Хранитель света

Глава 9

Даша встала с кровати и, бесшумно ступая босыми ногами по голым половицам, подошла к окну. Половицы поскрипывали под ее легкими шагами, из щелей тянуло сырым холодком. За окном поблескивала мокрая от дождя темно-зеленая листва, по забрызганному стеклу ползли капли, оставляя за собой извилистые дорожки. Моросящий дождь шуршал в кронах деревьев, в подвешенном к краю крыши жестяном желобе негромко журчала вода, стекая в подставленную железную бочку. Время от времени раздавался глухой звук, как будто кто-то с силой бил в сырую землю кулаком, — это падало, сорвавшись с ветки, яблоко. В доме пахло сыростью, прелью, старым деревом и печной гарью. Этот запах ассоциировался у Даши с грязью и нищетой, и, чтобы забить его, она взяла из лежавшей на подоконнике пачки сигарету и закурила.

— Мне тоже, — попросил Дэн. — И вообще, не стой у окна.

Он лежал на кровати, укрывшись до пояса сероватой простыней и заложив за голову загорелые мускулистые руки. На шее у него поблескивала подаренная Дашей золотая цепочка, на гладкой груди рельефно выступали мускулы.

— Не стоять у окна? — переспросила Даша, вынимая из пачки еще одну сигарету. — А почему? Я что, настоящая заложница?

— Не глупи, — сказал Дэн. — Тебя вообще не должны видеть, а уж в таком виде…

Даша прикурила сигарету, подошла к кровати и фильтром вперед протянула сигарету Дэну.

— А чем тебя не устраивает мой вид? — спросила она, боком присаживаясь на кровать и подбирая под себя ногу. При этом ее колено оказалось на уровне глаз Дэна. Он дотянулся до колена губами и чмокнул, после чего сунул поднесенную Дашей сигарету в зубы и откинул голову на тощую подушку, из которой активно лезли перья.

— Твой вид превыше всяческих похвал, — сказал он, — и меня он вполне устраивает. Если бы я мог, я бы вообще запретил тебе что-то на себя надевать.

— Я заложница, — с улыбкой сказала Даша, — а ты — мой похититель. Можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Кто же считается с мнением беззащитной девушки?

— В таком случае, — с важным видом провозгласил Дэн, — категорически запрещаю тебе носить как верхнюю одежду, так и нижнее белье. И вообще, я решил: выброшу все твои тряпки на помойку. Вот полежу еще немного, встану и выброшу.

— Ого, — сказала Даша, — да ты, оказывается, изверг. Слушай… Ну, нижнее белье — это ладно, это еще куда ни шло. Но без одежды холодно!

— А ты полезай сюда, — сказал Дэн, приподнимая простыню, — я тебя согрею.

Даша скользнула под простыню, вытянулась и прижалась к его горячему боку всем телом, держа дымящуюся сигарету на отлете.

— Мур-мур-мур, — промурлыкала она. — Действительно, ничего. Жить можно.

— И не просто жить, — добавил Дэн, — а жить интенсивно. Половой жизнью, я имею в виду.

— Знаю я, что ты имеешь в виду. — Даша повернулась на спину, поерзала, пристраивая голову у него под мышкой, и, свесив руку с кровати, щелчком сбила пепел с сигареты прямо на пол. — Кстати! Я, между прочим, есть хочу. Заложников, чтоб ты знал, полагается кормить, чтобы они дожили до светлого момента получения выкупа. Ты поесть что-нибудь привез?

— В сумке, — сказал Денис. — Хлеб, супы в пакетиках, колбаса какая-то… А! Еще я взял десять пачек «Роллтона».

— Чего? — не поняла Даша.

— «Роллтон», — повторил Денис. — Вермишель быстрого приготовления. Заливаешь ее кипяточком, и через пару минут можно есть…

— А, — сказала Даша, — это то, что мой папуля называет едой для бомжей. Супы в пакетиках… Бр-р-р! А ты их готовить умеешь?

— На пакете должна быть инструкция, — сказал Дэн.

— Ну? — сказала Даша через некоторое время.

— Что — ну?

Даша завозилась у него под мышкой, задрала голову и посмотрела ему в лицо. Дэн лежал, глядя прямо перед собой, и задумчиво курил. Было непонятно, о чем он думает и думает ли вообще; вставать он, во всяком случае, явно не собирался.

— Я есть хочу, — напомнила Даша.

Дэн скосил на нее глаза и снова уставился в какую-то точку на засаленной бревенчатой стене.

— Ешь, — сказал он. — Приготовь и ешь. Кто тут женщина, в конце концов? Кто заложница?

Даше показалось, что от него пахнет пивом. Видно, пропустил в городе бутылочку-другую. Он ведь не привык отказывать себе в удовольствиях — как в больших, так и в маленьких. А что денег кот наплакал, так это его не касается. Деньги — это ее, Дашина проблема.

Даша вздохнула и встала, зябко поеживаясь.

— Слушай, — сказала она, торопливо натягивая джинсы, — ты бы хоть печку протопил, что ли. Холодно ведь! И сыро, как в погребе. Я видела, за сараем дров целая поленница.

