Хозяйка города Роз

Глава 36. Ближний

Договорить не успеваю. Эля шевелится в моих руках, пытается открыть глаза, но тут же зажмуривается, словно одно простое движение причиняет ей боль.

— Нужно линзы из глаз вынуть, — предлагает Марек.

— Ты сможешь? — уточняю я.

— Никогда не пробовал, но, что делать, примерно знаю. Постой вот так. Сейчас попытаемся.

Не с первого раза, но у него получается. Эля вновь закрывает глаза, но мы оба замечаем, как сильно они воспалены.

— Когда выйдем из душа, сразу закапаем, — произносит Марк. — А пока немного умоем.

Он берёт бутылку с её гелем. Влажный воздух наполняется ароматом вишни. Сначала друг промывает её волосы шампунем, затем выдавливает на ладони гель и скользит по её телу. Доходит до трусиков и нерешительно замирает.

— Снимай, — подсказываю я. — Всё равно они мокрые. Её же нужно будет вытереть.

Немного поколебавшись, снимает. Я отвожу взгляд, когда его рука проникает между её бёдер, промывая и там. Я бы тоже не отказался. Но свои услуги благоразумно не предлагаю.

Марек делает воду ещё горячее и моется сам. Затем уходит за полотенцами. Возвращается уже сухим и с большой махровой простынью для Эли. Передав ему девушку, чувствую пустоту. Мне приятна её тяжесть, я готов не один час держать её на своих руках. Но это, кроме меня, вряд ли кому-то ещё интересно.

Моюсь сам, затем разбираю и отжимаю сброшенную в кучу одежду. Платье Элины так и оставляю на полу душевой. Всё равно выбрасывать. А нам завтра нужно будет во что-то одеться. Развешиваю рубашки и брюки, чтобы просохли. Вытираюсь чистым полотенцем, второе оборачиваю вокруг бёдер и захожу в спальню. Марк уже вытер Элю и нашёл в шкафу одну из её рубашек.

— Поможешь? — обращается ко мне.

Я вновь приподнимаю девушку, пока друг надевает на неё рубашку. Просушиваю её волосы полотенцем и забираюсь вместе с ней под одеяло, крепко прижимая к своему телу. И, чёрт меня побери, но я впервые не хочу, чтобы Марек возвращался. Вот как его переместить на другой конец города силой собственных мыслей?

Не срабатывает. Хотя очень стараюсь. Друг возвращается. Регулирует яркость прикроватного бра и что-то держит в руках.

— Оттяни нижнее веко, — говорит мне. — Я закапаю Эле глаза. Завтра нужно купить другие капли. Эти уже не справляются.

После процедуры Добровольский тоже ложится в кровать и пытается прижать девушку к себе.

— Марк, ей удобно со мной. Не трогай, — возражаю я.

— Или тебе удобно? — хмыкает он, но тянуть перестаёт. Прижимается к ней с другой стороны и перебирает её волосы.

Мы оба молчим. Впервые говорить нам не о чем. На часах шесть вечера. Он обещает быть нелёгким, как и весь сегодняшний день.

Напряжённую тишину разрывает мобильный Элины. Пока Марк встаёт с кровати, телефон смолкает и начинает звонить его собственный. Где-то в коридоре.

— Возьми и мой заодно, — прошу я.

Сначала друг смотрит на экран Элиного телефона сняв пароль. Он тоже ему известен.

— Артём волнуется, — произносит и набирает со своего аппарата. — Тёма, ты маму ищешь? Она сегодня в доме переночует, поэтому не ждите. Немного заболела. Ты хочешь приехать? Сегодня не нужно, потерпи до завтра. Я приеду и сам тебя заберу. А теперь позови, пожалуйста, бабушку.

С Аллой Антоновной, мамой Элины, разговор длится значительно дольше. Та решает, что дочка сильно перепила и в таком состоянии решила не показываться им на глаза. Следуют причитания в стиле: «Идёт по стопам отца», «А ты, Марк, куда смотрел?», и «Чем вы там занимаетесь?», «Артёма бросили и мать, и отец! Оба до гуляний дорвались».

— Я завтра заберу Артёма. Как-нибудь сегодня его потерпите, — не выдерживает Добровольский отповеди и вскоре отключается.

— Алла Антоновна, как в воду глядит, — не смалчиваю я.

— Так сходи, представься отцом Артёма. Я тебя здесь не держу, — рявкает друг.

