Скоро буду, — обещает Марек и выходит на улицу.

Я жду, пока он закроет ворота и вновь включаю сигнализацию. О любых незваных гостях хочется узнать заранее.

Измеряем температуру, затем промываем и капаем глаза. Завтрак решаем не заказывать. Сразу обед. Просим привезти через два часа. И вновь возвращаемся в кровать. Я уже поменял полотенце на бёдрах на боксеры, но остальная одежда ещё не высохла. Марек обещал зайти ко мне домой и взять что-нибудь из вещей.

— Будешь спать? — спрашиваю у девушки, накрывая нас пледом. Мы лежим друг к другу лицом. Даже не верится, что я остался с ней наедине. В кровати.

— Пока не хочется.

Я всё же протягиваю руку и накрываю её горячую ладонь.

— Как Костя узнал о твоей беременности?

— Я встретила его в тот же день, когда и сама узнала. В парке. Мне было очень страшно, я не знала, что делать, полностью растерялась.

— Расскажи мне о том дне, Эля. Расскажи подробно.

Она рассказывает. Долго и подробно, как я просил. Мне кажется, что я тоже нахожусь в том парке. Смотрю на неё, почти ребёнка, который остался один посреди огромного города, который должен принять одно из самых важных в жизни решений. Не только за себя. За двоих. Даже за троих. Мне не трудно представить реакцию её матери, ведь я был с ней хорошо знаком. Она вчера отказалась пойти в церковь, хотя прошло уже десять лет. Чтобы она наговорила Элине тогда, на пике ещё не схлынувших эмоций? Скорее всего выгнала бы из дома. Спустя бы время одумалась, вернула бы назад, но что случилось бы с Элиной и нашим ребёнком за это время? Перед глазами всё время стоит лицо Артёма. Я почти не знаю его, но уже холодею от ужаса при мысли, что его могло не быть. Что Эля могла не справиться. Думала ли она про аборт? Но задать такой вопрос у меня язык не поворачивается.

Мне не часто снились кошмары, даже после гибели родных. Но теперь самым страшным моим кошмаром будет увидеть Элю, стоящую посреди парка, не знающую где найти силы, чтобы дать жизнь моему ребёнку. Совсем недавно она сказала, что для нас двоих были розы, а шипы остались ей одной.

Я не думаю сейчас о чувствах. Не раскладываю по полочкам, почему и зачем между нами случилось то, что случилось. Дело сейчас не в этом. Я хорошо понимаю, что фактически сломал жизнь девушке, которая меньше всего это заслужила. Пока я жалел себя и брал от жизни всё, что мог, она отдавала всё, что у неё ещё оставалось, борясь за моего сына.

— Ты не думай, — вдруг шепчет Элина. — Я никогда и ни в чём не винила Артёма. Да и тебя тоже. Он не был мне обузой. Он — лучшее, что только у меня может быть в этой жизни. Я бы ему рассказала про тебя. Обязательно. Ещё лет через десять, когда бы он стал достаточно взрослым, чтобы посмотреть на всю эту ситуацию с разных сторон.

Её слова — это даже не шипы, это самые острые кинжалы, раздирающие моё сердце. Я думаю о том, что все эти десять лет спал с женщинами, которых хотел. В удобное для себя время, подстраиваясь лишь под свои желания. Уходил от них, когда уже не хотелось. А она спала с Костей. Которого никогда не хотела. Из-за меня. По моей вине. Из-за моего ребёнка. Я сам подложил её под него!

Сжимаю её руку. Снова! Спохватываюсь и отпускаю. Пытаюсь притянуть к себе.

— Эля, иди ко мне.

Но она выбирается из-под пледа, чтобы завернуться в одеяло.

— Артур, не нужно. Я не держу на тебя зла, не обижена. И ни в чём не виню. Ты не знал, я тебе не сказала. Но не нужно меня жалеть!

— Эльф…

— Артур, ты ни разу за эти десять лет не попытался обо мне ничего узнать. А ведь это было так легко сделать. Просто спросить у Марека. Это говорит лишь об одном — я не была тебе нужна. Я понимаю, что к Артёму у тебя могут возникнуть чувства. Отцовские чувства. Но никогда не трогай меня! Не убивай меня во второй раз!

Молчать. Я обязан молчать, но с собственных губ слетает:

— А ты живая, Эля? В тебе ещё есть что убивать?

Она отворачивается. И между нами снова море боли. Моей боли, в которой я опять топлю её: маленького и беззащитного Эльфа. Вспоминаю фото на телефоне у Марка. Ночью, пока делал перевод Косте, тайком переслал его себе. Там она смеётся. А я злым, совсем не волшебным клоуном, стираю улыбку с её лица.