— Дым увидят, — отозвался с кровати Денис. Он дотянулся до стены, загасил об нее окурок и зашвырнул его под кровать.

— Ну и что? — спросила Даша, ныряя головой в майку.

Денис молчал. Даша посмотрела на него, ожидая ответа, подумала немного и надела свитер. Сразу стало теплее.

— Ну и что? — повторила она. — Нет же никого вокруг! А если кто-то и увидит дым, так что с того? Подумаешь, дым из трубы! Не пожар ведь.

— Ну что ты капризничаешь? — садясь и обхватывая руками колени, сказал Денис с плохо скрытым раздражением. — Я ведь предупреждал тебя, что жизнь в бегах — не сахар. И в Европе не сахар, а уж тут…

Даша набрала в облупленную эмалированную кастрюлю мутноватой колодезной воды из ведра, поставила кастрюлю на старенькую, заросшую грязью и ржавчиной электроплитку и повернула рукоятку регулятора. Сквозь мохнатую жирную пыль зарделся оранжевый глазок. Даша подавила дрожь омерзения, повернулась к плитке спиной и принялась разбирать привезенные Дэном продукты. Помимо сухих супов, вермишели, буханки черного хлеба и палки копченой колбасы, в пакете обнаружилась бутылка неплохого красного вина. Даша понятия не имела, сколько стоит это вино в здешних широтах, но даже во Франции дешевым оно не было.

— Обалдел, что ли? — сказала она, показывая Дэну бутылку. — Денег же нет! У тебя же, наверное, и половины такой суммы с собой не было!

— Не было, — самодовольно усмехаясь, согласился Денис. — Но чего не сделаешь ради любимой девушки! Просто хотелось тебя порадовать.

— Меня или себя? — резче, чем ей хотелось, спросила Даша. — Лучше бы ты меня чем-то другим порадовал. Кстати, как вы поговорили?

Денис поскучнел, перестал ухмыляться.

— Как, как… Крепкий орешек твой папаша! Знаешь, что он мне сказал? Ваша игра, говорит, затянулась. Сажай, говорит, мою дочь в самолет, хотя бы и силой, а я ее тут встречу. А не то, говорит, мои ребята вас найдут, отрежут тебе — мне, то есть, — яйца, засунут в глотку, а потом пристрелят.

— Да, — спокойно согласилась Даша, разглядывая инструкцию на пакетике с грибным бульоном, — они это могут. Запросто.

— Что-то я тебя, Дарья, не пойму, — осторожно произнес Денис. — Ты так спокойно об этом говоришь…

— А как мне об этом говорить? — Даша поискала глазами ножницы, не нашла и оторвала уголок пакета зубами. — Не волнуйся, они нас не найдут. Не успеют. Мой папуля не такой крепкий, каким кажется, он заплатит. Фотографию он получил?

— Говорит, нет, не получил.

— Тем более. Когда получит, станет сговорчивее. Что бы он сейчас ни думал, что бы ни говорил, но этот мой портрет во весь рост заставит его понервничать. Главное, чтобы он начал сомневаться. Да он и сейчас, наверное, сомневается…

— Мне так не показалось, — сказал Денис. Он неохотно спустил ноги с кровати и стал одеваться, начав почему-то с носков. Даше это показалось немного диким, но она промолчала. — Железный у тебя папаша. Я бы на его месте задумался, а он — хоть бы хны.

— Ничего, — сказала Даша. — Получит фотографию — задумается. А если не задумается, мы ему поможем.

— Ох, Дарья, — со вздохом сказал Денис. — Ты хоть понимаешь, во что ты нас втянула?

— Даже лучше, чем ты, — ответила Даша, высыпая в кипящую воду содержимое пакета и осторожно окуная в пар гнутую, рябую от окисла алюминиевую ложку. — Ну почему я тебя должна все время утешать, как маленького? Риск есть, конечно, но минимальный, зато выигрыш — два миллиона.

Она хотела снова заговорить о домике на берегу Мексиканского залива, который они купят на эти деньги, но промолчала. Она уже сто раз об этом говорила, и слова заметно стерлись от слишком частого употребления, а мечта о счастливой жизни с любимым человеком на берегу ласкового моря при взгляде отсюда, из этой трухлявой норы, казалась плоской и нереальной. Мексиканский залив был бесконечно далек от этого заброшенного лесного хутора в Московской области, и временами Даше начинало казаться, что никакого Мексиканского залива не существует и никакой Европы, никакого Парижа и Сорбонны тоже нет и никогда не было, а есть только эта покосившаяся изба, умирающий от старости, заросший гигантской крапивой яблоневый сад за окном да стеной стоящий вокруг сосновый лес, мокрый от серого моросящего дождя.

