Когда возвращаюсь на кухню, стол уже прибран, а по центру дымится большое блюдо с ароматными сырниками и стоят кружки с кофе. Второй противень ещё готовится в духовке.
— Садись завтракать, — приглашает Эля. Ведёт себя, как обычно. Лишь улыбка натянутая. Но можно списать на бессонную ночь. Расставляет передо мной и Мареком чистые тарелки. Добровольский достаёт из холодильника сметану, джем и повидло.
— А ты? — спрашиваю у неё.
Она молчит, но, едва Марек вновь поворачивается к нам спиной, что-то ещё доставая из холодильника, тихо шепчет:
— Уверен, что сможешь сидеть с прелюбодейкой за одним столом?
Всё время думает о моих словах. Но своим вопросом лишь вызывает ответную агрессию. Резко хватаю её за запястье, которое сжимал ночью. Она приглушённо ойкает, а я только теперь замечаю, что оно аккуратно забинтовано широким бинтом.
— Дай, я всё же посмотрю, — настаивает Марек, глядя на её руку. Услышал её вскрик. Что я её сжимал он не видел, но теперь мы смотрим на неё вдвоём.
— Обожглась, когда духовку включала, — уже для меня повторяет Элина и переводит взгляд на Марека. — Не нужно. Там не сильно. Я приложила салфетку с мазью. Теперь забыла и задела об стол. Нечего мне сто раз руку дёргать.
Но я вижу, что ей больно. Ещё раз внимательно присматриваюсь к запястью. Мне кажется, или оно отекло. Чёрт! Я же не сломал ей руку?! А она мучается от боли и терпит? И сколько собирается терпеть? Пока Марек будет находиться рядом?
— Доброе утро, — в кухню просовывается изрядно помятое комаровское тело. Так как Элина всё ещё стоит возле стола, муж падает на колени, утыкаясь лицом в её бёдра. — Прости, пожалуйста. Элька, я больше не буду!
И хватается руками за её многострадальное запястье.
— Костя, мне больно! — не выдерживает она.
— Я понимаю, что больно. Эля, не знаю, что на меня нашло… Пожалуйста, не злись…
— Костя, отпусти руку, я её обожгла, — повторяет девушка.
Тот поспешно отпускает, но с колен не встаёт.
— Костя, помнишь — то всё? — уточняет Марек.
— Местами, — признаётся Комаров. — Давай камеры посмотрим.
— Сейчас позвоню, чтобы записи переслали, — кивает головой Добровольский. — Иди в душ. Приводи себя в порядок. Как себя чувствуешь?
— Плохо. Я много выпил, да?
— Иди, — махает рукой Марек и звонит кому-то в казино.
Запись приходит раньше, чем Костя возвращается. Элина, которая так и не села за стол, теперь быстро садится и берёт телефон Марека.
— Марк, я хочу посмотреть!
Он морщится и предупреждает:
— Эля, фильм так себе. На двоечку. А в конце — порнушка. Если только на Димона стоит взглянуть. Может, ты всё же где-то с ним встречалась?
— Я ни с кем не встречалась. До Кости! — отвечает Мареку и, осёкшись, вновь умолкает. Наверное, из-за моего присутствия.
— Ты неправильно меня поняла, — мягко поясняет Марек. — Я имел в виду то, что теперь он, может, наблюдал за тобой, обращал на себя твоё внимание. Не знаю, в очереди за тобой стоял. Сейчас я тебе его найду.
— Я хочу просмотреть всю запись, Марк! — твёрдо повторяет девушка. — Я имею право знать, как мной торговались?!
— Имеешь, — тихо скрипит зубами Добровольский и включает запись. — Только покушай, пока будешь смотреть.
Она не берёт в руки телефон. Он лежит на столе, между мной и ей. Я чувствую, что у меня тоже пропадает аппетит, когда игра заканчивается и Костя уединяется с двумя танцовщицами на диванчике. Смотрю на лицо Элины. Ничего. Пусто. Обмакивает очередной сырник в вишнёвый джем и откусывает кусочек. Медленно и тщательно прожёвывает и смотрит дальше. Значит, уже знает о том, как её муж периодически снимает стресс. Затем в поле зрения камеры появляется Алёна и тащит нас с Добровольским на второй диванчик. Начинает с меня. Расстёгивает ремень…
Элина берётся за второй сырник и продолжает внимательно смотреть дальше. Как бы мне не хотелось выключить телефон, я этого не делаю. Но не удерживаюсь от комментария:
— Может, тебе кино на компьютере посмотреть? Раз так понравилось. Лучше видно будет?