Эля вздрагивает и открывает мутные глаза. Несмотря на то, что их полчаса назад закапали, в уголках снова скопился гной. Девушка пробует сесть, упираясь в меня руками.

Не пытаясь за меня держаться. Отталкивая.

Марк тут же привлекает её к себе

— Эль, как ты себя чувствуешь?

Она что-то пробует сказать, но в итоге тяжело приваливается к его плечу, утыкаясь в него лицом.

— Всё хорошо, Эль, — шепчет ей Марк. — Ты дома. Промокла и замёрзла, но сейчас поспишь и всё пройдёт. Давай, я сделаю тебе горячего чая. Попьёшь?

Девушка утвердительно кивает. Марк показывает мне глазами, чтобы я шёл делать чай. А они без меня миловаться будут.

— Ты же здесь хозяин. Сделай. Я не знаю, где что стоит, — выдаю в ответ и, обхватив девушку за плечи, привлекаю к себе. Она пытается вновь упереться в меня руками.

— Эльф, это же я. Подержу тебя немного. Прости меня, пожалуйста, — конечно, не простила. Если вообще поняла смысл моих слов, но упираться перестаёт. Вновь привлекаю к себе и укрываю одеялом. Её ладошки прижимаются к моей груди, а голова склоняется на плечо. Она вновь впадает в сонную дрёму.

Добровольский окидывает меня совсем не дружеским взглядом и, поправив на бёдрах сползшее полотенце, идёт делать чай. Я бы тоже не отказался от чашки горячего напитка, но мне вряд ли предложат.

— Эльф, маленький мой, — глажу её по подсохшим волосам. — Прости меня, пожалуйста, прости. Я совсем не хотел тебя обижать. Сам не знаю, что на меня нашло. Я никогда тебе больше ничего плохого не скажу.

Она вряд ли меня слышит. Трётся носиком о моё плечо и глубже зарывается в моё тело. Возможно, путает с Мареком. Поправляю в очередной раз одеяло и начинаю укачивать, словно ребёнка. Впрочем, я не слишком хорошо знаю, как качают детей. Ведь моему сыну уже девять. Сыну, к которому я не представляю, с какой стороны подойти, что сказать, как объяснить ситуацию. И можно ли её как-то объяснить девятилетнему ребёнку?

Когда чай остывает, Марк приносит кружку в спальню, и мы снова будим Элю. Я придерживаю за плечи, а друг помогает держать кружку. Не быстро, но девушка всё выпивает.

— Не засыпай, милая, — просит Марк. — Сейчас глазки промоем.

Приносит другой флакон и небольшие квадратики стерильных салфеток. Я вновь придерживаю её голову, а друг промывает воспалённые глаза, промокая марлевой салфеткой от внешнего края к внутреннему. После, судя по всему, малоприятной процедуры, Эля пытается сесть.

— В туалет нужно? — догадывается Марк. — Идём. Я помогу тебе дойти.

Я тоже могу помочь. Но понимаю, что они очень близки друг с другом. И дело совсем не в годах, что мы с Элиной не виделись. Не без сожаления, но отпускаю девушку. Руки Марка тут же притягивают её к себе.

— Я тебе тоже чай сделал, — бросает в мою сторону. — Там Элина бутылка с ромом. Можешь добавить. Не помешает. Мы здорово перенервничали.

На столе стоят две большие кружки с чаем. Но он ещё очень горячий. Видимо для девушки Марк охладил его в миске с водой. Сажусь на стул и медленно обвожу взглядом кухню. Хорошо помню, как мы с Элей здесь вдвоём завтракали, а в последнюю неделю перед моим отъездом — ужинали. Уже, как оказывается, втроём. Я часто подходил к ней сзади и обнимал. Мне так нравилось. Теперь от этих воспоминаний веет теплом. Но, если бы она позволила, то снова бы подошёл и обнял. Представляю перед глазами Милану. Хотел бы я её видеть на этой кухне? Нет, не хотел. Она мне всё ещё нравится. Можно вместе провести очередной вечер. Но между нами нет тепла. И не будет. Я уже знаю, с чем сравнить.

— Уснула, — Марк садится на другой стул и щедро доливает чашки с чаем ромом.

— Ты её любишь? — сразу спрашиваю напрямую.

Друг не отводит взгляда и не пытается уйти от ответа.

— Я не знаю, Тур.

— Ты же психиатр. Если ты не знаешь, то кто тогда? — хмыкаю я.

