Хозяйка города Роз

Глава 20. Заберу твою боль

Первого июля случилась трагедия.

Артур в ту ночь до утра играл в городском казино.

Позже установят, что пожар начался в комнате Евы. Очень долго тлел наполнитель дивана. Старый и дешёвый, он оказался настолько ядовитым и тлел так долго, что Ева умерла во сне, отравившись угарным газом. Тела моего отца и Анны Владимировны нашли у дверей в комнату Евы. Видимо, они пытались спасти девушку, но тоже погибли от отравления продуктами горения. Так позже напишут в заключении эксперты. Когда приехали пожарные, дом полыхал открытым пламенем. Спасатели вынесли пострадавших, которые уже были мертвы. Но первые пожарные расчёты обливали водой наш и соседский дом, чтобы пламя на них не перекинулось, так как поднялся ветер, а наши дома стояли слишком близко друг от друга. Лишь третья машина начала тушить огонь.

Марек ещё долго будет добиваться установления более подробной причины трагедии. Когда он станет в городе известной личностью, один из следователей, изучавших это дело, в личном разговоре скажет ему, что в доме ещё кто-то был. Или рядом с домом. Ева спала с открытым окном. Так многие в то время делали. И этот кто-то специально или случайно оставил тлеющий окурок на старом диване. Кто-то если не заходил в дом, то подходил к окну. Кто-то знакомый обитателям дома. Строение стояло в глубине участка, а не рядом с дорогой, как многие дома. Вариант того, что сигарету бросил случайный прохожий, и по роковому стечению обстоятельств, она влетела в окно, полностью исключался. Слишком большое расстояние.

Стоя в одной ночной рубашке, рядом с собравшейся толпой, я увидела, как к месту догорающего дома прибежал Артур. Зачем-то сразу подошла к нему. Он обхватил мои плечи с такой силой, что все мои кости жалобно хрустнули.

— Я видел машины «Скорой помощи». Кто-то выжил? — спросил он, обдавая меня потоком отчаянной надежды.

Я разбила её всего одним словом:

— Нет.

Он оттолкнул меня так резко, что я упала в придорожную канаву. Из-за сухого лета в ней не было воды.

Похороны состоятся третьего июля. Чуть позже мы узнаем результаты экспертизы. Она с полной уверенностью установит, что пожар начался из-за брошенной на диван зажжённой сигареты. На тот диван, где мы сидели вместе с Артуром. Но ни Ева, ни её мама, ни мой отец не курили. И Марек тоже. В ту ночь его вообще не было в городе. Он с родителями отдыхал за границей. Но прилетел сразу, как узнал о трагедии. Именно у него до самого своего отъезда из города будет жить Артур. Каждый вечер он станет приходить к своему бывшему дому. А я буду выходить к нему. И мы будем долго стоять на месте усыпанного пеплом пожарища, крепко держась за руки. Часть роз погибла от огня вместе с хозяйкой, но часть осталась цвести. Единственное живое напоминание о Еве.

В конце июля я буду ждать Артура на пепелище почти до полуночи, но он не придёт. Это будет первая ночь, которую мне предстоит провести одной в доме. Мама выйдет из отпуска на работу. Попросит перевести её на график без ночных смен. Ей разрешат, но лишь с первого сентября. Переодевшись в ночную рубашку, я сяду на кровать с включённым ночником и книжкой в руках. Зная, что не усну. Когда через полчаса в окно раздастся тихий стук, я не испугаюсь. Откуда-то буду знать, что это он. Открою окно и Артур легко запрыгнет в мою комнату. Его торс будет обнажён. А в руках майка полная сорванных роз. Он сорвёт все, что ещё оставались на их участке. Одним движением рассыплет их по моей узкой кровати:

— Они цветут, а её нет! Их нет, Эля! Как это возможно? Как это несправедливо! Как мне это пережить?!

У меня не будет ответа на Твой вопрос. Всё, что я смогу для Тебя сделать — это крепко обхватить руками. Ты тоже обнимешь меня. Короткий подол моей открытой рубашки легко задерётся под Твоими руками. Но не от страсти будет напряжено Твоё крепкое тело. От боли. Ведь у меня остались мама и дом. А у Тебя — никого и ничего. Возможно, даже я начну первой целовать Твоё лицо: беспорядочно, неумело; касаясь грубоватой кожи лёгкими сухими поцелуями, словно обгоревшими крыльями обжёгшейся на огне бабочки. Ты тоже станешь целовать меня в ответ, спеша поделиться собственной болью. Твои поцелуи будут похожи на мелкие укусы, чтобы как можно дольше наполнять меня собственной болью, охватить наибольшую площадь моего покорного тела, наполнить горьким отравляющим ядом. Затем, спохватившись, Ты начнёшь зализывать нанесённые ранки и не сможешь остановиться, спускаясь всё ниже и ниже. Кожу ключиц, шеи и лопаток сменят острые пики грудей. На них Ты задержишься надолго. А я не остановлю тебя лишь по одной причине — потому что это Ты. Потому что я готова принять и разделить Твою боль и, если Ты этого захочешь, поделиться своей.