Это была ее идея — перебраться из Европы сюда. Здесь их стали бы искать в последнюю очередь, об этом месте никто не знал, кроме Даши и ее школьной подруги, с которой Даша не виделась уже два года. Этот хутор принадлежал ей, подруге. Ее родители когда-то купили его в качестве загородного дома — оба были люди творческие, не от мира сего, любили тишину и уединение и терпеть не могли дачников, не говоря уже об алкоголиках, населяющих прилегающие к Москве вымирающие деревни. Потому-то они и купили этот дом, от которого до ближайшего человеческого жилья было что-то около пяти километров по заброшенной лесной дороге. На этой самой дороге они и погибли — врезались в дерево, объезжая внезапно метнувшегося прямо под колеса зайца, и просто истекли кровью, потому что по дороге давно никто не ездил, и помочь им было некому. Нашли их грибники только через двое суток, и с тех пор Дашина подруга здесь не появлялась. Продавать этот проклятый дом она не пыталась; она даже ни с кем о нем не говорила, сказала только Даше — так, на всякий случай, если вдруг зачем-то понадобится. Вот и понадобилось…

Правда, Даша не представляла, что здесь будет так грязно, убого и одиноко. Все-таки во время того памятного разговора речь шла о даче, а что такое дача, Казакова знала хорошо. Дача — это огромный, красивый, благоустроенный дом где-нибудь на берегу водохранилища, в природоохранной зоне, с окнами во всю стену и с камином, возле которого так хорошо посидеть вечерком в кресле-качалке, нежа ступни в мягкой медвежьей шкуре. А тут… Больше всего Дашу доставал покосившийся щелястый нужник с дыркой в полу, до которого нужно было добираться по узенькой тропинке, протоптанной Дэном в зарослях бурьяна и крапивы. Там гуляли сквозняки, жутко воняло, а если заглянуть в дырку, можно было увидеть, как внизу, совсем недалеко, копошатся тысячи отвратительных белых червей. В первый раз Дашу вырвало; когда же Дэн объяснил ей, что черви эти называются опарышами, являются личинками обыкновенных мух и широко используются в качестве наживки для рыбной ловли, Дашу вырвало вторично.

И еще в туалете не было бумаги. Когда Даша сообщила об этом Дэну, тот вручил ей старую, пожелтевшую газету, а когда и газета кончилась, предложил воспользоваться лопухом. Лопухом! Да, он был прав: жизнь в бегах — не сахар…

Окончательно Даша поняла это позавчера, когда, по старой привычке лаская тубами ее тело, Денис вдруг отстранился, поморщился и очень недовольным тоном заявил, что от нее попахивает. Он так и сказал: «Попахивает», как будто речь шла не о Даше, а о куске лежалого мяса или начавшей протухать рыбине. Попахивает… Даша тогда залепила ему пощечину, а потом расплакалась и плакала долго — так долго, что даже толстокожий Денис Юрченко немного струхнул. Потом, уже немного успокоившись, но все еще всхлипывая и заикаясь, Даша поинтересовалась, каким таким образом она должна сохранять свежесть и благоухать в таких нечеловеческих условиях. «Это была твоя идея», — напомнил Дэн, но все-таки пошел и протопил стоявшую в огороде баню — черную, старую, наполовину вросшую в землю, с прохудившейся крышей. Топил он ее почти ночью, когда уже совсем стемнело, чтобы кто-нибудь, не дай бог, случайно не заметил дым, — очень он боялся, что их обнаружат. Света в бане не было, мыться пришлось при свечах, которые все время гасли. Поначалу Даша вообще боялась заходить в это жутковатое и — сразу видно — антисанитарное строение, но потом, когда Дэн ее туда все-таки затащил, оказалось, что это не так уж плохо, едва ли не лучше сауны. Там даже веники были — старые, пыльные, пересохшие, но, по словам Дениса, годные к употреблению.

Вот так они и жили — как на необитаемом острове, и Даша с каждым днем все больше убеждалась в том, что Робинзон из нее, мягко говоря, никакой. Оказалось, что она даже не подозревала, как мало знает о реальной жизни. Точнее, о жизни она знала достаточно, но о другой, протекавшей как бы в параллельном слое пространства и времени. Она понимала, что могла бы здесь освоиться — человек приспосабливается даже на каторге, даже на урановых рудниках. Но осваиваться здесь ей ничуточки не хотелось. Она устала, и усталость не проходила, а накапливалась, и Даша чувствовала, что долго так не выдержит. Это были те самые условия, которые лучше любого крика, угроз и даже побоев могли заставить ее отказаться от своего замысла, махнуть на все рукой и покаяться перед отцом, — куда он денется, простит как миленький… И она бы, наверное, так и сделала, если бы не четкое понимание того, что вместе с выкупом потеряет Дениса.

В первый же день, копаясь в сундуках и кладовках в поисках чего-нибудь полезного, они отыскали старый облезлый фотоувеличитель — странное жестяное яйцо на железной ноге. Даша не знала, что это такое, а Денис удивленно хмыкнул, воткнул вилку шнура в архаичную, заросшую грязью розетку на стене и сказал: «Обалдеть можно! Работает!» — «А что это? — спросила Даша. — Похоже на гиперболоид инженера Гарина». Что такое гиперболоид, Денис, как выяснилось, не знал, зато принцип работы фотоувеличителя был ему известен, и он вкратце растолковал Даше, что это такое и зачем. «Удивительно», — произнесла тогда Даша. Денис снисходительно улыбнулся и сказал, что самое удивительное не это. Удивительнее всего, по его словам, было то, что в этой заброшенной развалюхе работало электричество. «Как? — изумилась Даша. — Вот же розетка, выключатель… Как же может не быть электричества? Куда оно денется?»

