Эля почти не накрашена. В простом тёмном платье до самых щиколоток. Волосы забраны в хвост и на ярком вишнёвом фоне хорошо заметен чёрный тканевый ободок. Она решила носить траур по Косте. Я уважаю её решение. Она его приняла не для людей и города, для себя. Марек прав. Что бы мы не думали о Косте, но у них с Элей были и хорошие моменты. Их личные моменты. И они останутся в её памяти навсегда.
Она собирается встать, но я сажусь на пол у её ног и зарываюсь лицом в её колени.
— Ты пришла, Эльф.
Чувствую её руки на своих волосах. Девушка всё же соскальзывает с кресла и прижимается ко мне:
— Молчанов к тебе не пускал, как я не просила. Антон тоже рискует, я понимаю… пусть лучше к тебе приходят те, что нужнее меня.
Обнимаю её, осыпаю поцелуями бледное лицо:
— Разве может быть кто-то нужнее тебя. Я решил, что ты не хочешь меня видеть.
— Наверное, это всё из-за меня, — признаётся она.
— Не думай так, — прошу я. — Всё всегда из-за денег и власти. Из-за права владеть городом. Чувствами лишь прикрываются. И делают глупости такие дураки, как я. Поставив камеру, я даже не за безопасность твою волновался, я банально ревновал. Ты смотрела запись?
— Проматывала. С Марком, — она снова краснеет и пытается спрятать лицо у меня на плече. — Отдавай её. Если есть шанс, что она тебе поможет, пусть хоть на всех городских площадях и стадионах её показывают.
Её голос очень уверен. Она приняла решение. Но какая-то тень прячется в её взгляде. Беру лицо Эли в свои ладони и заставляю посмотреть на себя:
— Ты же не думаешь, что я выйду отсюда, брошу тебя и уеду из города?
Молчит. Просто закрывает глаза, чтобы не врать. Думает. Именно так она и думает. Что я вновь поступлю также, как и десять лет назад.
Целую подрагивающие от волнения губы. Хочу успокоить, показать, как она не права, как нужна мне. Девушка отвечает и поцелуй становится глубже. Врываюсь языком в её рот, ласкаю, пью её вкус, наслаждаюсь запахом. Она нужна сильнее, чем кислород. Никак не могу насытиться. Целую шею, но до груди не добраться. Платье слишком закрытое. Скольжу ладонями по её ногам, задирая длинный подол. Вновь усаживаю на стул и зарываюсь лицом между её бёдрами. Снимать трусики неудобно. Сдвигаю тонкую полоску в сторону и касаюсь губами клитора. Ласкаю языком, посасываю и снова лижу. Дразню пальцами влажный, готовый для меня вход. Но ещё рано. Хочу довести её до оргазма. Увидеть своими глазами, насладиться сладкой картиной. Мне нравится смотреть, как она кончает, как шепчет моё имя, как хватается за меня руками. Целыми днями смотрел бы и смотрел.
Дожидаюсь сладких конвульсий, приспускаю штаны и прижимаюсь возбуждённым членом к нежной влажной плоти. Чуть надавливаю, и Эля стонет мне в губы, приникая ко мне. Медленно вхожу. Она всё ещё сжимается от полученного наслаждения. Тесная и узкая. Растягивается подо мной. И мне и ей очень приятно. Я ещё возьму своё, если не кончу от первого проникновения.
— Артур, подожди, — она упирается в меня руками, и я замираю. — У меня стояла спираль. Новая. Ещё и три месяца не прошло. Не знаю, что случилось, но в тот день, прямо из морга мне пришлось поехать к врачу. Спираль сместилась и её достали. Нужно немного времени подождать, чтобы поставить другую.
— Думаешь, мы с Мареком её сдвинули?
— Нет. Это вряд ли возможно, — улыбается она. — Возможно, дело в самой спирали, возможно плохо установили. В первые полгода после установки спирали чаще всего смещаются и выпадают.
Я осторожно подаюсь назад.
— Тебе нельзя, да?
— Можно. Там всё хорошо. Но я теперь ничем не предохраняюсь, понимаешь? Таблетки нужно подбирать и, как правило, с середины цикла их не пьют. А купить презервативы по дороге сюда я не додумалась, — её щёки вновь краснеют.
А я думаю о том, что десять лет между детьми — приличный срок. Давно пора второго рожать. Если что. Но вслух, конечно, говорю совсем другое:
— Я вовремя выйду. Не переживай.
Пользуясь остановкой, стягиваю с неё трусики, а с себя майку и подкладываю ей под попу. Кто на этом стуле, наверное, только ни сидел.
Эля всё ещё с сомнением смотрит на меня, но я вновь толкаюсь в её тело и нахожу губами её губы. Моя! Только моя! Посреди городской тюрьмы! Это даже не беседка в парке.