Ты захочешь. Толкнёшь меня на кровать, усыпанную розами. Голой спиной я почувствую атласную нежность умирающих бутонов. Ты стал для них палачом и за что-то решил осудить меня. Толкнёшься коленом, заставив меня развести бёдра. И я подчинюсь, послушно упёршись пятками в края матраса. Ты продолжишь целовать меня там, где никто и никогда не касался до Тебя. Я никогда не думала, что Ты коснёшься меня там, что Ты станешь первым. Но брошенная Тобой на умирающие под нашими телами лепестки, я стану умирать вместе с ними. Так, как захочешь Ты, как нужно Тебе, лишь для Тебя.

— Прогони меня, Эля, — в какой-то момент в тебе ещё заговорит разум. Но я не сделаю этого, потому что Твои губы уже будут внутри меня. И это будет совсем не больно, а очень-очень сладко. Приторно, до скрипа на зубах. Не сдержавшись, я укушу Тебя за плечо. Особенно больно прихватив чуть сколотым резцом. На Твоей смуглой коже появится первая за этот вечер капелька алой крови, но не последняя. Ты вздрогнешь, приподнимешь голову, посмотришь в мои затуманенные от слишком большой дозы сахара глаза. Утонешь в глубине их вязкого золотистого мёда. Ведь сахар — это тоже яд. Убивает медленно и мучительно. Начиная с разума. Твоё дыхание сорвётся, когда лёгкие наполнятся моим карамельным ароматом. Помнишь, от меня тогда ещё пахло карамелью? Но Ты заберёшь этот аромат с собой, даже не зная об этом.

— Ещё, — попрошу я.

Твой язык вновь окажется внутри меня наполняя незнакомой до этого дня сладостью. Раздирая меня на атомы, на миллионы таящих кристаллов сладкого безумия.

— Ещё, Артур. Хочу ещё.

Ты послушно обласкаешь маленькую кнопочку, найдя языком самую чувствительную точку. Будешь ласкать до тех пор, пока моё тело не подчинится Тебе полностью, станет зависимым от твоего желания. Как же хорошо Ты умеешь управлять. Или я так быстро и полно Тебе подчиняюсь? Но это неважно. Мне будет настолько хорошо, что Твои пальцы, оказавшись внутри меня не вызовут ни испуга, ни протеста. Ты терпеливо дождёшься, пока спазмы незнакомого мне до Тебя оргазма перестанут сотрясать моё тело. Наверное, в ту минуту, захоти я этого, Ты ещё мог остановиться. Но я не стану Тебя останавливать. Буду лежать и смотреть, как став на колени перед кроватью, Ты медленно проникнешь в моё тело, как мы станем одним целым. Я не почувствую боли, хотя вопьюсь в твои руки своими пальцами. Наверное, во мне тоже будет так много боли, что друг другу причинить ещё больше мы уже просто не сможем. Застону, когда Ты толкнёшься в первый раз. И Ты вновь замрёшь, давая мне время, силу собственного тела, ещё так не распробованную мною сладость. Ты не будешь нежен, скорее осторожен, хотя и держишь мои ладони в своих руках. И уже, с Тобою вдвоём, забывшись, мы сомнём лепестки погибших из-за нас роз.

С Твоих губ также слетят хриплые стоны. Я увижу, как напряжено Твоё лицо, как безумно быстро забьётся на шее пульс, как вздуются, бугрясь, мышцы на руках. Не мне не будет больно. Тебе. Ты сдержишься, чтобы ничем не потревожить разлившуюся по моему телу сладость. А я буду принимать равномерные толчки и всё больше перед Тобою раскрываться, впускать глубже в себя, становясь не продолжением, а частью Тебя. Частью, где, вопреки разрушающей Тебя боли, всё заполнялнится подаренной Тобою сладостью.

— Больше не могу, Эля. Слишком хорошо, нереально, невыносимо в тебе.

Твоё горячее наслаждение разольётся не только по моему животу, попадёт даже на грудь, на разбросанные вокруг розы, останется на твоих пальцах. Я не удержусь и попробую его на вкус. Такое сладкое. Мне не сможет не понравится.

Затем мы будем долго лежать, ни о чём не разговаривая и не думая. Ни о прошлом, ни о будущем, наслаждаясь таким хрупким настоящим. Ты достанешь из-под меня уже подсохшие от жара наших тел бутоны. На многих из них будут не капли утренней росы, а моей крови. Но ни тебя, ни меня это больше не испугает.

Мы даже уснём. Крепко вжавшись друг в друга, переплетясь руками и ногами, всё ещё не в силах поделить боль поровну. Спасая друг друга и раня ещё больше. Под нашими телами всё ещё останутся сорванные тобой розы. Но в ту ночь я ещё не пойму, что эти розы — они для двоих. А мне одной останутся лишь шипы. Острые, как иглы. Ты уедешь, оставив меня среди них. Среди бесконечной боли, среди города, который без Тебя станет для меня чужим.

Пройдёт время. Шипы вновь спрячутся за прекрасными цветами. А я смогу отыскать себя в покинутом Тобой городе. Зачем ты вернулся, Артур? Моя жизнь — это мой город. Начнёшь ломать его, поранишь меня. Вольно или невольно. Другой стал моей сладостью. Всё, что можешь дать мне Ты — всегда будет соседствовать с болью.