Денис посмотрел на нее как на умалишенную и смотрел долго — ждал, наверное, что она не выдержит и засмеется собственной шутке. «Что такое?» — с вызовом спросила Даша, которая и не думала шутить. Тогда Денис объяснил ей, откуда берется электричество, как попадает в дом и куда девается, когда за него годами никто не платит. Еще он объяснил Даше, сколько стоит килограмм алюминия, и поделился собственным опытом в этой области — когда-то, на заре туманной юности, он с приятелями зарабатывали на портвейн, срезая со столбов километры проводов под напряжением и обесточивая целые деревни. По его словам, существовало не менее десятка причин тому, чтобы электричества здесь не было, и ни одной — чтобы оно было. «Забыли, наверное, что такое место вообще существует», — сказал он в заключение своей лекции.

Даша была шокирована; Денис тоже. Она не подозревала, что всю жизнь прожила дура дурой, и была очень неприятно поражена этим открытием; Денис же, похоже, никак не мог оправиться после того, как узнал, что в чем-то превосходит свою принцессу. Правда, Даша оправилась от шока первой и удивила Дениса, придумав, как извлечь пользу из найденного «гиперболоида». На следующий день Денис оседлал трескучий, купленный за бесценок у какого-то алкаша мопед и укатил на нем в ближайший райцентр, откуда вернулся с дешевым отечественным фотоаппаратом, пленкой и набором химикалий для проявки и печатания фотографий. Даша понятия не имела, как управляться с архаичной «Сменой», не говоря уже о том, чтобы вручную печатать снимки. К счастью, все это знал Денис. Процесс печатания фотографий заворожил Дашу, в нем было что-то романтичное, сродни тому чувству, которое она испытала, лежа на полке в бане и сладко вздрагивая от ударов распаренного березового веника. Это было что-то из прошлого века: ванночки, красный фонарь и изображение, которое само собой проступает на погруженном в прозрачный раствор листке белой бумаги.

Выбрав из груды отщелканных фотографий самую жуткую, они решили отправить ее Андрею Васильевичу Казакову. Отправлять конверт по почте было нельзя: Казаков думал, что они в Европе, и Даше хотелось, чтобы он пребывал в этой уверенности и дальше. Поэтому было решено, что снимок в Москву отвезет Денис. Даше ужасно хотелось поехать самой, но она понимала, что это опасно, и скрепя сердце отправила в город Дэна. Кто бы только знал, чего ей это стоило! Впрочем, Денис, кажется, знал и, уходя утром из дома, сказал: «Только ты, Дарья, того… Ты меня дождись, ладно?» — «Я дождусь, — сказала Даша, — только ты сам вернись. Не бросай меня, ладно? Я тут без тебя пропаду. Пообещай, что вернешься». — «Смешная, — сказал тогда Дэн. — А ты бы не вернулась?» — «Я бы обязательно вернулась», — сказала Даша с уверенностью, которой вовсе не испытывала.

И вот он вернулся — увы, непобедивший, но и непобежденный. Даша вдруг испытала такой прилив благодарности, такую нежность к этому человеку за то, что он не бросил ее здесь одну, что простила ему даже то, что он заставил ее готовить суп из сухого концентрата, а сам в это время валялся в постели, как постоялец пятизвездочного отеля.

— Слушай, — сказала она, помешивая уродливой ложкой неаппетитное варево, — а откуда ты ему звонил? Из таксофона?

— Еще чего. — Денис подошел к ней сзади, обнял за плечи и поцеловал за ухом. — Знаешь пословицу: с кем поведешься, от того и наберешься?

— Ну? — сказала Даша.

— Ну, я заглянул в МГУ… на филфак, кажется. Походил по коридорам, потолкался среди молодежи… Какая-то девчонка говорила по мобильному, а потом бросила его в сумочку, и ушла в туалет — курить, наверное. А сумочку оставила на подоконнике. Ну, я и того… воспользовался. Поговорил и вернул, все по-честному. А если девчонку вычислят по номеру, нам-то что? Пусть думают, что тебя похитила целая банда. Одни удерживают тебя в каком-нибудь бельгийском подвале, а другие здесь, в Москве, присматривают за папашей, чтобы не наделал глупостей… Ну что, я способный ученик?

— Более чем, — сказала Даша. Ее вдруг осенило. Она повернулась к Дэну лицом и, хмуря тонкие брови, спросила: — Послушай-ка, а кроме мобильного, ты из ее сумочки ничего не взял? Откуда у тебя деньги на дорогое вино?

Дэн, ничуть не смутившись, пожал плечами.

— Да все оттуда же, из сумочки. А что?

— Ты… — Даша задохнулась. — Да ты… Да как ты мог? Как ты мог до такого унизиться?

— До какого — такого? — Денис выглядел искренне удивленным. — Да ты чего, Дарья? Как будто не ты у бельгаша в магазине мобилу свистнула, а потом на дорогу выбросила.

— Это другое, — непримиримо сказала Даша. — Мне нужно было позвонить.