— Зачем? — издевательски хмыкает она, беря очередной сырник и, обмакнув в джем, неторопливо подносит к своим губам. Но не сразу откусывает, а сначала слизывает густое прозрачное варенье. — Мне же интересно, что ты в меня совать будешь. Почему бы за ранее не ознакомиться? В общих чертах…
Несмотря на абсурдность ситуации и её звенящий от напряжения голос, чувствую, что трахнул бы её прямо здесь. На кухонном столе. И совсем не нежно.
— Так, может, начнём прямо сейчас? Если тебе интересно? Не будем надолго откладывать? — вновь срывает меня. — Марк, свидетелем будешь?
— Тур, заткнись! Что ты несёшь, — рявкает тот и забирает телефон.
— Вы чего кричите? — удивляется Костя, садясь за стол. — Голова раскалывается. Нет, поесть не смогу. И кофе тоже не хочу. Эля, пожалуйста, сделай мне чая. Я пойду ещё полежу.
— Иди, — отвечает Элина и встаёт, чтобы набрать в чайник воды.
Комаров прихватывает телефон Добровольского, чтобы, удобно устроившись в кроватке, полюбоваться вечером, героем которого стал, но через минуту вновь возвращается:
— Ребята, а почему у нас окно разбито?
Теперь мне хочется смеяться. Костя вновь напоминает мне маленького мальчика, который пришёл в песочницу и увидел, что забытой им лопатки там уже нет. И теперь все, кто там играл, должны непременно знать, куда подевалась его лопатка.
— Эля, Артём мячом в окно попал? — сам же находит логичную причину. — Так нужно новое заказать? Как ты здесь с разбитым окном живёшь?
— Это тебе кто-то «привет» ночью камнем решил передать, — просвещает приятеля Марек. — Иди, приходи в себя и будем охрану тебе искать. С Молчановым сегодня же нужно переговорить. И пока вам лучше в Сити пожить.
— Вот, Эля, я же тебе говорил, что нечего тебе здесь делать! В этом клоповнике…
— Я выросла в этом клоповнике, Костя! — неожиданно рявкает та в ответ мужу. — И мне здесь нравится! И то, что ещё весь город не знает, до какого состояния ты ночью допился, тоже благодаря «этому клоповнику». В Сити тебя бы уже толпа журналистов с утра разбудила. А охранники ещё ночью занимательное видео в ютуб сбросили бы. Проснулся бы сегодня звездой интернета не только в нашем городе, но и в Совете Республики. Всё утро принимал бы поздравления с удачным дебютом! Только с постом мэра пришлось бы попрощаться.
— Ладно, Эль, ляпнул, не подумав. Ну, прости.
Костя опять уходит. Мы ещё молчим, когда входная дверь с шумом распахивается и на весь коридор раздаётся звонкий мальчишеский голос:
— Мама, ты дома? У нас папа Марек в гостях? Ты сырники готовила?
В следующее мгновение на пороге тесной кухни появляется рослый мальчишка. Что-то хочет сказать, но забывает об этом, удивлённо глядя на меня. Узнаёт. Ещё помнит. И я его помню. Внимательно и прямо смотрим с ним друг на друга одинаковыми зелёными глазами. Почти моя копия. С которой город сталкивает меня уже во второй раз. В месте, куда я никогда, ни по каким причинам, не планировал возвращаться. Но теперь я всё понимаю без объяснений. Даже знаю ответ на вопрос, почему Эля носит линзы, делающие её глаза зелёного цвета. Ведь у Кости, я десять минут назад посмотрел, они тоже карие.
Кружка падает из рук Эли и разбивается, пачкая пол остатками кофе.
— Мама, что случилось? — встревоженно спрашивает мальчик, прерывая наш затянувшийся зрительный контакт.
— Я руку о горячую духовку обожгла, — шелестит она. — Теперь всё падает. Артём…
— … иди мой руки и садись завтракать, — спокойно перебивает её Марек. — А мама пока всё уберет. А ты, кстати, как здесь оказался? Бабушка знает?