Но дальше мысли меняют направление и руководствуются потребностью совсем другой части тела. Едва успеваю выйти в нужный момент и кончаю на живот Эли. У неё в сумочке есть влажные салфетки. Помогаю ей вытереться, сажусь в кресло и притягиваю девушку на свои бёдра. Член даже не подумал успокоиться и вновь нетерпеливо тычется во влажные нежные складочки, просится обратно внутрь.
— Нельзя так, — пищит Эльфёнок, но я уже насаживаю её на себя и закрываю поцелуем рот.
— Можно, Эльф. Нам с тобой всё можно, — шепчу между страстными поцелуями.
Она больше не возражает. Удобнее устраивается попой на моих бёдрах и начинает сама двигаться. На этот раз я дожидаюсь её очередного оргазма, лишь после этого отпускаю себя.
Следующим посетителем оказывается Захар Дюжев. Бывший товарищ по футбольной команде шокирован всем произошедшим и не скрывает этого. Признаётся, что Молчанов пытался давить на него, настраивая против меня. Но Захар устоял. Не сдался и не поверил. Это радует. В свою очередь Дюжев предлагает мне любую помощь. Но денег у меня хватает. Больше он ничего не сможет для меня сделать. Товарищ оставляет мне целый пакет домашней еды, а я ещё не осилил и половины того, что вчера принесла Эля.
Следующий визитёр ещё больше меня удивляет. Им оказывается Димон. Приносит мне целый пакет фруктов и несколько аптечных флаконов с витамином Д. Сообщает, что солнца в тюремном дворике совсем мало и, чтобы не превратиться в рахита, нужно не забывать про капли. Также он подтверждает мои мысли о том, что смерть Комарова не выгодна ему самому. И я верю. Убей Димон Костю, оправдываться передо мной точно бы не пошёл. Также любитель покера сообщает, что, если меня всё же упекут в места не столь отдалённые, переживать мне не следует. Сидеть у параши мне не придётся. Он замолвит за меня словечко перед кем нужно. Конечно, придётся немного раскошелиться, но я не обеднею.
Вновь заходит Марк. Каждый день забегает новый адвокат Андрей Романов. И с каждым днём энтузиазма у него всё меньше. Мой защитник признаётся, что вся судебная система очень сильно настроена против меня. Ну, а имя главного настройщика мне известно. И чем я так не угодил Молчанову: завидует, недолюбливает ещё с футбола, ждёт миллионной взятки? Скорее всего, что всё это вместе и ещё с десяток подобных причин.
Через несколько дней вновь приходит Эля. Начальник изолятора деликатно уступает нам свой кабинет.
Мелкая засранка вновь наготовила пакет домашней еды, выстирала все вещи, хотя я сказал ей их выбросить и даже купила в аптеке презервативы. Стандартные. Которые на меня не налезают.
— Фармацевт спросила, давать обычные или нет, — признаётся девушка. — А я не подумала, что она имеет в виду размер. Решила, что спрашивает обычные или со вкусом, ребристые, ну и какие они ещё там бывают. Осень уже. Все болеть стали. Позади меня очередь в человек десять стояла. Многие меня в лицо знают. Три недели как мужа похоронила, а сама стою в аптеке и презервативы рассматриваю. Ну не Марка же просить их купить.
Возвращаю коробочку обратно в её сумочку и целую порозовевшее личико.
— Эля, выброси их в городскую мусорницу и вся проблема. Не будем терять время. Лучше улыбнись и поцелуй меня.
Сегодня на ней платье до колена со свободной юбкой и вырезом на груди. Я получаю доступ не только к нижней, но и верхней части сексуального тела. Целую её, что говорится, от кончиков волос на голове, до розовых пяток.
Занятие любовью с моей засранкой приносит полное расслабление. А Эля сильно расстроена.
— Чего ты ждёшь, Артур? Пусть твой адвокат предоставит запись. Хочу, чтобы этот кошмар скорее закончился.
Я качаю головой, прижимая её к себе.
— Эльф, кошмар только начнётся. Для тебя. Нет никакой гарантии, что запись не разойдётся по сети. Понимаешь?
— Пусть расходится, — она упрямо задирает подбородок. — Пусть говорят, что хотят. Могут на плакатах писать. Лишь бы тебя отсюда выпустили. Я не боюсь за себя, только за Артёма. Не хочу, чтобы на него пальцами показывали и называли сыном шлюхи.
Зажимаю в ладонях её лицо. Заставляю посмотреть себе в глаза:
— Больше никогда не говори так! Не смей себя так называть! Ты же сама о себе так не думаешь?
Она молчит. Неужели думает? Нужно срочно поговорить с Марком. Неужели он не видит, как она себя сама накручивает?! Или это я сам её накрутил?
Марк приходит на следующее утро. И я сообщаю ему, что решил не пускать запись в дело. Будь, что будет. Андрей уверен, что пятнадцать лет мне не дадут. Ему удастся переквалифицировать дело из умышленного в непреднамеренное. И, как минимум, доказать недостаточность улик. Максимум, лет пять. А, может, всё же удастся избежать уголовной ответственности. Но оставаться до конца своих дней подозреваемым — тоже так себе перспектива.