— А мне нужно было купить любимой девушке еды и хорошего вина, раз уж еда дрянная, — возразил Дэн. — Не ощущаю разницы. С точки зрения закона ты украла у того бельгийца больше, чем я у этой девчонки. Больше, по крайней мере, вдвое… А если судить с точки зрения Библии — не укради и так далее в том же духе, — так ведь что мобильник, что кошелек, что мешок картошки, что два миллиона баксов — все едино.

— Все равно, — сказала Даша, — красть деньги из дамской сумочки — низко.

— А красть два миллиона из папиной кассы — высоко? Ты, Дарья, это брось. Кража — она кража и есть, сколько бы ты ни украл. И, между прочим, у тех, кого обворовали, реакция всегда одинаковая — взять дубину и по плечам, по башке, да так, чтобы вдребезги, как арбуз. И неважно, что ты украл — «Мерседес» или подштанники с бельевой веревки. Поэтому умные люди крадут исключительно у государства — оно само законов понавыдумывало, вот пусть само их и соблюдает. А по закону человека за кражу насмерть убивать нельзя. Эх, ты, принцесса… Выбрось ты, наконец, из головы книжки, которые в детстве читала! Ну, иди ко мне, я тебя пожалею…

Даша хотела его оттолкнуть, но вместо этого вдруг бросилась ему на шею и разрыдалась. Ложка со звоном упала на пол, и Денис отпихнул ее ногой. Он гладил Дашу по волосам, приговаривая: «Ну, глупая, ну, перестань… Ну, что такое? Такая уж она, жизнь, что ж тут плакать… Ну, брось, Дарья, все будет хорошо…»

Потом за спиной у Даши что-то громко зашипело, в воздухе вкусно запахло грибным бульоном, а потом, сразу же, — паленым. Даша вырвалась и бросилась спасать свое варево. Она выключила электроплитку, но суп продолжал упорно выпирать через край кастрюли, заливая раскаленную докрасна спираль и сразу превращаясь на ней в прикипевший уголь. Даша беспомощно оглянулась на Дениса. Тот покачал головой, отодвинул Дашу в сторону, как табуретку, и прямо голыми руками, даже без тряпки, сорвал испачканную прикипевшим супом кастрюлю с плиты. Шипя сквозь зубы, он брякнул кастрюлю на стол. Из кастрюли столбом повалил ароматный пар, на дне ее плескалось граммов двести мутной, пахнущей грибами и мясом жижи — все, что осталось от их обеда.

— Ну вот, — кусая губы, чтобы не заплакать, сказала Даша, — вот и поели… Вот такая у тебя хозяйка, вот такая заложница…

— Ерунда, — успокоил Денис. — Подумаешь! У нас есть хлеб, копченая колбаса и красное вино. Хорошее. Это же пища богов! Сейчас мы нарежем побольше хлеба, порубим колбасу на пятаки, наедимся, как два дурака на свадьбе, и выпьем.

— А за что? — спросила Даша, улыбаясь сквозь слезы.

— Как это — за что? За любовь! Или ты против?

— Нет, — сказала Даша, насухо вытирая глаза подолом свитера, — я — за. Договорились. Выпьем за любовь.

На следующий день после визита Полковника Юрию принесли в палату мобильный телефон. Сестра, которая это сделала, долго что-то втолковывала Юрию, тыча наманикюренным пальчиком то в дисплей, то в кнопки, что-то про роуминг, про меню… Юрий, честно говоря, ничего из ее объяснений не понял, но переспрашивать не стал, тем более что пользоваться мобильником умел и без нее — в конце концов, не в лесу вырос, а в Москве, которая не чета этому занюханному Льежу, не говоря уже о Мелене, в котором жителей, как в захудалой подмосковной деревушке, — кот наплакал. Что он понял, так это то, что Полковник всерьез положил на него глаз и даже не поскупился на мобильник — чтобы, значит, Юрий мог в любой момент, даже не вставая с кровати, позвонить по номеру, указанному в оставленной им визитке. Платить за звонки, надо полагать, тоже собирался Полковник — сестра этого не сказала, но это, по мнению Юрия, подразумевалось само собой. Поэтому он первым делом позвонил в Москву, Димочке Светлову, очень мило с ним поболтал и, между прочим, сказал, чтобы тот не дергался и не напрягал свои сомнительные связи во «внутренних органах» — дело уладилось само собой, без его, Димочки, вмешательства. Закончив этот разговор, Юрий стал думать, кому бы еще звякнуть, но звякать, как оказалось, было некому, за исключением Полковника, звякать которому Юрий пока не хотел.

Жизнь в больнице текла размеренно и скучно, согласно установленному распорядку. В точно назначенное время Юрий получал еду, питье, таблетки и уколы; ежедневно в половине десятого утра ему делали перевязку. Во время перевязок Юрий развлекал сестер анекдотами, которых те не понимали; он бы с удовольствием помолчал, но перевязки были весьма болезненными, и Юрий рассказывал анекдоты про вернувшихся из командировки мужей не столько сестрам, сколько себе.