— Так сегодня же тренировка по футболу. Суббота, — удивляется мальчишка. — Я на такси приехал на тренировку, но порвал бутсы. А там Сашка Васильев был на велосипеде, который через три дома отсюда живёт. Ему четырнадцать, уже может на велике по городу рассекать. Вот он меня и подвёз. Мама, я не стал звонить, чтобы ты не переживала, что я на велике поеду. Видишь, мы хорошо доехали.
— Всё хорошо, сынок, — автоматом повторяет Эля.
— Иди, Тёма, в ванную. Мой руки. А лучше в душ сходи. Ты же после тренировки. Затем бабушке позвонишь, сообщишь, где ты, — командует Марек.
Следом за сыном уходит Эля.
— Ты знал? — я смотрю на друга.
— Что Артём не сын Комарова? Знал. Но не сначала. Когда с ним по поликлиникам ходили, увидел в карточке группу крови. У Элины и Кости первая группа крови. У Артёма — третья. Группы крови родителей не всегда совпадают с группой крови детей. Но третья группа у ребёнка, если у матери первая, может быть лишь в одном случае. Если третья у отца. Здесь без дополнительных вариантов. Но сразу спрашивать у Элины я не стал. Она была не в том состоянии. Заговорил об этом лишь через пару лет, — ответил Марек.
— Что она сказала? — ели слышно произношу я.
— Что влюбилась в мальчишку из колледжа. А тот бросил её, как узнал о ребёнке. Я предложил ей помочь его найти и поговорить ещё раз. Люди со временем меняются. Но она сказала, что он погиб вскоре после выпуска и говорить уже не с кем. Попросила больше никогда не поднимать эту тему. Я видел, что ей действительно очень больно говорить об этом. Даже подумал, что над ней банально кто-то мог надругаться.
— Когда день рождения Артёма?
— Тридцатого апреля ему исполнилось девять лет. Роды начались раньше на две недели установленного срока. Это я точно знаю, — уточняет Добровольский мои последние сомнения.
— То есть, зачатие произошло в августе?
— Ближе к концу августа, — кивает головой Марек. — Я даже предположить не мог, что у вас что-то было. Но теперь, когда ты и Артём рядом… У Евы ведь была третья группа крови…
— И у меня тоже. И ты предположи, что у нас с Элей было не что-то, а всё, — добиваю не только себя. Всех нас. — И не раз. Весь август. Даже в последнюю ночь перед моим отъездом.
Марек резко подаётся ко мне. Впервые вижу, как ярость выплёскивается из его глаз:
— А теперь слушай меня, Тур. Этот ребёнок рос на моих глазах. Он, фактически, мой сын. И ты ни слова ему не скажешь. Пока сам в себе не разберёшься. Артём очень умный, эмоциональный и подвижный мальчик. Просто так вывалить на него подобную информацию не получится. И Ей ты тоже ничего не скажешь. По крайней мере сегодня. Она и так на взводе. Сначала реши, что тебе самому нужно от этой ситуации. Лишь потом будем разбираться, как всё исправить. Если нужно что-то исправлять!
— Это мой сын, Марк!
— Это Её сын. И, если ты хоть чем-то умудришься им навредить, — Добровольский вновь приближает своё лицо к моему. — То я сделаю всё, чтобы слова Эли об его рано погибшем отце стали правдой!
Я не верю собственным ушам:
— Марк! Ты … мне… угрожаешь?
— Нет, Тур. Я их защищаю. И буду защищать. Даже от тебя.
Мы замолкаем, потому что возвращается Элина и начинает замывать пол. В какой-то момент повязка на её руке съезжает, и я вижу там один сплошной синяк. Даже в сексе никогда не оставлял на теле женщин отпечатков собственных пальцев. А ей, матери своего сына, едва не сломал руку.
«Матери своего сына», — прокручиваю в уме эти три нехитрых слова несколько раз. Пробую на вкус, привыкаю, осознаю. Мне даже тест ДНК не нужен. В нашем случае всё понятно без лишних объяснений. Теперь мы с Элей связаны не только Евой. И я уже не просто её первый, я — отец её сына.
«Дерьмовый отец», — припечатывает внутри меня то, что люди называют совестью. И я мысленно соглашаюсь. Отмазка, что я ничего не знал, на этот раз, не освобождает от ответственности.