— Сапожник всегда без сапог, — пожимает плечами Добровольский. — И я не психолог. Я помогаю больным душам, а не анализирую их. Но никто из нас не болен, даже Костя. У него психологическая зависимость. И на это имеется множество причин. Но у меня нет протокола его лечения. Я не занимаюсь подобными случаями. Он не хочет обращаться к специалистам. Отказывается категорически. Не считает себя зависимым. Здесь не всем можно помочь. Есть у меня пара знакомых специалистов. Нужно будет съездить к ним с Элей, поговорить, узнать, как правильно себя с ним вести, чтобы незаметно для него подтолкнуть его к решению остановиться. Чтобы он пришёл к этому сам.

Что касается любви? На данный момент — Эля самое дорогое, что у меня есть, что осталось после гибели Евы. Но Молчанов в тот вечер был не прав. Я очень хорошо разделяю Еву и Элю. Элина — отдельный, самостоятельный человек. Да, я во многом помогал ей. Но не потому, что мы занимались сексом. Я видел отдачу от собственной помощи. Видел, что все мои начинания имеют мощное продолжение. И, когда всё только раскручивалось, мы с Элей ещё не спали. Секс появился позже. Но, не как её благодарность. Знаешь, как она меня называет? «Моё сладенькое». Ей тоже нужно о что-то опереться. Этот город ломает слабых и выбрасывает за свои пределы, а сильных постоянно проверяет на прочность. Кого-то закаляет ещё больше, а кто-то со временем сдаётся и пополняет ряды за городской стеной.

— Всё же, — настаиваю я. — Ты никогда не хотел на ней жениться. Перестать делить с Комаровым?

— А я с ним её и не делю. Она никогда не была его. Я воспринимаю его рядом с ней, как …как… вибратор, что ли, — повторяет Марк мою собственную мысль. — Жениться я ей не предлагал, хотя бы потому, что она никогда не уйдёт от Кости. Чтобы не случилось. Именно он оказался рядом с ней в трудную для неё минуту. Он помог ей один раз, а она ему будет помогать всю жизнь. В этом вся Эля. Её уже не переделаешь.

Я не знаю, как и сама Эля, почему Костя женился на ней. Она его об этом не просила. Но хозяин города, по сути, оказался самым настоящим рабом этого города. Костю вели с самого начала, показывая ему все преимущества власти. Его учили брать, добиваться, властвовать, но не любить, не показывать свою слабость. Но в нём так и остался жить недолюблёный маленький мальчик. Возможно, на момент его с Элиной встречи она показалась ему ещё слабее и уязвимее, чем он сам. Такую Элину он мог видеть рядом с собой.

Слова Марека сложно воспринимать, но я с ними соглашаюсь.

— Они изменяют друг другу? — перехожу я к другому вопросу.

— Нет, — качает головой Марк. — Как можно изменять там, где не было любви? Никто из них не клялся в верности друг другу. Костю не воспитывали в традициях семьи, его воспитывали в атмосфере города. Там, где каждый день большие деньги, власть, секс и другая грязь крутятся, как песок с цементом в одной бетономешалке. Одно не отделить от другого. Особенно на самой верхушке. Костя влился в этот поток, вращается в нём, следует за ним, неотделим от него. Он, словно сам город, живёт и дышит с ним в унисон. Даже, если Костя узнает, что между мной и Элей есть секс, это ничего не изменит между ними. Возможно, Костя лишь просчитает, какую выгоду из этого он может получить. Да и сам Костя не станет искать себе любовницу. Она ему не нужна. Для красивой картинки у него есть Эля и Артём. Всё, что требует другая, глянцевая сторона города. Ну, а его изнаночной — хватает девушек в нашем казино. Этому проклятому городу Костя давно отдал собственную душу. И я тоже. После ухода Евы. Эля и Артём — это то, что периодически выбрасывает меня из городской бетономешалки. Прямо в бархатные лепестки роз. Иногда мне кажется, что Эля насадила их по всему городу, чтобы скрыть его уродливый оскал. Напялила на заматеревшую городскую шлюху нежное платье невесты. Прикрыла. Как прикрывает благотворительный вечер полную разврата и людской ненависти ночь. «Возлюби ближнего своего», говорил нам сегодня священник на проповеди. А сколько людей в это время за стенами церкви поднимали камни, чтобы бросить их в ближних своих? Эля никогда не бросит камень в Костю. Ведь он — её ближний.

Мы вновь возвращаемся в кровать. Девушка спит. Марек обнимает её, укрываясь с ней одним одеялом. Я беру из шкафа плед. На троих одеяла не хватает.