Полицейская охрана, как и обещал Полковник, продолжала функционировать в непосредственной близости от дверей палаты. Полицейских было четверо, они сменяли друг друга каждые двенадцать часов, и Юрий успел с ними перезнакомиться и даже подружиться, насколько это было возможно с учетом языкового барьера. Особенно близко он сошелся с тем румяным крепышом, который дежурил у дверей палаты в первый день. Крепыша звали Тьерри, он был разведен и платил фантастические алименты бывшей жене. Дружба их зашла настолько далеко, что однажды во время ночного дежурства Тьерри принес Юрию бутылку джина, они и «уговорили» ее на пару, время от времени пугливо озираясь на стеклянную дверь и шепотом ведя задушевный разговор обо всем на свете. Поначалу беседа не очень-то клеилась, но после третьей рюмки дело пошло: оба вспомнили те крохи английского, которые задержались у них в памяти, Юрий добавил к этому французские слова, выученные им за время своего добровольного изгнания, а Тьерри продемонстрировал свои познания в русском, торжественно провозгласив тост: «Водка — карашьоу! За здоровье! До звиданья!» Они обсудили новинки мировой автомобильной промышленности, немного поговорили о феминизме, сойдясь во мнении, что феминизм — это плохо, потом как-то незаметно перескочили на популярную музыку и пришли к выводу, что «Битлз» — это классика, «Депеш Мод» — это очень хорошо, а Мадонна — вообще непонятно что. Тьерри заявил, что не лег бы с нею в постель даже за сто тысяч евро; Юрий пошел дальше, клятвенно заверив своего собутыльника, что Мадонна не нужна ему и за миллион. После этого полицейский так расчувствовался, что воспылал желанием что-нибудь подарить своему новому другу. Не найдя под рукой ничего подходящего, он предложил Юрию свой служебный револьвер. От револьвера Юрий отказался, хотя сердце его при этом обливалось кровью пополам с джином: револьвер был бельгийский, очень хороший, и Юрию до смерти хотелось его иметь. Получив отказ, Тьерри обиделся и перестал обижаться только тогда, когда Юрий объяснил, что с револьвером его не пропустят через таможню.

Словом, за шесть дней такой жизни Юрий озверел настолько, что уже готов был позвонить Полковнику, но на седьмой день, прямо с утра, тот неожиданно явился сам и прямо от дверей, не успев даже поздороваться, бросил ему на кровать сверток с одеждой.

— Одевайтесь, — сказал он, нетерпеливо притопывая ногой в начищенном до блеска ботинке.

— Не понял, — сказал Юрий.

— Чего тут не понимать? — раздраженно откликнулся Полковник. — Вы мне позарез нужны. Ну же, одевайтесь! Хватит валяться, Инкассатор!

Юрий помолчал, сидя на кровати и скребя пятерней в затылке.

— Как вы меня назвали? — спросил он наконец.

Полковник сердито фыркнул.

— Знать все подробности вашей биографии и не знать клички — это нонсенс, — заявил он. — А то, что я эту кличку употребил… Ну, извините. Это, знаете ли, привычка, доставшаяся мне от моего нынешнего работодателя. Старик скверно запоминает имена, с кличками у него получше… Я, конечно, могу называть вас по имени-отчеству, но что от этого изменится? А так я — Полковник, вы — Инкассатор… По-моему, очень удобно.

Юрий засмеялся.

— А по-моему, это вас прежняя профессия никак не отпускает, — сказал он. — Черт с вами, Инкассатор так Инкассатор. Хоть горшком назовите…

— О том, чтобы ставить вас в печку, речи пока нет, — быстро сказал Полковник. — Вы еще не готовы для обжига, того и гляди, голова треснет… Вы начнете, наконец, одеваться?

— Идите к черту, Полковник, — сказал Юрий. — Вы сами сказали, что вам известны все подробности моей биографии. Я могу довольно квалифицированно бить морды, но в данный момент временно не гожусь для драки — опять же, по вашим собственным словам. Так на кой черт я вам нужен?

— Объясню по дороге, — деловито сказал Полковник. — Да одевайтесь же, черт бы вас побрал! У нас самолет через три часа, а вы сидите тут, как мордовская невеста!

— Какая невеста?

— Мордовская. Есть такой малоизвестный анекдот. Мордовской невесте говорят: «Пойди умойся, сегодня сваты должны приехать». А она в ответ: «А вдруг не приедут? Что же я буду, как дура, чистая сидеть?»

Юрий расхохотался. Все-таки общаться с соотечественником было дьявольски приятно.

— А куда самолет? — спросил он на всякий случай.

Полковник скривился, словно лимон надкусил.

— Перестаньте корчить из себя идиота, — потребовал он, — или я решу, что удар по голове повредил вам гораздо сильнее, чем считают врачи. Куда самолет… На Амазонку! В Москву, конечно, куда же еще?

— Так бы сразу и сказали.

Юрий стал натягивать джинсы. Джинсы были совершенно новые, он видел их впервые в жизни, но сидели они как влитые.

— На вашу квартиру заезжать было некогда, — объяснил Полковник, поймав его взгляд. — Ваш паспорт у меня, кредитные карточки и все остальное, что может иметь значение, — тоже… Кстати, вы, оказывается, состоятельный человек! Откуда бы это? Да застегивайтесь же вы, ради бога! Что вы копаетесь в этой ширинке, как курица в навозной куче?!