— Из-за Артёма не хочешь? — уточняет Марк.
— Да. Переживаю, как это на нём скажется. Но, наверное, больше из-за Эли. Вчера мы с ней разговаривали. Ты хоть немного представляешь, что творится у неё в голове?
— Представляю, — отвечает Марк. — Даже случайно задеть её рукой боюсь. Дело не в той ночи, Тур. Она любит тебя. И, скорее всего считает, что недостойна твоей любви.
— Что за бред? — изумляюсь я.
— Для тебя бред, для неё всё серьёзно. Ты десять лет её знать не хотел. Я бы сам в твою любовь не поверил.
— Я всегда о ней думал, Марк. Никогда не забывал. Костя не знал, почему не может прекратить играть. Я не знаю, почему ждал десять лет. Ты говоришь, что она меня любит. Значит, не любит тебя. Ты знаешь, почему она тебя не любит? Даже я понимаю, что не меня, а тебя она должна любить.
Марк впервые не отвечает на мой вопрос. Зато у меня к нему есть ещё:
— Если меня посадят, ты позаботишься о ней и Артёме?
— Тебя не посадят. Если ситуация станет безвыходной, я задействую все свои знакомства.
— Сделаешь из меня дурачка? — хмыкаю я.
— Что-то вроде, — морщится Марк. — Там разберёмся. Я скажу Эле, что ты не будешь использовать запись?
Я лишь киваю. Через две недели проходит первое слушание. Андрей не называет его провальным, но и особой надежды оно не даёт. Эля и Марк тоже присутствуют в качестве свидетелей с моей стороны. Они подтверждают, что мы все оставались в доме до самого утра. Их слова, конечно, записывают, но моим алиби они не являются. Пока что вопросы и ответы не носят сексуального подтекста. Выступают другие свидетели, которые подтверждают мою драку с Костей и мои угрозы в его адрес. Вполне понятно, почему Эля и Марк остались в доме. Обвинение по-прежнему имеет сильное доказательство: я мог незаметно выйти из дома и вернуться в него.
Следующее слушание назначается через десять дней. А через пять после первого, рано утром, ко мне заходит Антон Лапин и просит отдать ему мой телефон. Упаковывает в пакет для вещественных доказательств и пишет протокол о его изъятии в день моего поступления под стражу.
— Зачем это? — удивляюсь я.
Начальник изолятора по-прежнему смотрит в заполняемую им бумагу.
— Вчера Элина Эдуардовна сама отнесла свою запись в прокуратуру. Теперь твой телефон нужно предоставить в качестве источника исходного материала. Как-то так.
Ещё через два дня меня освобождают, сняв все обвинения и принеся официальные извинения.
— Сиди до темноты, — предлагает мне Антон. — Там толпа журналистов. Вечером дам тебе форму охранника и выведем тебя через служебный вход. На полицейской машине поедешь прямо в столицу. Марк, Элина и Артём сейчас находятся в его столичной квартире. Через несколько дней сможете улететь из страны.
— Сильно много шума? — спрашиваю я.
— Хватает. Розы пока не трогают, а вот всякие нехорошие надписи каждое утро на домах и заборах Дюжев за свой счёт закрашивает. Но в сети самого видео пока нет. Твои ребята помогают отслеживать. Адвокат Андрей Романов сработал просто «на отлично», подняв все действующие и не действующие нормы, чтобы максимально сократить круг лиц, которым пришлось ознакомиться с записью и принял все возможные меры по её охране от скачивания, копирования и распространения.
Марка отстранили от работы. Пока отправили в отпуск, но, вероятнее всего, снимут с должности. Насколько мне известно, Марк смог устроить Артёма на несколько месяцев в санаторий на реабилитацию, как после травмы при аварии. Это позволит мальчику не пропустить учебный год, если вам по каким-то причинам не удастся уехать из страны. Ему объяснили, что начались проблемы из-за должности, что занимал его отец и пока нельзя возвращаться в город. Артём смотрел фильмы по телевизору и быстро провёл параллели, — улыбается начальник следственного изолятора. — Подробности узнаешь через пару часов.
В машине переодеваюсь в свою одежду. На форму полиции ещё долго не смогу смотреть без содрогания. Патрульная машина перевозит меня из одного города в другой, прямо к высотке, где расположена квартира родителей Марка. Сами они живут во второй.
Едва заношу руку, чтобы позвонить в дверь, как она открывается. Марк впускает меня в квартиру и закрывает дверь. Сразу замечаю, что друг не в настроении. Так сильно расстроился, что сняли с должности?
— Прости, — бормочу я. — Давай сбросимся и клинику тебе купим. Будешь в ней сам себе хозяином.
— Тебя бы с пятнадцатого этажа сбросить, — шипит в ответ друг. — Так посадят и некому будет твоих детей растить, чтобы такими же идиотами, как отец, не выросли.
— Детей? — цепляюсь я.