— Нечего было покупать штаны на пуговицах, — проворчал Юрий. — Сами попробуйте одной рукой….

— Тоже мне, принц крови, — сказал Полковник. — Будете знать, как затевать пьяные потасовки! Помочь?

— Спасибо, сам справлюсь…

Буквально через полчаса они уже были в Льеже. Полковник даже не подумал огибать город по автостраде, он поехал напрямик, через самый центр, протискиваясь, проталкиваясь, не обращая внимания на запрещающие знаки, ежеминутно создавая аварийные ситуации и с великолепным хладнокровием игнорируя раздававшиеся со всех сторон возмущенные сигналы. Юрий, который знал толк в управлении автомобилем, должен был признать, что Полковник — настоящий ас. Далеко не каждый мог бы проскочить через центр большого европейского города на такой скорости и при этом не только никого не задеть, но и не собрать за собой целый хвост полицейских машин. Полковнику это каким-то образом удалось; он явно был из тех, кто в случае острой необходимости умеет творить чудеса.

Эта его способность настораживала Юрия. У Полковника наверняка имелась целая коллекция лиц, которые тот примерял по мере надобности, и, скорее всего, далеко не все они были такими же симпатичными, как то, которое он счел нужным продемонстрировать Юрию. Все, что он рассказал, выглядело правдой, но ведь это же был чекист, пускай себе и отставной! Уж что-что, а лгать и притворяться он, несомненно, умел даже лучше, чем водить машину. Намного лучше! Так почему в таком случае не допустить, что вся эта история с якобы похищенной девушкой была провокацией, хитроумной ловушкой, рассчитанной на то, чтобы выманить Юрия из его убежища и без проблем переправить в Москву?

— Только не надо думать, — неожиданно сказал Полковник, внимательно глядя на дорогу и ожесточенно вертя баранку, — что вся эта катавасия затеяна ФСБ с единственной целью — наложить на вас свою волосатую лапу. Не переоценивайте значение своей персоны.

— Ни о чем таком я не думаю, — солгал Юрий.

— Врать вы не умеете, Инкассатор, — сказал Полковник. — Абсолютно! И все ваши мысли, между прочим, написаны у вас на лице так ясно, как если бы вы думали вслух. Это, кстати, совершенно обесценивает вас как потенциального агента, и я ничем не могу объяснить упорства, с которым эти идиоты пытались вас завербовать. Кроме, может быть, их природной тупости…

— Да, — с готовностью подтвердил Юрий, — насчет тупости я с вами совершенно согласен. Но ведь и вы идете той же дорожкой, разве нет?

— Не совсем, — возразил Полковник. — Мне, видите ли, не надо, чтобы вы кого-то выслеживали, что-то вынюхивали и вообще, как это называют в народе, стучали. Мне от вас нужно одно: чтобы вы были рядом, в случае необходимости опознали людей, с которыми дрались, ну и… э… Словом, деретесь вы мастерски, и мне было бы спокойнее, если бы я знал, что у меня за спиной находитесь вы, а не кубометр пустого пространства.

— Опознать, говорите? И для этого мы летим в Москву?

— Иногда вы на удивление быстро соображаете, — одобрительно сказал Полковник. — Научить бы вас владеть лицом, цены бы вам не было! Да, мы летим в Москву именно для этого. Видите ли, Инкассатор, ситуация изменилась. Наши подопечные, похоже, перекочевали поближе к родным пенатам, чтобы шантажировать несчастного папашу на малой дистанции. Похоже, они таким образом пытаются создать видимость целой преступной организации, часть которой находится в Европе, а вторая — в Москве. Действуют они решительно и неглупо, но вы их прокололи в самом начале, и теперь все это — пустые хлопоты.

— Ну и слава богу, — сказал Юрий. — Вы-то чего суетитесь? Пускай себе играют в казаки-разбойники. Надоест сидеть без денег — сами разбегутся в разные стороны: доченька к папочке, а ее приятель… Черт его знает, куда он разбежится, но с горизонта исчезнет непременно и сам сделает все, чтобы никогда больше не попадаться девчонке на глаза. Время работает на вас, и все, что требуется от папаши, — не давать денег.

— Есть два момента, которые ускользнули от вашего внимания, — сказал Полковник. — Во-первых, я человек подневольный и всего-навсего подчиняюсь приказам. А мне приказано найти этого подонка и… э… вразумить. — Он быстро покосился на Юрия, но тот поспешно сделал тупое лицо. — Далее, — продолжал Полковник, сделав вид, что не догадался, о чем подумал его спутник, — не следует забывать о ваших знакомых. О братве, я имею в виду. Мне удалось выяснить, что буквально на следующее утро после вашего поступления в больницу в один из местных полицейских участков обратился некий российский гражданин, накануне арендовавший в Брюсселе джип марки «Форд-эксплорер».

Юрий повернул к нему голову и поднял брови.

— Да-да, — сказал Полковник, — я тоже так подумал. Тем более что гражданин этот был зверски избит каким-то тяжелым тупым предметом — возможно, кулаками. Так вот, он заявил, что ночью на него напали какие-то чернокожие, избили, ограбили и угнали прокатную машину.

Юрий рассмеялся.

— Как удобно иметь под рукой чернокожих, — сказал он. — Знаете, я собирался рассказать полицейским такую же историю: увидел четверых марокканцев на джипе, которые взламывали дверь в соседнем доме, и решил вмешаться…

— Хорошие идеи приходят в умные головы одновременно, — сказал Полковник, сопроводив свои слова удовлетворенным кивком. — И знаете, вам бы поверили. История, конечно, шита белыми нитками, но вам бы поверили, потому что на днях джип нашли. Он лежал на дне затопленного глиняного карьера близ Мелена, и за рулем сидел мертвый марокканец, давнишний клиент местной полиции. Кто-то хорошо потрудился, создавая легенду, способную выдержать хотя бы поверхностную проверку. Думаю, вы сами понимаете, кто это был.

— Основательные ребята, — сказал Юрий, — солидно работают. Сразу чувствуется московская выучка. Местным недотыкомкам такое бы и в голову не пришло.

Полковник проскочил на желтый свет последний светофор и дал полный газ, заставив двигатель протестующе взреветь.

— Да, — сказал он, — ребята решительные. Буквально в тот же день, сразу после полудня, в Льеже был угнан автомобиль марки «Мерседес». То есть угнали, конечно, не один автомобиль, но только этот был найден через несколько часов в Нидерландах, километрах в десяти от голландско-немецкой границы…

— А в том месте, где его нашли, в то же самое время был угнан какой-то другой автомобиль, — закончил за него Юрий. — А они торопятся, иначе не перли бы вот так, напролом.

— Возможно, это просто фирменный стиль, — сказал Полковник. — Возможно, действовать иначе они просто не умеют. Однако недооценивать противника нельзя, и поэтому я соглашусь с вами: да, похоже, они очень торопятся. Вот вопрос: куда? То есть понятно, что домой, в Москву, но почему так поспешно? Боюсь, они напали на след наших беглецов раньше нас.

— Ваших беглецов, — поправил Юрий. — Раньше вас.

— Тогда выходите из машины, — скомандовал Полковник. — Только не обессудьте, я очень спешу и останавливаться не стану.

Юрий посмотрел на спидометр. На спидометре было сто сорок, и стрелка продолжала медленно, но верно клониться вправо. Тогда он посмотрел на Полковника. Лицо Полковника было непроницаемо: казалось, он целиком сосредоточился на управлении автомобилем. Впрочем, Юрий и так знал, что Полковник не шутит: не тот это был человек, чтобы шутить в подобной ситуации.

— Перестаньте вы ломаться, — сказал Полковник через минуту. — Что вы за человек? То лезете помогать, когда вас об этом никто не просит, то, наоборот, отказываетесь помочь, когда в вас нуждаются… Может, вам деньги нужны? Так не беспокойтесь, это очень легко устроить. Ваше участие в операции будет оплачено весьма щедро. Ну, и плюс премия за молчание. Вы поймите, у меня в Москве довольно обширный штат квалифицированных сотрудников, но они ничего не знают об этом деле. Это секрет, вам ясно? Секрет, который знаем вы, я и несчастный, очень состоятельный отец. Нет, конечно, вольному воля. Я даже не стану высаживать вас, а довезу до Москвы, как и собирался. Можете и дальше бить баклуши и драться в ресторанах. Но запомните: если с девчонкой что-то случится, я не стану вам мстить, я просто разыщу вас и проинформирую, чем кончилось дело, и, быть может, дам посмотреть фотографии с места происшествия.

— Я вижу, она вам действительно дорога, — сказал Юрий.

Полковник не ответил, только дернул щекой и еще немного увеличил и без того самоубийственную скорость.

В аэропорту, почти дойдя до стойки регистрации, он вдруг резко остановился и с досадой хлопнул себя по лбу.

— Совсем вы меня заболтали! — воскликнул он. — Чуть было не забыл.

С этими словами Полковник расстегнул свой портфель и вынул из него какой-то сверток.

— Что это? — спросил Юрий.

— Бутерброды испортились, — буркнул Полковник. — Надо выбросить, а то весь самолет провоняет.

Он подошел к мусорной урне и бросил в нее сверток. Сверток глухо брякнул о жестяное дно. Юрий поднял брови.

— Ого! Судя по звуку, эти бутерброды испортились лет триста назад. Не знал, что вы питаетесь камнями.

Полковник сухо усмехнулся.

— «Беретта», — сказал он. — Жаль, так и не довелось воспользоваться.

— Да, — согласился Юрий, — хороший пистолет… то есть я хотел сказать, бутерброд. Действительно, жаль. А мне тут один товарищ в больнице револьвер предлагал. Бельгийский.

— О! — с уважением сказал Полковник. — Это вещь. И много просил?

— Даром, — вздохнул Юрий.

— Ого! — повторил Полковник. — Ну ничего, Юрий Алексеевич. В Москве я вас вооружу так, что пальчики оближете. Ладно, пойдемте, хвастун, — сказал Полковник, — регистрация заканчивается. В Москве посмотрим, на что вы годны. Это вам не морды бить!

— Дались вам эти морды, — смущенно пробормотал Юрий, вслед за ним шагая к стойке регистрации.